Судьба – тени прошлого [Амир Эйдилэин] (fb2) читать онлайн

Амир Эйдилэин Судьба — тени прошлого

Судьба — тени прошлого

Амир Эйдилэин (Гафиатуллин А.Р.)

Печать первая

2023

Кровь на клятвах

Вступление.

«В богатейшем государстве Невервилль ушёл в мир иной великий король Эстороссо, прозванный Мудрейшим. Правитель долгое время удерживал своё государство от внешнеполитических конфликтов, обогащая страну. Однако его сын, следующий король Зельман, прозванный позже Златогривым, свёл на нет все достижения своего отца. Он отказался от продления мирного договора, заключённого его отцом с более сильной и могущественной страной Игъвар, занимающей большую часть всего юга континента. Новый правитель посчитал экономически невыгодным перемирие между двумя сверхдержавами, заключённое на условиях южного государства. Таким образом, Зельман Златогривый развязал войну, первую войну с Югом за последние пятьдесят лет.

В 1092 году началось активное вторжение войск южан на территорию Невервилля. Однако Зельман дал достойный отпор, хоть и потерял множество воинов. Итак, война началась. Моря крови с обеих сторон. Страх и переживания. Торговый крах. Понимая, что так дальше продолжаться не может и что рано или поздно одна из сторон падёт из-за экономического кризиса, правители Невервилля и Игъвара в 1101 году подписали соглашение, обязывающее отозвать свои войска. Соглашение имело ряд пунктов, уступающих северянам, вследствие чего в народе было принято полагать, что первая война была за Зельманом, то есть — за Невервиллем, что являлось первой победой над южанами за три столетия. За время действия акта перемирия Златогривый прошёл с ослабленной армией по более маленьким северным княжествам, захватив их без особых потерь, тем самым укрепив экономическое состояние Невервилля.

Однако перемирие долго не продлилось. Весной 1105 года война продолжилась, но уже гораздо ожесточеннее…» — отрывок из летописи хрониста Иоана Вальтера.

I.

— Вставай уже, Адияль! Полдня светлого лежишь! Как службу оставил, совсем размяк… Даже порядок в своей комнате навести-то уж не в силах! Я тебе не нанималась домработницей, я, чтоб ты знал, не ниже тебя статусом, подлец ты этакий! А все равно каждое утро, а точнее… каждый вечер поправлять твою постель и готовить кушанье, и только чтоб в моей халупе вдруг труп не обнаружился… — проворчала женщина лет сорока в фартуке и длинном желтом платье. Лицо ее было смуглым, но приятным, а глаза — большими с зеленовато-серым отливом. Осанка была не столь изящной, как у барышень высокого статуса, но по ней же и читалось, что женщина некогда жила и лучше. Помимо этого, тон её хоть и казался груб, но звучала в нем некая опека, искренняя любовь; иными словами голос был таким, какой по обыкновению присущ матери или хотя бы ближайшей родственнице.

— Опять Фалько за своё… — пробормотал мужчина, лежащий набекрень, в помятой после тяжёлого сна кровати. У него были светлые, почти пепельные длинные волосы и густая щетина, большие синие круги под глазами. Говорил он совершенно невнятно, сухо, в словах его как бы между строк сочилась неприязнь, причём глубокая.

— Если вдруг сегодня решишься выйти из затворничества… Эх, да что ж я… В общем, ключи, как всегда, подвешены на крючок, — продолжила женщина, понимая маловероятность такого исхода. Ушла она не сразу после сказанного. Видно, в ожидании какого-то ответа, но его не последовало.

Стоял пасмурный день. Деревушка была небольшая, но вполне разнообразная по части сооружений. Всего около пятнадцати домов, таверна и ратуша, незначительная в размерах ферма (видно, общая) и кузница, а также несколько торговых лавок, в которых никого не было. Все строения выглядели старыми из-за того, что были бревенчатыми. А как известно, бревно имеет свойство гнить и просаживаться. На большаке, проходившем через центральную улицу, всегда проезжали торговцы, травники, военные, бандиты и некоторые другие отбросы общества, о которых не принято говорить. Но больше чем на ночь никто не останавливался, потому что деревни такого типа по обыкновению являлись только перевалочными пунктами.

— Как мне охота что-нибудь выпить… А лучше бы хорошенько нахлебаться… Потом было бы здорово навестить… Как же все паршиво… — недоговорив, пробормотал себе под нос Адияль. Глаза юноши были пусты, хотя, наверное, потому что он умело скрывал свой взгляд. Редко показывал кому-то их при диалоге больше, чем на мгновение. Впрочем, так было не всегда… — На импровизированный завтрак от госпожи Фалько, видимо, подана яичница, как обычно. Аппетита нет. Ладно, пусть будет. Потом.

Адияль по армейской привычке натянул портки и нацепил рубашку вместе с кольчужной накидкой. Потом взял меч с золоченой рукоятью и кинжал, внёс их в ножны, повязанные на поясе из медвежьей кожи. Взял ключи, подвешенные на небольшой еле заметный крючок, торчащий из конца крыши, доступный изнутри хаты, так как одна дощечка у потолка уже давно выпала.

Дом, в целом, назвать новым было невозможно. Крыша уже начала гнить, дощатые стенки выглядели неважно, а внутренности были бедны мебелью и не отличались уютом. Вся немногочисленная посуда была покрыта пылью. Кроме лишь той, из которой ел сам Адияль. Книжный шкаф — единственная мебель в доме, которая не выглядела пусто. Хотя, вероятно, книги из него доставали нечасто.

На маленьком столике возле постели Адияля лежала книга, на истрепавшейся обложке которой было написано «Дни мучительны», но «книгой» это можно было назвать с большой натяжкой. Это более походило на сборник собственного сочинения.

— Здоров, служивый! Давненько ты не выходил. Выглядишь ты тоже дурно… — крикнул Адиялю старик с седой бородой, доходящей до живота, одетый в старую и грязную рубаху.

— Да, давненько… — ответил он, демонстрируя нежелание говорить. Его голос показался бы этот момент настолько желчным, что продолжать диалог никто бы в здоровом уме не стал, но старик Бельдек был глуховат. Да и глуповат.

— Что же тебя заставило выбраться в свет? Говорят, ты затворником решил статься. Я, конечно, этим сплетням верить не хотел, но ты, если меня память не дурит, уже больше месяца не выбирался… Но я рад, что это всё-таки сплетни были. Кстати, Фалько последнее время вообще не разговаривает с деревенскими, только со своей этой Жанн день напролёт ляс точит да с бабками беседу иногда ведёт меж дела будто. Правда, насколько я могу судить, про тебя вовсе ничего не говорит… Хотя, думается мне, стоило бы, чтоб слухи-то немного развеять дурные.

— Да… Ну, бывай, — оборвал беседу Адияль, быстро уходя от старика.

— И тебе не хворать! — попрощался Бельдек, который так и не осознал, что был нежеланным собеседником.

II.

— О, какие люди! Сам Адияль Леонель из рода Золотых львов! Как я соскучился уж по старому приятелю! Вовсе тебя не было нигде видно, да слухи изредка плохие ходили про твоё затворничество, — встретил Адияля его старый приятель трактирщик, когда он только вошёл в таверну.

— Пожалуй, ты единственный человек, которого и мне приятно встретить! Здравствуй, Бергенден! Налей-ка мне две кружки пива, и мы здорово побеседуем, — с широкой улыбкой поздоровался Адияль, присаживаясь на высокий стул возле барной стойки. Хотя улыбка его была настолько вымученной, жалкой и неуверенной, что Бергенден сразу несколько озадачился.

Таверна была пустовата. Лишь на крайних столах сидели четыре мужика, по виду военных, и распивали пиво. По их говору можно сразу было понять: они изрядно успели выпить. Сама пивная выглядела уютно: везде ярко пылали огни, висели гербы с двуглавым львом, сооружение было из приятного глазу обтёсанного дерева.

— Давай рассказывай. Что же ты делал столько времени, запершись в своей халупе? — прервал затяжное молчание Бергенден.

— Ну, я большую часть времени спал, а другую — читал, — жадно ответил Леонель. В его словах по-прежнему не слышалось жизни.

— Скверно… В твои-то юные годы податься в затворники… Сколько ж тебе? — с неким сожалением произнес трактирщик.

— Что-то около двадцати, — сухо ответил Адияль. Он слегка призадумался и помрачнел в ту же секунду. Опустил голову, не то пряча глаза, не то готовясь ко сну.

— Скверно… Что ж ты так? — спросил трактирщик, заметив перемену в приятеле. — Всё образуется когда-то, слышь? Всегда есть шанс на… Ну… новую жизнь…

— Не прими за грубость, но заткнулся бы ты… В чем по-твоему я должен видеть смысл своей дальнейшей жизни? На поле боя я потерял родных, любовь всей моей жизни исчезла ни с того ни с сего, лучшего друга я не уберег… Ты же должен понимать! Хотя откуда ты поймёшь… Ты ничтожество, как и все вокруг. Эти выродки монархические, эти ублюдки коронованные возомнили себя владыками жизни и смерти. Развязывают баталии ради своих золотых дворцов, ради своей власти! Да чтоб кара небесная свалилась на Зельмана… — чуть не со слезами на глазах выговорился Леонель, сжимая кружку в руках так сильно, что, казалось, она вот-вот разобьется на мельчайшие осколки. Он был в неистовом напряжении в эту секунду.

— Всегда так было, Адияль. Не пойми неверно… Понимаешь, войны всегда начинали короли, а заканчивали обычные люди. Мой прадед, его прадед, прадед того прадеда — все они, я уверен, застали войны, видели, как и мы, горы трупов, и, конечно, эти войны всегда начинал какой-нибудь коронованный Зельман. И ни одна война не обошлась без потерь… Кому-то везло больше, кому-то меньше, кому-то вовсе приходилось туго… Понимаешь, судьба — это вещь непредсказуемая, неподвластная. Кому-то она предначертана в мучениях, кому-то в счастье. Но не прекращать ведь нормальную жизнь, ежели тебе не повезло. Ведь если так, то рано или поздно наш род человеческий вымрет. Прости, если я подбираю не те слова, но я хочу помочь.

— Возможно… возможно этому есть место в твоём мире, дружок. Но в моем, кроме крови, нет ничего. Мой мир жесток и мрачен. А я лишь призрак среди живых. Да что я говорю! Ты не поймёшь.

— Э, пивной, налей-ка ещё восемь кружек, — еле держась на ногах, рыгая через каждое слово, проговорил незаметно подошедший мужик в военном обмундировании. — Да поживей! Закуски не забудь! Знай… кого обслуживаешь!

— Простите, господин, не удумайте, что я невежественный, но вы уже много выпили. Я бы и не был против, если б вы заплатили хоть за то, что уже…

— Чего ты там рявкнул, псина?

Резко те трое, что сидели рядом с бушующим солдатом, встали и направились к трактирщику. Адияль предчувствовал назревающий конфликт и потянулся к золоченой рукояти меча, висевшего у него на поясе рядом с кинжалом.

— Это ты, мужик, зря… Гони выручку и бочонок пива или мы тебя четвертуем! Видишь значок? Слушайся! — солдат, только что подошедший к заварушке, приподнял прикрывающий золотой крест плащ и указал на него пальцем.

— А теперь слушай меня, — вдруг встал Адияль. — Если ты сейчас же не свалишь вместе со своей гнилой компанией, то мне ничего не останется, как выгнать вас самостоятельно! Не знаю, откуда у вас эти значки, но вам они не принадлежат.

— Насмешил, блоха, сгинь с дороги! — он небрежно и грубо оттолкнул Адияля.

Мужчина готовился нанести удар, но вдруг скрутился от боли и упал на стол, свернувшись в клубок: Леонель нанёс сокрушительный удар кулаком в солнечное сплетение.

Остальные разом вынули свои клинки и по очереди начали замахиваться на Адияля. Но он, казался, был этом несказанно рад. Он соскалил зубы в адской — прямо-таки адской — улыбке. Первый, лысый и прыщавый, был моментально обездвижен ударом по коленному суставу. Атака следующего была отражена накрест выставленном против его лезвия лезвием меча Леонеля. Атака со стороны Адияля — и оружие защищающегося выбито. Удар коленом по лицу — ещё один повержен.

Оставшийся солдат был уже, видно, опытнее. Он осторожно кружил вокруг стола, служащего преградой между ним и Леонелем. Адияль прервал нагнетающую паузу в сражении, ударив со всей силы ногой по столу. Стол с грохотом повалился на пол, сбив с толку бунтаря.

Через мгновение Леонель уже держал острие меча у горла взбунтовавшегося военного.

— Вы не заслуживаете носить эти ордена! Я, Леонель Адияль из рода Золотых Львов, генерал в отставке, бывший командующий военным батальоном имени Бейз, лишаю каждого из вас ранга и почётного звания солдата армии Невервилля! Сложите каждый свои знаки и мечи на стол, чтобы я их видел!

Избитые и униженные солдаты повиновались и в ускоренном темпе собирались выйти из корчмы. Но тут Адияль молнией понёсся мимо одного них и, схватив одного за горло, приставил его к стенке и стал жестокое избивать. Удары приходились преимущественно по лицу и совершались с небывалой жестокостью. И в этот именно момент его глаза горели бушующим пламенем. И только сейчас видно было всем вокруг, сколько ненависти и боли кроется в душе этого человека. Адияль не собирался останавливаться и продолжал бить, стирая собственные костяшки рук. От лица бедняги ничего не осталось, кроме одной безобразной алой массы. Друзья бандита выбежали почти сразу, не желая даже испытывать в очередной раз этого бесёныша.

— Господи, да перестань ты уже! Ты же убил его! Убил! Что ты творишь, Эди!? — вопил от безысходности Бергенден.

— Да брось ты… Это сплошное удовольствие! Единственное в моей жизни… Люблю я карать ублюдков… — с безумием и судорожно произнёс генерал.

— Да одумайся! Ты нарушаешь кодекс воина! Вспомни слова дяди Эверарда!

— Я получил в благодарность за некоторые отцовские достижения по службе пожизненные полномочия генерала от самого короля. Некоторые его действия освободили меня от кодексов. А если меня и кто схватит, то, пожалуй, так даже лучше. Лучше казнь, чем эта жизнь… — произнёс он совершенно спокойно, словно ничего и не произошло, словно слова его были вполне нормальными. Бандит так и застыл в той позе, в которой его прямо прибил к стене Леонель. — Я пойду. До встречи, Бергенден.

— Господи… Прошу, Адияль, береги себя! Одумайся, ради Бога! — уже вдогонку уходящему генералу сказал трактирщик.

III.

К вечеру похолодало. Немного моросило. Поднялся ветер, колебал ветви берёз. У кладбища стояла легкая дымка. Издали слышалось ржание лошади и прищелкивание копыт. Мужчина в чёрном плаще и военном обмундировании открыл ворота и пошёл по направлению к трем могилам, стоящим одиноко у самого края кладбища. Он наклонился, сел на колени, подложил цветы к могилам. Лилии с золотистыми лепестками.

— Простите, что не приходил… Как вы там? Надеюсь, что на том свете вам уютно… уютнее, чем мне тут… — хриплым и неуверенным голосом прошептал Адияль. — Просто знайте, что я помню. Я люблю вас… отец, мама, Зендей… — Генерал достал из небольшой сумочки, висящей у него на поясе, кусок синей ткани, на котором был изображён двуглавый золотой лев, между головами которого красовался красный меч, уронил на него слезу. Положил его на надгробие с именем Вэйрад Леонель.

— Знаешь, папа, я раньше не понимал того, что ты мне говорил. Не понимал и твоей вечной чрезмерной опеки. Даже ненавидел! Подумать только! Ненавидел! Отца… всё до того, пока не потерял тебя… Мне не хватает твоих наставлений. Равно как и не хватает мне мамы. Да я её не знал, но… но чувствую, что умираю постепенно. Без любви, без понимания, ласки, нежности. Думал, Лисан восполнит в полной мере нехватку матери, и так и было пока не ушла и она. С её уходом моя жизнь лишилась последнего тёплого огонька. Душа погасла. Родители мои… Как же мне до вас далеко… Хотел бы знать, как… где вас мне найти, но… боюсь, дорога у меня одна. Ничего, скоро мы будем вместе.

Адияль бросил взгляд на крайнюю могилу с именем Зендей Леонель, от которой сидел слегка дальше. Но подойти к ней не решился.

Леонель встал, вытер влажные глаза, направился к могиле, стоящей чуть дальше.

— Здравствуй, Дебелдон. Я виноват… Я не смог сдержать ту клятву, данную тебе… это выше моих сил… Прости, — со слезами выговорился Адияль и положил на могилу красные, словно пылающие, маки. Задумался. — Наверное, я всё-таки слишком слаб. Где сейчас твоя яркая и ангельская почти улыбка? Кому светит там? Задумаюсь иногда, знаешь, как так вышло, что я остался один? В какой момент я лишился всего…

IV.

— Эди, ты снова покидаешь меня… Вновь на службу? — вставая с постели, проговорила голая черноволосая веснушчатая девушка с неприметными, но глубокими, словно океан, черными глазами, пышная фигура которой привлекла бы любого уважающего себя мужчину.

— Да. Отец скоро идёт на восточный фронт: южане прорвали блокаду у крепости Ист-Крег, — со спокойным голосом ответил юноша военного телосложения и выправки со светлыми пепельными волосами.

— В твои-то годы столько времени пропадать на службе… Может завести себе любовника? Что скажешь, Эди?

— Ли, я скоро вернусь. Не нужно меня провоцировать. Моё сердце может не выдержать… — Адияль надел нагрудник, кольчужные поножи, сапоги из толстой медвежьей кожи, поднял лежащий на тумбочке меч, затянул потуже пояс, вставил оружие в ножны.

— Ничего не забыл? — нежно и игриво спросила девушка, присев на кровать.

— Точно, прости, — Адияль подошёл к ней и горячо поцеловал её алые губы. — До встречи, Лисан.

— Прощай, Эди.

— Господин офицер, какого коня вам подать? — поклонившись, спросил конюх.

— Давай Ареса, — ответил юный солдат. — И перестал бы ты называть меня господином.

— Как прикажете, милсдарь!

Адияль оседлал белого коня с роскошной чёрной гривой и золотыми подковами.

— Но! В путь, Арес! Нас ждёт долгая и утомительная дорога, — взяв уздечки, погнал коня вперёд Адияль.

Было около семи часов утра. Погода стояла пасмурная; выл сильный ветер, теребивший ветви деревьев, мимо которых проезжал Леонель. Кроме того, всё более и более набегали тучи — собирался дождь, а точнее — ливень. Адияль, понимая, что погода скоро сильно ухудшится, прибавил ходу. Конь бежал на пределах своих возможностей. Солдат переживал, что такими темпами попадёт под дождь и намокнет, а с его амуницией ему тогда придётся тяжко.

Однако вскоре погода наладилась: выглянуло солнце, прояснилось небо, ветер стих, потеплело.

Прошло более полутора часов езды. На горизонте виднелось огромное каменное сооружение. Леонель ускорился.

— Пропустите, — приказал светловолосый юноша на белом коне с чёрной гривой и золотыми подковами, весь в доспехах.

— Сначала представься! Мы кого попало пускать не имеем права! Не позволено, — ответил стражник у ворот крепости Ист-Ютус.

— Посмотри внимательнее на значок у меня на нагруднике, — в грубой форме ответил всадник.

— Это же значок рода Золотых Львов! Это сын генерала Леонеля! — с удивленным лицом прошептал товарищу другой стражник.

— Открыть ворота! — крикнул первый стражник. — Извините за мою бестолковость, офицер Леонель.

Офицер не ответил. Просто направился дальше через ворота по каменному мосту. Но пафос, что отражался в его осанке и выпяченном подбородке, говорил о том, что офицер в крайней степени доволен осведомлённостью стражи о своём статусе.

Крепость выглядела внушительно: высоченные башни, которые, казалось, вот-вот пронзят небесную гладь, массивные стены, внушающие страх врагам, желающим покуситься на неё, река, которая ограждала центральную часть крепости, через которую протягивался длинный каменный мост. Везде стояли стражники в золоченых доспехах — гвардия высочайшего ранга.

— Ну вот и ты, братец! Приветствую, Адияль! Как дорога, как невеста твоя? — встретил офицера с распростертыми объятиями солдат с тем же значком, что был на нагрудной броне Адияля.

— Здравствуй, Зендей. Дорога была длинной. Лисан кое-как меня отпустила, если ты об этом. — Обнялись браться сухо. В частности холод исходил от младшего, что более чётко выражалось в его взгляде.

— Ладно, поговорите ещё. Нужно обсудить ещё немало вопросов до вечера, пока полководец Нильфад и генерал Отсенберд не добрались до пивного бочонка, — шутливо прервал разговор неожиданно появившийся статный мужчина с коротко стриженными светлыми волосами и небольшой бородой, на нагруднике которого был такой же значок, что и у братьев, а также красная лента, обвитая вокруг правого плеча и закреплённая золотой заколкой.

— Отец в своём репертуаре… Даже сына не обнимешь? Сколько ж не видел…

— Будет ещё, — приобняв сына, нежно сказал Вэйрад. — Идёмте. А насчёт «долго не видел» претензия отклоняется, ибо вина лежит не на мне, сын.

— Почему так долго? У нас в затылок идет целая орда южан. У нас нет времени на раскачку! — встретил только что вошедших полный мужчина с лысиной, на доспехах которого была такая же красная лента, что и у Вэйрада.

— Дядюшка Отсенберд! Давно не виделись! — приветствовался, пожав руку, Адияль.

— Здравствуй, дорогой, — ответил генерал и даже чуть приобнял юношу.

— Где же Дориан? — спросил Вэйрад.

— Боюсь, он добрался до алкогольных запасов, — с ироничным отчаянием в голосе ответил Отсенберд. — Да знать не знаю, где его черти носят! Уж, стало быть, самолично в атаку помчал.

— Узнаю Нильфада. Вечно одно и то же… А ты, Фирдес, его на эту дрянь и подсадил! — фыркнул Зендей.

— А ну-ка!

Дверь отворилась.

— О, уже все в сборе! Великолепно! — Зашёл, громко хлопнув дверью, Нильфад. — Ну-с, начнём.

Все подошли к большому круглому столу, на который указал полководец. На столе лежала большая карта с точной расстановкой военных батальонов обеих сторон и предполагаемое место сражения, а также важные стратегические объекты.

— Поле Фердюсон? Это же гиблая затея! Преимущество будет на их стороне. Во-первых, поле ближе к Ист-Крег. Во-вторых, с их стороны возвышенность — лучники нас разобьют! — возмутился Адияль.

— У нас нет другого выбора. К сожалению, — спокойным и отчаянным голосом ответил Нильфад.

— Что это значит? — спросил Вэйрад, подозрительно взглянув в сторону товарища.

— Это значит, друг мой, что это единственное поле с восточной стороны, на которое согласятся выйти игъварцы. Если иначе, то нам придётся ждать очень долго, пока лорд Дезевон не пожелает захватить весь Север. Либо нам придётся осаждать крепость, но это сильно рискованно и практически полностью обречено на провал. Лучший выбор — поле Фердюсон, — растолковал генерал Отсенберд.

Все замолчали.

— Тщетно. В таком случае нужно призвать корпус лучников и арбалетчиков, — прервал долгое молчание Зендей.

— Займись этим, сын, — ответил ему Вэйрад.

— Господа, предлагаю использовать тактику «клешни». В таких обстоятельствах это лучший вариант, — предложил Нильфад.

— Не согласен. Лучшее, что мы можем в данной ситуации, — «гребень». Чем более неожиданная стратегия, тем больший у неё эффект, — высказал Отсенберд.

— Я предлагаю иной выход: мы начнём сражение со стандартного построения, потом заманим их на поле Вейт-Род, якобы отступая, переводя силы на более западный фронт. У небольшого леса рядом, будет ожидать засада из лучников. Мы выманим их на нашу территорию, заставим играть по нашим правилам! — высказался генерал Леонель.

— Твоя мысль неплоха. Стоит обдумать некоторое моменты, но, впрочем, звучит весьма недурно, — согласился Нильфад.

— Значит, действуем по этому плану, — поддержал Отсенберд.

— Завтра на рассвете созываем войска. Готовьтесь. Зендей, на тебе лучники. Адияль, на тебе, как обычно, батальон Бейз. Не посрами уж память своего старика.

— Так точно! — ответил Зендей.

— Ой, уж-то прям старик, да ещё и прибедняется как!

V.

— Ну давай рассказывай, как жизнь, братец? — взяв кружку пива, начал Зендей.

— Потихоньку. Лисан вечно обижается, что я на службе пропадаю. Говорит, мол, грустно ей и одиноко! А я вот начинаю волноваться, ибо чувствую, будто она от меня… отдаляется… А впрочем, может, мне и кажется, да и объяснить это я не смогу. Вечная проблема.

— Эти женщины… Терпеть я их не в силах. Если с какой я больше, чем на одну ночь, то уж весь дрожать от гнева начинаю. Тем и кончается, как правило. — Зендей сделал глоток. — Говорят, с тобой многое приключилось с нашей последней встречи. Смотрю, ты и звание поднял. Офицер! Достойно. Когда мне было девятнадцать я только получил звание лейтенанта… — вспоминал Зендей. — Эх, помню ты ещё совсем мальчишкой был, я за тобой смотрел всегда… Отец уж на службе пропадал. Дядя Эверард только и был.

— Славное и беззаботное время было… — задумался Адияль. — Помнишь тот случай с дядей Эверардом? Тогда ещё я чуть не спалил наш лагерь…

— Помню конечно! Как такое можно забыть? Ну и потеха тогда была… Эверард меня отчитал за то, что я якобы не уследил за тобой. Грозился нас отправить домой. Он-то не знал, что я тебе факел дал и сказал, как его зажечь. Ты ещё тогда темноты боялся… Чудились тебе какие-то «демоны летающие». Потому и дал я тебе оружие против этих «демонов». Кто бы мог подумать тогда, что этот пугливый сопляк станет одним из лучших мечников Невервилля…

— Не преувеличивай. Ты лучше меня в разы сражаешься, — покраснев, отнекивался Адияль. — Я ведь и учился по твоим стопам, считай.

Зендей рассмеялся. Видно было, что он не согласен с братом, но переменять его отношение не желает.

— А помнишь тот раз с Ариэль? Мне тогда что-то вроде шестнадцати было, — продолжил через некоторое молчание Зендей. — Моя первая любовь. Ты нас застукал, но был слишком мал и не понимал, что ты увидел… Кричал потом на всю округу, мол: «Мой брат тискает Ариэль!»

— Ха-ха-ха-ха, — рассмеялся Адияль. — Ну и влетело тебе потом от… потом ты сам застукал её с Эйденом. Твоей любви как и не было…

— Да… Как я тогда убивался из-за неё по глупости малолетней… Первый мой поединок тогда случился. Ну и отделал меня этот Эйден… Потом ещё неделю не мог ходить нормально… Ноги изнывали от боли… Такие смешанные чувства относительно него… Не сказал бы, что жалко мне его, но, так или иначе, он был частью нашего с тобой общего взросления.

Оба долго молчали, попивая пиво и вспоминая давние моменты. Ночь неуклонно близилась к концу, как и пивной бочонок.

— Чего я точно никогда не забуду, так это наши учения у дядюшки Эверарда… — прервал затянувшееся молчание Адияль. — Уж как он нас мучал, заставляя бегать несколько десятков кругов вокруг лагеря, а потом ещё и уроки фехтования, которые мне кое-как давались… Скалолазание, верховая езда — все тренировки у этого старика проходили мучительно… Особенно пытки голодом в случае непослушания… С другой стороны, лишь благодаря ему мы с тобой превосходно обучены.

— Это точно… Помню, был случай, когда ты вновь привередничал, а дядюшка за это лишил тебя ужина… Ну и ревел ты тогда… Мы ели баранину с картошкой, а ты был вынужден глядеть на нас и голодать… Я сжалился над тобой. Когда Эверард отошёл, я взял кусок своей баранины и пару картофелин, принёс их тебе. Ты тогда так обрадовался. Был готов расцеловать меня. Эверард знал об этом… Только мы тогда не понимали, что он так нас слаженности и работе в команде учил. Вечно обижались на старичка… Так жаль, что мы многое о нем не знали. Я многому научился у него, хоть и моментами мне казалось, что он все-таки был не прав.

— Эх… Что ни говори, но он нас по-своему любил… Жаль, что мы этого не понимали… Сколько было ему, когда пришёл его… черёд? — с грустью в голосе спросил Адияль.

— Отец сказал, что семьдесят девять. Земля ему пухом. Но он прожил немало… Сила духа и стальной характер даже здесь ему подсобили.

Оба взяли кружки и, кивнув друг другу, одновременно хлебнули пенного со словами: «За тебя, дядюшка Эверард! Спи спокойно».

— Да и вовсе, если припоминать события в Лерилине, то наша молодость была весьма насыщенной! Правда, говорить о тех событиях, а особенно затрагивать предстоящие я не горю желанием… Ну, ты и сам понимаешь, тяжело мне это… Благо, сейчас моя жизнь прекрасна, за что я и благодарен судьбе!

Уже светало. Братья спали, опустошив бочку хмельного. Батальоны уже прибыли в крепост и выстроились в ожидании приказаний.

Раздалось три громких стука в дверь комнаты, в которой дремали Адияль и Зендей.

— Подъём! Пьяницы… — разбудил громким говором сыновей Вэйрад. — Мы собираемся. По пути протрезвеете.

— Пап, ну потяни ещё немножко времени… — не открывая глаза хрипло проговорил Зендей.

— Поддерживаю… — откашливаясь, согласился Адияль.

— А ну-ка! Размякли совсем! Даю вам пять минут, чтоб были свежи как утренняя роса! — грозно ответил отец. — Радуйтесь, ваших слов не слышит дядя Фирдес! Ибо уж, будьте уверены, он этого терпеть бы не стал.

Через пять минут братья уже шли по мосту к назначенному месту сбора. Погода была прекрасна, изумительна для великого сражения. Птицы летели на Север, что было хорошим знаком, предрекающим победу невервилльцам.

Солнце сияло ярко, но воздух был прохладным, что считалось благодатной погодой для военных действий.

— Господа благородные рыцари! Сегодня нам предстоит скрестить наши мечи с клинками нашего врага. С лезвиями, которые, несомненно, будут жаждать вашей крови! Но правда не в этом. Правда даже не в том, что эти поганцы прямо сейчас безнаказанно сидят в нашей крепости, что уж который месяц свободно топчут наши земли! Так вот, и эта крепость, которая находится на нашей территории, на земле наших предков, захвачена иноземцами! Предки, которые отдавали свои жизни за нас, за наших отцов, за отцов наших отцов, за отцов их отцов, видят наш позор! Правда именно в том, что мы не смеем посрамить их веру! Их жертвы! Мы отстоим нашу честь и честь наших дедов! Не страшитесь же острых лезвий наших врагов! Не страшитесь смертей товарищей! Не страшитесь летящих со свистом оперений стрел! Наши отцы бились, не страшась! Значит, и мы будем! За нас, за Невервилль! Вперёд на встречу истине! Невервилль — свободная страна. Ура-а-а! — огласил торжественную речь Вэйрад Леонель.

В это же мгновение прозвучал гул сотен воинов, вдохновленных словами генерала и кричащих: «Ура-а-а!»

— Всегда поражался твоему умению говорить столь яркие и вдохновляющие речи, — прошептал стоящий позади него Адияль.

— Сынок, это опыт! — ответил ему Фирдес Отсенберд. — Твой отец прошёл не одно сражение, даже не десяток.

— Самое время отправляться, я полагаю, — спокойно сказал Нильфад, взяв в руки поводья.

— Да, — ответил Вэйрад и, набрав воздуха во все лёгкие, крикнул: — Седлай коней!

Спустя мгновение был слышен топот сотен копыт и ржание десятков лошадей. Военный отряд отправился в путь. На ветру развевались хоругви и знамёна с гербом, на котором был изображён двуглавый лев, между головами которого выделялся красный меч.

— Помню наш первый поход, отец, — обратился к Вэйраду Зендей. — Как же я тогда переживал. Правда боялся тебе это выказать… Помню, мыслил накануне того дня, что могу не вернуться домой… Помню, плакал я… Боялся, что могу больше не увидеть лица близких… А теперь прошло столько времени и столько было увидено, что, пожалуй, и смерть не столь мрачна, как ужас перед лицом поражения!

— Сын, все через это проходили. Даже я. Даже Отсенберд. И твой брат. Черт возьми, я и сейчас побаиваюсь… боюсь и вас потерять, сыны мои. Чёрт бы с ней — со смертью. Для меня страшнее всего… да впрочем…

— Что за грустные мысли? Друзья, неужто вы приуныли? Сражение ещё не началось. Зачем же раньше времени заводить такие мрачные разговоры? — приник к разговору Отсенберд. — Прогоним черномазых и, усевшись в своей же крепости, выпьем хорошенько за честь и свободу. Вот так, кажется, и будет!

— Вовсе не мрачные, а даже наоборот. Вы, видно, плохо слушали, генерал. Я же сказал: первый поход. А знаете ли вы, сколько я прошёл с того момента? Уж десять точно. Так что разговор у нас очень даже добродетельный. А клонил я к тому, чтоб вспомнить былые деньки, — ответил Зендей, демонстрируя свою блистательную улыбку. — А мысль ваша мне очень даже по душе!

— Я тоже не имел мысли сказать что-то мрачное и нагнетающее. Я лишь подбодрил своего сына и всех окружающих. Мы воюем, гибнем ради наших сынов, ради нашего будущего. Разумеется, я боюсь потерять моих детей. Я полагаю, что это весьма логично.

— А чувствуется, что нагнетать-то вы продолжаете. Ну, впрочем, видно, что я ошибаюсь, со стороны виднее, — почесав затылок, ответил Отсенберд. — А разреши поинтересоваться, Вэйрад? Я никогда у тебя этого не спрашивал, но в связи с твоими словами, просто обязан. Почему оба твои сына военнослужащие, если ты боишься их потерять? Как-то глупо выходит.

— Нелепый вопрос. Я разве ж их принуждал? Они сами захотели стать солдатами. Я, разумеется, не смел их переубеждать, хотя, возможно, стоило. Однако я сам в юные годы противился воле отца и начал службу. Мой папа желал того, чтобы я стал обычным трактирщиком или в крайнем случае — продолжил его дело. Видно, он тоже боялся за меня… Но судьба сложилась иронично… Мой отец скончался от удара, а мать-то я не знал. Выбора не осталось — служба!

— Подумать только! Я столько лет тебя знаю, но не слышал об этом! Какая злая шутка судьбы… — удивлённо сказал Отсенберд, щуря глаза.

— О чём речь? — присоединился к беседе слегка отставший Адияль с Нильфадом.

— Брат, мы тут ведём весьма интересную беседу о судьбе, — ответил Зендей.

— О судьбе? Забавно. Знаю я одного очень интересного лучника, который всей душой и разумом верит в эту чушь. Слышали бы вы его рассказы. Умора да и только, — посмеиваясь, сказал Адияль.

— Не стоит пренебрегать судьбой, сын мой. Можешь не верить, но обязан прислушиваться. Ни в коем случае не пренебрегать, — спокойно ответил Вэйрад. — А Артур во многом высказывает очень даже мудрые мысли, Эди.

Неожиданно к компании присоединились ещё два всадника.

— Господин генерал! У нас проблемы! — сообщил один из них.

— Какие? Докладывай, — угрюмо приказал Вэйрад, предвкушая неприятные известия.

— По информации от отряда разведки! Игъварцы покинули крепость и направляются в нашу сторону!

— Что? — притормозил коня Вэйрад.

— Сто-о-ой! — крикнул батальону Отсенберд.

— Быть того не может, — удивлённо продолжал генерал. — Когда они будут здесь?

— Вероятнее всего, через полчаса они будут в версте от нас… — ответил второй примкнувший всадник.

Батальон остановился. Все ожидали командований от генералов или полководца Нильфада. Атмосфера стояла нагнетающая. В рядах солдат поднялся шум и гам. Все переговаривались и перешептывались. В глазах солдат появились сомнения. Вэйрад, Отсенберд и Нильфад стояли с изумленными лицами и долгое время таращились друг на друга. Отсенберд то и дело почесывал затылок и кряхтел, как бы пытаясь что-то сказать, но так ничего и не сказал. Было видно и напуганное состояние Вэйрада. Его глаза, казалось, вот-вот вылетят из глазниц, а по лицу стекал холодный пот. Нильфад был спокойнее всех: его лицо выглядело поразительно собранным и безмятежным, а глаза холодными, как лёд. Лишь изредка он посматривал на горизонт.

— Отец! — прервал затянувшееся молчание Адияль. — Соберись! Возьми себя в руки и командуй! Всю жизнь ты учил меня не поддаваться панике! Всегда быть сдержанным и рассудительным! Всегда здраво оценивать обстановку! А сейчас сам демонстрируешь трусость и несостоятельность командовать!

Вэйрад посмотрел внимательно на сына, улыбнулся, выпрямился, слегка покраснел. В его пустых очах, где по обыкновению не было ничего, кроме гордости и неописуемого некоего присутствия правильности, моральности, проявилось новое чувство: удовлетворение. Вспыхнул огонёк. В конце концов он воспрял духом и величественно произнёс:

— Господа! Момент битвы пришёл быстрее, чем мы ожидали. Да, это правда. Но разве нам нужен конкретный момент для того, чтобы разбить этих мразей, которые прямо сейчас несутся на всех порах лишь для того, чтобы застать нас врасплох!? Нет! Мы гордо поднимем свои клинки и дадим бой! — И достал свой меч, высоко подняв его так, что солнце отражалось на его лезвии.

На горизонте виднелась орда солдат в серебряных латах на чёрных конях. Среди толпы еле виднелись белые знамена. Наступила тишина. Из орды вышел единственный всадник на белом коне. Он гордо смотрел прямо в лицо Вэйрада. На спине его развевался белый плащ. Он поднял свой меч и указал им на отряд Вэйрада. Вэйрад ответил тем же.

Вновь затишье.

Вэйрад услышал что-то невнятно сказанное по ту сторону. Он понял, что это значит и громко крикнул: «Вперёд!»

Обе армии мчались на всех порах навстречу друг другу, выставляя свои копья и мечи. Над головами просвистели стрелы. Бой начался. Безусловно, в уме каждого солдата были мысли об отчаянной вере в победу, надежде на чудо, ибо только потустороннее вмешательство, настояние судьбы могли сохранить жизни несчастных.

Сражение застало батальон Бейз на степной местности, как и планировалось. Однако в ландшафте были некоторые изменения (в конце концов в плане генералов Невервилля значилось поле Вейт-Род, а никак не то, что оказалось на деле), к которым Вэйрад и остальные оказались не готовы. Во-первых, их движения по левому флангу были скованны крутой, отвесной скалой. Во-вторых, видимость действий противника по правому флангу была сильно ухудшена рядом одиноких высокорослых дубов. Помимо этого, численность отряда сократилась на треть, так как некоторая часть сил ожидала у поля Вейт-Род и точно уже не успела бы примкнуть к основным силам.

Таким образом, у Невервилля практически не осталось шансов на победу в сражении, но отступать было уже бессмысленно и опасно для близлежащих поселений. И отступление значило бы очередную территориальную уступку врагу.

Первой в бой со стороны невервилльской армии шла тяжёлая кавалерия. Со стороны Белознаменных — средняя кавалерия. Предводители обеих сторон сошлись раньше основной части отряда. Вэйрад Леонель, генерал Невервилля, и Бран Хедвин, один из лучших воинов и стратегов южан, схлестнулись мечами. Первая битва началась.

Леонель одной рукой держал уздечки и ловко управлял каждым движением коня, маневрируя между пробегающими мимо наездниками кавалерии, а другой рукой держал громоздкий меч и парировал выпады его оппонента. Они схлестнули лезвия порядка десяти раз, как Хедвин, резко запрыгнув на спину своего коня, порхнул в сторону Вэйрада, выставив правую ногу для удара. Леонель навзничь упал на землю, успев в последний момент обрезать путлище, на котором держалось стремя, до того как кобыла со страху побежала в толпу. Приложив немалые усилия, Вэйрад едва избежал травм, пока практически лежал под копытами мчащей кавалерии.

Тем временем Адияль и Зендей вдвоём бились против одного пехотинца, в одной руке его был щит, которым он успешно отбивался от атак Зендея, в другой — боевой молот, которым он замахивался на Адияля, попутно блокируя его выпады.

Выглядел пехотинец грозно: он был на две головы выше Адияля и на четыре плеча шире Зендея. Лицо его было суровым и асимметричным, борода — очень густой и массивной. Иной растительности на голове у него не было, зато его лысину уродовал огромный шрам, продолжавшийся от затылка до бровей. Он носил серебряные доспехи тяжёлого пехотинца. С воротника и до латной юбки спускалось белое тканевое полотно, на котором была изображена морда медведя. Это обозначение показывает, что данный пехотинец — выпускник Академии Медведя, школы военного обучения тяжеловесных воинов.

— Чёрт бы его побрал, не могу даже близко подойти! — яростно буркнул Зендей. — Он каждый мой удар будто видит наперёд!

— Его молот рано или поздно меня прибьет! Я уже еле на ногах стою, верчусь как юла… — присоединился к комментарию Адияль.

— Адияль, умница, ты подкинул сейчас мне кое-какую мысль! — крикнул уклоняющийся от очередного выпада Зендей. — Помнишь комбинацию «юла»?

— Рискованно. Если что-то пойдёт не так, тебе несдобровать. И мне тоже.

— Знаю, но выхода нет.

— Будь осторожен. Прошу.

Адияль увернулся от очередной атаки пехотинца. Участок земли, на который пришёлся удар молота, содрогнулся. Клочки грязи и камней разлетелись в стороны. Офицер нанёс удар мечом в доспехи пехотинца, но лезвие даже не оставило видимого ущерба. Повторная попытка — удар заблокирован стальной рукоятью молота. Вновь удар — снова мимо. Тяжеловес ловко уклонялся от каждого выпада Адияля.

Прогремел очередной удар молотом. Зендей в этот момент приблизился прямо к верзиле, потеряв оружие, выбитое из его рук взмахом щита противника, нанёс три удара по лицу, целясь преимущественно в глаза, после чего отступил. Но громила, не растерявшись от потери зрения, поднял молот и наугад кинул его в сторону братьев. Боёк попал прямо в ногу Зендея и раздробил часть поножей; он припал на другое и завопил от боли.

Адияль в этот момент был уже за спиной пехотинца. Одним точным взмахом меча он внёс острие прямо в затылочную часть черепа. Кровь била фонтаном и обрызгала Адияля. Поединок был завершён победой братьев.

— Зендей, как ты?

— Более или менее. Драться могу.

— Тогда вставай, — сказал Адияль, протягивая руку.

Тем временем Вэйрад и Отсенберд вместе бились с пехотой противника.

— Не заметил? — спросил Отсенберд, четвертуя очередного солдата.

— Что именно? — ответил Вэйрад, то и дело скрещивая лезвие своего меча с оружиями противников.

— Нас должно быть на треть меньше, чем их. Однако ж чувствуется, что мы в равных условиях. Подозрительно.

— Возможно, — сухо бросил Леонель.

— Справа! — Указал на противника Отсенберд.

Вэйрад скрестил оружие с подобравшимся сбоку солдатом в серебряных латах.

— Твою ж мать! Их слишком много! Лезут прямо как выпившие офицеры к хорошенькой барышне! — рявкнул Отсенберд, фехтуя сразу с тремя мечниками.

Вэйрад избавился от своего оппонента, сбив с ног ударом в коленный сустав и далее обезглавив его, после чего подоспел на помощь Отсенберду.

— Возьми левого! С этими двумя я справлюсь! — крикнул Отсенберд.

Вэйрад резко отпрыгнул, сбив с толку врага, и метнул в него кинжал, подобранный у рядом лежащего трупа. Кинжал попал точно в цель. Противник упал, захлебываясь кровью.

Отсенберд справился более банально, сначала обезоружив первого, снёс ему голову, а затем, ловко обойдя второго, свернул оставшемуся шею.

— Впрочем… Где черти носят Дориана? — спросил, тяжело дыша, Вэйрад.

— Да кто его знает… — отдышавшись ответил Отсенберд. — Господи, помилуй! Это ещё как понимать?

Обернувшись, Вэйрад увидел толпу лучников и арбалетчиков противника.

— Так вот, что они задумали… — изумился Отсенберд. — Они с самого начала планировали зайти из-за спины… Что за… Это Нильфад!? — продолжил он, заметя на стороне противника знакомое лицо.

— Ясно теперь, как они узнали о нашем плане, как поняли, по какой тропе мы поедем… — скрежета зубами, прорычал Вэйрад, гневно глядя в глаза бывшего товарища. — Что ж, видно, так нужно было. Наши пути сегодня разошлись.

— Но как… Когда мы столько прошли — и предать!? Не верю! Отказываюсь…

— Фирдес, думаю, на то была своя причина, которой нам не понять. В любом случае теперь он наш враг.

Дориан Нильфад, бывший отныне полководец Невервилля, смотрел в сторону своих, по-видимому, бывших товарищей с таким взглядом, в котором читалась одновременно и безмерная боль и страдание, а вместе с ней и отчаяние, страх, безысходность.

— Ibfej kuijel! Pruf! — на игъварском языке прорычал Бран Хедвин. Лучники натянули тетиву. — Brrel!

Сотни стрел полетели в сторону невервилльской армии. Их было настолько много, что на лица солдат упала множественная тень. Стрелы хладнокровно пронзили многих солдат. Около трети всей армии было ранено незначительно, около сотни воинов — смертельно.

Положение северян оказалось очень тяжёлым. Помимо того, что они уже потеряли больше половины солдат, они теперь ещё и оказались в окружении.

Вэйрад посмотрел в глаза Адияля. По его взгляду было всё ясно. В сию секунду глаза Вэйрада и Дориана отличались разве что оттенком.

— В бой! — непоколебимо произнёс генерал.

— Прощай, друг. Я был рад знать тебя, — попрощался Отсенберд, направляясь прямо в сторону сотен лучников врага. — Завтра выпьем за победу! Ха-ха!

Один из лучников, не дожидаясь команды, пальнул в надвигающегося генерала. Отсенберд молниеносным взмахом клинка разрубил летящую в него стрелу пополам. На лице Хедвина появилась ухмылка.

— Не так меня просто убить, идиоты: я — генерал Невервилля!

Вэйрад пошёл вслед, а за ним и все остальные, включая Адияля и Зендея.

Сражение шло. Шло очень активно. Горы трупов. Океаны крови. Однако Адиялю было не до боя. Он бился, убивал, будучи в своём мире, в мире, в котором он вновь и вновь прокручивал в уму тот взгляд отца. Всё было для него в тумане. Рядом с ним то и дело замертво падали его союзники, соратники. Но ему было не до них. Он думал лишь об одном: о взгляде его отца. Почему он так посмотрел?

Вэйрад и Зендей бились вдвоём. Они вместе шли, четвертуя, обезглавливая, всех, кто вставал у них на пути. Словно давние товарищи. Они и были давними товарищами, которые прошли не один бой бок о бок. Отец и сын. Они понимали каждый манёвр друг друга, каждый взмах меча.

Всё в тумане. Не только для Адияля. Это чувство было у всех воинов, стоящих на стороне проигравших. То, что им предстоит потерпеть поражение, было ясно каждому. Шла минута за минутой, а для Адияля Леонеля всего, казалось секунда миновала с того момента, когда отец бросил на него столь неясный и мучительный от этого взгляд.

— Отец! Н-е-е-е-т! — Визг отчаяния и мучения, боли и сожаления воздался в ушах каждого. Особенно в ушах Адияля. Туман развеялся. Всё встало на свои место.

Он увидел отца. Из груди у Вэйрада торчал окровавленный меч. За ним стоял Нильфад.

— Вот и всё, Вэйрад… — прошептал угрюмый Нильфад, стоящий прямо позади генерала, держащий в руках рукоять меча, коим был пронзен бывший товарищ. — Прости… Ты ведь… понимаешь?

— Да… Всё… Спасибо за всё, друг, — ответил ему задыхающийся от собственной крови, подступающей к гортани, Вэйрад, — жаль, что так всё обернулось. Шли привет доченьке и супруге.

Дориан Нильфад бросился бежать, роняя на ходу слезы.

Тучи сгустились — собирался дождь. Зендей выронил меч: он рыдал, вытаскивая плотно встрявшее лезвие меча из груди отца.

— Не бойся, сын… Всё будет хорошо… Я люблю тебя…

Неожиданно, казалось, победившая армия Брана отступила — прибыло подкрепление Невервилля. Но прибыло уж слишком поздно.

— Отец… Отец! Прошу… Папа! — ревел подбежавший Адияль. Солдаты скопились вокруг действия. Давление усиливалось. Тучи сгущались. Удивительно, но порой и природа способна сочувствовать.

— Я люблю вас, сыновья мои… Простите…

— Почему? Ты ведь всегда побеждал… Ты ведь всегда выходил героем из любого сражения… Почему, папа!? Почему именно сейчас… Нет! Даже не думай! Я не отпущу тебя!

Отсенберд стоял рядом, раненный, истекающий кровью. Он молчал. Глаза его переполнены были уже тоской, безмерной, сокрушительной.

— Всегда что-то кончается… Что-то начинается… Мой путь пришёл к концу, а ваши, сыновья, только начинается… Пройдите его достойно… Кхэ… — Подавился кровью Вэйрад. — Поклянитесь мне… что никто и никогда не сломит в вас веру… Поклянитесь, что зов чести всегда будет находить отклик в ваших сердцах. Поклянитесь, что не!.. Так бы хотела ваша мать… Она любила вас, Адияль… Клянись… Зендей, ты и сам знаешь всё, что я бы хотел сказать лично тебе… Помните, я люблю вас… — Вэйрад замолчал. Его сердце ещё билось, глаза пылали. Никогда его глаза не были столь живыми, искренними. Он замолчал навсегда. Его путь окончен. Вскоре ток крови прекратился окончательно. Десять минут, не менее, стояли все недвижимо. Кто-то встал на колени, отдавая тем самым честь ушедшему воину. Имя Вэйрад Леонель для многих значило луч надежды. Его подвиг, совершенный несколько лет назад, перевернул ход войны. Сейчас же он погиб. Как герой. Никто бы с этим не поспорил.

— Обещаю, папа…

— Адияль… Я…

— Заткнись, Зендей… Ты был рядом… Но не уберёг отца. Не увидел? Не хотел? Мне плевать. Я не могу на тебя смотреть. Сгинь! — яростно провопил Адияль. — Столько лет! Я терпел… предательство. А теперь я вижу, что мой брат ни на что не способен… Слабак и трус. Даже отца… отца не защитил! — Адияль был безумен. Гнев, ярость взяли вверх над чувствами и укоренили убеждение о тотальной несправедливости, павшей ему на плечи.

— Адияль…

— Узнаешь, когда будут проходить похороны, — отправишь весточку. И прощай, Зендей. Думаю, я не буду рад встрече в следующий раз.

Адияль встал с колен, вытер слезы и направился за лошадью.

— Но! — сухо бросил он и поскакал.

Лишь один полководец в мундире, увешанном орденами, прибывший с подкреплением, самодовольно усмехнулся. Его грубое, неказистое лицо выражало неподдельную радость.

— Я предупреждал, — вымолвил он самым неприятным из всех возможных тоном, скаля зубы и облизывая своим длинным языком губу.

VI.

— Эу! Солдафон! За проезд через эту тропу положено платить! Двадцать золотых! — крикнул мужчина сомнительной наружности, держащий в руках дряхлый боевой топор. — Эу! Кому говорю! Куда поехал! Стой, говнюк!

— Тебе говорят, вояка! Стой. Иначе пожалеешь, — сказал подошедший к ним ещё один «постовой». За ним шли ещё трое верзил с дубинами.

— Уйдите по-хорошему. Я никого не пощажу, — ответил им всадник на белом коне с чёрной гривой в золотых подковах. Вы будете вопить от боли и биться в судорогах.

— Смотрите-ка! Какой уверенный, наглый мальчик. Ну-ка, ребят, накажем сволоту! Слезай с кобылы! Норберт Изельгаам хотел тебе кое-что сказать.

Адияль пропустил сказанное мимо ушей. Ему было не до этих слов. Он слез с кобылы, но только ради одной цели: усладиться кровью.

Не успел первый бандит замахнуться — тут же лишился руки, держащей дубину. Как и говорил Леонель, тот заревел, дрожа от нестерпимой боли, и вскоре умер. Скорость движений Леонеля была для них слишком высока, недостижима.

— Ах ты ублюдок! Толпой его, парни!

Ловким пируэтом Адияль избежал выпада разбойников. Следующим движением он вынес голову сразу двоим. Остальные двое застыли: на их лицах был ужас и непонимание.

Адияль ухмыльнулся.

— Бегите! — рявкнул офицер. — Это последний шанс.

Никто не ответил. Они были в состоянии шока и наверняка бы умерли от сердечного удара.

— Значит, вы решили.

Взмахом меча он разрубил их пополам. Кровь окрасила его доспехи.

Адияль запрыгнул на коня и поскакал дальше. Из-за дождя вся пыль на дорогах превратилась в грязевые реки. Конь еле пробирался вперёд. Кроме того, дождь почти смыл с доспехов, волос и кожи Адияля всю кровь.

— Но, Арес! — Конь фыркнул, но слегка ускорился. — День выдался слишком тяжёлый… Вот бы поскорей увидеть Ли… — проговорил себе под нос Адияль.

Солнце было уже высоко в зените. Его лучи падали на ветви деревьев, намокших после дождя, на сверкающую траву. Ветер слегка развеивал волосы Адияля и гриву коня.

— Господин Адияль! Гонец принёс известие… Мне очень жаль… — встретил офицера стражник у ворот небольшого каменного сооружения — поместья офицера.

— Милсдарь! Мы получили гонца! Что стряслось? Как же вы? — спотыкаясь, спросил подбегающий конюх.

— Оставьте меня. Не впускать никого. Лисан дома?

— Да, господин, — хором ответили прислужники.

— Ясно. Исполнять, — приказал Адияль.

Поместье выглядело роскошно. Всюду висели знамена с золотыми львами. Во дворе дома словно лабиринтами росли кусты алых роз. Между ними красовались саженцы декоративных пихт. С крыши кирпичного цвета свисали виноградные лозы. Правда, сорт был из тех, который вовсе не даёт плоды, а лишь служит декорацией. На территории поместья стояла конюшня с тремя стойлами. Все три лошади были белого цвета в золотых конных доспехах с золочеными копытами. Вся территория поместья была ограждена серокаменной стеной.

— Эди? Боже… мне так жаль… мой ты мальчик…

— Ли… Мне так тяжело… Ли, прошу помоги… Ты всегда помогала…

— Эди… Иди ко мне… иди скорей.

Её руки охватили шею Адияля. Их губы соприкоснулись в нежном и страстном поцелуе. Нежные женские пальцы Лисан потянулись к застёжкам доспехов. Они падали с металлическим стуком об плитку пола. Адияль стянул платье с хрупких и аккуратных плеч возлюбленной и вёл губами по её ключице. Через мгновение вся их одежда валялась небрежно раскиданной по полу. Прикосновения их тел, их кожи будто бы способно было тут же восполнить утрату Адияля, восстановить, затянуть его тяжелейшие раны. Он даже почти мог испытать счастье лишь благодаря этой столько же кроткой, сколько и пылкой девушке с чёрными волосами и глубокими, словно океан, глазами.

— Эди, мне нужно тебе кое-что сказать… Кое-что очень важное… — начала Лисан, прервав продолжительное молчание после страстной любви.

— Ли, сейчас не время. Давай ещё немного насладимся этим моментом. Я не хочу и не могу возвращаться в реальность… Мне страшно… Очень страшно…

— Нет. Не перебивай. Это очень тяжело и для меня… Но так дальше быть не может… Я… я тороплюсь. Слышишь, да, мне нужно уехать. Навсегда.

Адияль замолчал. Его глаза пронзительно следили за каждым движением её губ. Губ, которые лишь минуту назад прикасались к его телу. Пульс замедлился настолько, настояние вообще способно у живого человека.

— Мы давали друг другу клятву. Помнишь? В нашу первую ночь. На горизонте горел закат. Лучи заходящего солнца падали на нас. Нам казалось, что счастье именно такое. Мы полюбили друг друга. Любим и сейчас. Мы дали клятву, что никогда не предадим друг друга. Мы клялись, что ничто и никогда не разрушит нашего счастья. — Глаза Адияля похолодели, сердце будто замерло, дыхание участилось, кожа побелела. — Адияль, я нарушила эту клятву… Нет, не перебивай. Я не чувствую, но в то же время… чувствую себя виноватой, хоть мне и тяжело это говорить. Я всё ещё люблю тебя. Но ты знаешь, что я так не могу. Ты не простишь меня, а я не смогу быть с тобой.

— Ли… Я прощу тебя… Не бросай меня! Я прощу всё, Ли! Я прощу, ведь люблю тебя. Мне всё равно, что ты нарушила… Да и какая разница, ведь, ведь… Прошу…

— Нет, Адияль, не обманывай себя, — перебила Лисан. Глаза её увлажнились: это были слезы разлуки и отчаяния. — Ведь тебе рядом со мной не будет лучше… — Было и что-то в её глазах уже иное. Какими бы бездонными они ни казались, чувства, утоенные в них рвались наружу. Кричали, бились в исступлении, но не могли выказать себя. И всё равно чувствовалась ложь, тайна, такая глубокая и страшная, что произнести её было невозможно.

— Прошу… Ты же знаешь, я не справлюсь с этой болью сам… — с дрожью в голосе промолвил Адияль. Руки его, держащие бедро Лисан, охолодели — нет, окоченели.

— Прости, но я тоже не справлюсь… Прощай. Эди, я… Люблю… нет, всё: конец и кончено! Ясно! Ненавидь меня отныне адской злобой, но так будет правильно…

Лисан поцеловала холодный лоб Адияля, присела на кровать, а затем встала. Её прекрасное тело рисовалось в глазах офицера последний раз.

— Неужели ты оставляешь меня… сейчас? — спросил абсолютно холодным голосом Леонель. — Я тебя не понимаю… Скажи, что я мёртв!

Она лишь заплакала в ту же секунду навзрыд, подняла платье, оделась, едва поднимая её с пола дрожащими от исступления руками, и ушла. Леонель уже не слышал закрытия двери. Его сердце замёрзло. В душе осталось лишь отчаяние, боль и ярость.

Он резко вскочил с постели и начал метать мебель, стойки для доспехов, посуду. Он разносил всё без разбора. Подошёл к стойке с парадным мундиром, который подарила ему Лисан. Разорвал в клочья эти венгерку и рейтузы. Поднял стойку и бросил её, не глядя. Злость затуманила его взгляд. Тяжёлая деревянная стойка разбила стекло. Она упала прямо перед лицом конюха, сидящего на скамье рядом с конюшнями. Всё, что происходило в данное мгновение, в этом доме казалось нереальным, чуждым самой природе, но сути это не меняло.

Раздался душераздирающий вопль. Он был настолько звонкий и гулкий, что все птицы в округе улетели, а кобылы, запряженные к мимо проезжающей карете, со страху рванули по полям.

— Что ж ты будешь делать… Твою ж мать… Эу, кучер! Давай-ка ты коней контролируй, — буркнул сидящий в карете полутемнокожий мужчина с чёрными длинными кучерявыми волосами. Он был в изящном военном мундире.

— Извините, господин Дебелдон. Кони испугались. Подъехали мы.

Кучер открыл дверцу кареты. Гость брезгливо, избегая грязных луж, выпрыгнул, скорчив такую морду, что можно было подумать, труп увидел пред собой.

— Господин Дебелдон, у нас строгий приказ не пропускать никого. Даже вас, — встретил его стражник.

— Вильям, ты белены объелся? Да чтобы меня Адияль не желал видеть? Давай-ка без глупостей. — Проигнорировав выставленную алебарду стражника, он направился к дому.

Дебелдон сделал несколько стуков в дверь.

Молчание.

Он постучал громче и чаще.

Нет ответа.

— Говорю вам… Здесь недавно деревяшки из окна летали… Лисан убежала в неизвестном направлении со слезами… Он, видно, не желает никого видеть. Да еще и его горе…

— Но только не лучшего друга, Вильям. Только не меня. Видно, он просто не услышал. Так-с, ключ раньше всегда хранился у Лисан или под яблоней в сундучке. Значит, следует посмотреть под деревцем.

Стражник покрутил головой.

Дебелдон быстрым и неуклюжим шагом пошёл по садовой тропе, ища яблоню среди кустов пихты. Видно, он не слишком хорошо понимал, как выглядит яблоневое дерево.

— Чёрт его знает, куда же делась эта яблоня… Не понимаю. Ну, по старинке…

Дебелдон обошёл дом и разбудил спящего на лавочке конюха. Размахивая руками, он убедил его встать. Дальше он поднял скамью и перетащил поближе к окну. Нетрудно догадаться, в чем заключался его план: он запрыгнул на спинку лавки и пробрался в разбитое окно, попутно умудрившись порезаться об него.

— Адияль! Дружище! Что ж ты окна бьёшь? И друга своего не встречаешь? — громко и бесцеремонно встретил он пустую комнату. — Ау! Неужели не дома…

— Дебелдон, прошу, уходи… У меня нет ни малейшего желания с кем-либо говорить… Особенно выслушивать твои истории о похождениях в борделях и прочих местах физического увеселения, — пробормотал еле видимый силуэт человека, сидящего на полу.

— Адияль, где ты набрался такого чувства юмора? Уж если меня память не обманывает, то твой уровень понимания комедии был на весьма низком положении. Впрочем, меня это даже радует. Радует уж точно более, чем мой визит радует тебя… Не вижу улыбки в твоих прекрасных голубых глазах. Ты даже не поприветствовал своего друга. Хотя, стало быть, мы не виделись уж месяц почти… Если ты ещё не понял, к чему я веду, то я помогу. Просто пожми мне руку…

Леонель наконец поздоровался с давним другом, хоть и без особого энтузиазма.

— Ты, действительно, ожидаешь в моих зрачках увидеть радость? После того, что я пережил давеча совсем недавно?

— Ну вот! Сейчас дело пойдёт активнее, надо думать. Где там был твой винный погреб? — Дебелдон прошёл чуть дальше гостиной и завернул налево, где спускалась винтовая лестница, по всей видимости, в погреб. Он будто и не услышал Леонеля. — Кхм! Вино девятнадцатого года! Надо думать, подарок от Национального Гвардейского Состава! — очень гулко воскликнул гость, что его звонкий голос раздался по всему поместью.

Адияль молчал, приложив ладонь ко лбу. В этот момент ему хотелось сквозь землю провалиться, чтоб не терпеть более нежданного гостя с ужасным чувством такта.

— Так-с! Надо думать, бокалы на кухне. Впрочем, мог и не спрашивать… — поднимаясь обратно, пролепетал себе под нос Дебелдон, держа в руках две бутылки сухого вина.

— Артур… Какой же ты… беспринципный… Ты вообще понимаешь, что иногда людям не до твоих шуток! Что порой кому-то может быть дурное настроение? Я уж молчу, какие причины могут быть у таких, как я в нынешней ситуации!

— Адияль, не первый год знакомы, а ты делаешь столь простые и очевидные выводы. Принципиальным людям в этой жизни крайне мало достаётся удовольствий. А я, как ты знаешь, без удовольствий жить не особо-то люблю, — ответил гость, наливая в бокалы выпивку. Продолжение фразы Леонеля вновь прошло мимо ушей Дебелдона. — Прошу-с к столу, сударь! И конечно же съестное к сухому, — продолжил хозяйничать Дебелдон, выискивая на полках еду. — Ужас! Ничего из пищи на кухне нет! Ты офицер или кто? Лисан совсем от рук отбилась…

— Лисан меня бросила просила прямо перед твоим визитом, — перебил Артура всё ещё сидящий на полу Адияль. — И хотелось бы тебе сказать, что я сейчас столь паршив, что горло перерезать хочу! Себе! А знаешь отчего? У меня, мать твою, отец сегодня же погиб!

— Ха! А я говорил тебе, что женщина она никчёмная! Помню, когда первый раз пришёл к тебе в гости, она меня чуть с порога не вышвырнула! А за что! За то, что я не соизволил узнать, одета ли она, чтобы войти к своему другу домой! Я не мог ведь подумать, что твоя невеста по дому голой расхаживает… Одно дело в спальне…

— Хватит. Ты идиот! Наглый и глумливый осёл! Ты намеренно выводишь меня из себя? Желаешь, чтобы я тебя силой прогнал? — грубо прервал бесконечную болтовню Адияль, уже направляясь в сторону Дебелдона с намерением вышвырнуть его на улицу.

— Вот это верно! Вот уже более похоже на тебя! Давай-ка бокал другой накинем за честь ушедших! Как это положено в рядах порядочных солдат! — поднимая свой бокал, гордо произнёс Артур. И стал бегать от Адияля, кружа вокруг стола.

— Шут ты несчастный! Играть ещё вздумал…

Но вскоре Адияль выдохся и рухнул оземь. Он дрожал, пищал словно птенец, потерявший свою мать, закрылся, сжался. Артур перестал кривляться в эту же секунду и сел подле, обняв товарища так крепко, как возможно. Выглядело, будто и он сейчас заплачет.

— Знаю я всё и понимаю, друг… Получил известие. Потому сразу рванул к тебе… Прости меня… Я, видно, плохо умею поддерживать, — сказал Артур и шмыгнул. — Да я ведь от того кривлялся, что думал, мол, если сделать вид перед человеком, которому худо, что всё будто бы даже неплохо, напротив, его настроению, скажем, то… то поможешь… Но я опять ошибся. — Оба замолчали. — Хороший человек был твой отец. Замечательный! Я имел честь быть знакомым с самим Вэйрадом из рода Золотых Львов! Я вообще всегда считал, что лучшее прощание с воином — это достойное прощание! Если лить слезы над погибшим в бою солдатом, можно просто оскорбить его честь. Потому я и заявляю: никаких солёных водопадов! — произнёс он и встал. Подал руку Леонелю. Он её принял.

— Ты не меняешься…

— Да куда уж мне меняться. Не устану вспоминать наше знакомство… Я был разбит морально, хотел уж было наложить на себя руки… Однако ж тогда судьба свела меня с тобой! Я сидел на холодном полу, всюду был мрак, в мыслях крутилась лишь надежда на быструю смерть. Тогда появился ты, Адияль, как яркий луч света в ночи, как феникс посреди тучи воронов. Не забуду твои слова: «Живи не ради кого-то или чего-то, живи просто потому что можешь жить!» Так ты говорил. Я запомнил. Теперь пришло моё время сказать это тебе. Ну хватит о грустном! Давай-ка лучше выпьем ещё по стопочке и вспомним интересные моменты.

— Артур, спасибо, — с появившейся на лице улыбкой и надеждой в глазах произнёс Адияль, поднимая очередной бокал. — Право, понять не могу, как ты это делаешь, но… с тобой всегда… спокойнее, увереннее.

— Да что ты? Неужели ты полагал, что я могу бросить своего приятеля в такую минуту на произвол судьбы и на поглощение разума? Дружище, я никогда не брошу тебя! Для этого и существуют друзья. Не сказал бы я, конечно, что всех друзей таковыми можно назвать, но и те друзья — не друзья вовсе, а отбросы. Можно, конечно, вспомнить теорию Вуельгиенса о материи чувств человеческих, но я не разделяю его позицию, хотя могу с уверенностью сказать: человек он башковитый. Помню, читал я его книгу о каменных телах. Так вот! Могу сказать, что книга эта просто изумительна!

— Что-то меняется, что-то заканчивается, а ты всё такой же болтун редкостный, — прервал обещающую затянуться речь Леонель, протирая глаза.

— Помнишь, как мы впервые вместе вышли на битву? Это было ещё во время кампании Зельмана на Юге. Я тогда только в ряды армии вступил и не без твоей помощи, — не обратив внимание на слова Адияля, гость продолжил толковать. — Ну и тяжело же тогда мне было: я из-за волнения бывало почти не попадал, а чаще попадал в своих… Кто меня тогда от генерала Отсенберда защитил? Ты! Мы то сходимся, то расходимся, но всегда оказываемся рядом. С тех самых пор! С тех самых сырых стен казармы. А ты говоришь, мол, судьбы не существует! Ха! Глупость. Лишь судьба нас всех связывает! И лишь она решает, кому жить, а кому сгинуть в мир иной… Быть может, она и мудрее всех нас.

— Ты неисправим…

— Думаю я… ты маловато выпил… Давай-ка ещё одну — за Зендея… — Дебелдон принялся заливать вино в рот Адияля самостоятельно.

Леонель подавился и грубо оттолкнул руку Артура.

— Не произноси даже имя этого… ничтожества! Сначала он отобрал у меня отца, а затем и его сберечь не смог… Ненавижу! Он лишь повинен в произошедшем… никто более.

— Вот это поворот! Разве не Нильфад вас предал и вонзил лезвие в спину Вэйрада?

— Не произноси! Его! Имя! — яростно завопил Адияль.

— Хорошо, хорошо… Успокойся… Почему же всё-таки ты обиделся на брата? — бесцеремонно продолжил Артур.

— Он не спас отца… Не защитил… Он был рядом, но не защитил… Отец всегда ставил в пример старшего брата. Всегда, когда я хвалился новыми результатами и достижениями, папа отвечал очередной хвалебной одой про него. Но я не обижался, а напротив, восхищался и гордился. Полагал, что мне нужно стараться усерднее, чтобы догнать его. И вот у меня появился шанс понять: приблизился ли я к брату, или мне нужно больше стараться и работать над собой. Но выяснилось, что гордость была пустой… Он не смог даже спину отца прикрыть… Пустой звук! Более того, всю жизнь мою он меня опекал, сковывал с отцом на пару. Они думали: я ребёнок, потому и слаб и не в состоянии постоять за себя и родных. Но, сука, я на деле сильнее обоих! Почему они этого не видели! Если бы они иногда могли очи свои открыть, то, быть может, я был бы с отцом бок о бок, а не Зендей, и тогда бы уж точно не допустил я клинка…

— Ха! Смешно! Уж тебе ли не знать? На поле битвы невозможно уследить за всем. Особенно если ты проигрываешь и находишься в эпицентре сражения. Я разочарован, дружище! И не смотри на меня таким взглядом! Будто убить хочешь… Брат вовсе не виноват в случившемся! Виноват лишь Нильфад, предавший вас. У тебя остался лишь один родной человек, друг. Не стоит пренебрегать братом. Это тебе мой добрый совет. А что касается опеки, то мы уже не раз это обсуждали. Они не хотели вовлекать тебя в этот ужасный мир войны ещё больше. Ибо ты сам понимаешь. Инцидент чуть не сгубил твою душу, дружище.

— Книги тебе явно пошли на пользу… Глаголишь без умолку, сам не ведая чего! Заткнись лучше.

— Ну-с, в связи с улучшением твоего морального состояния я предлагаю поехать на охоту!

— Каждый раз, когда мы видимся, все кончается этим: ты предлагаешь мне куда-то поехать… И всегда это заканчивается приключениями! И ты же знаешь, что я ужасный охотник… И из лука стрелять не люблю.

— Ничего страшного! Ты будешь просто за компанию! Стрелять буду я.

— Благодарю чистосердечно… Но я отказываюсь.

— Не обижайся! Первый кусок зажаренного мяса кролика тебе! — вставая из-за стола, сказал Дебелдон, уже готовясь отправляться в путь.

— Артур, взгляни в окно… Солнце садится. Куда ты собрался ехать? — Адияль указал на разбитое окно.

— Чёрт бы тебя… Эх, заболтались… Где моя комната? И желательно бы ещё и для кучера моего найти пристанище, ибо мне мёртвый возничий не нужен.

— Ты можешь расположиться на втором этаже в комнате слева. Кучер может переночевать вместе с моим конюхом и Вильямом в комнате для прислуги. Дверь слева возле покосившейся берёзы, — ответил Адияль утомлённым и сонным голосом, глядя на горизонт. — А ты и ключ не нашел что ли? — Ответа не было.

На горизонте пылал алеющий закат. Последние лучи солнца освещали зелёные луга. Птицы начали напевать ночную мелодию. Мелодию гармонии и спокойствия.

— Спокойной ночи, папа… — в полусознании вымолвил Леонель.

Адияль уснул перед столом. Дебелдон укрыл друга пледом и пошёл в свою комнату.

Тёплая и светлая ночь. Звезды изредка поблескивали на чистом ночном небе. Луна ярко освещала округу. Алые маки и желтые гвоздики ярко выделялись на фоне тёмной травы. Слабые потоки ветра покачивали ветви деревьев и полевые цветы.

VII.

Туман. Кровь. Неразборчивый гул сотен солдат, вопящих от боли, ярости, напряжения. Он лишь изредка перебивается ударами стальных лезвий и клинков. Алые реки охватили всё в округе: тела воинов, землю и траву, мечи и копья. В глазах мерцает взгляд Вэйрада.

Его последний взгляд туманил поле сражения Адиялю.

— Оте-е-ец! — Гул прекратился. Он отчётливо услышал этот визг отчаяния и боли.

А далее лишь один момент, застывший в глазах Адияля: Вэйрад, пронзенный лезвием меча Нильфада.

— Проснись! Адияль, ты всю ночь вертелся и стонал. Что случилось? Кошмар? — разбудил друга Дебелдон, хлеща его по щекам ладонью. — На случай кошмаров всегда есть и было отличное средство, придуманное лучшими виноделами континента! Сладкое 1058 года! Любой стресс вышибает! Знаю. Проверял на себе. Вчера.

— Папа… Ох… не суть. Лучше забудь.

— Друг…

— Поехали, — сухо ответил Адияль, будто забыв о плохом сне, но его внешний вид и темные круги под глазами говорили об обратном.

— Ты всё-таки надумал насчёт охоты? Признаться, я и не надеялся, конечно… но это не может не радовать!

Раннее утро было весьма солнечным и тёплым, несмотря на то, что в Невервилле даже лето порой не теплее поздней осени. Идеальная погода для охоты. Жаворонки уже начали исполнять гимн летнего дня.

Адияль встал из-за стола и направился в спальню. Она выглядела уютно: по центру стены расположилось большое окно с узорчатыми рамками. В центре стояла большая кровать с белоснежной помятой простыней. Кровать была украшена различными золотыми узорами и вставками. На изножье красовался герб с золотыми львами. Справа от кровати был дамский столик с роскошным зеркалом с золотой обводкой. На столе стояли ваза с высохшими розами, шкатулка с украшениями, баночки с маслами и травами. Слева от кровати стоял большой узорчатый шкаф. Адияль подошёл к нему и открыл правую дверцу. На штанге висели платья, юбки и дамские кофты. Леонель резко сорвал все эти вещи, открыл окно и выкинул их на улицу. Ветер разнес их по саду, а некоторые улетели за пределы поместья — на луга. Только что пробудившийся конюх, увидев это, потер затылок, но решил не вдаваться в подробности, из-за чего могли летать предметы гардероба.

Через несколько минут Адияль вышел из комнаты в белой рубахе, зелёных портках и высоких кожаных сапогах. Лицо его выглядело уставшим, помятым.

Спустя ещё некоторое время Адияль и Артур уже скакали на конях. Дорога была пыльной, несмотря на недавний дождь.

— Знаешь, я недавно вспомнил нашу первую охоту. Буквально вчера. Ты не убил даже косолапого медведя! Учитывая то, что он вообще не шевелился! — заговорил Дебелдон.

— Забыл упомянуть, что мы были оба пьяны, а ты и вовсе в тот момент бил меня по спине, полагая, что так я быстрее сделаю выстрел из лука. Также ты забыл вспомнить, что лук был неисправен и тетива у него была расшатанной!

— Это все глупость. Не стоит сейчас вину перекладывать на других! А кролика кто спалил? Я тебе говорил, что огонь слишком сильный! Ты мне ответил, мол, знаешь, что делаешь. Оно и видно было. Без еды и без добычи остались. Надеюсь, в этот раз ты будешь немного внимательнее.

— Я тебе говорил, что из меня ужасный охотник! Ты закрыл на это глаза, так что будь добр не поднимать эту тему! — злобно буркнул Адияль. Говорил он, впрочем, как обычно, и по нему нельзя было заявить, что в его душе торчит кол.

Дебелдон внезапно замолчал, что было для него редкостью. Они постепенно приближались к опушке леса.

Охотники привязали поводья коней к деревьям, взяли мешок, который висел у седла Дебелдона и отправились в лес, внимательно вслушиваясь в каждый шорох.

— Справа! Заяц! — шёпотом, присев на колено, предупредил Дебелдон.

Охотник достал арбалет, зарядил болт и приготовился нажимать на спусковой механизм, прицеливаясь в животное. Заяц в этот момент грыз кору поваленного деревца и не видел угрозы.

Выстрел — первая добыча в кармане! Кролик аж отлетел несколько в сторону и повалился на землю, хныча и истекая кровью.

— Неплохой выстрел. С каких пор ты используешь арбалет? — спросил Адияль, вытаскивая болт из туши зайца.

— Я полагаю, что он гораздо эффективнее, нежели уже привычный мне лук. По точности выстрела на данный момент нет лучшего выбора. К тому же, орудовать арбалетом гораздо проще. Не нужно придерживать оперение стрелы, не нужно долго просчитать баллистику: она очень проста и понятна. Целиться, несомненно, удобнее. Пробивная сила в разы превосходит вышеупомянутый лук. В общем, одни достоинства.

— Ясно… — несколько неуверенно сказал Адияль, а затем что-то резко приковало к себе его взор. — Гляди! На три четверти слева!

Дебелдон достал очередной снаряд, не посмотрев на цель, повернулся и начал целиться. Это был кабан. Животное заметило, что его собираются подстрелить и кинулось бежать. Артур стрельнул наугад, но промазал.

— Чёрт бы его! Хорошая животинка была. Должно быть, сочная, мясистая, — с недовольством пробормотал охотник.

— Давай-ка арбалет. Я хочу попробовать, — сказал Адияль, пристально следя за другим кабаном помельче, рыхлящим землю в поисках желудей.

Артур быстро передал товарищу заряженное орудие. Ловкий и точный выстрел — животное ранено в ногу. Кабанчик упал на землю, изнывая от боли.

— Жалко… Бедолага. Не повезло ему сегодня, — сказал Адияль, глядя на раненное животное.

— Жалко. Не спорю. Однако учесть его такова. Как бы сказал один очень уважаемый в учёных кругах человек: «В замкнутом круге поиска пищи либо человек находит еду, либо еда находит человека съедобным». Мысль хоть и завуалирована, но не лишена смысла.

— Прости. Жестокие люди решили, что они имеют право на выживание больше, чем ты… — Адияль достал охотничий нож и вонзил его в шею кабана. Слабый звон раздался в ушах Леонеля. Артур, несмотря на показано хладнокровие, дрогнул, пошатнулся.

— Великолепный выстрел, дружище! Я не ожидал от тебя такого.

— Твоя похвала звучит, словно ты пытаешься меня унизить…

— Не бери в толк. Я по-дружески. Пошли, нам ещё лагерь разбить нужно. Ты ведь не думал, что мы не переночуем под звёздным небом вдали от цивилизации?

— Нет… С чего бы это?.. — с сарказмом в голосе ответил Леонель.

Они гуляли по лесу, шелестя ногами по траве, вспоминая совместные истории, попутно опустошая бутыль вина. По дороге они встретили ещё порядка трёх зайцев и двух кабанов, однако никого не подстрелили, а и без того раненную белку им стало печально убивать. Таким образом, из добычи у них был лишь кабанчик да заяц, а также немного лесной малины и голубики, горсть земляники и пару орешков.

К вечеру они устали бродить по лесу и остановились у небольшой прогалины, обустроили привал, зажгли костер и приступили к готовке добычи.

— В этот раз получше. Даже неплохо, — заговорил Дебелдон после обустройства лагеря.

— Да, — сухо бросил Адияль. — Всё никак не могу забыть наш общий позор… Помнишь, турнир на титул рыцаря Лерилина? По сути дела это и было место нашего знакомства.

— Да… Помню, если бы не твоё внезапное появление в моей жизни, то, боюсь, и помер бы я в первом же бою. Хотя, если я ещё хорошо помню, то дальше первого боя никто и не прошёл — война началась. А мы с тобой вышли из строя ещё и до отмены турнира. Забавное время было! Ни за что бы не решился прожить снова тот кошмарный сон, оказавшийся явью…

— А я рад тому, что тогда произошло, ведь иначе бы и я не выбрался из мрачного склепа своего же разума. Ты тоже сыграл немаловажную роль в моей жизни… — Адияль покраснел. — Впрочем, спасибо тебе. И давай лучше счастливыми будем, что такие повороты судьбы случаются так вовремя и у заблудших душ, как мы в ту пору.

— Это точно… Как бы там ни было, но это чистейшая правда жизни, дружище! И я тебя люблю. И люблю я весь мир за то, что он настолько необыкновенен.

— Чтобы сам Артур Дебелдон произнёс эти слова! Я, видимо, сплю… Никогда ты не мог похвастаться подобными изречениями. А сейчас же что на тебя нашло? — посмеиваясь, дразнил друга Леонель.

— Давай наливай! Кролик готов! — будто не заметив насмешки, сказал Дебелдон, снимая с ветки зажаренную и истекающую жиром тушу кролика. — Да и не стоит о тех днях и говорить плохо! Всё-таки благодаря именно тому мы и встретились! Никак вновь судьба!

Адияль лишь рассмеялся, чуть не подавившись мясом.

— Друг, все хорошо? Приуныл ты слегка, сдается мне… Отец?

— Да. Но все нормально. Я вроде бы уже смирился… Просто моя жизнь как-то удивительно перенасыщена событиями. В особенности — страшными… Да и… что уж там! Время такое — война! Что мне теперь, как мальчику, убиваться? Я воин, как сказал отец, потому должен держать чувства в уздечке.

— Это славно, что ты не потерялся. Однако я бы хотел, чтобы ты не радикализировал свои взгляды. Если плохо — лучше сказать так, как есть. Тем более, твой верный товарищ рядом.

— Не впервые мне приходится гибель близкого видеть… А отец среди ушедших из моей жизни был, увы, не самым близким. Как бы ужасно это ни прозвучало, но мой отец для меня даже отцом и не был… Это был другой человек… который чаще появлялся в моей жизни, который большему меня научил.

Артур по-товарищески положил руку на плечо Адияля.

— Знаешь, о родителях либо хорошо, либо молча. Я часто вспоминал о своих… Думал, почему мама не вернулась за мной? Она бросила меня, хоть хотела как лучше… но, но почему же не вернулась за мной? Не писала? Я всё думал, где она? жива ли вообще моя мать? цела ли? счастлива ли? И с каждый разом приходил к мысли, что либо она на небе, либо забыла о сыне. Но… Мама — единственная моя родня, о существовании которой я вообще могу знать. И я чувствую… чувствую её касания тяжкой ночью. Не знаю. В общем, не отрекайся от родни, даже если она далеко от тебя. Ибо будешь жалеть, будешь одинок и в одиночестве станешь пожирать самого себя.

Адияль задумался, но отвечать не стал.

Солнце уже село за горизонт. Яркая летняя луна ясно освещала лес. То на веточке сверкнёт красная ягодка, приоткрытая веткой дуба, покосившейся от потока ветра, то по деревцу пробежит белочка, неспящая с голода. Филины ухают в тени деревьев. Два солдата спят после плотного ужина, прислонившись спинами друг к другу.

VIII.

На утро они скакали домой, по пути собрав пару горстей ягод.

— Хорошо летним утром. Благодать. Птицы поют. Ветерок прохладный обдувает лицо. Голова чиста и ясна, — начал Дебелдон, кладя в рот очередную пару лесных малин.

— Действительно. Смотри: к нам направляются гости, — сказал Адияль, указывая на приближающегося гонца в сопровождении двух солдат королевского батальона.

— Господин Адияль Леонель из рода Золотых Львов! Для Вас личное сообщение от Вашего брата Зендея! Ваш товарищ должен не присутствовать при прочтении, — торжественно заговорил подскакавший гонец.

— Ему дозволено, — холодно ответил Леонель.

— Да будет так. Прошу внимания! Зачитываю вслух, как и просил Ваш брат:

«Эди, я чувствую непомерную вину перед отцом, матерью и тобой. Я знаю, что не оправдал ожиданий. Прошу простить меня, если это возможно. Вина моя не уйдёт, но я хоть буду знать, что брат не отвернулся от меня окончательно.

Насчёт похорон отца. Зельман Златогривый хочет лично устроить церемонию его захоронения и вручить посмертный Орден Вечного Героя. Собрание близких родственников и друзей будет проводиться в королевской зале дворца Урвалл в этот четверг, то есть, послезавтра». Чтение окончено, — проговорил посыльный.

— Почему не передали лично? — спросил Адияль, косо поглядывая на рыцарей, сопровождающих гонца по неизвестной причине. — Для чего сопровождение в лице военных?

— Кхм, — откашливаясь, продолжил посланец, — это поручение Его Величества — короля Зельмана Златогривого. Он отдал поручение доставить Вам его и прочесть лично вслух. Кроме того, от меня требуется и еще одно извещение, господин. И звучит оно так:

«Адияль Леонель, сын доблестно павшего Вэйрада Леонеля, отныне с моего личного поручения ты становишься командующим личного батальона, мною определённого батальона имени Бейз. Более того, я от собственного королевского имени назначаю тебя генералом моей армии, то есть генералом армии Невервилля, независимого северного государства».

— Чтоб тебя, дружище! Ты — генерал! И у тебя собственный батальон! Как был и у твоего отца! Невероятное известие! — удивлённо и радостно завопил Дебелдон. Но на лице Адияля радости почти не было.

— Прошу внимания! Сообщение не окончено!

«…Я, король Невервилля Зельман Златогривый, требую, чтобы Вы, Адияль Леонель, прибыли лично ко мне в столичную резиденцию. Вас будут сопровождать мои подданные рыцари. Отклонение невозможно». У меня всё для вас, милсдарь.

Адияль потянулся к мешочку на поясе.

— Не стоит. Оповещения были оплачены, — прервал его гонец.

— Я так понимаю, что обязан немедленно направиться к Его Высочеству? — спросил Адияль.

— Именно, сударь, — грозно и чётко ответил один из рыцарей.

— Дозволено ли мне поехать с товарищем?

— Да, — сухо бросил другой рыцарь.

— Артур, ты со мной? — спросил Леонель всё ещё удивлённого друга.

— Разумеется! Не спрашивай такие очевидные вещи! Конечно же я с тобой! — подскакивая на коне, провопил Дебелдон.

— В таком случае… в путь, — как бы с опаской произнёс Адияль.

Дорога была длинной, но спокойной. Обошлось без происшествий. За исключением группы разбойников, встретившихся путникам по дороге, что является вполне привычным делом для Невервилля последние месяцы. По мере приближения к столице плотность населения росла на глазах. Деревни начали встречаться каждую милю.

К тому же, ближе к столице стал чувствоваться северный холод: Дебелдону и Леонелю пришлось купить на попутном базаре тулупы.

— Любимая столица. Сноудэрхелль. Давненько не бывал я в больших городах. Вспоминаю запах кузниц и пекарен. Уже слышу этот невыносимый гул без умолку шумящих тысяч жителей, — прокомментировал приезд Адияль.

— Это да. Однако я уже привык. Уж больно часто мне приходится бывать в городах. Иногда даже по делам. Всё же чаще меня привлекают здешние бордели, которые, к слову, гораздо лучше провинциальных, — поделился мнением Дебелдон. — Хотя и девушки здесь высокомерны до ужаса.

— Одно у тебя вечно на уме…

— Мы не приехали. Следуйте, — грозно прервал беседу один из сопровождающих рыцарей.

Резиденция короля находилась у края столицы, обнесённая высокой стеной, у которой патрулировала стража. У ворот охрана несколько раз внимательно допросила и обыскала Адияля с Артуром.

— К чему это всё? — спросил ничего не понимающий Дебелдон. — Почему у нас конфисковали оружие?

— На территории резиденции короля запрещено оружие любого вида, — ответил один из стражников. — Теперь следуйте.

Рыцарь, стоявший на посту, повёл Адияля и Артура по богато облагороженной аллее дворца. По обеим сторонам тропы, выложенной декоративным камнем, протекали два ручейка, очевидно, искусственных. Однако рыцарь так быстро их вёл, что ни Леонель, ни Дебелдон не успели как следует разглядеть красоту резиденции.

Гостей завели в небольшой зал, богато украшенный золоченой мебелью и мебелью из лучших тканей и дорогущих древесин. Всюду висели портреты короля и его отца, Эстороссо Мудрейшего.

— Его Высочество готов Вас принять, милсдарь Леонель! — словно из пустоты появившись, обратился к генералу мужчина в чёрном костюме с белыми вставками. — Пройдёмте. Но другу вашему присутствовать разрешено не было.

Дебелдон, неловко скрывая своё разочарование, остановился, кивком головы проводив Адияля.

Перед лицом Адияля открылись огромные высокие дворцовые двери. Его удивлённая физиономия говорила о многом. Казалось, все деньги государства были в одном месте — в столичной резиденции короля Зельмана. Абсолютно вся тронная зала была в золоте: каждая мебель, каждая картина, пол был покрыт плиткой из чистого золота, на нем выделялся ярко-красный ковёр из, несомненно, самой дорогой ткани, которую только можно было отыскать на континенте. И, конечно, на золотом троне, украшенном всеми видами самоцветов, алмазов, рубинов и сапфиров, над которым висел величественный портрет короля, восседал правитель Невервилля.

— Приветствую, Адияль Леонель. Я ждал вашего визита. — Гость чопорно поклонился. — Не стоит лишней траты времени на этикет. Это не такая встреча, генерал. Я абсолютно уверен в том, что вы вовсе не рады исходу последней битвы. Это был, несомненно, провал и крах. Помимо этого, я абсолютно уверен: ваша жажда мести сейчас на столь высоком уровне, что вы будете очень польщены возможности, которую я дарую, — тон Его Величества звучал несколько манерно, даже, если можнотак сказать, нежно. Кроме того, восседал он с непомерной на вид гордостью и величественностью, хоть и показной, что отчетливо виднелось в неуверенных глазах.

— Ваше Величество, я…

— Не стоит лишней траты времени на бесполезные фразы. Это не благородная просьба, генерал. Это приказ. Я требую, чтобы вы лично совершили суд над изменником Родине. И да. Он сбежал во время той битвы. Он обладает слишком большим количеством сведений, которые ни в коем случае не должны попасть в руки нашего врага. К тому же, у меня есть данные от разведывательного корпуса. Нильфад вместе с армией белознаменных остановился у стен крепости Мельтес, что не так далеко от крепости Ист-Крег. По всей видимости, они не желают отдавать преимущество. На этом мы и сыграем. Вы поведёте нашу регулярную армию. Я вам это доверию, генерал. Разумеется, не одному вам. Генерал Зендей Леонель и генерал Фирдес Отсенберд также будут управлять ходом операции. Я очень надеюсь, в этот раз вы не повторите позор и гордо воспользуетесь мной данную возможностью. На этом всё, — говорил Златогривый неравномерно, урывисто, местами замедляясь, а иногда ускоряясь. Казалось, король произносит заученный заранее текст.

— Ваше Величество! Я обязательно снесу ему голову! Клянусь честью отца! — громко и гордо ответил Адияль.

— Можете приступать к проведению операции сразу после похорон отца. Ступайте, — король слегка поклонился.

— Что же Вам сказало Его Высочество, господин генерал, стало быть? — встретил Адияля Дебелдон.

— Не обижайся, Артур. Это не моя воля.

— Чёрт с тобой… Расскажи лучше, о чем вы говорили!

— В общем. Я, мой брат и дядя Фирдес получили официальное разрешение на месть. Если более подробно, то после похорон отца мы отправляемся с армией на крепость Мельтес, где по данным разведчиков остановился Нильфад.

— Значит, сам король вверил регулярную армию на убийство одного Нильфада?

— Если исключить нюансы, то так и выходит.

— Ясно. То есть, выходим в пятницу?

— Ты поедешь?

— Разумеется поеду! Ты ещё такое будешь спрашивать? Мой лук и меч в твоём распоряжении! Ни одна игъварская мразь не посмеет тебя и пальцем тронуть! Ручаюсь, — воскликнул Дебелдон. — Вспомним былое. Но на сей раз надеюсь без сюров…

— Господа! Я попрошу вас покинуть резиденцию, — вновь появившийся из пустоты дворецкий почему-то спешно выгонял гостей.

Адияль и Артур забрали оружие на посту и, оседлав коней, поскакали во дворец Урвалл, находящийся в сотне миль от Сноудэрхеля. По дороге они не раз вспоминали события прошлого.

— Адияль, чем тебе так дорога была Лисан? Знаю, что ты просил не вспоминать о ней. Всё же я вижу, что ты и сам не в состоянии забыть её, — поднял больную для Леонеля тему Артур. — Впрочем, важно обсудить, мне кажется.

— Ты не поймёшь… Я и сам-то не понимаю, если честно… Просто это, пожалуй, единственный человек, который понимал меня, понимал абсолютно и без лишних слов… Но вернее, даже не это важно… Просто с ней мне было гораздо спокойнее. Она — словом — она моя частичка.

Она нашла меня, заблудшего во тьме, не понимающего, в чем суть моего пути, и спасла, спасла мою душу. Она та, рядом с которой я единственный раз ощутил реальную любовь, которой мне не хватало после смерти мамы… Человека ближе для меня с тех пор не было. Наверно, это и была истинная любовь…

Дебелдон промолчал. Он понимал, что сейчас нужно промолчать. Они оба это понимали.

Возле одной из маленьких деревушек при торговом городке Инза солдаты встретили маленького мальчика, которому они дали около семи лет. Он выглядел очень плохо: одежда была слишком лёгкой для северных краев и вся грязная, местами порванная. Он был слишком уж худым и болезненно выглядел. Дебелдону сначала даже показалось, будто это не что иное, как труп.

Но мальчишка был живым. Адияль подкинул ему сотню золотых монет — последние деньги, которые оставались у него после покупки тулупа. Дебелдон поддержал друга и подал бедняге ещё полсотни золотых и двадцать серебряных, отдав, таким образом, почти все свои наличные, оставив себе на крайний случай пятьдесят серебряных. Солдаты спросили у мальчика, почему он так дурно выглядит и плачет. Выяснилось, что ребёнок жил в бедной семье простого лесника, который погиб от рук местных бандитов около месяца назад. После этого семье стало не на что жить, а мать заболела чахоткой. Мальчишке пришлось самому зарабатывать на пропитание и попрошайничать у местных жителей, но и те были не слишком богаты и редко могли помочь. А день назад погибла и его мать, из-за чего он и плакал. Солдаты предложили мальчишке, чтобы они привезли его в детский дом или на крайний случай в «звериную академию». Несчастный отказался. Дебелдон снял тулуп и отдал его мальчику со словами:

— Сынок, прости нас, что ты живёшь в такое время. Но, пожалуйста, если ты услышишь меня… Помни, что рано или поздно жизнь наладится, если ты будешь в это верить. И… я верю в это. Ты мальчик, сразу видно, волевой.

— А знаешь, поезжай вот куда… — И Адияль рассказал мальчику про лагерь вдали от этого места, где его примут, как родного, и где он сможет обрести семью. И объяснил, как туда добираться и куда идти, к кому обращаться.

Сирота после немного улыбнулся.

Адияль и Артур поехали дальше, несколько раз оглядываясь на мальчишку, а он поглядывал на них.

— Знаешь, Адияль, — начал Дебелдон, — а ведь он напоминает мне себя. Я ведь тоже сиротка. Отец нас с мамой бросил, когда я ещё совсем маленьким был, а она не могла меня прокормить и отдала в Академию Зайца. Жаль, что я не понимал тогда, что она хотела меня уберечь. Очень сильно плакал. Школьные меня поддержали, конечно… Но мне этого было мало. Я очень хотел лишь одного — обнять маму, которая меня бросила… Но, оглядываясь назад, я вспоминаю лишь друзей с «Зайца». Какие бы невыносимые и дьявольские тренировки ни были там, все равно с теплом смотрю на те деньки, на друзей, товарищей. Правда, где все ребята, я понятия не имею. Растерялись все в мире огромном.

— Да… Как ты любишь говорить… Судьба — материя неподвластная контролю.

Тем временем до дворца Урвалл оставалось чуть менее двадцати миль езды. И они ещё долго беседовали о войне, политике, судьбе и многое другом. Солнце уже близилось к горизонту, а до дворца Урвалл оставалось всего около десяти миль.

Дворец выглядел празднично, презентабельно, его прилегающая территория находится в безупречном состоянии. Он поражал своими размерами и богатой отделкой. Этот дворец — родовое поместье королевской семьи и был построен при Фейдихе Золотом, отце Эстороссо Мудрейшего.

Внутри дворца можно было увидеть то же великолепие: просторные залы с высокими потолками, широкие лестницы, дорогую мебель. Всюду висели портреты и гобелены правителей Невервилля. По периметру земель Урвалла патрулировали сотни рыцарей королевской гвардии.

— Стало быть, господин Адияль Леонель и Артур Дебелдон. Сын покойного и, соответственно, друг сына покойного. Прошу за мной, я проведу вас в вашу комнату. Гости ещё не собрались. Вам придётся подождать порядка получаса, — встретил их дворецкий, низко поклонившись и звеня золотой цепочкой на его шее. Выглядел он очень богато, хоть и был простым королевским подданным.

Дворецкий также провел им экскурсию по залам. В каждом коридоре, а их было отнюдь не мало, стояли стойки с золотыми доспехами, на подвешенных щитах были мечи и алебарды, украшенные рубиновыми и изумрудными вставками, на потолке красовались роскошные люстры.

— Не даром Невервилль — страна золота и металлов… Боюсь даже представить себе, в какую сумму обошлась эта роскошь государственной казне… — с вытаращенными глазами, прожигая взглядом очередную саблю с бриллиантами в пятьдесят карат, шёпотом произнёс Дебелдон.

— Практически вся дворцовая утварь, которую вы можете лицезреть, была куплена при Эстороссо Мудрейшем, а некоторую купил ещё Фейдих Золотой, — проинформировал местный «экскурсовод».

Дворецкий очень многое рассказал про историю дворца Урвалл. Чувствовалось, что он настоящий знаток. Он поведал и про то, как Фейдих Золотой созвал всех лучших архитекторов и строителей для возведения этого здания, некоторых даже заставляя под угрозой отсечения головы работать на него, и про то, что все драгоценности, которые они видели в залах, были куплены у бедных стран за копейки, и даже про то, когда строительство было окончено, один из строителей поджёг основную залу, и Фейдих заставил своих же солдат тушить его, не взирая на риск смерти от угарного газа.

Экскурсия была очень захватывающей. Адияль и Артур вовсе не сопротивлялись, а напротив, даже просили рассказать что-то ещё. «Экскурсовод» также поведал и про одну из достопримечательностей данного дворца, про которую знают лишь немногие. Под землёй, под самим основанием Урвалла находится главная зала всего дворца — королевское хранилище, все богатства королей Невервилля. Однако видели её только строители дворца, которых, как не трудно догадаться, уже нет в живых, и сами Фейдих Золотой и Эстороссо Мудрейший, которые, впрочем, тоже гниют в королевских усыпальницах. Трудно представить, какие масштабы этого хранилища и насколько большие горы сокровищ хранятся в недрах земли под этими полами. Именно поэтому на территории данного дворца патрулируют сотни лучших солдат страны. Однако это, как кажется дворецкому, пустой миф. По крайней мере, Зельман Златогривый ни о чем подобном не слышал от отца.

Гости постепенно собирались. К четвертому часу дня уже практически все прибыли во дворец, лишь генерал Фирдес Отсенберд немного опоздал, приехав последним.

Началась церемония. Король Зельман прошёл по ковровой дорожке и остановился у закрытого золоченого гроба, взял меч, поданный ему одним из рыцарей, и положил его на гроб, после чего произнёс торжественную речь. Рядом с ним стоял тот самый дворецкий, который на деле оказался никаким не подданным, а важным лордом, который любил светить своими знаниями.

— Господа, все мы собрались здесь по одной причине. По причине доблестной и героической гибели одного из лучших воинов Невервилля. Гибели Вэйрада Леонеля. Все мы чтим его память и верим в его идеалы. Идеалы настоящего воина, остававшегося героем до самого конца. Он был ранее причислен к роду Золотых Львов. Как многие знают, это звание достаётся лишь величайшим солдатам, и удостоился он его ещё при жизни. Золотые Львы — так называли наших предков за их доблесть и отвагу. За их ценности и принципы, которым следую и я. Им следовал и Вэйрад. Будучи окружённым и подавленным, он до последнего вздоха не опускал клинка и готов был биться за свою Родину до самого конца. К сожалению, даже истинные герои покидают нас. Он погиб от рук своего же товарища. Он его таковым считал, но, как вы все знаете, он оказался предателем. Клянусь, что за честь ушедшего мы прольём его кровь и выиграем войну! За его заслуги перед Невервиллем и передо мной в частности, я, Зельман Златогривый, сын и наследник трона Эстороссо Мудрейшего, заявляю, что отныне имя Вэйрада Леонеля носит бессмертный титул Воина-Героя и награждается посмертной почестью — Орденом Вечного Героя! — произнёс траурную речь Зельман Златогривый ровно таким же тоном, какой был у него ранее в резиденции.

— Как ты? — спросил у брата, протискиваясь через толпу, Адияль. — Прости за моё поведение… Я даже не знаю, что со мной было… Наверно, я просто был сильно разочарован смертью отца…

— Ничего. Всё хорошо, я понимаю… — Зендей некоторое время промолчал. — Мы обязательно отомстим, брат. Я клянусь тебе! Мы снесём ему голову! Покараем предателя… — схватив собеседника за голову обеими руками, с искрами ярости в глазах неожиданно продолжил Зендей.

— Даже и подумать не могу, как мог Дориан так поступить… Мы знали его с давних времен, он казался мне одним из самых добросовестных и искренних людей… Он был товарищем для всех нас… и теперь он предатель?..

Траурная церемония продлилась не очень долго. Высказали свои речи практически все. Даже Дебелдон на ходу сумел придумать речь про человека, которого почти не знал. Промолчали лишь Адияль и Зендей, что было вовсе не удивительно, учитывая их состояние. После церемонии Отсенберд и братья Леонель собрались в одной из гостевых комнат и начали обсуждать стратегию грядущего сражения.

— Что думаешь, генерал? — с некой таинственной ухмылкой спросил у Адияля Отсенберд.

— В чем причина Вашей улыбки, генерал? Неужели вам так смешно от того, что меня удостоили такого звания? — ответил Адияль, не сумев спрятать свою обиду на такой жест старшего товарища.

— Не подумай плохо, сынок. Но ты не сказать, чтобы дорос до такого звания. Даже твой отец в твоем возрасте не мог рассчитывать на столь высокий ранг. Величайшая редкость — стать генералом в столь юном возрасте. Впрочем, мне далеко не интересен этот разговор. Лучше приступим к обсуждению стратегии боя.

Отсенберд, хромая, встал из-за стола, за которым они сидели. Он ещё не полностью восстановился от ранения, полученного во время последнего сражения.

— Господин Отсенберд, я полагаю, что мы не станем использовать предыдущую тактику, ведь она оказалась провальной. К тому же, мы не можем использовать те варианты, которые предлагались ранее. Безусловно, Нильфад знает их и будет ожидать такого исхода, — предложил Зендей, крутя головой от Адияля к Отсенберду, словно ожидая их подтвердительного кивка. Однако его не последовало.

— Нет. Ты не прав. Он не будет ожидать столь глупого хода с нашей стороны, но и использовать мы его не станем. Как минимум потому, что у нас будут кардинально другие условия. Крепость Мельтес, как ты должен понимать, находится на совершенно иной местности, нежели крепость Ист-Крег. Эта позиция отделяется от нашей стороны небольшой речушкой. По ширине эта река занимает не менее двадцати локтей. Это значит, что мы не пойдём напрямую. Это было бы слишком опрометчиво. Мы пройдём через тропу на востоке. Через неё мы обойдём крепость в пятнадцати милях и переберемся на ту сторону. Однако не все так просто, господа. Мы поведем стрелковый отряд с баллистами и торсионным осадочным орудием. Пехота и кавалерия будут штурмовать крепость с совершенно неожиданной для них стороны, а дальнобойные войска будут крушить их стены, тем самым отвлекая их от нашего вторжения, — растолковал Фирдес, успев вспотеть. Он сделал глоток из стакана, который стоял подле на столе, затем протёр пот со лба и опустился на стол. Явная перемена во внешнем виде Фирдеса резко бросалась в глаза. Очевидно, и он тяжело переживал недавнюю утрату.

— Гениально! У меня даже нет слов, дядя Отсенберд! — восторженно воскликнул Зендей. — Я низко кланяюсь перед вами.

— Какие же вы еще дети… Король определенно обезумил… — еле слышно прозвучало из уст старшего генерала. Однако никто не обратил на это внимания.

Адияль промолчал. Но Дебелдон, сидевший всё это время сзади, кажется, слышал скрежет зубов товарища. Он предположил, что Адияль всё обижался на унижение со стороны Отсенберда, но решил оставить это при себе.

Некоторое время они обсуждали каждую мелочь операции, продумывая каждый шаг. Закончили они уже вечером. Адияль и Артур не спали порядка суток, поэтому решили подремать. Зендей отправился собирать войска. А Отсенберд впал в раздумья по поводу шокирующего предательства Дориана Нильфада и нелепых похорон Вэйрада, где не было ни одного достойного или знакомого Фирдесу лица. Даже сам король показался генералу каким-тонетаким.

IX.

«Месть — это, несомненно, сладкое чувство. Чувство душевного удовлетворения и умиротворения разума. Но порой она может затуманить рассудок и очернить человеческое сердце, испепелив внутренний мир. Тогда человек становится одержим этим чувством. Он перестаёт различать действие разумное от необдуманного, а затем и вовсе не может отличить оттенки черных и мрачных моментов от светлых и радостных — тьма поглощает человека изнутри, оставляя лживую оболочку прежней личности, но уже искаженную внутри. Кроме того, человек, одержимый ненавистью и жаждой мести, сжигает миры окружающих его людей, тем самым порождая и в них стремление к этому чувству. Таким образом, круг ненависти замыкается, охватывая пламенем постепенно всё вокруг. В итоге останется лишь пепел. Таким будет конец человечества разумного!» — слова Ильдеяра Фоккатия, мудреца, проповедующего философию гуманизма.

Проснулся Адияль в холодном поту и с синими кругами под глазами — следствие дурного сна, который он уже видел несколько дней назад.

Дебелдон проснулся позже, после чего они направились в обозначенную точку сбора, находящуюся в пяти милях от Урвалла. На этой территории был разбит военный лагерь. Развалины одного из древних оборонительных сооружений всегда отлично подходили на роль места сбора солдат перед очередным походом.

В этот раз Адияль имел дело даже не с частным батальоном, а с целым подразделением регулярной армии. Иными словами, данная операция имела статус официального военного действия, а это значит, что он располагает намного большим количеством солдат. Армия действительно выглядела внушающей: тысячи воинов, снаряженных в железные доспехи и держащие в руках стальные сверкающие клиники, алебарды, копья, топоры, булавы, щиты, молоты и луки. Практически у каждого солдата сзади развеивался синий плащ с гербом Невервилля. У Адияля, Зендея и Фирдеса красовались отличительные красные плащи, лишённые каких-либо национальных обозначений. Среди солдат несложно было заметить и внушительные стрелковые сооружения баллисты — осадочное вооружение, за основу которого были взяты обычные арбалеты. И более крупные орудия из категории торсионного осадочного — так называемые «камнемёты» — обладали колоссальными размерами.

В этот раз вдохновляющую речь произнёс Отсенберд, но, как заметил Адияль, она была подозрительно похожа на отцовскую.

Войско отправилось в путь. Через пару миль арбалетчики и лучники отделились от основного состава, покатив с собой дальнобойные машины. Операция началась.

— Зен, думаешь, мы поступили правильно, что отказались от захоронения отца в Геройском Склепе? — спросил Адияль, подскакавший на своей чистокровной верховой кобыле черного цвета, цокавшей своими золочеными подковами.

— Я уверен. Отец хотел бы, чтоб мы похоронили его вместе с матерью. Неважно где. Главное — вместе с ней, — ответил Зендей, не поворачивая головы в сторону брата: его взгляд был прикован к горизонту.

— Брат, мы обязательно победим и лишим предателя головы! Он ответит за свое преступление! — вновь яростно провопил Адияль, сильно сжав кулаки так, что Зендей мог услышать хруст суставов.

— Не так долго ещё скакать до устья реки, через которое мы будем переходить. Соберитесь! Знаю, что вам не терпится, но не теряйте голову! Генералы… Тьфу! — Внезапно прервавший беседу братьев Отсенберд сплюнул. — Вы должны понимать, что помимо Нильфада там будет ещё и орда белознаменных! Не ставьте задание под угрозу! Если вы ещё не поняли, то данная операция имеет прямую военную стратегическую задачу, — грозно обрушился на братьев Отсенберд. — По двадцать лет — уже генералы, а ума-то нет! Всего лишь глупые дети, родившиеся в удачной семье! Если б не ваш отец, не видели вы своих красных лент на доспехах! Не носили б гордое звание рода Золотых Львов! — продолжил бранить младших Фирдес, даже не стараясь подбирать выражения.

Дебелдон, все это время идущий позади генералов, насторожился, видя огненное лицо Адияля, слыша его недовольный храп и скрежет зубов. Он быстро подскочил поближе к другу и стал его успокаивать, тормозя его коня.

— Адияль, не надо! Успокойся! Все тут на нервах, все переживают! Не усугубляй положение, прошу! Отсенберду нужно было выпустить пар… — всячески пытался охладить пыл обозленного друга Артур, держа его за запястье руки, тянущейся к рукояти меча.

Адияль успокоился. Стресс, нагнетающий всех вокруг, потихоньку стихал. Отсенберд противно ухмыльнулся и косо посмотрел на молчащего Зендея, который даже не выказывал недовольства. По взгляду старшего генерала было ясно: он презирал их, считал, что они не заслуживают своих званий, а больше всего он презирал молчание, обозначающее согласие с его мнением.

— Устье! — крикнул Фирдес, увидев голубой, полупрозрачный пласт бушующей воды.

Армия перестроилась, сузилась. Мгновение — вместо десятка солдат по ширине колонны осталось не более двух-трех. Длинная полоса из тысяч воинов перебиралась по маленькому протоку речки, достигающей в ширине не более двух метров. Вода пенилась, взбиваясь топотом сотен копыт. За этим устьем следовал миниатюрный бушующий водопад, сверкающий на солнце.

До крепости для основного состава оставалось пройти около пяти миль по ветвящейся горной тропе, которая, впрочем, была довольно безопасна и широка, и по более понятной степной дороге — чуть более десяти миль. В это же время отряду лучников оставалось пройти более восьми миль. Они должны прибыть слегка быстрее основного легиона, если следовать плану. Но тяжёлые дальнобойные машины туго шли по обычной лесной тропе, то и дело задевая ветви деревьев и застревая в маленьких кустах.

В горах было очень холодно. В это время года на горных хребтах выпадал снег. Тем не менее полк шёл уверенно. Валящиеся камешки с треском разбивались об склон ущелья, разнося гул по всей округе, но эти мелочи мало волновали солдат.

Спустя два часа езды по горам, Отсенберд наконец увидел степь, по которой им предстояло продолжить путь.

— Адияль, что ты собираешься делать после окончания битвы? — спросил после продолжительного молчания Дебелдон.

— Не знаю, — сухо ответил Леонель.

— Я вот думаю съездить в Тзильет… — размечтался Артур. — Говорят, там просто невероятно красиво… и холодно… К тому же, тамошнему князю, я слышал, нужны солдаты, а платит он недурно. Крайний север всё-таки. Руды, металлы, драгоценности… Затем я, подкопив денег, собираюсь отправиться на корабле на восточный континент. Говорят, там правит женщина! Императрица! Представляешь! Хотел бы я посмотреть, что это за страна такая чудесная. Да ещё и Восток — культура другая, небось…

— Артур, нам ещё бы сражение выиграть, а потом уж мечтать, — вступил в беседу Зендей. — Но я бы хотел продолжить службу здесь. Я хочу продолжить дело отца. Хочу покончить с этой проклятой войной… Да я готов отдать жизнь, чтобы вместе с вами посмотреть на восход мира, где не льется кровь.

— Да… Братец, тебе щитом по голове не били часом? Если ты отдашь жизнь, то вряд ли сможешь смотреть вместе с нами на что-либо… Если только мы за тобой не последуем. Тогда мечта не слишком-то и красивая выходит.

— Да брось ты… К словам вечно придираешься! Я же образно говорю. Так или иначе, я буду смотреть на восход нового мира! Хоть, может, и с другого берега бытия…

— Неплохо. Я даже не представляю, закончится ли эта война когда-нибудь… Столько лет воюем, но по-прежнему на границах и стоим. Нет перекоса ни сюда, ни туда… Понимаешь? Война ещё явно нескоро окончится, — поделился своим мнением Дебелдон, откинув голову. На голубом и ясном небе клиньями перемещались лебеди.

— Так ты не слышал? Златогривый вынашивает какой-то план. Вскоре мы наконец разгромим ряды южан. По крайней мере, так говорил и Нильфад, — поделился Зендей.

— Да, а потом стал предателем! — грозно отозвался Адияль.

— Стоит сменить тему, по-моему… — проворчал Зендей. — Брат, как ж там поживает Лисан? Я слышал сплетни, распространяющиеся в некоторых кругах, про то, что вы якобы сильно рассорились…

— Лучше б ты помолчал, Зендей. Дружеский совет. Не лучшая беседа, — расторопно прервал заговорившего Артур.

— Ничего, мне уже лучше. Расстались мы. Окончательно. И всё тут, — строго ответил Адияль. Но в его голосе чувствовалась фальшь.

— Прости… Я не знал. Господи… И вообще, честно, неожиданно…

— Давайте разбавим нашу беседу как-нибудь поярче. А то в нашей компании хмурые разговоры пошли!

Дебелдон начал травить один за другим анекдоты на, мягко говоря, неприличные темы. Но в компашке, действительно, стало гораздо спокойней и веселей. На лице Адияля даже несколько раз появлялась ухмылка.

X.

Бой начался. На баллисты уже натянули тяжёлые металлические болты и принялись разрушать стены крепости. Торсионные орудия уже начали швырять валуны.

Мельтес выглядела несуразно, криво, ненадежно. Четыре башни по углам были абсолютно разного размера и строения, центральные ворота с металлической решёткой были слишком большие.

Клиньями вбиваемые в стены болты дробили каменные плиты и кирпичи, из которых была сооружена крепость.

Разруха. Хаос. Побоище — одним словом. Нильфад и Хедвин не ожидали настолько сильного натиска. Не ожидали видеть орду регулярной армии. Не могли даже предположить о задействовании баллист и торсионного орудия, столь не популярных приспособлений в нынешний век активных сражений на полях.

Крепость пала слишком быстро. Невервилльская армия ворвалась за стены.

Кровь. Неразбериха. В эпицентре битвы не было ясно, кто на какой стороне. Куски мяса летали над головами солдат.

Адияль не видел ничего вокруг себя. Его интересовал лишь Нильфад. Они встретились взглядами, когда Леонель вместе с остальным пробился за стены. Нильфад стоял позади собственной свиты из игъварских рыцарей. В его мерзких предательских глазах юный генерал не увидел страха, лишь только сожаление. Его это разозлило. Он пошёл напролом. Словно мчась быстрее ветра, он оставлял за собой лишь кровь и пыхтение умирающих солдат.

Крики. Гул. Грохот разрушающейся крепости. Кровь. Сотни трупов игъварцев. Сотни трупов невервилльцев.

Нильфад сбежал, но Адияль погнался за ним. Трое лучших рыцарей Хедвина не остановили его. Он со скоростью молнии порубил их на части.

— Где, черт возьми, этот сукин сын Адияль? — яростно зарычал Отсенберд, скрещивая меч с очередным игъварским солдатом.

— Твою мать! Я не видел его с момента штурма! — буркнул в ответ Зендей, делая пируэт, уклоняясь от выпада противника. Через мгновение стрела пронзила его точно в глазное яблоко, — Неплохой выстрел, Дебелдон. Спасибо!

— Я пошёл вперёд! Чувствует мой зад, что этот мальчик решил поиграть в героя! — крикнул Отсенберд, пробегая вперёд, уклоняясь от случайных взмахов противников.

Нильфад оседлал первого попавшегося коня и поскакал через потайной проход под крепостью, проходящий под рекой и ведущий на выход в миле от Мельтес.

Внезапно от очередного удара валуном об стену крепости проход обвалился.

Нильфад обругался всеми возможными бранными словами и оставил коня, побежав по рушащимся коридорам внутри стен к следующему запасному тайному проходу, однако Адияль, бегущий вдогонку, заметил его и побежал вслед. Нильфад бежал медленно, так как его рана, оставленная напоследок от Вэйрада, ещё не затянулась.

Стены рушились, камни один за другим падали перед лицом Адияля. Пыль залетала прямо в глаза, но он не останавливался.

Нильфад всё-таки выбрался через маленькую сквозную щель у основания стены, почти не заметную снаружи. Но Адияль уже был на хвосте. Ноги светловолосого юноши были явно быстрее.

Последний выстрел из баллисты попал в основание башни, после чего она обрушилась. Последовал приказ прекращения обстрела.

Кровь. Крики. Каменные обломки башни раздавили десятки солдат, свалившись так, что перекрыли все возможные запасные ходы. Зендей отдал приказ отступать наружу, пока крепость не рухнула окончательно.

Все оставшиеся солдаты обеих сторон покинули стены крепости и продолжили бой на лугу.

Отсенберд успел пройти в стены крепости в последний момент. Словно шествуя по следам, он отправился за Леонелем и Нильфадом. Но ему пришлось долго бродить по руинам стен, ища ту самую щель.

— Стой! Урод! Тебе не убежать! — крикнул Адияль, подбегая к неожиданно остановившемуся предателю. — Кара настигла тебя!

— Я и не пытаюсь убежать… Ха-ха-ха-ха-ха-ха! — истерически засмеялся Нильфад. Его смех напугал и смутил Леонеля — он посмотрел по сторонам, но ничего не обнаружил. Хоть его хохот и казался совершенно безумным, но в нем единовременно скрылся и страх, и обида, причём гораздо глубже тех, что были ещё ясны Леонелю.

— Что ты ржёшь?! Что-то смешное произошло? Ты! Отвечай, скотина!

— Забавно. Зельман провел всех нас. Он выиграл в своей игре. Он установил свои правила и выиграл! Понимаешь? Он обманул и меня, и вас! Он сделал так, что мы просто убьем друг друга, и никто не узнает больше правду.

— Что ты несёшь!? Что за ересь? Причём тут король!? Отвечай! — вопил Адияль, сжимая рукоять своего меча всё сильнее и сильнее. В его блестящих глазах горело пламя ярости.

— Я говорю, что Зельман выиграл. Он убил своего брата, становившегося угрозой, используя меня и шантажируя убийством моей семьи. Использовал того, кому он доверял, чтобы убить Вэйрада… Моего самого близкого товарища! Твою мать! Гореть ему в аду…

— Что за пурга? Думаешь, мне интересен этот бред? Не знаю, чего ты объелся или напился, но мне и не важно! Я убью тебя! Я отомщу за отца! — прервав речь Нильфада, вновь истерично завопил Адияль, подходя всё ближе.

— Неужели тебе не интересно узнать про то, что твой отец — истинный наследник престола! Неужели тебе не интересно, почему у твоего отца есть королевский титул рода Золотых Львов?

Адияль остановился. Он видел холод в глазах Нильфада. Юный генерал понял: он не лжет, — более того — он и не боится.

Тем временем на поле сражения одна за другой взлетали головы и конечности невервилльских солдат: Бран Хедвин всерьез взялся за клинок. Первым на противодействие из разряда более или менее способных воинов вышел Зендей, просто оказавшись ближе остальных к игъварскому мяснику.

Первый выпад со стороны противника Леонель парировал достойно, однако повторный был столь неожиданным, что лезвие Брана оставило глубокий порез на нагруднике невервилльца. Если бы Зендей не прикрыл лицо и шейный отдел своим мечом в последний момент, то не нёс бы уж головы.

Их сражение продолжалось очень интенсивно. Но, как не трудно догадаться, Хедвин был на голову опытнее и сильнее Леонеля. Его выпады были точнее и мощнее, пируэты быстрее и ловчее. В данном противостоянии у генерала не было шансов перед одним из лучших мечников вражеского войска. Пируэты, обороты, выпады — абсолютно все движения игъварского воина были гораздо опаснее.

Очередной замах от Брана после удачного оборота мог бы свести в могилу юного генерала, однако тут подоспел Артур, выставивший свой клинок против лезвия противника. От столкновения двух оружий с такой силой засверкали осколки стали. И тут же последовал контрудар от Зендея, но Хедвин всё-таки парировал и его, но ему впервые за бой пришлось отойти назад.

— Вижу, что всё-таки интересно. Я виноват перед твоим отцом. Я убил своего товарища и друга, верившего мне. Но ты должен понять. Я бы никогда не сделал этого, если б не семья. Ты достаточно взрослый, Адияль. Хоть я и помню тебя совсем ещё малышом. Я люблю свою жену и дочь, Адияль. Очень люблю. Как и любил тебя отец, как и твоя мать любила вас. Когда перед тобой выбор: либо верный друг и товарищ, либо любимая семья, сложно поступить иначе… Прости. И пойми.

— Мне это не нужно! Мне не нужны твои оправдания! Мне нужна правда про отца! Говори! — перебил его Адияль.

— Хм… Если вкратце: Вэйрад — старший законнорожденный сын короля Эстороссо Мудрейшего. — Взгляд Адияля похолодел, лицо побледнело. — После смерти отца он, как истинный наследник престола, должен был сесть на трон. Но он отказался от престола в пользу брата Зельмана, несмотря на просьбу отца. — Лицо Леонеля выразило непонимание. Нильфад это видел. — Да, Зельман старше Вэйрада, но суть в том, что он был незаконнорожденным сыном Эстороссо от одной из бордельных девиц. Однако король ненавидел его и скрыл рождение. Зельман жил неполноценным сыном королевской семьи, но получил хорошее образование. И Вэйрад, и Эстороссо прекрасно знали, что он гораздо умнее младшего брата. Зельман с детства показывал невероятные достижения в экономической науке, истории и культуроведении. Но Мудрейший не желал видеть незаконного ребёнка на троне. Он заставил Вэйрада поклясться, что тот займёт престол, и отдал такой приказ всем своим подданным. Твой отец же не хотел быть королем: ему больше по душе всегда была служба… спокойствие. После смерти Эстороссо Мудрейшего произошёл переворот. Как именно — я не знаю. Но на трон сел Зельман. А все, кто знал об этом, были казнены за якобы измену Родине. Корона скрыла настоящего наследника, то есть, — Вэйрада. Словно списала его из истории, чтоб народ не бунтовал, чтоб власть была легетивной. Он скрылся с новой фамилией. Он начал новую жизнь со своей возлюбленной — твоей мамой. Он любил её и любил вас. Его детей. Он отказался от трона в обмен на счастливую жизнь с семьёй вдали от политики. Однако страху Зельмана за свой престол не было края. И когда Вэйрад становился всё более значимым человеком в обществе и — что самое важное — в военных кругах, он придумал план по ликвидации угрозы. Сначала Корона убила твою мать. Но сделала это так, что Вэйрад и подумать не мог, что её на самом деле убили не разбойники. После он несколько раз совершал попытки убийства Вэйрада руками наёмников и бандитов, но безуспешно. Затем он догадался, что проще убить твоего отца моими руками. А теперь он избавится от меня твоими. Ведь я знаю слишком много. В политике никто и никогда не был ему равен. Но, видно, моральных качеств ему не достает… Прости меня. Теперь я знаю, что моя семья должна быть в безопасности. Делай то, что должно. Покончи с этим!

Адияль выслушал. Поверил. Но не колебался. Он по-прежнему был во власти гнева и жажды мести. Мгновение — голова Нильфада парит в воздухе.

Леонель ещё долгое время стоял в абсолютном исступлении, оцепенении. Его разум не был способен выдержать наплыв столь неожиданных и, конечно, беспрецендентных новостей.

Отсенберд наконец нашёл его. Он увидел, что Нильфад мёртв.

— Ты знал? — сухо спросил Адияль, смотря на труп предателя.

— Что именно?

— Ты понимаешь. Прекрасно понимаешь.

— Да. Я знал, что твой отец — истинный наследник. Это был приказ Зельмана… Прости. Я не мог этому поверить. Но все-таки… я…

— Что?

— Думаю, ничего…

— Ты не виновен в гибели отца. Это дело рук Зельмана Златогривого. Ему и отвечать…

Руки Адияля вновь сжались слишком сильно, рукоять заскрипела.

— Пошли, Адияль. Возвращаемся.

Шли они спокойно, не торопясь, зная, что уже победили, не зная лишь, какой ценой.

Обойдя руины крепости, Адияль увидел скопление солдат, но не заметил красного плаща. Побежал быстрее.

На окровавленной траве лежали Зендей и Артур. Рядом с ними пронзенный двумя мечами кривился полководец Игъвара. Вокруг толпились солдаты и активно переговаривались, некоторые читали молитвы.

Брат умер сильно ранее прихода Адияля, потому ничего сказать напоследок уже не мог. Его накрыли флагом Невервилля.

У Адияля уже не оставалось эмоций. Его внутренний мир пылал. Слезы текли сами по себе.

— Дебелдон… Артур, как же так…

— Адияль… — Он подавился кровью: у него были обрублены руки и сильное внутреннее и наружное кровоизлияние. — Он, ну, Хедвин, оказался ещё тем демоном, честно признаться… Сука билась как зверь. Боюсь представить, что ест он на завтрак…

— Идиот… Почему ты мне об этом сейчас говоришь? — едва сдерживая наплыв эмоций, говорил Адияль с болезненной улыбкой и пустыми глазами.

— Ну, довольно. Чего уже ты… Плачешь? Не стоит. Не порть свои прекрасные глаза. И улыбка твоя, прямо скажу… дурная… — Артур попытался поднять руку, но безуспешно. — Видно, вот и конец близится… — Адияль уже не мог выжимать улыбку из себя. — Прошу, не теряй лучик света… Тот луч, что ты велел не терять мне. Я поклялся и сдержал обещание… Мой луч света — это ты, Адияль. Поклянись мне… что не сдашься и ты… что найдёшь его… лучик, который будет освещать тебе дорогу… и прощай, друг… — на последнем дыхании, из конечных сил вымолвил Артур. Дыхание прекратилось.

— Клянусь…

Он знал, что не в состоянии сдержать клятву. Его мир сгорал. Без луча света. Сгорал во тьме. В отчаянии, гневе и жажде мести.

XI.

— Господин Отсенберд Фирдес… Мне жаль… Пройдёмте. Час пробил, — уныло проговорил стражник в черных доспехах и шлеме с алебардой в руках. — Обезглавливание…

— Да. Прошу, дайте дописать последнее письмо. Очень важно… — пробормотал кряхтящим голосом заключенный в рваной робе и с многочисленными телесными ранами. Увидеть в нем того пухлого генерала уже было практически невозможно. Он исхудал.

Слегка дрожащими руками в кандалах он дописал письмо и попросил стражника, чтоб его во что бы то ни стало отправили и адресат его получил.

Темница выглядела крайне мрачно. В ней была лишь очень маленькая щелка, находящаяся аж у каменного потолка, с которого падали водяные капли. Там было очень сыро и стоял неприятный запах. Ни койки, ни столика — ничего из предметов простейшей мебели не наблюдалось. Одна пустая темница.

Фирдеса повели по серым каменными коридорам. Нигде не было ни одного факела или светильника. Источниками света служили только решетчатые отверстия в стенах.

Они прошли порядка пяти различных туннелей. В других камерах сидели мученики, которые прибывают в этой тюрьме, по всей видимости, гораздо дольше Отсенберда, прибывшего всего чуть менее двух суток назад. Причём, как заметил генерал, все пленные были когда-то высокого чина и в обществе, вероятно, занимали не последнее место, но сейчас все они стали обыкновенным отребьем в глазах государства. Наконец они добрались до предполагаемого выхода. Огромная чугунная дверь, скрипя, но всё-таки открылась. Лицо пленника выражало искреннее удивление. Он даже не подозревал, где находится, ибо везли его с закрытыми глазами в закрытой карете. Оказалось, эта тюрьма — Стоунлок. Здесь отбывают самое жестокое и бесчеловечное наказание опаснейшие преступники государства. Или, по крайней мере, их таковыми признали Корона и суд. Стоунлок — непреступная крепость, находящаяся на маленьком скальном островке, уплыть с которого невозможно, ибо тюрьма расположена на огромной высоте. Единственный путь на континент — каменный мост, на котором всегда патрулируют королевские солдаты. И даже по ту сторону стояла огромная кирпичная постройка. Зал суда, после которого виновных сразу справляли в Стоунлок. Туда и вели Фирдеса Отсенберда.

На кривой серой крыше сидела целая орда черных воронов. Это не удивительно. В этом помещении никогда не бывает нехватки пищи для воронов и стервятников.

На улице было бесконечно тускло; солнце — закрыто многочисленными тучами и серыми облаками.

В мрачной серой зале его ожидали палач и Льюис Фоттейд, приближенный Его Высочества. Отсенберд знал его. И знал также, что тот выполняет самую грязную работу от лица короля, являясь его не то левой рукой, не то правой стопой. Видимо, он и будет объявлять приговор генералу.

По периметру стояло около десяти солдат королевской гвардии. Каждый был снаряжен в лучшие доспехи и вооружен острейшими копьями и мечами. Пленник же стоял в одной дырявой робе, скованный кандалами. Помимо этого, его морили голодом и не давали ни единой капли воды, невзирая еще и на то, что его сильно избивали, допрашивая про Адияля и по поводу разных формальных стратегических вопросов, мало относящихся к сути дела.

Как же низко… До чего докатились… — про себя подумал Фирдес. — Столько сволоты, до зубов снаряженной, на одного меня выставлено… Шуты.

— Ныне лишенный звания генерала Фирдес Отсенберд приговаривается к отсечению головы. По акту закона об измене Родине, — громко, но без энтузиазма произнес Фоттейд. По его глазам было видно нежелание соблюдать эти «глупые» — разумеется, лишь в его понимании — формальности. Впрочем, его речь на этом и была окончена.

Двое рыцарей из королевской гвардии поволокли его ближе к палачу, точившему лезвие меча, и кинули ему под ноги. Узник по инерции прокатился лицом по бетонному полу и разодрал кожу. У него не было и толики сил встать, не говоря уже о сопротивлении. Да и не было, по правде сказать, смысла.

Перед отсечением Фирдес что-то про себя бормотал невнятное, пристально глядя на стражника, который должен был передать его предсмертное письмо.

Палач встал, размял плечи, руки, ноги взял наточенный меч и, хладнокровно взмахнув стальным лезвием, снёс голову. Кровь плеснула фонтаном. Вороны разлетелись.

Инквизитор взял отсеченную им голову и кинул под ноги Льюису Фоттейду. Тот довольно усмехнулся и приказал выбросить тело в воду, а документы сжечь. Впрочем, и задерживаться он не стал: сразу же покинул здание суда в сопровождении орды солдат.

Дорогой Адияль,

Прости за то, что вышло. Да за всё прости. Я много грубости наговорил с обиды. Мне тяжело было видеть, как на моих глазах один мой лучший друг убивает другого… Я готов был давеча повеситься, но меня кое-кто решил повесить самостоятельно. Да… Ситуация складывается совсем не лучшим образом. Ближе к делу…

Янахожусь в неизвестной темнице и жду часа гибели. Видимо, такова моя судьбинка. Ты и сам понимаешь, почему я в темнице. Одно лишь хочу тебе сказать. БЕГИ! И НЕМЕДЛЯ! Он придёт и за тобой. Ты сам знаешь… Боже, надеюсь, еще не пришёл… Беги, куда глаза глядят. Скройся. Уйди в тень. Он не остановится, пока ты не умрешь. Я понятия не имею, что происходит в данную минуту в стенах Короны… Я давно суть потерял. Всё будто бы бессмысленно, но, стало быть, мир таков: обезумел окончательно.

Боже, слава небесам, я знаю здешнего стражника, который сможет пронести это письмо и передать весточку нашим общим знакомым. Надеюсь, ты еще не забыл тётю Фалько. Вот и будет повод вспомнить. Не поминай лихом, сынок. Прости за всё ещё раз. К сожалению, не могу я писать слишком много. Стража может что-то заподозрить, да и говорить уж нечего. БЕГИ! СО! ВСЕХ! НОГ!

Вот и пришли за мной… Прощай! Береги себя, прошу. Надеюсь, ты не посрамишь память отца тем, что опустишь руки. Малец, я верю в тебя, черт возьми!

Твой дядя Фирдес.

Через некоторое время Зельману Златогривому сообщили весть о внезапной пропаже генерала Фирдеса Отсенберда, гибели Вэйрада Леонеля из рода Золотых Львов и его сына Зендея, бегстве другого его сына, предательстве от рук одного из лучших полководцев Дориана Нильфада.

После услышанного, из уст короля вырвался желчный, почти что безумный смех. И с каждыммгновением он лишь усиливался, становился грознее, мрачнее. В конце концов, окончив хохот, Златогривый вымолвил:

— Этот сукин сын всё-таки сдержал слово… Ничего. Теперь я не намерен идти у него на поводу. За свои преступления пришла пора отвечать даже ему. Созвать совет Короны немедленно.

Тень I. Исток

I.

Тонкие тусклые лучики света еле пробивались за занавешенные окна в дворцовую залу. Восемь могущественнейших господ сидели за круглым столом. Царствовала гробовая тишина, перебиваемая лишь постукиванием пальцев собравшихся по столу. Пафос, исходивший от них, нагнетал обстановку. Наконец вошёл король и уселся на своё место, первым делом пробежав глазами кипы бумаг, скопившихся на столе.

— Итак, начнём. Думаю, — надеюсь — вы не забыли, что мы находимся в состоянии войны. Во-первых, меня интересует сводка по военным действиям. И да: я вернулся давеча от лорда Дезевона. Встреча в общих чертах прошла не так уж плохо, но и сообщить вам ничего хорошего я не могу. В общем и целом, они не намерены отступать. Соответственно, не будем и мы, — прервал нагнетающее молчание король, досмотрев бумаги. — Во всяком случае, пока палата лордов Игъвара стоит на своём, мы продолжим следовать своему вектору. Не так ли, Норберт Изельгаам? Что есть сказать Высшему Гвардейскому составу?

— Ваше Величество, мы отбили три крепости у границ и отбросили их войска от мыса Бейз на добрых двадцать миль, если не больше. Наши действия вполне достойны. Если ещё и учесть, что Эстороссо Мудрейший армию, мягко выражаясь, до предела позора довёл. Если не ниже! — растолковал басом статный мужчина с синей лентой, обвитой поверх серебряных доспехов с изумрудными вкраплениями. Вперёд его лица вытягивалась густая борода, отдалённо напоминающая боёк молота. Иной растительности в области головы у него не было. Несмотря на явно неоспоримое положение этого господина в обществе и при Короне в частности, вид его — в особенности глаза — источали что-то мерзостное.

— Поддерживаю Норберта, — продолжила красивая девушка юных лет с роскошной рыжей косой и изящными зелёными глазами. Форма её челюсти была столь гордой и острой, что даже её тихий и звонкий голосок воспринимался так же учтиво, как и полководца Изельгаама. — Мои кораблики тоже неплохо показывают себя. Мы выиграли два сражения с ними без особых потерь. Четыре крупных боевых судна были потоплены, остальные умчали сверкая пятками. Мы удерживаем оборону по береговой линии. Во всяком случае, не теряем контроль.

— Верно. Мы не даём Дезевону ни единого шанса на победу. Мои батальоны также разгромили их армию у южно-западных границ. Поэтому, Ваше Высочество, нет повода для переживаний, — подтвердил молодой мужчина с кудрявыми белыми волосами и еле заметными бровями того же цвета. На его белом парадном мундире, богато обвешенном различными наградами и орденами, красовалась синяя лента.

— Кхм, — Златогривый откашлялся, — прошу прощения, но ваши отчёты мягко говоря противоречат некоторым сведениям от разведки. Впрочем, допустим. С этим я позже разберусь. Лесть, если вы грешным делом подумали, мне не нужна. Мне нужны факты, господа полководцы. Глаголить — все горазды, но это не поможет государству справиться с трудностями. Хочу, чтобы вы это понимали. Что ж. В остальном, конечно, рапорты и отчёты соответствуют вашим изречениям. Но опять же: я проверю. Персиваль Умбер! Неужели ж ты полагал, что я забуду про тебя, змеёныш. Я жду объяснений: растолкуй мне, что происходит с экономикой? Почему я вижу одни упадки, убытки? Причём — везде! В каждой отрасли! Я, разумеется, могу понять красные линии во всём, что связано с потерями по причине развернувшейся войны, однако краснота всюду! В каждой графе! Умбер, не спать! С тобой я говорю: глаза прятать и голову опускать нет смысла, я тебя уверяю. Ну так? Что скажешь в свое оправдание? Как успокоишь короля?

Человек в тёмном плаще, сидящий ближе всех к королю и положивший обе скрещенные ноги на стол, насмешливо фыркнул.

— Ваше Величество, я… — Персиваль Умбер встал, замялся. Его сомкнутые губы едва дрожали, подбирая фразы для выступления. Выглядел он несуразно: был очень толстым и потным, его волосы — короткими и гладкими. — Да. Наше экономическое состояние не в лучшем виде. Но! Я могу заверить, что знаю, как можно решить эту проблему. Во-первых, расходы на флот неоправданно велики. Я не вижу смысла тратить столь баснословные деньги государственной казны на такую мелочь. Ведь даже если флот поможет им зайти к нам в тыл — что очень маловероятно даже при ослаблении контроля при берегах — то сухопутные войска разгромят их. В наших геополитических условиях смысла вкладываться в морские силы нет. Лучше отправить их на закупку пищи у Тзильета. Кроме того, Ваше Высочество, я смею сказать, что необходимо немедленно повысить налог на тех, кто не снабжает армию зерном и прочей пищей. А те, кто откажется от новых пошлин будут наказаны. Что же касается давления на Северный Альянс, то возражений не имею, но стоит быть деликатнее.

Альтильда вар Дольд прикусила губу от гнева, но стерпела, так как знала, что на данном собрании нельзя демонстрировать эмоции. Ни в коем случае.

— А не обойдётся ли это нам тем, что народ взбунтуется? — спросил мужчина в чёрном плаще, под капюшоном которого сверкнули ехидные янтарные глаза, прикрытые небольшими локонами светлых волос. — Кроме того, кажется, вы понятия не имеете о простейшим военных тезисах. В ваших словах нет смысла: они выражают исключительно ваше мнение, а не объективную обстановку. И про Северный Альянс вам ещё ничего не говорили, а вы уже высказали свою позицию.

Дыхание у Умбера перехватило. Он не знал, что ответить; и вместе с угнетающим страхом почувствовал порыв злобы.

— Довольно, Леонардо! — грубо прервал Златогривый. — У тебя была своя задача.

— Хорошо, Ваше Высочество, не волнуйтесь. Доклад мой таков: Вэйрад действительно набирает военную значимость. Когда ты возвел его в чин офицера при почти пустом послужном листе, он заполучил авторитет в рядах солдат, но вместе с тем и недоверие. Его имя звучит во многих военных батальонах. Он наращивает влияние, да и без руки генерала Отсенберда, его близкого товарища, не обошлось… И люди чуют неладное. Особенно в генераллитетах. Но в конечном итоге офицер — не бог весть какой титул.

— К тому же, он заручился поддержкой полководца Нильфада, — продолжил Льюис Фоттейд. — Неясно, по какой причине полководец обратил внимания на серую фигуру вроде Вэйрада, но это может обернуться расколом в рядах Высшего Командования.

— Зельман, разве в этом всём есть какой-либо смысл? — заговорил толстяк в огромном чёрном платье с массивными золотыми цепями и несуразными короткими пальчиками, придерживающими складчатый старый лоб. На каждом из пальцев красовались шикарные перстни с внушительными бриллиантами и рубинами. Волосы его были сальными и седыми, а общий вид — весьма усталым. — Этот мальчишка — не угроза для тебя. Я точно это знаю: я обучал его, как и тебя. У него никогда не было ни малейшего интереса, влечения к трону. Не стоит тратить время и внимание на безобидные мелочи. Да и…

— Это не безобидные мелочи, господин Мариус Ольд. Это угроза. И вашего очередного наставления никто не спрашивал, не сочтите за грубость. Я высоко почитаю религию и её Всебожества. Однако это вопрос отнюдь не религиозный, — грубо ответил Норберт Изельгаам, в чьем голосе едва различимо звучала лукавость. — Стоит заметить, что до меня доходят некие слухи… В этих стенах я не буду их разглашать. Но ситуация может выйти из-под контроля. Стоит показать люду, что Корона по-прежнему держит в руках силу и власть.

В это мгновение король словно потерял контроль над своими мыслями. Они сумасшедшей бурей проносились в голове Златогривого одна за другой, отбрасывая в сторону те, что несли собою здравость и ясность. Молчание продолжалось довольно длительное время, по истечении которого некоторая иная, чужеродная, неподвластная стихия завладела сознанием правителя, и слова произносились им так, будто это и вовсе уже был другой человек. А быть может, уже и не человек совсем. Всё это, безусловно, следствие беспредельного страха перед лицом ответственности.

— Что ж, — с дикой ухмылкой промолвил король таким тоном, какой бывает у людей помешанных на чем-то явно зловещем, — все ли согласны с мыслью товарища Изельгаама?

— Не имею возражений, Ваше Высочество, — сразу ответил Льюис Фоттейд.

— Поддерживаю, — подхватил Персиваль Умбер.

Настало небольшое затишье.

— Стоит обдумать радикальные решения прежде, чем они станут необратимыми, — прервал молчание Роуланд Доббер.

— Хм. Что ж. Моё мнение явно никому не интересно, стало быть. Я не стану участвовать в сем деле, — томным хриплым голосом продекларировал Мариус Ольд Святейший.

— Я же выскажусь в пользу предложения Норберта Изельгаама, — коротко ответил Леонардо Эйдэнс.

— Не стану отвечать, — завершила опрос юная адмирал. — Вопрос не касается меня. По всей видимости, я вскоре вовсе потеряю место в этой зале.

— Большинство не возражают. Я даю согласие. В таком случае, благодарю за собрание, господа! Каждый из вас получит письмо на выходе с претензиями и небольшими конкретными поручениями и приказами. Но общая часть завершена. Свободны. Остаются лишь Леонардо Эйдэнс, Льюис Фоттейд и Норберт Изельгаам.

Все поспешно покинули залу.

— Говори, в чём твоя идея, Изельгаам, — заговорил Златогривый, дождавшись прекращения шагов в коридорах.

— Зельман, мы ведь с тобой с детства за одно. Нам не нужны изъяны по типу Вэйрада. Он высокомерен. Он всегда получал то, чего хотел. Вырос во вседозволенности и под вечным покровительством, но сейчас время пришло наше с тобой, — слова, что каждую ночь звучали в голове Зельмана, нашли свое отражение в реплике Изельгаама. В это же мгновение он был одурманен. — Сейчас мы строим новый мир. Не позволим Вэйраду вернуться и заявить о своих правах на трон. Ты согласен? Не дадим разрушить то, что только начали строить. Нашу светлую империю… Зельман, я ликвидирую Вэйрада.

— Нет! Только не так… Каким бы он ни был, он мой брат! Я не готов…

— Знал, что ты будешь отпираться. Тогда я предлагаю пойти иным путем. Более хитрым. Мы убьём Агату, источник его сил и веры. Без неё он станет лёгкой марионеткой. А его дети — инструментом для давления. Я уже знаю, как это воплотить в жизнь. Мне нужно лишь твоё королевское позволение. — И он замолчал. Но его безмолвие было острее и горячее любого слова в данной ситуации. Зельман остался с мыслями один на один. И сам вынужденно принимал решение, чересчур тяжелое для себя. — Зельман, мы с тобой тот дуэт в Короне, что поставит мир на колени пред собой.

— Да… Да, Да! Всё, прочь от меня уже! Но ты должен прекрасно понимать, что ни в коем случае это не должно всплыть наружу. Не допусти того, чтобы Вэйрад вдруг не уехал или в компании Агаты был какой-нибудь другой достойный солдат… Господи… Поручи всё Льюису Фоттейду. Я договорюсь с Леонардо. И заруби на носу: убиваем не «мы»…

— Слушаюсь, Ваше Превосходительство! — громко ответил Изельгаам. Он был вполне удовлетворён ответом.

Изельгаам спокойно покинул помещение с сияющей самодовольной ухмылкой, облизывая верхнюю губу длинным противным языком.

Леонардо Эйдэнс и король остались наедине в зале королевского дворца.

— Спарринг? Как в старые добрые? — предложил Леонардо.

— Давненько я не разминал кости. Доставай клинок.

Леонардо мгновенно вынул лезвие меча из ножен за спиной, развеял плащ, встал в стойку и со свистом порхнул в сторону Зельмана, который в то же мгновение вынул свой клинок, эффектно парировав выпад. Оба закружили в пируэтах, то и дело скрещивая лезвия. Их скорость движений, настолько точных и сокрушительных, была так высока, что невозможно было уследить за тем, чей выпад или оборот. Грохот беспрерывно лязгающих ударов стали уже начинал сводить с ума. Мельчайшие частички лезвия осыпались на белоснежную плитку залы, словно нежные снежинки в первый зимний день. Вскоре оба устали от бессмысленного фехтования, где невозможно было определить победителя. Скрестив в последний раз мечи, Златогривый сделал грубый удар ногой, после чего его оппонент выронил меч, видно, что специально, но это было вовсе не важно, ведь потом Леонардо схватил его руку, всё ещё парящую с мечом, и ловко построился под короля, выдав неплохой удар локтем по его рёбрам. Соответственно, и второй меч скрежетнул по полу. Они перешли на рукопашный бой. Но и здесь определить конкретного лидера не представлялось возможным. Оба наносили в равной степени бесполезные удары, которые парировались то блоками, то ладонями. В конце концов, Эйдэнс сбил такт боя, размахнув своим чёрным плащом, наконец завершив поединок мощным ударом коленом по губе Зельмана.

— Зараза… Ты же не можешь честно, я забыл… — тяжело дыша, прокомментировал Златогривый. — Как же, ведь ты глава всего того дерьма, что называется преступным миром… — У него треснула губа, потекла кровь, глухо падая на плитку. — Чёрт бы тебя… Ты же знаешь, что мне нельзя получать травмы! Я же, мать твою, король! Чёрт…

— Тоже мне — травма! Трещинка. Не более. Намажешь своими маслами и прочей ерундой — будет нормально, — иронизируя ответил Леонардо.

— Заткнись.

— Эх… До того, как стал королём, был ты намного проще…

— До того, как я стал королём, я был никчемным отбросом. Мать — Бог знает кто. Отец меня ненавидел и даже не старался этого скрыть. Брат меня презирал, хоть и не высказывал этого. Но сейчас никто не посмеет уже сказать против меня хоть пару слов. Я докажу всем, что я — величайший король Невервилля! Я построю великую империю на обломках никчемного наследия моего отца. Пусть он гниёт в Аду, но я восстановлю то, что он оставил после себя. Всё это убожество! А сначала я сотру с лица континента Игъвар и сожгу тушу лорда Дезевона! А затем и искореню всё дерьмо, что таится в низших слоях населения. Уничтожу неравенство между стратами! Я высеку своё имя в истории! Каждый признает меня! Я не пощажу никого, кто встанет у меня на пути! Так что лучше заткнись, — разошёлся в высказываниях Зельман. Разум его окончательно подчинился безумию.

— Хорошо, хорошо… Успокойся. Мне аж дурно стало от твоих речей… Это, конечно, не мое дело, но ты ведешь себя странно. Я перестал узнавать в тебе своего друга. Ты стал… мрачнее… суровее. Все в порядке?

— Я говорил с Норбертом… Он, он… Поставил ультиматум. Не знаю, но… В общем, я вынужден был согласиться. Он будет курировать миссию по ликвидации угрозы со стороны законного наследника престола… В общем, он должен будет убить Агату…

— Боже, почему ты на это пошёл…

— Да я не знаю! Понимаешь! Но я не могу ставить личное поверх интересов Короны… Видимо, так было правильно… Или, в конце концов…

— Видимо? Слушай, перестань идти на поводу Изельгаама! Он руководит тобой, как простым офицером, но ты же король! Ты в праве сам принимать решения… А Агата… Она же дорога тебе.

— Да… Но, не желаю сейчас это обсуждать… Голова кругом, концентрация сбита, ноги ломит… Всё, на сегодня я пожелаю остаться в одиночестве… Эйдэнс.

— Да?

— Проконтролируй ход миссии… Чтобы никто больше не пострадал. Сделаешь?

— Да, я всё решу, если что. Но ты точно уверен?..

Златогривый не ответил. По его глазам всё стало понятно.

II.

— Мама! Почему папа не хочет брать меня с собой на войну? — подбежал к маме, готовящей обед, мальчик с тёмными волосами. Его темненькие глазки, размером с пуговку, так и блестели наивностью, присущей детям.

— Зендей! Я же готовлю! Отец не берет тебя с собой, потому что на войне очень опасно! Там гибнут люди. Я тебе это уже объясняла. К тому же, ты должен приглядывать за Адиялем! Помнишь? Это твоя обязанность, твой долг, ибо ты старший брат.

— Ну, мама… Я тоже хочу подраться! Я умею! Папа меня научил, — продолжал настаивать Зендей. — Я даже меч знаю, как держать!

— Нет. То, чему ты научился от отца, — слишком мало. Тебе всего-то семь лет. Ни о какой войне и речи идти не может! Понимаешь? Ты недостаточно мудр и опытен для службы, но вполне уже сознателен, чтобы уяснить: война — это мрак, смерть и огония, а никак не игра. Твой отец может и не вернуться, как и тысячи других солдат. Если же ты ринешься на фронт, то кто будет за твоим годовалым братиком приглядывать?

— Как меня уже достал этот Адияль… Всё время Адияль, Адияль… — фыркнул мальчик. Его глаза покрылись влажной плёнкой. — Я, если хочешь знать, не напрашивался, чтобы он появился!

— Так, Зендей. Мы уже обсудили этот вопрос. Родня — огромный дар, подарок судьбы, помнишь? Ты обязан быть счастлив, что и мать твоя, и твой брат живы. Не каждому Всебожество даёт жизнь, отнюдь не всем он её и сохраняет…

Отворилась дверь, послышались шаги.

— Привет, Зен.

— Пап, ну не уезжай… Ты и так всё время на службе. А со мной кто будет заниматься? Я ведь так не стану воином!

— Я не могу. Извини. Вернусь — мы обязательно съездим в Сноудэрхелль, как ты и просил. — Встав на коленки, обнял сына Вэйрад, почесав его вьющиеся волосы. — Потом непременно поучимся стрельбе из лука. Помнишь, ты спрашивал, как правильно нужно тянуть за нить? Так вот — узнаешь. Только я сперва вернусь. Ты и глазом моргнуть не успеешь, поверь мне! Одна нога тут, другая — там. А матушка твоя тоже чего-то да умеет. Так что не наговаривай, шалунишка: она поболе меня знает, как воевать! Ну, не скучайте.

— Прощай, любимый. Возвращайся скорее, — проводила мужа Агата, поцеловав его грубые мужские губы. — Я буду ждать тебя и молиться.

— Любимая, мольбы оставь для наших детей, я вернусь в любом случае. Ты ведь помнишь… А где Адияль? Где наш малыш? Хочу его расцеловать!

— Вот он ползёт… — тускло и обиженно указал на братишку Зендей.

Вэйрад легонько на носочках подбежал к ребёнку, взял его на руки. Адияль расхохотался без видимой на то причины, как и положено детям его возраста. Отец яростно принялся лобызаться.

— Ну, не скучай, Эди! Расти большим. Я проверю, как ты тут без меня себя вёл. Всем пока! — попрощавшись, вышел из дома Вэйрад. Поскакал. — Помните: мигом!

Дом был небольшим. Одноэтажным. Кирпичным. Аккуратный деревянный забор ограждал территорию дома, равную примерно десяти соткам.

— Расстроился? Иди, я тебя обниму, — сказала Агата, присев на уютный диванчик.

— Зендей с Адиялем в руках присел рядом, облокотил голову ей на ноги, а Адияль пополз на пол. Мама схватила и его, прижав к себе.

— Мои вы мальчики. Я вас очень крепко люблю! Вы знаете это, нет? Извини уж папу, что он всегда на службе. Он всё-таки солдат. Ещё и офицер. У него очень много обязанностей. Но он вас тоже очень любит. Когда-нибудь ты вырастишь и станешь таким же отважным солдатом, как и твой отец. Если, конечно, захочешь, — поглаживая голову Зендея, говорила Агата.

— Вот бы поскорей это время настало…

— Ох… Не торопи события, моя кровинушка. Всему свой час…

Адияль лишь рыгнул, как и положено детям его возраста.

III.

— Приветствую, дружище! Как добрался? — поздоровался с Вэйрадом пухлый мужчина с лысиной на голове, на нагруднике которого была синяя лента.

— Хорошо добрался, Фирдес, спасибо. Хотелось бы знать обстановку и цель задания более подробно. Лучше не будем терять времени.

— Узнаю твою серьёзность…

Форпост Ига находится неподалёку от мыса Бейз, главной геоэкономической позиции Невервилля. Значимость Бейза всегда заключалась в том, что это самый южный мыс государства, а значит, кладовая пищевых запасов. Потеря этой позиции ознаменовала бы потерю более чем пятой части всего зернового урожая и более половины всего пищевого оснащения армии на передовых линиях фронта. Защита этой позиции — вторая по значимости после Сноудэрхелля, столицы государства.

— Как ты уже знаешь, все полководцы получили оповещение от Главного Гвардейского Состава о срочном сборе у юго-восточных границ. Король Зельман отдал срочный приказ отбить ближайшие территории Игъвара. Соответственно, я, как генерал, обязан оповестить каждого офицера и собрать все батальоны, которые только возможно, на укрепление фронта.

— Ясно. Значит, я должен оповестить свою роту?

— Нет. Твоя задача несколько интереснее, ценнее. Ты будешь формировать батальон. Стой, стой, стой… Без вопросов. Дело в том, что численности войск катастрофически не хватает. Нужно ведь и не отпускать и остальные территории, так? В связи с этим и был дан приказ о перераспределении батальонов. Цель — мобилизация войск без потери военной мощи. На твои плечи я это и возлагаю. — Похлопав по плечу удивлённого Вэйрада, генерал Отсенберд достал небольшую флягу в кожаном обрамлении и продолжил речь уже немного иным тоном: — Ну а сейчас выпьем! А что ты думал? Завтра будет тяжёлый день. А послезавтра — очень важное сражение. Ужас какой-то, насколько важное… Будет драка похлеще, чем в 1092… И значение её трудно переоценить.

— Я не хочу, — отказался от протянутой фляги Леонель.

— Не отказывайся. Более шанса может и не представиться, — настаивал Фирдес. — Зелен ещё, видно.

— Не говорите так. Я точно не умру. Меня дома ожидает семья, которой я обещал вернуться.

— Точно! У тебя ведь семья… Если я не ошибаюсь… жена и сын?

— Да. Двое сыновей. Один — младшенький, которому недавно только год стукнул. Другой — постарше. Ему семь лет.

— Понятно… — задумчиво выдал Отсенберд. — Семья — это великое счастье и огромная ответственность. Ведь так? — Вэйрад кивнул. — Выпей уж. Ради семьи.

Вэйрад ещё долго препирался, но всё-таки Отсенберд оказался настойчивее. Сидели солдаты ещё порядка полутора часов. За это время они мало чем насущным сумели обменяться, зато генерал о своих похождениях успел рассказать достаточно. Но в особенности выделял он то, что по сути бесконечно одинок и печален в сердцах.

— Эпф… — изрядно выпивший Фирдес рыгнул, — да… Весёлый ты мужик, Вэйрад. Мне вот интересно, откуда ты такой взялся! Уж я-то многих знаю. И талантливых солдат много повидал, и, прямо скажем, таких себе. Узрел на своём веку и выдающихся воинов, стратегов… Но о тебе я узнал, лишь когда пришла весть о том, что кому-то присуждено звание офицера аж самой рукой короля, впервые за столькие годы. Так откуда же ты? Я видел тебя в бою и точно могу сказать, что ты — мастер клинка, но появился ты внезапно. Тебе, к тому же, всего-то двадцать семь, насколько я знаю.

— Я простой солдат. Я ниоткуда — из глухой деревеньки. Ну, стало быть, выпил я всё-таки немало, а нужно ещё и завтра рано вставать, — покачиваясь от выпитого алкоголя, Вэйрад встал из-за стола, за которым они всё это время пили, и направился к выходу. В его голосе читалась фальш — следствие опьянения. Доподлинно неясно: была ли это задумка генерала, чтобы разузнать побольше о личности своего офицера, или же чистая случайность, неудобное стечение обстоятельств, — но лукавость была и была отчётлива.

— Постой! Ты думаешь, что я отпущу тебя в какую-нибудь дряхлую ратушу поблизости, иль куда ещё похуже? Ты уж оставайся здесь. Это уютнейший форпост. Здесь есть пара замечательных комнат. Уж мне-то верь: я часто бывал в таких: обустроены по высшему разряду! — генерал говорил распущенно, но вовсе не значило это, что он не подметил для себя замеченную ранее деталь.

Тем же часом на границах уже собирались орды солдат в белоснежных доспехах. В воздухе будто уже чувствовалось напряжение. Напряжение в ожидании великой битвы, от исхода которой зависит будущее двух крупнейших государств.

IV.

Тусклый рассвет. Лучики просыпающегося солнца едва освещали комнату небольшого кирпичного дома, в которой вертелся, пытаясь укрыться от света, ребёнок в миленькой люльке. Рядом сидела его мама, заснувшая с детской книжкой в руке. Её одна рука лежала на той странице, где она остановилась, другая — возле малыша, на его подушке.

Было раннее утро. Но маленький рыцарь уже оттачивал своё мастерство рукопашного боя во дворе дома. Его оппонентом служило бревно, поверх которого были натянуты несколько слоёв старых, потрёпанных одеяльцев.

— Здравствуй, зайка мой ненаглядный, — сказала проснувшаяся от кряхтения малыша мама, нежно целую его лоб. — Как спалось тебе, Эди? Вижу по улыбке, что хорошо, — продолжала беседовать с годовалым ребёнком Агата, всё более страстно тиская его.

Ребёнок в ответ лишь смеялся, играясь с её длинными шелковистыми тёмными прядями волос.

— Твой братик, видимо, опять на своём чучеле отыгрывается. Пошли поздороваемся с будущим воином. — Взяла на руки малыша, попутно одевая его, вышла из комнаты.

— Доброе утро, Зендей! Как тренировка проходит? — обняла уже сильно вспотевшего сына Агата.

— Я никогда не стану таким же сильным, как папа… У меня ничего не получается! — пнув бревно, провопил Зендей.

— Не говори так. Это удел слабых. А ты не можешь быть слабым, учитывая, кто твой отец. — Агата опустила Адияля, дав ему свободу выбора, куда ползти. — И я уверена, что даже у твоего папы не всегда всё получалось. А как же! Уж мне ты можешь поверить. Я его видела и подавленным, и сломленным, и героическим, и мужественным, и даже плачущим. Слушай, красавец мой… всё у тебя получится. Я верю в тебя. И знаю, что ты будешь великим воином. Как твой отец.

Кто бы мог подумать, что судьба этого мальчика — быть в тени своего отца до конца своей жизни, которая оборвется столь рано…

После её слов мальчик слегка улыбнулся, как бы по-детски пытаясь это скрыть, но мимо взгляда матери это не прошло; перестал хлюпать.

— А хочешь, я тебе покажу пару приёмов, которым меня научил твой отец? — слегка толкнув в плечо сына, предложила Агата.

— Да! Конечно! Ещё ты б такое спрашивала! — резво согласился Зендей, в ответ подтолкнув в плечо мать.

— Только тогда, когда подкрепишься! На голодный желудок нельзя тренироваться! Я тебе это уже говорила. Притащи Адияля, а я пошла сварю вам кашу. Ну и себе…

Как только Агата вошла домой, сразу же надела фартук и пошла к печи. Готовила она отменно: это знал каждый, кто когда-либо пробовал её стряпню.

Мальчики сидели на уютном диванчике, пока мать порхала над котелком, и по-ребячески бесились. Запах набухающего пшена сводил с ума голодного Зендея, изрядно уставшего после его самостоятельных занятий. Адияль же, как и полагается детям его возраста, просто пускал слюни на вельветовую простыню, лежащую на диване.

— Зендей, сходи, прошу, в кладовую и возьми там масло. Оно должно быть на верхней полке слева в стеклянной баночке с синей крышкой, — попросила Агата, не отрываясь от процесса помешивания каши, чтобы та не загустела. Смысл от того, чтобы использовать масло на этом этапе готовки озадачил бы многих хозяек. Однако учитывая, насколько вкусными получались всегда её блюда, никто даже бы не посмел оспорить её стиль.

Особенно не хотел перечить воле матери Зендей, который уже не мог более ждать пищи (его голодный желудок мало-помалу стал брать верх над разумом) и поспешно направился к кладовой, находящейся под лестницей на чердак. Адияля нельзя было оставить в доме без присмотра хоть на пару минут, поэтому старшему пришлось взять его с собой в это увлекательнейшее путешествие. Разумеется, Зендей не совладал с собой, когда увидел буханку ржаного хлеба. Ему оставалось лишь надеется, что никто не заметит пропажи половины батона и что мама ничего не заподозрит в том, что он так долго берёт одну единственную баночку масла.

— Вот. Держи, мама, — протянул Зендей тот самый стеклянный сосуд с синей крышкой.

— Спасибо. Совсем скоро будет уже готово.

Агата подозрительно ухмыльнулась, увидев крошки хлеба на баночке и возле довольного рта Зендея. Надежды мальчика начали развеиваться, но было не похоже, что мама собирается его ругать.

Запах становился всё более дурманящим. Даже несмотря на то, что Зендей уже объелся ржаного. Адияль продолжал заливать всё вокруг густой слюной.

— Адияль! Черт возьми! Хватит уже, — не выдержав, взорвался Зендей на брата, который, играя, случайно или специально — в его возрасте не поймёшь — обмочил всю рубаху брата. — Твою дивизию! Мама!

— А ну-ка следи за языком! Что за выражения такие! Не бери пример с отца хоть в сквернословии. Иди в баню, возьми новую рубаху и переоденься. Только сначала помойся. Мать твою… — вырвалось с языка у матери, только что ругавшей сына за сквернословие, в пример использования которого он якобы берет отца. — Ой… — промолвила про себя Агата, когда Зендей уже наверняка сидел в бадье.

Несмотря на слегка испорченный аппетит, оба мальчика съели кашу, более того, дочиста отлизав тарелку.

— Мам! Ты обещала! — отдав блестящую посуду, выкрикнул Зендей.

— О, Боже… Ладно, пошли, — не проявляя особого желания, согласилась Агата.

— Ну-с, начнём. Рассмотрим технику нанесения. Для простоты изложения предположи, что ты работаешь в левосторонней стойке. Удар в этом случае наносится правой рукой. Сначала левая нога ставится на одной линии с правой. Это удобно выполнять при нанесении крюка передней рукой. Затем меняешь стойку через спину, вынося по дуге локоть левой руки. Если соперник пошёл на удар или по иной причине оказался на ближней дистанции, удар наносится локтем. Если локтем не достаём — бьём основанием сжатого кулака со стороны мизинца. Чтобы не повредить кулак, плотно его сжимаем. Не стоит бить тыльной стороной кулака, если ты без перчаток, можно повредить располагающиеся там хрупкие косточки.

— Правильно?

— Не совсем. Стойка должна быть стабильной, а ты расслабляешь левую ногу. Смотри, я могу легко свернуть твою правую руку: — Она в мгновение пнула по его левой ноге и скрутила его, положив нежную женскую коленку на шею Зендея, и свертела его руку.

— Ай-ай-ай! Ладно, ладно… Я понял!

— Видишь. Хорошо, на сегодня достаточно. С тебя хватит, я думаю, — сказала Агата, отпустив бесполезно корчащегося сына.

— Нет! Этого мало!

— Мастерами не становятся за один день. Не гонись за тем, что тебе не под силу, если есть то, что можно довести до совершенства сейчас. Эти слова любил повторять наставник твоего отца, Зендей. Пошли лучше прогуляемся к тёте Фалько. Я всё обещала, обещала, но забыла благополучно… Нужно наверстать.

Адияль всё это время пытался поймать гусеницу, старавшуюся спастись от огромной руки мальчика. Тщетно. Теперь она переваривается где-то внутри Адияля вместе с утренней кашей.

— Мы последний раз ходили к тёте Фалько давненько… Наверное, где-то год назад. Я даже не очень хорошо помню… — заговорил Зендей, неловко управляя своим серым пони.

— Да. Именно поэтому мы и едем к ней в гости, — сухо ответила Агата, придерживая Адияля на маленьком седлышке перед собой, вместе с этим искусно контролируя свою лошадку ночного цвета с роскошной сероватой гривой.

Проезжали они мимо опушки соснового бора. Агата заметила подозрительный силуэт высокорослого мужчины в чёрном плаще с дьявольскими, прожигающими насквозь, янтарными глазами. Он внимательно следил за тем, как они проезжают. Мать потянулась к клинку, находящемуся в ножнах возле седла на случай нападения разбойников, коих развелось в стране немало. Однако вскоре он будто испарился. Словно его и не было. Агата вновь взяла уздечки. Адияль уснул.

— Мама, долго ещё? — томным голосом спросил Зендей. — Я сегодня что-то не выспавшийся…

— Правильно. Ты ведь всё утро занимался. Оттачивал навыки, которых у тебя и нет, — улыбаясь, ответила Агата.

— Не смешно! Я стараюсь…

— Кто ж спорит. Конечно, стараешься, — продолжала иронизировать мама, всё шире улыбаясь; на её приятном лице проступили ямочки, придающие ей ещё большую привлекательность. — Потерпи, солдат, ещё недолго.

Ветерок приятно щекотал личико Зендея и своими прикосновениями убаюкивал его. Разум его слегка притупился: он был готов уснуть промо посреди тропы. Вокруг бы царила тишина и спокойствие, журчали насекомые, а с поля доносился бы свежий поток ветра безмятежности. И всё-таки во всём этом была какая-то неясность, рассеянность; проявлялось чувство тревоги. Может, всё лишь ему казалось, но почему-то он думал, что за ним кто-то сдедит в этой огромной пустоши.

Спустя несколько часов езды верхом они добрались наконец-то до маленькой деревушки и остановились возле бревенчатого домика у окраины. Хата выглядела уютно да была скромных размеров.

— Гости дорогие, помилуйте! Как же давно я вас не видела в своей глуши. Здравствуй, милая, — обнимая, приветствовалась с Агатой смуглая женщина лет семнадцати на вид. — Привет, драчун ты наш, всё также с мечом бегаешь, небось! — отбила ладошку Зендею всё та же смуглянка. — Боже, хвала небесам! Смотрите на это чудо: что тут за малыш у тебя в ручках?

— Прости… Я совсем забыла тебе сказать… Ты ведь прошлый раз меня с пузом только видела… Малыш мой. Младшенький, стало быть, — смущённо покраснев, ответила Агата. — Стыдно, стыдно, дорогуша! Бросила я тебя совсем!

— Ну да подруга… Как хоть назвали прелесть эту? — спросила Фалько, тиская ребёнка.

— Адияль. Милое имя. Мне нравится.

— Со вкусом у тебя всегда проблемы были… Ладно хоть старшего муж называл. Зендей — всяко лучше, чем какой-то Адияль. Честное слово! Будто одеяло… — негодовала Фалько. — Со мной бы посоветовалась, я бы уж верно имя выбрала получше.

— Ладно тебе… Красивое имя. И звучит интересно — Адияль Леонель.

Мальчик фыркнул. По всей видимости, он уже запомнил своё имя. И, похоже, он от него был не в восторге.

— Ладно. Давайте в дом. Холодает на улице. Вечереет.

Изнутри дом выглядел ещё милее и комфортнее. В прихожей стоял небольшой диванчик, два кресла и книжный низкий столик. За прихожей сразу идёт кухня. Большой круглый столик из обтесанного дерева. Большая печь для готовки и куча под завал набитых полок и шкафов. Возле окна, смотрящего на центральную улицу, через которую проходил большак, стоял небольшой старенький столик. На нём три глиняных горшочка: с пресимпатичными лилиями и двумя громадными цветами — фикусом и монстерой. Кроме того, повсюду было что-то разбросано. Где-то лежали пыльные ботанические энциклопедии, где-то — женские томики, на стульчике возле печи — книжка с весьма сомнительным названием и видом, которую она, видно, читала до того, как её неожиданно навестили гости, ведь она была открыта. Впрочем, как вошли дом, Фалько первым делом её и запрятала.

— Смотрю, краса моя, ты по-прежнему хороша собой. По-прежнему и не думаешь стареть. Шикарно выглядишь! Подумать только, как у тебя до сих пор нет мужика… — заговорила, присев за кухонный стол, Агата. За ней сел и Зендей, кое-как взяв Адияля на руки.

— Мне, знаешь ли, оно и не надо. Мне хорошо одной. Когда же мне скучно, знаю, где найти местечко для…

— Мальчики, идите поиграйте в спальне. Вон в той комнате, — прервала подругу Агата, указав детям на одну из ещё двух дверей в прихожей. — Ты уж не говори это при детях… — шепча, продолжила она, дождавшись, когда дети покинут кухню.

Разговор длился очень долго. Они обсуждали обыкновенные проблемы женщин, вместе с тем выпив по пять кружек пенного. Затем Агата пошла к детям, наверняка заскучавшим в ожидании матери. Ночевать они остались там же.

V.

Тем же днём Вэйрад с утра начал готовиться к первому заданию, порученному генералом Отсенбердом.

И как же мне разделить батальон, состоящий из тысячи солдат, на несколько батальонов так, чтобы военная мощь при этом не убыла, если я даже понятия не имею, как всё обстоит в нем под руководством Отсенберда… Да уж, вопрос не из простых… — подумывал про себя Вэйрад, сидя на скамейке около форпоста, держа в одной руке записной блокнот, а в другой — карту расстановки сил. — Зараза. Такими темпами придётся самому обходить строй. Видно, иного выбора у меня нет…

Офицер встал, свернул карту и засунул её промеж ремня, а блокнот — в карман мундира. Развязал поводок лошади, стоящей прямо возле небольшой берёзы у скамьи. Поскакал.

Путь был недолгий. Но погода оставляла желать лучшего. Уж никак она не могла предвещать добрый исход. Мрачное небо, затянутое под завязку серыми тучами. Сильный и морозный ветер посреди летнего дня. Бушующие вороны, карканье коих было чересчур звучным и нагнетающим. Словом — обстановка угрюмая.

Лагерь батальона генерала Отсенберда был разбит на просторной поляне. Куча шатров и палаток, над каждым из которых развеивались флаги Невервилля.

Вэйрад подскакал к деревянной вышке, на которой стояли два лучника и, по всей видимости, дозорный информатор. Спрыгнул с коня, повязал поводья к ножке башни.

— Эй! Есть кто из информаторов? — громко окрикнул караульных офицер.

— Да. Чего тебе? Кто ты? — откликнулся тот, что был более всех похожим на информатора — мужчина в зелёном плаще, под которым сверкала кольчуга; на его голове красовалась смешная шляпа с пером; сам же он выглядел молодо: кудрявые каштановые волосы, веснушчатое гладковыбритое лицо с пухлыми губами, средний рост. Он резво спрыгнул с вышки, сначала ухватившись за одну опорную балку, а затем за нижнюю. И так, пока не слез окончательно.

— Резвый ты. Похвально. Я офицер Вэйрад Леонель. Прибыл по поручению генерала Фирдеса Отсенберда. Вот приказ, — протянул изогнутую бумажку Вэйрад.

— Приветствую. Ближе к сути. У меня караул, если вы не заметили. Что передать, кому передать, когда…

— Стой, салага, не так быстро. Я не за этим, — перебил солдата Леонель. — В батальоне сейчас насчитывается тысяча солдат? Верно?

— Так точно, господин офицер.

— Так вот. Мне надо разузнать о каждом солдате. Желательно о каждом. Мне нужны абсолютно все рапорты здешних офицеров и все досье солдат ранга выше рядового. И как можно скорее.

— Но… не знаю даже, могу ли я отдать рапорты первому попавшемуся офицеру… Да и займёт это не менее суток… или даже, может быть, двух… — задумался недоумевающий солдат.

— Мне нужно срочно и сегодня! В течение двух часов — не больше. Я знаю: это не должно стать проблемой. Более того, это задание, от скорости выполнения которого будет зависеть исход грядущей битвы! А если ты не понимаешь, то объясню: от исхода этой грядущей битвы будет зависеть исход всей войны. Всего, мать твою, государства! Всех твоих родных и тебя самого! Значит, не нужно мне тут препираться, салага! Выполнять приказ, — грозно обрушился на информатора офицер.

— Так точно… — неуверенно сказал окончательно испугавшийся юнец.

В ожидании информатора Вэйрад обошёл весь лагерь. Настроение в рядах было никаким. Прямо-таки никаким: ни хорошим, ни боевым, ни грустным, ни отчаянным — просто никаким.

Как-то к нему даже пристал один выпивший солдат, по невнятным словам которого можно было сделать очевидное умозаключение: его невеста изменяет ему с каким-то торгашом, пока тот, как он сам выразился, подыхает на фронте за гроши, каждодневно видя кровь товарищей. Однако по какой-то причине он посчитал в этом деле виноватым случайно мимо проходившего Леонеля и накинулся с кулаками. Ни единого удара не было произведено, как подобает, — он избивал воздух, наверно полагая, что колотит офицера. Даже не ясно, что хуже. Вскоре Вэйраду наскучили его пыхтения, и он благородно ударил коленом по его пузу, что тот свалился без сознания.

— Прости, брат. Но в армии не место слезам. Хоть я тебя и понимаю, — попрощался с беднягой Леонель, похлопав по плечу, пока тот в сомнительной позе лежал на земле, упершись мордой в гравий.

— Господин офицер! Вот все документы, которые вы просили, — информатор наконец передал все необходимые сведения Вэйраду.

— Благодарю. Ты справился за три часа. Тоже неплохо. Бывай, — взяв бумаги, попрощался Вэйрад.

Кажется, не так уж всё и плачевно. По крайней мере я имею представление о том, как именно перераспределить батальон… Что ж, приступим… — скача обратно к генералу Фирдесу, размыслил Вэйрад.

Миновало несколько часов кропотливой работы. Шёл он уверенно, зная, что безупречно выполнил приказ. Войдя в здание форпоста, он незамедлительно направился в комнату генерала Отсенберда. Вдруг посреди каменной тиши, казалось, пустого помещения начали резать слух женские скрипучие стоны. А чуть после — и мужские. Вэйрад слегка засмущался, он уж было думал обождать, но воинская невозмутимость позволила ему ворваться в опочивальню генерала. Кто бы мог сомневаться: генерал развлекался сразу с двумя пышными женскими фигурами. Вэйрад отвернулся.

— Кхм! — заговорил Вэйрад, пытаясь прервать неумолкающие женские крики возбуждения и удовольствия, которые, казалось, становились всё громче и громче, как будто никто не замечал стоящего с докладом офицера.

— О… Спасибо, девочки. Свободны, — прокряхтел, еле дыша, Отсенберд. Глаза его были закрыты, так что он наверняка даже не заметил Леонеля.

Женщины, даже не соизволив одеться, покинули комнату, по пути ударив по заднице смущенного офицера.

— Твою мать! Господин генерал! Какого черта? — не выдержав, взорвался Вэйрад.

— О, Господи! Откуда ты здесь взялся… Ой, извини… Ради Бога… Я, бывает, увлекаюсь… Особенно — если выпью… Мне ужасно неловко… — извинялся генерал с помидорной рожицей.

— Чёрт с ним… Сам виноват. Не суть. Я приготовил все необходимые документы для перераспределения батальона. Вот здесь проект с точной расстановкой. На каждую сотню я переназначил по одному офицеру, который наиболее лестно отзывался в рапортах об этой самой сотне солдат. Кроме того, я учёл даже то, что в каждом составе будет равное количество каждого из видов подразделений военных. Иными словами: был один батальон с тысячью солдат, в котором значилось пятьсот солдат общей пехоты, три сотни — кавалерии и две сотни — общего дальнобойного отряда, а стало два батальона: с идентичными числами в каждой группе. Для большей слаженности переназначил офицеров, как я уже говорил, — отрапортовал о выполнении миссии Вэйрад.

— И это за каких-то там… сколько-то часов? Котелок-то у тебя варит. Молодец. Я даже поражён. И оттого мне более неловко сейчас… Как ты выполнил настолько идеально такое ужасно занудное задание? — поинтересовался до сих пор томатный генерал.

— Ну, в общей сложности где-то час на дорогу туда-обратно, затем три часа тупенький информатор разыскивал необходимые документы, во время чего я знакомился с общей обстановкой. Потом, когда этот юнец наконец нашёл нужные бумажки, я непосредственно занялся рассмотрением каждого рапорта и досье, а их было немало. Заняло это порядка трёх часов. Ну и оставалось всё, что пришло мне в голову набросать на лист, что заняло у меня час-полтора. Ну, а с утра я посидел, уткнувшись в карту без дела. Вот. Так эти девятьчасов и пролетели. Не сказал бы, что незаметно, но вполне интересно.

— Ха-ха-ха! — посмеялся генерал. — Впервые вижу настолько ответственного офицера… за все свои тридцать пять лет. Поразительно, ей Богу! — всё ещё посмеиваясь, лепетал генерал.

— Тридцать пять? Вы же… генерал… — недоумевал Леонель.

— Да. Не буду лукавить. Вижу, мужик ты всё-таки хороший, надёжный. Меня пропихнул один замечательный полководец на это звание. Полководец Нильфад. Слыхал о таком? Влиятельнейший человек. Гениальнейший стратег. Его сам Эстороссо Мудрейший в свое время с офицера до генерала поднял. А тот-то и офицером побыл каких-то жалких два месяца. Да… Вот и разоткровенничался я… Не хочешь в ближайшую таверну сходить, а? Завтра бой намечается великий и тяжёлый. Шанс каждому из нас вновь заявить о себе.

— Так и быть, — недолго соображая, согласился Леонель на удивление самому себе.

VI.

— Мам, о чём вы так долго говорили с тётей Фалько? — спросил Зендей.

— Да так. О всякой женской ерунде. А что? — уклончиво ответила мать.

— Мне вчера было кошмарно скучно! Я с Адиялем сидел два часа, если не больше! — пискляво и отрывисто высказался Зендей.

— Прости, пожалуйста. Понимаешь, мы с Фалько не виделись уже очень и очень долго. Нам нужно было по-девичьи поболтать. Я решила, что тебе, как будущему воину, будет эта беседа невыносимо скучной и бессмысленной.

Зендей промолчал. Ему нечего было ответить. Он уже привык к мистическим приёмам его матери по накручиванию удобных ей мыслей и подавлению тех, которые ей были не нужны.

— Ребята, вижу уже все проснулись. Давайте сходим сегодня к речке искупаться. Погода замечательная, — бесцеремонно ворвалась в комнату гостей Фалько, держа в руках Адияля. Зендей даже не заметил отсутствие неугомонного малыша, портящего каждое утро абсолютно всем его сожителям. И это было странно, но он оказался доволен, что выспался.

Вскоре они уже шли по пыльной тропе к той самой речке. То, что их по дороге терроризировали мошки и комары, довольно сильно раздражало детей. К женщинам же насекомые особо не приставали. Хотя время от времени Фалько размахивала руками. Солнце пекло неимоверно.

— Жуть… жарко, — изнывая, простонал Зендей. Его лицо было настолько влажным и блестящим, что, казалось, он уже изрядно покупался.

Спустя два часа томительной ходьбы они наконец добрались до реки. Правда, рекой этот прудик можно было назвать чисто условно. Малюсенькое озерцо, по берегам которого росли камыши и телорезы. Лишь крохотный обрывок побережья этого водоема был песчаным.

— Что за болото… — проворчал Зендей, увидев это великолепие водных развлечений.

— Фалько, ты издеваешься? Что за пруд? Или мы ещё не притопали? — поддержала негодование сына Агата.

— Что ж… В моей памяти это местечко выглядело лучше. Я сама тут не была лет пять, если не больше, но точно была уверена, что этот водоём покрупнее… — выразила непонимание Фалько.

— Уф… что имеем, то и имеем, как говорится, — приговаривала Агата, на ходу снимая обувь и заходя в воду с Адиялем в руках. За ней последовал и Зендей.

Купались они не слишком долго. Вскоре им это наскучило. И ещё немного они погрелись на солнце. Точнее — ждали, пока камиза Агаты, которая, будучи мокрой, так пышно выделяла прекрасную женскую фигуру, высохнет. По пути обратно они заметили указатель, который говорил о том, что река находится в трех милях на юг. На Фалько, которая повела их на пять миль к востоку, обрушился шквал недовольства со стороны Агаты и Зендея. Хоть Адияль не очень хорошо умел выражать свои мысли, он тоже наверняка был разочарован таким поворотом.

Вернувшись в деревню, они решили побродить по местным. Уж очень хотела Агата познакомиться с жителями. Первый, кто рьяно желал пообщаться с людьми, оказался пьяный мужчина в полицейской униформе, который настойчиво убеждал Агату в том, что занятия любовью с чужими весьма благополучно влияют на самооценку, настроение, каким-то образом на здоровье и даже на семейное благополучие. Неудивительно, что Леонель в грубой форме отослала его в те места, в которых обычно никто побывать не соглашается. Кроме полицейского солдата, в деревне проживали всего несколько старушек да пара стариков. Один из них, так именуемый Бельдек, был довольно общительным, но весьма незаурядным в умственным развитии. Иными словами, представлялся он занудливым старичком. Из тех, кто был интересен в общении и не представлялся невежей, стала близкая подруга Фалько. Жанн сразу поладила с гостями. Единственным, кому она не пришлась по нраву, был Зендей. Впрочем, и ему некоторое время было интересно послушать нового для него знакомого.

Вечером, когда они уже вернулись к Фалько, Агата решила, что останется с детьми ещё на пару суток. Как раз для того, чтобы вернуться домой к приезду Вэйрада. Зендей был не сильно рад такому исходу. Однако он подумал, что здесь пока всяко веселее, нежели дома.

VII.

День великого сражения настал. Бой за мыс Бейз. Никто не знал точное время начала боевых действий. Никто не знал и точное место начала баталий. Ясно было лишь одно: скоро разольются алые моря у границ государств Невервилля и Игъвара. Король Зельман не знал ничего точно, но был готов, как ему казалось, ко всему: перераспределил все батальоны, отряды и роты, перестроил армию. Все войска разместились практически равномерно по южной границе. Златогривый не знал, как поведёт себя лорд Дезевон. Может быть, он даже и не подумает отбивать главную эко-тактическую позицию северян, оставив мыс в покое. Или его план заключался в том, чтобы этот мыс завоевать иным, непредсказуемым маршрутом. Зельман ничего не знал наверняка. У мыса Бейз уже стоял батальон генерала Отсенберда, а точнее уже — два батальона.

Ясное небо. Красивое. Нежное. Принесёшь ли ты победу? Конечно, принесёшь. Ведь иначе и быть не может. Меня дома ждёт семья… — подумывал, сидя на оголенном пеньке в миле от границы, Вэйрад, устремивший взгляд в небеса. — Каков воздух… Мои лёгкие воспряли, вдыхая его. Всё тело, кажется, сейчас наполняется огромной силой. Конечно! Конечно, ибо сегодня я должен биться на грани человеческих возможностей. Это определённо ясно.

— Чего сидишь? — спросил неожиданно подошедший Фирдес, прислонившись к плечу Леонеля. — Ветер дует слабый. Это хорошо. Птицы летят к нам — тоже хороший знак. Ну, я всяко этой ерунде верить не думаю. И ты не думай. Всё же волнение тоже нужно как-то изгнать из сердца вон. Волнение — худшее, что есть для командира: оно провоцирует ошибки.

— Да не об этом я думаю… Я думаю о семье… Хочу поскорее к ним прижаться и расцеловать, — ответил офицер помутненными глазами, какие обычно бывают, когда человек о чем-то глубоко задумывается. — Почему-то именно сейчас мне мнится, что смерть не так далека. Раньше я готов был лезть под любое лезвие, не страшась ничего… а сейчас ответственность будто значительнее…

— Господин генерал! У меня срочное извещение! Гвардейский голубь! — сообщил Отсенберду тот самый юный информатор.

— Слушаю.

— Полководцы Главного Гвардейского Состава сообщают, что разведчики видели орду Белых у центральных границ. Требуют отправить один батальон от вас на крепость Вендэйта, — известил юнец.

— Хорошо… отправляю батальон под командование офицера Доля, — ответил Отсенберд. — Сообщи ему, чтоб собирал войско и выступал немедленно.

— Так точно! — резво откликнулся информатор. И побежал сверкая пятками.

— Почему вы не меня отправили? Или сами не отправились? — поинтересовался удивлённый Леонель.

— Ну… Во-первых, потому что нельзя оставлять этот мыс голым ни в коем случае. Необходимо обеспечить именно данную позицию хорошей защитой. Оставить лучших здесь, понимаешь?

— Льстиво. Но ведь видели Белых…

— Какая разница, кто там и что увидел? Ныне основная задача — оберегать мыс Бейз. Никаких возражений, офицер, — перешёл на грубый военный тон генерал.

— Так точно, — подстроился Вэйрад тем же тоном, но по его холодному взгляду стало ясно, что он не совсем поддерживает политику генерала.

Лагерь уже наполовину опустел — половина основного батальона поменяла локацию. Вэйрад и Фирдес внимательно глядели на юг. Леонель — с острием меча, воткнутым в почву, и подбородком, опущенным на кончик рукояти; Отсенберд — с мечом, лежащим рядом, и скрещенными, выставленными вперёд, ногами.

Спустя некоторое время затишья, вдали зарокотали боевые олифанты и гулкие кличи, грубость которых весьма точно совпадала с грубостью игъварского языка. Гул постепенно приближался.

— Твою мать! Сукины дети! — Отсенберд резко встал взял рог, лежащий у него на коленях, и затрубил три раза подряд, сигнализировав к подготовке к бою и срочному извещению верхушки о вторжении.

Прошло всего не более пары минут, и уже весь батальон стоит длиннющей линией с выставленными вперёд копьями на щитах. Впереди всех стояли генерал Отсенберд и офицер Леонель.

Внезапно по ту сторону горизонта начали виднеться белые хоругви и знамена. Затем и первая шеренга Белых. Их ряд был гораздо шире, а рядов было дважды больше. Иными словами, их численность оказалась не менее чем в четыре раза выше.

— Что делать будем? — спросил, не отрывая глаз от орды в серебряных латах, Отсенберд.

Вэйрад на мгновение задумался. По телу пробежала дрожь, и он облился холодным потом. Дыхание замерло. Картинки жизни стали пробегать перед пустыми глазами офицера. Но вдруг нечто посетило его сознание, что вернуло Вэйрада в реальность.

— Я, кажется, придумал, — практически моментально ответил Вэйрад. — Действуем зеркальной змейкой!

— Как-как? — Фирдес впервые слышал про подобную тактику.

— Отмыкаем от середины войска две части так, чтобы это было еле заметно для врага, но отлично — для союзников. Далее идём единым фронтом в стандартном построении. Затем, когда минуют первые стычки, необходимо будет перестроить колонны так, чтобы с нашей стороны тот, кто был последним стал первым. Понимаешь? — Отсенберд покачал головой, а тем временем орда противника всё приближалась. Леонель резво достал из боевых портков дряхлый лист бумаги и начал рисовать сложную схему построения.

— Для чего это всё? — спросил, почесав затылок, Фирдес.

— Для того, чтобы мы оказались сзади. Непредсказуемо для них. Видишь их строй? Командиры и лучшие воины сзади. Стандартная схема. Если они не заподозрят наш замысел, мы высечем их лидеров, оставив без командования их отряд.

— Понятно… Но откуда ты узнал об этом? В академиях о таких стратегиях не рассказывают…

Вэйрад не ответил. Он был слишком занят продумыванием хода действий.

Вскоре Вэйрад и Фирдес активно объясняли тактику боя каждому из офицеров, после чего те, как могли, объяснили всё остальным солдатам. Времени было мало. На самом деле, никто не ожидал того, что игъварцы придут именно сюда. Не ожидали такого, казалось бы, наивного и глупого хода. Но оказалось, что этот наивный ход был гениальнее всей феноменальной тактики короля Зельмана.

Враг стоит в нескольких саженях от невервилльцев. Бой вот-вот начнётся. Напряжение нарастало с каждой секундой молчания и бездействия.

Наконец, их ряды, построенные в виде пирамиды, каждое последующее звено который было лучше оснащено, расступились, и между ними гордо на боевом вороном коне прошёл предводитель их батальона. Он спокойно, ни капли не спеша, подошёл к Отсенберду, спокойно снял шлем. Презрительно посмотрел в глаза сначала самого Фирдеса, а затем и Вэйрада. И произнёс:

— Juilf. Huppenre. Op dsaf ingop dui pordt. — Игъварский язык мало что мог пояснить северянам, но затем он продолжил на всеобщем: — Вы сегодня потерпите поражение. Я превращу вас в горстку пепла. А затем пошлю голубем голову генерала Отсенберда вашему королю, — его произношение было слишком грубым, но фразы — вполне отчетливыми, чтобы невервилльцы поняли, что ждёт их в случае поражения, в котором, впрочем, не сомневался полководец противника.

Он вернулся обратно на свою позицию, а за ним ряды солдат вновь сомкнулись. Внезапно они двинулись в сторону северян.

— Приготовиться! Следовать плану! — воскликнул генерал Отсенберд, запрыгивая на свою кобылу в железных латах.

Отсенберд и Леонель были впереди основных сил, как бы служа серединой шеренги. Первые стычки планировалось не избегать. Так и вышло. Вэйрад прошёл в гущу врага, слово ураганом снося головы противников. Не уступал и Фирдес, в первую же минуту перебив добрый десяток вражеских солдат.

Тактика построения Игъвара заключалась в том, чтобы в первых рядах находились новобранцы или же низкоранговые бойцы. За ними следовал ряд чуть больше в ширину, состоящий из среднеранговых воинов, а за ними уже следовала высокоранговая тяжёлая кавалерия, а далее — две колонны, как бы сохраняя структуру пирамиды, но упуская брешь промеж собой. В свою очередь, в этой пустой зоне находилось командование батальона и лучшие воины. Замыкали строй уже лучники и арбалетчики. Несмотря на, казалось бы, идеальное построение, изъян найти было несложно. Особенно тому, кто знал об этой тактике. Вэйрад сразу понял, в чём заключалось их слабое звено (недаром его учитель — один из лучших тактиков Невервилля). Так называемая сердцевина была безупречно защищена с фронтовой стороны, но практически никак — с тыла. Именно на этом и основывался план Вэйрада. Оставалось лишь надеется, что его удастся воплотить в жизнь.

Перестройка батальона началась. Медленно, стараясь не привлекать излишнее внимание, батальон передвигался к тылу противника. Однако избежать мелких стычек не удавалось. В любом случае большая часть солдат до сих пор сражалась на фронтальной части. Это тоже была часть плана. Вэйрад и Фирдес рассекали рожи игъварских воинов, словно нож — раскаленное масло, но только до тех пор пока они не перебили начальные ряды. Ибо в дело вступила высокоранговая кавалерия. Отсенберд отдал приказ слегка отступить. Слои трупов солдат обеих сторон слегка преградили путь для конницы.

Тем временем около двух сотен солдат уже подобрались к ряду лучников. Тем самым вынудив игъварского полководца выполнить срочное перераспределение войска. План прошёл успешно. Теперь их орда была словно на наковальне. С одной стороны не дающий и шанса отступить ряд солдат Невервилля, давящий в затылок, а с другой — основные силы, не позволяющие продохнуть с фронтальной части.

— Сукины дети! Ха! — начал ликовать генерал. — Твой план сработал! Я и не верил! Невообразимо!

— Не радуйся прежде времени. Мы по-прежнему уступаем им по численности трижды, — произнёс Вэйрад, как на него напал кавалерист врага, спрыгнув с лошади и размахивая полэксом.

Вэйрад успел среагировать и парировал его выпад. К поединку присоединился и Отсенберд. Вдвоём они накинулись на кавалериста шквалом яростных ударов клинками. Он достойно держался, но надежды на победу у бедолаги уже не оставалось. Наконец Вэйрад сокрушительным ударом по деревянной ручке полэкса, коим противник прикрывался от взмахов невервилльцев, разрубил оружие пополам, а Фирдес добил, вонзив острие меча в незащищённую грудь оппонента.

Тем временем ситуация на поле боя становилась всё более благоприятной для северян. Если изначально положение по количеству воинов обеих сторон было пять сотен на две тысячи, то теперь — три сотни на тысячу. Таким образом, у Невервилля были шансы и выиграть в этой битве. Или хотя бы продержаться до прихода подкрепления, которое должно уже скоро прибыть.

— Неплохо вышло, — прокомментировал Отсенберд победу в поединке.

— Да, — сухо ответил запыхавшийся Леонель, бросивший взгляд на летящий в их сторону болт, и тут же завопил: — Осторожно!

Было поздно. Болт пронзил генерала прямо в брюшной отдел. Тот повалился с коня. Мимо пробегал ещё один кавалерист, желавший прикончить раненого. Но Вэйрад среагировал моментально, кинув кинжал в голую шею врага. Тот, изливаясь кровью, пронёсся мимо на коне, не понявшем, что произошло. Вэйрад спрыгнул и подбежал к Отсенберду, обрезал стремя и аккуратно положил товарища на землю.

— Дружище, не обращай внимания на меня… Я того не заслуживаю… Лучше пойди и снеси голову их полководцу!

— Помолчите! — грозно ответил офицер, вытаскивая окровавленный зелёный болт. — Твою мать! Сука! Болт отравлен… Держись! — истерично завопил Вэйрад, прислонив к ране оторванный клочок флага.

Вдруг возле него прилетел ещё один такой же. В него стрелял арбалетчик в шикарной красной робе с золотыми вставками, подходивший всё ближе. За ним шли ещё три солдата с мечами и в такой же робе. Вэйрад приподнялся, взял лежащий под его ногой металлический щит, отразив в последний момент им очередной болт. Поднял меч. Направился в сторону противников. Ещё один выстрел — и он отражён. Элитные пехотинцы побежали в его сторону. Вэйрад скинул щит. Игъварцы одновременно замахнулись на Леонеля, но тот парировал всех сразу одним взмахом. Враги безжалостно и яростно завалили его безостановочными выпадами, однако Леонель и эти атаки парировал безупречно. Его движения были гораздо быстрее его оппонентов. Он кружился в пируэтах от одного противника к другому. Ни один не смог нанести ему ни малейшего ущерба. Изящность маневров офицера Невервилля дала бы фору любому танцору.

Наконец, отразив очередную порцию выпадов, он молнией пронёсся сквозь пехотинцев, рассекая их пополам. Но впереди его уже ждал арбалетчик, однако и от его выстрела Леонель ловко увернулся. Подбежал ближе, выбил из его рук арбалет и снёс мечом голову. Вернулся к лежащему и корчащемуся от боли Отсенберду. Однако вскоре заметил, что они оказались окружены десятком элитных игъварских воинов. Он ещё раз посмотрел на товарища. Затем — на небо. Вымолвил себе что-то под нос.

— Я обещал вернуться. Я и вернусь, Агата, — произнёс он, вновь вставая и держа в руках меч.

Он постепенно принимал каждого из нападающих, но чувствовал, что сил — всё меньше, а врагов — всё больше. Он перебил уже не менее пятнадцати солдат. Их трупы уже стали образовывать небольшую горку. Меч невервилльца был уже в плачевном состоянии. Вот-вот — и он треснет. Вэйрад совершил очередной пируэт, парировав выпад противника. Меч располовинился. Вэйрад продолжил в рукопашном бою, вырубив оппонента и взяв у него его оружие. Но силы были на исходе. Точнее — их уже вовсе не оставалось.

Враг неожиданно стал отступать: вдали появилась орда невервилльцев — подкрепление прибыло. Перед его носом проскочил на белом коне мужчина в блестящих латах с синим плащом, пошинковав несколько солдат, стоящих перед утомлённым офицером. Это был полководец Дориан Нильфад. Он кивнул Леонелю, тот ответил тем же и, выронив меч, с облегчением потерял сознание.

Это была одна из изнуряющих тренировок Вэйрада. Один из рыцарей, который был вынужден выступать в роли тренировочного манекена для юного наследника, в очередной раз безжалостно ударил деревянным мечом по плохо поставленной ноге юноши. Вэйрад упал.

— Эй! Вставай. Ну же, — подошел к лежачему мальчику его наставник. — Ты что же сдаешься? Уже?

— Я не могу больше… У меня ничего не выходит. Меня каждый раз лупят и лупят. И я каждый раз не могу ничего сделать. Я слишком слаб… — расплакавшись, пожаловался Вэйрад. Всё его оголенное тело было в ужасных синяках и ссадинах.

— Не стоит так говорить, юный воин. Сразу ничего не выходит…

— Сразу? Я уже семь лет без остановки тренируюсь и тренируюсь. С пяти лет! И у меня ничего до сих пор не выходит! Сколько должно пройти времени, чтобы что-то у меня наконец получилось?! — продолжал плакаться мальчик.

— Ну, ну… Ты занимаешься с искусными мастерами. Они выше тебя на голову и старше вдвое. Не нужно укорять себя почём зря. Если ты сдашься сейчас, то ничего уже точно не выйдет. Я тебя не держу. Твой отец — тем более. Ты можешь уйти в любой момент. Опустить руки. Стать таким же трусом, как и твой отец. Он трус. И при себе никогда не отрицал этого. Всё, что он может, так это — надеяться на свою армию. Он никогда не выйдет на поле боя. Он никогда не позволит остаться без сопровождения стражи. Но он и не обязан. Он не воин. Он — всего лишь король. Ты же, насколько я помню, всегда мечтал стать солдатом. Великим рыцарем! Настоящим воином! Или ты передумал? Хочешь стать королем? Если да — опускай руки. Сдавайся. Это удел королей. Это удел слабых. Удел твоего брата, к примеру. Никому нет дела до таких. Они сами по себе. Но я вижу по твоим глазам: ты не такой. Я верю, что несмотря ни на что ты справишься. Станешь тем, кем мечтаешь! Только, если ты не сдашься, — сказал старый учитель с густой белой бородой, протянув руку своему ученику.

— Не сдамся! НИКОГДА! — ответил он, вцепившись в руку наставника, помогшему ему встать.

Бой продолжился. Хоть он и по-прежнему был слаб и все время падал, получал новые травмы, он никогда не валялся на земле дольше, чем требовалось. И всегда вставал. Ведь он не хотел стать его отцом. Королем Эстороссо Мудрейшим. Он презирал его. Как и своего брата, который мечтал стать королём. Ненавидел их обоих. Юному Вэйраду было на то полное право. И все это знали. И его отец тоже это знал. Но это его не останавливало делать из своего мальчика короля с раннего возраста, губя в нем личность и отнимая детство…

— Стойка должна быть четче! Левая рука слишком расслаблена! Что это такое? Ты на бальные танцы собрался? Вот! Теперь неплохо. Начали! — комментировал поединок наставник.

— Слышал, Вэйрад? Ты двигаешься как балерина! Это, можно сказать, комплимент для тебя, — иронизировал оппонент.

— Заткнись, Зельман! Ты меня отвлечь пытаешься такими глупыми стёбами? — грубо ответил Вэйрад.

Вся их перепалка проходила в рамках одного поединка. Они, не сбивая ритма, всегда пытались уколоть друг друга оскорблениями. Поединки для них служили не только способом отточить навыки, но и помериться умением грубо саркастировать. Однако здесь, как и во многих других науках и дисциплинах, Зельман всегда был на голову выше Вэйрада. Хотя в борьбе и фехтовании младший был успешнее.

— На контрудар! — крикнул комментатор в лице учителя.

Зельман закрутился в пируэте и контратаковал брата с разворота, но Вэйрад не растерялся и парировал этот выпад, ударив Зельмана по ноге. Тот отпрял и отошел назад.

— Так его! — не сдержавшись, воскликнула черноволосая девушка, стоящая возле учителя.

Вэйрад отвлекся на нее. Уставился в ее глубокий влюбленный взгляд…

— Чего и требовало ожидать, — ударив ладонью по голове лежащего на земле Вэйрада, возмущался наставник. — Зельман выиграл. Хоть все мы тут понимаем, — его голос сделался подозрительно протяжным, — благодаря какой прекрасной даме мы имеем такой исход… — довершил изречение учитель, пристально глядя на смущающуюся девушку.

— Агата тут не при чем! Я сам виноват, дядя Эверард, — сознался Вэйрад.

— Конечно. Я разве кого-то другого обвинял? С тебя десять кругов вокруг замка! Нечего на девушек пялиться, пока идет бой! Голубки… Тьфу! — наставник Эверард недовольно сплюнул.

Проснулся Леонель уже в теплой нежной кровати. Голова у него трещала по швам. А ноги и руки ужасно ломило. Он вспомнил битву. Вспомнил, как Отсенберда ранили. Затем — как ему пришлось биться против орды элитных солдат. А потом пришло подкрепление… — вспомнил наконец Вэйрад.

Он встал и направился к двери. Он не знал, где находится. Но предположил, что в каком-нибудь госпитале, судя по уютной обстановке, белой простыне и одеялу, намотанным на голову бинтам, большому незанавешенному окну, бесцветным стенам и бесконечно утомляющей тишине, тишине, сводящей с ума.

Он оказался прав. Это, действительно, был госпиталь. Он подошел к дежурному медику и узнал, в какой комнате лежит генерал Отсенберд.

— Третья дверь с левой стороны, должно быть, — угрюмо ответил он.

— Здравствуй, Фирдес, — поздоровался с товарищем Вэйрад, войдя в точно такую же комнату, в какой лежал и он сам.

— Привет-привет… — едва различимо произнёс Отсенберд кряхтящим усталым голосом.

— Как вы? — полюбопытствовал Леонель о самочувствии генерала.

— Я бы сказал, что нормально. Но тогда бы я соврал… Мне очень не здоровится… — всё так же тяжело ответил Отсенберд.

— Ясно. Водички?

— Буду весьма благодарен. Меня тут, кажется, поить и кормить не собираются. И лечить, видно, тоже… — сказал Фирдес, принимая протянутый ему стакан с водой.

— Мы выиграли. Ведь так?

— Да. Всё благодаря тебе, — допив до дна, ответил Фирдес, едва улыбаясь.

— Не стоит. Я не уберёг вас. Я не заслуживаю похвалы, — опустив глаза, сжав кулаки, процедил офицер.

— Глупости. Расслабься. Я ведь жив. И дай Бог, буду жив… То, что в меня попали, — сам я виноват… — успокаивал Вэйрада Фирдес. — Насколько я знаю, тебя, дружище, хотят наградить за этот подвиг стратегической мысли…

— Что?! Это же абсурд! — возразил Вэйрад. — Как я мог заслужить какую-то почесть…

— За то, мать твою, что ты практически в безвыходной ситуации смог победить легион врага! Ты смог продержать оборону до прихода подкрепления в то время, как любой другой бы отступил, отдав одну из самых важных геоэкономических позиций государства! — взорвался Отсенберд, выплеснув последние силы.

Вэйрад замолчал. Затем улыбнулся.

— Ох, мать вашу… Что-то мне сейчас дурно чересчур… — пробормотал Отсенберд мучительным голосом. Его кишечник стал напрягаться, что даже Леонель заметил вздрагивания пуза генерала под одеялом.

— Что случилось? — спросил Вэйрад, вскочив со стула, на котором сидел, пока беседовал с генералом.

— Блевану сейчас… — тужась, процедил Фирдес.

И выблевал. Прямо на Леонеля, придерживающего товарища, чтобы тот смог привстать с постели. И ещё раз.

— О, Господи… Прости, прошу… Я не хотел… Как стыдно…

— Ничего, ничего. Бросьте. Это мелочи. Тем более, что это хороший знак. Ваш организм обнаружил яд, — пояснил Вэйрад.

— Спасибо… Даже не представляешь, как я благодарен тебе…

— Пустяки. Я останусь с вами, пока не полегчает.

— Только если перестанешь на «вы» постоянно… Мы уже, считай, ближе, чем офицер и генерал.

Вэйрад с улыбкой кивнул. Солнце уже садилось за горизонт. День Великой Битвы подходил к своему завершению. Очень сложный день.

VIII.

— Доброе утро, моя прелесть, — поприветствовала Адияля Агата, целуя его румяные детские щёчки.

— Мам, давай сегодня ты меня опять поучишь драться! — вбегая в комнату, закричал Зендей, держащий в руках ватрушку.

— Агата! У меня письмо для тебя. Подписано твоим мужем! — доносился звук Фалько из кухни.

— Папа?!

Агата резко встала с колен, на которых стояла, пока лобызала малыша, и побежала на кухню. Зендей умчался за ней.

— Вот, — Фалько потянула письмо. — Давай придержу Адияля.

Любимая Агата,

Битва за нами! Мы справились. Ты даже не представляешь, как я рад… Я уж думал, что могу и не вернуться. Но всё обошлось. Как там наши мальчики? Надеюсь, вы не скучаете там без меня. Передавай привет Фалько. Даже не спрашивай, откуда я знаю. Сразу отвечу: я всегда слушаю, что ты мне говоришь, что бы ты ни думала. Целую миллионы раз! Но, к сожалению, пока не могу приехать. Я в госпитале. Нет! Не переживай: со мной всё хорошо. Я присматриваю за товарищем. Благодаря нему, возможно, выжил и я. И из-за меня он и получил тяжёлое ранение. Не могу его оставить. Ты же меня знаешь. Я в городке Керт, неподалёку от мыса Бейз, насколько я знаю. Сейчас ночь, поэтому я лягу, посплю. Не переживай за меня. Ещё раз всех пламенно целую и передаю привет!

Твой любящий муж.

— Поздравляю, дорогуша! — приобняв Агату, сказала Фалько.

— Ура! — радостно завопил Зендей.

Агата не выдержала и расплакалась от счастья, начав целоваться со всеми присутствующими по очереди.

— Ой, разошлась совсем. Я тебя аж не узнаю… — прокомментировала неожиданный выплеск эмоций подруги Фалько.

— Фалько, как насчёт того, чтобы ты поехала к нам? Вместе встретим Вэйрада? — предложила Агата.

— Даже не знаю… — Фалько слегка замялась, а потом продолжила: — Да ладно вам! Так и быть.

В путь отправились они практически сразу. Фалько лишь взяла с собой одну бутыль белого вина, хотя Агата и пыталась её уговорить, что это излишне. Но Фалько уперлась и всё-таки взяла эту бутыль. Затем они вновь зашли к Жанн. Зендею это очень не понравилось. Он уже всем сердцем предвкушал встречу с отцом и его увлекательные рассказы с поля боя. Жанн же, в свою очередь, тоже не отпустила друзей с пустыми руками. Отдала целую корзину лесных ягод. Помимо этого ещё и одолжила свою кобылку для Фалько, на что та была очень благодарна, ведь теперь ей не придётся ехать в телеге.

— Эй, Зен, хочешь наперегонки поскакать? — предложила Агата, видя туманное состояние её сына, вызванное, очевидно, письмом его отца. Зендей очень любил устраивать забеги на скорость с отцом, пока тот не был на службе. И Агата это прекрасно знала.

— Да! — словно проснувшийся после ледяной бадьи, неожиданно вылитой на него посредь сна, резко ответил Зендей. Его глаза вновь прояснились.

— Фалько, придержи-ка, прошу, Адияля, пока мы тут немножко побалуемся, — передала малыша подруге Агата, уже готовясь рвануть.

— Я, чур, за Зендея! Порви её, парень! — завопила Фалько, начиная отсчёт до старта: — Три! — Лошадь Агаты заржала, пони мальчика фыркнул. — Два! И один!

Агата поскакала сразу, подняв облако пыли, из-за которого Фалько и Адияль закашлялись. Однако пони не спешил бежать. А медленно побрел, гордо вскинув свою милейшую физиономию.

— Ну же! Тарас! — горько крикнул перенервничавший Зендей. Хоть проигрывать ему не привыкать, ведь он всегда просил старших не поддаваться ему, но чувство обиды за такой позорный старт ему было уже не избежать.

Наконец и пони поскакал на полную. Насколько позволяло ему его телосложение, ведь по сравнению с полноценными конями и лошадьми его кобылка едва ли могла показывать хоть приближенные результаты в езде верхом. Тем не менее, он любил своего пони. Его Тарас был с ним с того самого момента, как он научился ездить верхом.

Агата всё же не смогла так издевательски поступить со своим ребёнком и сбавила темп, ожидая, пока Зендей её догонит.

Он догнал, и она слегка прибавила в скорости, но не критично, чтобы Зендей не сильно отставал от неё.

Вдруг Агата услышала свист, слишком подозрительный свист, опасный. За ним последовало падение её сына, сопровождающееся душераздирающим ржанием Тараса. Из леса, мимо которого они пробегали, вышли шесть мужчин и одна женщина, держащая в руках арбалет. Каждый был подозрительной наружности. Агата, не раздумывая, вынула саблю из ножен и бросилась на защиту оглушенного после падения сына. На камне возле Зендея текла струйка красной жидкости. Агата впала в ярость и стала в боевую стойку.

— Какое вы, сучьи отбросы, имеете право обижать моего сына?! Ублюдки, я вас изничтожу! — завопила Агата. Её волосы вспотели, зубы оскалились, взгляд разжегся пламенем ненависти и гнева.

Подскакала Фалько. В её глазах читался ужас и страх.

— Фалько! Возьми Зендея и беги! Без лишних вопросов! Немедленно беги! Я догоню… — Последние её слова звучали тихо, ненадёжно.

— Но… — дрожащим, охрипшим голосом прошептала Фалько, но дальнейший взгляд Агаты развеял в ней все мысли, кроме той, чтобы сбежать с детьми, бросив мать погибать, защищая их.

Разбойница подняла арбалет и зарядила болт, готовясь стрелять. И выстрелила в поднимающую Зендея Фалько. Агата прикрыла их, как будто зная, что будет выстрел. Она получила железную стрелу в область груди. Но даже не вздрогнула.

Фалько уже запрыгивала на лошадь с детьми. Но тут бандиты перестали стоять столбом и побежали в их сторону. Агата резво вставила острие сабли одному из разбойников.

Детям удалось сбежать. Но мать разорвали на куски. Её шикарные чёрные волосы окрасились её же кровью. Её проницательные чёрные глаза потухли. Никогда уже не проступят на её веснушчатом лице ямочки от ослепительной улыбки.

Свою цель бандиты достигли.

IX.

— Ты кусок дряни! Ты никогда и ничего не сможешь добиться в этой жизни, если не будешь слушать меня! Я для тебя авторитет, я для тебя всё, что ты имеешь! И ты смеешь перечить моей воле!? Я тебя вырастил в роскоши! И тебе этого мало? Я всё делал, чтобы ты соизволил исполнить мою последнюю просьбу! Ни в чём тебе не отказывал! Это твоя благодарность?

— Я не обязан быть королём! Я ненавижу твой проклятый трон, ненавижу то, на что ты променял семью! Где моя мать? Да она просто не вытерпела тебя! Такой жизни она не смогла стерпеть! Ты лишил меня мамы, нормальной жизни! А я не хотел никогда всего этого! Я лишь хотел быть любимым… Хочешь посадить на трон наследника — посади Зельмана!

— Довольно! Стража! — В помещение ворвались рыцари в тяжёлых железных доспехах. — Схватить эту букашку неблагодарную! И избить, — отдал жестокий приказ Эстороссо.

— Что?! Тьфа… — откашлял кровью после первого удара по животу Вэйрад. А затем ещё раз. И ещё. Всё лицо уже было в крови. Весь пол подле него, покрытый золотом, оказался забрызган кровью.

— Довольно. Отпустить.

— Ты дьявол! Собственного сына приказал избить… Какая же ты сволочь! — взвизгнул Вэйрад.

— Рот закрой. И сгинь с моей дороги, — ответил король.

Вэйрад выбежал из тронной залы без оглядки. Так же он миновал и коридоры дворца, в котором восседал его отец. На выходе он уже решил отдышаться.

— Вэй? Что с тобой? Что там стряслось? — встретила его черноволосая веснушчатая девушка. — Господи, ты весь в крови! Дай-ка, гляну, — она тщательно осмотрела раны на лице: вероятный перелом глазницы, сломанный нос, разбитая губа.

— Агата, я не могу больше так! — разревелся Вэйрад, вцепившись в неё крепким объятием. — Я не знаю, что мне делать… Я запутался…

— Всё хорошо… Я здесь. Я рядом. Но нужно как можно скорее твои раны подлатать. Иначе могут последовать осложнения, сказала она, а потом пылко поцеловала его окровавленные губы. — Я люблю тебя, слышишь?

— Я тебя тоже. Что бы я делал без тебя. Спасибо тебе за всё, — успокоившись, ответил Вэйрад.

— Почему мне опять снятся эти сны… Опять те года… — проснувшись, спросил вслух у себя же Леонель.

Несколько ударов в дверь.

— Войдите, — ответил Вэйрад.

— Господин Вэйрад Леонель? — спросил вошедший.

— Да. С кем имею честь?

— Я всего лишь гонец. Вы должны немедленно отправиться во дворец Урвалл. Приказ Его Высочества. Вам должны торжественно вручить награду.

— Боже… ладно.

Гонец покинул комнату. Вэйрад встал с помятой белоснежной постели и направился к выходу.

— Отсенберд, как ты? — спросил, войдя в его комнату, Леонель.

— Лучше. Даже сегодня ходил прогуляться. Замечательно на улице. Погода — шик да блеск. Солнышко греет. Птички поют. Ветерок прохладный. Девицы мимо проходили. Такие красавицы… Я бы их… ну, неважно…

— Мы должны выезжать. Я должен, но тебя оставлять не намерен, — сразу пояснил Вэйрад.

— Это куда? Неожиданно как-то…

— Во дворец Урвалл, дворец Его Величества, — ответил офицер. — Награждать меня собираются… Ерунда какая-то… Ничего не сделал — награждают…

— Ой, перестань уже занижать свои достоинства. Прикажи подавать коней.

— Ты уверен, что готов уже ехать?

— Конечно. Токсины — или как их там — вышли из организма ещё поноса три назад. Поехали!

X.

— Я, как полноправный король Невервилля, наследник престола Эстороссо Мудрейшего, Зельман Златогривый присуждаю Вэйраду Леонелю звание воина рода Золотых Львов! Удостоен он такой вести за заслуги перед Родиной, а именно — за великую победу на мысе Бейз! Мы защитили приоритетную позицию государства! И всё благодаря этому отважному солдату! И от себя лично назначаю его командующим личным батальоном! — произнёс король. Присутствующие военнослужащие чиновники бурно зааплодировали.

Церемония проходила в столичной резиденции. Всюду стояли столы с несчетным количеством блюд. Среди них и гуси, и утки, и оленина, и свинина, и даже медвежье мясо: деликатесы такого рода нередко становились завсегдатаями подобных вечеров. Не говоря уж о самых дорогих и редких алкогольных напитках, возраст каждого из которых превышал хоть самого старого из ныне живущих человека. Единственное, чего, можно сказать, было мало, — так это фруктов. Сезон их созревания на мысе Бейз прошёл, а значит, и на всём континенте более не представится возможным их лицезреть.

Было, помимо всего прочего, ужасно шумно. Вся зала являлась переполненной целым дивизионом различных военных чиновников, вопящих невнятные фразы. Любое подобное мероприятие становилось местом сбора каждого уважающего себя бездельного офицера, генерала, командующего, полководца и так далее по списку. Бесплатные напитки и мясо — всё, что нужно для этого сброда нахлебников и, в большей степени, коррупционеров и казнокрадов.

— Вэйрад, пройдёмте со мной. Нужно обсудить некоторые формальности, но в более тихой обстановке. Генерал Отсенберд, соизволите? — спросил неожиданно подошедший король Зельман.

— Хорошо. Конечно, — ответил, чуть подавившись, Фирдес. Он впервые видел Златогривого прямо перед своим лицом.

Пройдя приличное множество коридоров дворца, от сверкающей роскоши которых на глазах сами по себе наворачивались слезы, и, поднявшись по лестнице, они наконец подошли к так называемому кабинету короля. Вэйрад удивился, что на пути не было ни единого стражника. Учитывая, насколько абсолютно каждая резиденция или дворец, хоть как-то причастные к имени Его Высочества, охраняются, это было очень даже необычно.

— Проходи, братец. Не стесняйся, — каким-то прохладным и саркастичным голосом тихо сказал Зельман, открывая двери кабинета.

Внутри его встречали и Льюис Фоттейд, и Мариус Ольд, и Персиваль Умбер.

— Здравствуйте, Мариус Ольд. — Сразу заметив знакомое лицо старого учителя, Вэйрад приклонился.

— Не стоит этого, братишка. Встань.

— Абсолютно ясно, думаю, что ты здесь не только из-за чисто документального присвоения тебе в личное командование батальона твоего товарища Отсенберда. Ныне он будет носить имя батальона имени Бейз. Думаю, звучит красиво. А главное: закрепится за твоим именем. Меня больше интересует другой вопрос. Ты законный наследник трона. И притом мы уговаривались, что друг другу больше мешать не намерены. В силе ли это, брат мой? Или тебе ныне угоднее, если я буду звать тебя офицером? Дело в том, что некоторые влиятельные персоны только и выскакивают повод для свержения неудобного короля. А его нелегитимность как раз будет расценена, как идеальная причина.

— Во-первых, отчего ты так волнуешься за своё место, я не понимаю. Я могу тебя заверить: нигде и никогда не упомянал я о своём происхождении. Да и смысл мне свергать тебя? Хотя… знаешь? Ты у трона не сдержал своих слов! Ты не только не улучшил положения простого народа, но ещё и войну начал! Стольких погубил! Ты вообще думал о чем-то, когда пошёл против лорда Дезевона? В его руках власть! Влияние! Деньги! Да и собрал ты вокруг себя лица самого низкого из возможных образования. Твои командиры разваливают армию изнутри! Если ты этого не заметил, то ты глуп!

— Всё высказал? — Между бывшими братьями промелькнула искра вражды. Чувствовалось прекрасно: они не воспринимают друг к друга, а в их отношениях имеет место явная обида, быть может, недопонимание. — А сейчас, прошу, заруби себе на носу, Вэйрад. Я — король! Не смей так со мной говорить. Снесу голову, если пожелаю. А во-вторых, учитывай, что я не с берёзы слез и отлично понимаю, что есть что и как. Я держу руку на пульсе и контролирую огромный аппарат власти. И не думай даже перечить мне по части войны. Чтобы ты знал, она была необходима. Неизбежна! Да и…

Резко в кабинет ворвался мужчина в маске Аврольда — мифологического Бога справедливости и милости южан, представляющий собой обезьяну с красной шерстью и белыми зрачками, — и чёрном плаще. Он словно плыл по воздуху с невероятной скоростью. В руках он держал меч и мчался в сторону короля. Ещё бы мгновение… Но Вэйрад среагировал, успел. Хотя даже ему было не так просто уследить за рывком этой чёрной тучи. Лезвия схлестнулись, раздался лязг, сверкнули осколки стали. Сквозь зазоры маски для глаз на Вэйрада смотрели янтарные жемчужины. Они долго пялились друг на друга. Через этот снисходительный взор чувствовалась улыбка, скрывающаяся под личиной мудрого Бога. Будто случилось что-то, что сильно обрадовало мятежника, хотя, как показалось офицеру, в данном случае это довольно странно. Но вскоре их пауза прервалась — бунтовщик отпрыгнул и ринулся в обход с такой же скоростью, но для Леонеля и этот выпад был читаем. Таким образом они скрещивали мечи несколько раз к ряду, не уступая друг другу ни в реакции, ни в скорости, ни в силе. С виду казалось, что Вэйрад, стоя на месте, бился с чёрным облаком, в коем иногда промелькивал огонёк в виде красной маски и раскаты молнии в виде лезвия клинка. Удивлённые мины присутствующих говорили за себя. Наконец Леонель всерьёз взялся за противника и несколькими выпадами довёл его до выхода, а затем сбил с ног, но тот быстро встал. Следующей атакой Вэйрад выбил из рук мятежника в чёрном меч. Уже был готов замахнуться на добивающий, но в этот же момент из темного силуэта выполз дым тёмно-фиолетового цвета. Мужчина скрылся.

— Кхэ… Твою ж мать… — откашливался от дыма Леонель. — Сука, где стража?! Стража! — рявкнул офицер, как в кабинет ворвались трое стражников. — Обыскать всю резиденцию! Мужчина в чёрном плаще и маской Аврольда, кажется. Найти его! Немедленно! — грозно командовал Вэйрад. — Какого чёрта, Зел?! Почему тебя никто не охраняет? Почему нет ни единого солдата у дверей? Зараза… — буркнул офицер, протирая глаза. — Видно, дымка была ядовитой… Глаза щиплет… Чёрт… Кажись, сознание теряю… — успел прошипеть Леонель, как рухнул навзничь. Последнее, что тот успел подметить, — это вбегающего в кабинет Фирдеса.

XI.

Зима. Солнце высоко в зените. Яркое, слепящее. Но холодное. Мороз окутал всё вокруг. Зима на севере всегда мрачная и морозная.

— И всё это для того, чтобы сесть на трон? Ты, отброс, который я приютил по доброй воле, от женщины, которую я не знал, не заслуживаешь этого места. Это место моего отца! Значит, будет и моего сына! Ты мне не сын. Пойми уже это наконец. Я даровал тебе лучшее образование, лучшую заботу, о которой только могут мечтать такие, как ты! И тебе этого мало? Ты желаешь взять мой трон? Откинув в сторону моего прямого наследника?Своего брата?

— Я ненавижу Вэйрада! И вы знаете, что я лучше его во всем! Я рождён для трона! Я старше брата!

— Нет! Не видать тебе трона! Стража!

— Стой, отец! Что ты делаешь? Он заслуживает престола больше меня! Я никчемен в политике, экономике, да даже в стратегии!

— Заткнись! Тебя никто не спрашивал! Ещё раз воспротивишься моей воле — пощады не жди! Стража! Где, черт возьми, стража!?

— Отец.

— Что ты делаешь? Что это? Ты? Убить меня вздумал?! Отца? Я тебя вырастил! И ты… Кх…

— Да. Но Зельман будет сидеть на троне. Такова моя воля. И ты это всегда знал. Прости…

Хлестнула кровь. Упали слезы. Стук меча, упавшего на золоченую плитку.

— Вэйрад, спасибо.

— Ты знаешь уговор. Не подумай, что я иначе стану к тебе относиться. Я это делаю ради Агаты. Ради семьи. Не ради тебя. Если ты уничтожишь Невервилль, я тебя найду. Я вверяю тебе в руки престол лишь только ч тем условием, что он начнёт процветать. Прощай, Зельман.

— О, проснулся всё-таки! Я уж думал всё… Как ты? — спросил Фирдес.

— Господи, сейчас сдохну… Эта штука… Этот дым был пропитан ядом… — тяжело дыша, ответил оклемавшийся Вэйрад. Его русые волосы промокли насквозь, лицо сильно побледнело, круги под глазами почернели, а глаза были будто бы стеклянными. На секунду могло показаться, что из них вытекла чистая голубизна, оставив только чернь, но это лишь следствие сильно расширившихся зрачков.

— И не слабым! Медики сказали, что это весьма-таки мощное вещество! Ну и угораздило же нас с тобой по очереди ядами травиться… Ха-ха-ха, — рассмеялся Отсенберд.

— Ха-ха-ха, — подхватил Леонель. Но его смех уже звучал болезненно и туго.

Они ещё долго не могли остановиться смеяться: события последних дней этих двоих казались страшно ироническими.

— Врачи говорят, что тебе чрезвычайно повезло выжить. Если б не сильнейший организм, быстро прибывшая делегация медиков, то, вероятно, ты бы помер мгновенно. Ибо яд, как я уже сказал, неслабый. К тому же, плохо изученный, — посерьёзнев, продолжил Отсенберд.

— Им хотели убить короля. Скорее всего. Но, что самое страшное, я знаю этого человека, но не могу вспомнить, кто это… Его глаза знакомы до ужаса. Нужно предупредить Его Высочество, — попытавшись поднять голову, произнёс Вэйрад. — Чёрт! Тело немеет. Не могу даже голову поднять… — Конечно, Вэйрад знал этого человека. И знал также, что убить пытались не короля. Но говорить об этом не стал. У него на то были причины.

— Я сообщу. Не переживай. Тебе нужно восстановиться.

— Спасибо, генерал. За всё.

— Не стоит ерунды. Мы ведь друзья. Да и ты мне помог, когда я корчился… Ты, если опять захочешь сбросить, так сказать, груз, то сообщи. Я принесу корыто.

— Стой, что? Я… — засмущался Вэйрад, смотря на засученные рукава Фирдеса.

— Да. Не бери в голову. Мы ведь друзья!

XII.

— Извините, вы не могли бы подсказать, в какой палате проживает офицер Леонель, — спросила Фалько с Адиялем в руках.

— Извините-с, сейчас посмотрим. Голубушка, не поможешь девушке? — спросил у медсестры приёмный врач.

— Если я не ошибаюсь, то он был вместе с генералом Отсенбердом… Кхм, он, должно быть, уехал… Да, точно! Уехал чуть больше суток назад.

— Куда же это… Не знаете?

— Не знаю, извините…

— Да чего ж тут не знать-то. Ясно небо, он поскакал со своим этим Отерве… Остел… Отсебур… Да со своим этим друганом в столицу умотал! Сам слыхал! Болтали они тут на пороге, как поедут… Точно говорю! — ответил мужчина, сидящий на скамье возле пункта приёмного врача. Под ногами у него был целый ворох хлебных крошек и огрызков неясно чего.

— Не обращайте внимания на это недоразумение. Этот господин — ужасный грубиян, пьяница и дебошир! Уже несколько суток сидит здесь и орёт на медсестёр и меня! Ещё и разные огрызки тут раскидывает! Уже и полиция не в состоянии что-то с ним поделать! Куда прикатились… Тьфу!

— Спасибо, — недослушав изречение врача, попрощалась Фалько, уже седлая коня.

Адияль вновь заревел. Уже пятый раз за эти сутки. Зендей был слишком мрачен, тих. Одним словом — подавлен. Каким и должен быть ребёнок его возраста, узнавший о гибели матери, но ещё не принявший её до конца. Хотя и истерика у него прекратилась только совсем недавно.

— Господи… Бедные дети… мне так жаль… Что за напасть… За что ж им это… Агата, прости, — шёпотом произнесла она, чтобы не разбудить спящего малыша, а затем тихо заплакала.

XIII.

«Что такое боль? Как возможно полагать, боль — чувство, которое невозможно вылечить, заглушить. Его нельзя искоренить. Нет, я не про физическую боль, ибо её как раз можно одолеть. Её можно увидеть снаружи, её не стоит страшиться. Я же про настоящую боль. Вернее даже, просто про иную, гораздо более значимую. Про травму, которая оседает в самом сердце. Она не даёт тебе насладиться жизнью в полной мере. Не даёт тебе лицезреть то великолепие, что окружает вокруг. Искажает твою душу. Искажает твой разум. Она может быть вызвана и личной обидой, и обидой на себя самого. А может быть вызвана и сгоранием твоей души. Пепел в душе — пепел вокруг. Однако и её возможно подавить, но не в одиночку. Для этого необходимо найти то, что поможет тебе забыть про неё. А это уже совсем сложно. Далеко не у каждого выйдет, даже если приложит максимум усилий. А тот, кто выдержит и это испытание судьбы, воистину силён. Силен не физически, ведь это не имеет никакого значения, а силен душой. И эти люди будут вознаграждены. И награда их всегда будет весомее всякой другой. Ценнее всяких богатств, ценнее всего, что можно себе пожелать! Ведь это не физическая награда. Эта награда — твоя свобода. Но понять это смогут лишь те, кто на самом деле преодолел эти трудности. Так же, как и я. Такова истина, которую дано узреть не всем», — отрывок из писания философа Игны Мерлин.

Собирается гроза. Птицы осели на ветвях деревьев, на и под крышами домов. Ветер поднялся неимоверный. Всё гудело. Вдалеке уже были слышны раскаты грома. Тучи накатили на небо непроглядной морской бушующей гладью. Первые капли холодного летнего ливня уже осели на ещё сухую землю.

— Зачем ты это сделал? — возмущённо спросил Зельман, глядя в окно и нервно постукивая пальцами по столу.

— Зачем? Не ты ли желал убить брата? — ответил Леонардо Эйдэнс, стоя в чёрном плаще.

— Я отныне запрещаю учинять произвол. Смерти Агаты достаточно. Брата трогать нельзя.

— Ну, хорошо. Как прикажешь. Но я бы и не смог убить его. Он сильнее. И не хотел убивать столь светлое создание. Я это понял по его глазам. В них аж читается вся суть благородства. Ты, однако, был прав, сказав, что Вэйрад — один из сильнейших воинов за всю историю Невервилля.

— К слову, этот ядовитый дым… Это та «микстура с выедающим веществом»? Я прав?

— Именно. Они её усовершенствовали. Было любопытно, что эти старые чудаки-учёные могли бы придумать с этой ересью. «Оружие массового поражения» — так они его назвали. Я даже подумать не мог о том, что оно так опасно…

— «Оружие массового поражения»? Что это вообще может значить? Впрочем, показало оно себя великолепно. Вэйрад едва выжил… Боже, какой ты осёл… Лишь благодаря тому, что ему сильно повезло оказаться в этот момент в столичной резиденции, где всегда найдётся десяток опытных медиков, он остался цел. Доза была большая или…

— Крохотная. Там и грана не было. Они объяснили это как-то заумно. Мол, в соотношении отравляющего вещества к обычному цветному газу доля убийственного элемента крайне мала. Если оснастить армию такими же колбами, но с большей концентрацией, то мы сможем запросто уничтожить весь фронт врага.

— Нет, пока что нет надобности. Пусть приготовят по своему плану сначала партию из сотни таких «оружий массового поражения», которые не будут калечить людей. Посмотрим, как они сработают. И не забудь их предупредить: если что-то пойдёт не так, то я лично сделаю из них дворцовых шутов. Я издевательств не потерплю. И скажи оруженосцу: пусть приготовит коня. Мне нужно кое-куда съездить.

— Куда? В такую погоду? Там же скоро шторм нагрянет.

— У меня переговоры с князем Тзильета. Пренебрегать визитом недопустимо. Нам нужны его металлы, — договорив, король резко встал, скрипнув ножкой стула. Взял лежащий на столе меч в кожаном чехле и направился к выходу. Вслед за ним вышел и Леонардо Эйдэнс.

XIV.

— Господа офицер Леонель и генерал Отсенберд! К вам посетитель, — известил лакей.

— Кто? — поинтересовался генерал.

— Полководец Дориан Нильфад!

— Имею честь, не помешал? — вошёл вышеупомянутый в сопровождении свиты из двух рыцарей-стражников.

Лакей поспешно покинул комнату.

— Извините, я не в лучшем виде… Не ожидал вас увидеть… — Отсенберд поклонился. На нём была потрёпанная рубаха и такие же штаны.

— Пустяки, Фирдес. Не стоит этих излишеств. Впрочем, я пришёл навестить, не побоюсь этого слова, героя прошедшего сражения. Я был под впечатлением от того, как вы умудрились продержаться в столь тяжёлой ситуации. Мне доложили о ваших стратегических мыслях. Признаться, впервые я слышал о таком построении… И не менее удивлён тому, как вас посмели отравить. Но я пока не услышал никаких определённых сведений. Потому и пришёл узнать у вас лично. Дело в том, что я считаю своим косвенным долгом искоренить это существо! Это высшая наглость — покуситься на честь такой персоны, как вы.

— Это огромная честь для меня, господин Нильфад! Я даже не знаю, чем настолько невообразимым могло быть вызвано такое любопытство по отношению к такому незначительному человечку…

— Уж вы меня не оскорбляйте такими принижениями. Я прочитал множество отчётов о вашей персоне. И во всех вы фигурируете лишь в чистейших тонах! Я не зря заинтересовался вами, офицер. Вы настоящий талант стратегии и боевой отваги. Так что вы можете сказать про ваше отравление?

— Если так посмотреть, то это покушение не на меня, а на Его Величество. Во время нашей с ним беседы по поводу присуждения мне личного батальона, в кабинет короля ворвался некто в чёрном плаще и маске Аврольда, если не ошибаюсь. Я практически его одолел. Он был уже обезоружен, но в последующий момент он что-то разбил… Не помню что… Не успел разглядеть… А далее — дым, в котором он и скрылся.

— Понятно. Спасибо за информацию, господин Вэйрад. Рассчитываю на ваше скорое выздоровление. Ибо у меня на вас есть ещё кое-какие планы. И да! Вот вам мой презент, — полководец взял корзину у одного из своих стражников, в которой лежало три бутылки вина и виноградные лозы. — И Высший Гвардейский Состав просил передать вам в благодарность, — Нильфад взял ещё одну корзинку, но уже побольше. В ней располагалась огромная кругловатая бутыль, объём которой был не менее одного галлона. — Впрочем, подарок Состава явно слаще, но мой дороже. Будьте уверены, — с лёгкой и непринуждённой улыбкой добавил полководец. Вэйрад улыбнулся в ответ. — До свидания, стало быть. К сожалению, не могу более задерживаться.

— До свидания! Для меня это была огромная честь, что вы навестили меня! И огромное спасибо за гостинцы! — попрощался Леонель, всё ещё безуспешно пытаясь встать с койки. Отсенберд попрощался, отдав воинскую честь. Нильфад ответил тем же.

— Ну-с, дружище! Нужно полагать, что твоя военная карьера пойдёт ныне в гору. Сам полководец Нильфад заинтересован твоей персоной! — хлопая по плечу, поздравлял товарища Фирдес.

— К вам ещё посетители! — вновь прервал беседу ворвавшийся лакей.

— Кто ещё? Неужели сам Главный Гвардейский Состав? — иронизировал генерал.

— Госпожа назвалась Фалько, милсдарь. Вся в слезах… — отрапортовал лакей и тут же вышел, поняв, что взгляд Вэйрада даёт разрешение на пропуск знакомой девушки.

XV.

"Что это? Это одиночество? Или… боль? За что мне это всё? Я никогда не просил ничего подобного… Никогда не просил такой жизни… Всё, чего я хочу, — это быть любимым, быть неодиноким… Зачем мне вся эта мрачная и холодная роскошь? И за что…" — мысли русоволосого мальчика поглощают его, сидящего в одиночестве около старого гниющего дуба. Он не нужен ни отцу, ни его подданным, обязанным выполнять каждый его приказ, ведь иначе их семьи будут голодать. Их семьи живут в любви! Но не этот мальчик. Его отец — король богатейшего государства. Мальчик одинок. Бездушен. Откуда у него может появиться душа? Мать его, недавно умершая, не была способна вдохнуть жизнь в его душу, ведь она сама была такой же одинокой и несчастной. Её не стоит винить за то, что её ребёнок растёт таким же, как и она когда-то. Сейчас она уже мертва.

— Чего сидишь тут? — подошла к мальчишке веснушчатая черноволосая девочка. Её изумительная и добрая улыбка практически развеяла весь мрак, что царил вокруг него. Однако ни слова не сказал. — Чего это ты? Немой? Бедняга… У меня дядя был немым… Вы вообще не похожи.

— У меня мать умерла, — холодно произнёс мальчик.

— Говоришь всё-таки! А вот почему грустишь… Господи, маму потерять… Я даже представить не могу, какого это… Я свою маму никогда не знала…

— Я свою тоже. Она всегда молчала. Хотя не была немой.

— Грустно… А как тебя зовут-то хоть? Меня — Агата.

— Вэйрад меня звать.

— Такое грубое имя… А что оно значит? Моё имя означает доброту и жизнелюбие. Ну, вроде бы как…

— Я не знаю, что значит моё. Возможно, что-то вроде одиночества. Вполне вероятно, — холодно ответил Вэйрад и соскреб клочок земли, сильно сжав кулак, а затем посмотрел на него. — Ты подошла ко мне. Почему? Друзей нет?

— Я люблю общаться с людьми. Особенно, если этим людям сейчас тяжело. Я хоть и маленькая, но я многое понимаю. Я сразу поняла, что тебе сейчас плохо. И решила поговорить. Мне моя бабушка всегда говорила, что если поговорить с человеком, то ему может стать легче.

— Как-то это глупо. Чем мне может помочь чужая девочка… Ты ведь даже не знаешь, кто я… — мальчик грубо смахнул землю.

— А зачем? Я и так могу поговорить. Мне вполне достаточно лишь знать твоё имя. Знаешь, говорят, если взаимно обменяться своими именами даже пусть с чужим тебе человеком, то ты будешь связан узами судьбы с ним. Мне так говорила бабушка. — Вэйрад прижался коленями к груди, свернувшись в калач. — А ты пробовал когда-нибудь рыбачить?

— Нет… Отец всегда говорил, что такие занятия якобы не для меня.

— Ерунда! Рыбалка — это искусство! Не попробуешь — не поймёшь, твоё оно, или нет. Давай завтра встретимся здесь, я тебя научу рыбачить! Точно говорю, тебе понравится!

Вэйрад вскинул голову к стволу дуба и сквозь голые ветви посмотрел на небо. А затем неуверенно сказал:

— Ну, давай… Если ты захочешь вновь увидеться…

— Тогда договорились! В это же время здесь завтра встретимся! — девочка слегка призадумалась, продолжила: — А чем ты увлекаешься? Что любишь обычно делать? Я, к примеру, обожаю рыбачить, но я это уже говорила… А ещё я очень люблю охотиться! Но меньше, ведь отец редко доверяет мне его лук. Говорит, сломаю… а охочусь я всегда только с папой. Ещё я иногда люблю поиграть. Но и это у меня редко удаётся, ведь друзей у меня правда почти нет. Была одна девочка, но она уехала с родителями. Не знаю даже, куда уехала. А до неё подружка моя умерла от оспы… Жалко её… Хорошая девочка была… — сказала Агата, а потом немного заплакала, присев так же, как и Вэйрад.

— Сочувствую… У меня никогда не было друзей. Отец всегда запрещал мне общаться с кем-то чужим. И вообще убегать из дома… а я убежал. Сейчас, наверное, меня ищут. Надеюсь, не найдут… Я хочу пойти с тобой на рыбалку. А кем была твоя мать?

— Моя мама обычной травницей была, а папа в шахтах работает. Обычные рабочие. А твои?

— Мама… не знаю даже… Наверное, никем не была. А отец всегда запрещал разглашать что-то о себе чужим людям.

— Но ведь я тебе уже не чужая… Мы же теперь друзья? Или нет…

— Ты хочешь быть моим другом?

— Конечно! Ты интересный мальчик, и чувствую, что добрый.

— Спасибо… Мне редко когда искренне говорили такие слова… — Мальчик засмущался, задумался, почесал локоть, а затем прерывисто, нечленораздельно произнёс, зажмурив глаза, словно боясь кого-то: — Мой отец — король, двенадцатый в своём роду, Эстороссо Мудрейший, государь королевства северного, наследник трона Фейдиха Золотого, законный ставленник престола Невервилля…

— Серьёзно?! Ты, получается, сын самого Его Высочества! Здорово! Я же теперь должна к тебе обращаться на Вы и кланяться всё время при встрече… — Агата вскочила.

— Нет! Не вздумай… прошу… Чёрт! Всегда этим всё кончается… Я не хочу, чтобы все видели во мне лишь наследника этого вонючего трона! Почему никто не может со мной общаться только потому, что я такой, какой я есть… Без этих идиотских титулов и почестей… — Вэйрад вновь всплакнул и отвернулся.

— Вэйрад, я дружу с тобой не из-за каких-то там почестей… Я же не знала даже, кто ты, пока ты не рассказал. Я могу, если хочешь, не обращаться с тобой, как с наследником… Я просто подумала, что так положено… И ты так гласно и заумно сказал, кто твой папа, что я боялась, ты требуешь соответствующего отношения…

— Ты точно будешь со мной дружить просто так? Просто дружить без всяких там поклонов и титулов?

— Да! Тогда… друзья? — спросила девочка, протянув свою запачканную руку Вэйраду.

— Друзья, — ответил мальчик, пожав руку Агаты такой же грязной своей. Она улыбнулась, и на её милейшем детском личике проступили ямочки, придавшие ей ещё большую привлекательность. Вэйрад неожиданно для себя улыбнулся, покраснел, сам не поняв почему. Но от её доброй и радостной улыбки ему стало легче и веселее. Он будто заново родился. Будто в него наконец вдохнули жизнь.

XVI.

— Ты уверен, что правильно сделал, отдав детей Эверарду? — спросил Отсенберд.

— Да. Им пока так будет надёжнее. Я ему доверяю. Себе сейчас — нет. Я же солдат. Я не потяну обузу в виде детей на службе. Да и они не должны видеть меня сломленным… Тогда и у них пропадёт надежда. Дядя Эверард когда-то обучал и меня, — ответил Вэйрад, запрыгнув на коня, — он отличный учитель и обучит моих детей военному всему, что необходимо. Он хороший человек. Так будет правильно.

— Тебя? Это когда?

— Когда я еще жил в отцовском доме. В доме короля Эстороссо.

— Чего? Шутишь?.. надеюсь…

— Конечно. Но! — Лошадь поскакала.

— Куда сейчас?

— Не знаю. Пока даже не представляю. Думаю, может, службу оставить…

— Не вздумай! Давай-ка лучше ты пока у меня поживёшь. Пока отойдёшь от всего, что случилось. Выпьем…

— Приглашаешь? Чёрт с тобой, поехали. Всяко лучше, чем у меня сейчас, — сказал Вэйрад и посмотрел на небо. Мрачное серое небо, предрекающее что-то недоброе.

Тень II. Начало

"Чувство любви часто становится причиной не только физических мук, о коих известно каждому, не только моральных тягот, возлагающихся на человека после неизбежного разрыва, но и следствий куда более значительных, имеющих влияние на судьбу не только мученика, но и на чужую. Возможно, любовь — самое опасное и разрушительное чувство".

Многим ранее…

— Прошу, Агата! Помилуй меня! Нас! Не совершай ошибку! Наши чувства — это самая что ни на есть истинная правда! Я знаю это!

— Пожалуйста, Зельман, отойди… Я не могу быть с тобой, ты же это понимаешь! Я душой и телом принадлежу Вэйраду… Мое сердце бьется в унисон лишь с его сердцем.

— Это самообман! Ложь! Он же холоден, надменен, черств! Его единственная амбиция — служить, воевать… Он бросит тебя, как только почувствует ветерок иного направления.

— Что же ты говоришь! Это все — чушь, провокация. Прости, Зельман… Но твоя душа черна! В ней я вижу лишь зависть, ревность и бесконечную жажду мести…

— Нет! Агата, ради тебя я готов на все, что только под силу человеку и не только! Моя привязанность к тебе… всему твоему существу! — это жизненно необходимый для меня компонент! Уйдя сейчас, ты рискуешь разбить меня! Но ты этого не сделаешь, ведь ты слишком добра и ласкова. Всегда была ты ангелом, что несет добро и процветание всем, кого одаряет своей улыбкой!

— Не манипулируй мной! Это низко и подло, Зельман!

— Нет! Вовсе нет! Низко и подло лгать самой себе, дурить голову себе и Вэйраду! Таким образом ты становишься лишь на уровень с ним… Хладнокровной пустышкой…

— Верни свои слова назад, мерзавец! Как ты можешь в одном же слове и боготворить меня и унижать такими обзывательствами…

— Если ты уйдешь, я непременно убью Вэйрада! Я сочту это предательством!

— Как же ты мерзок… Говорить подобное про своего брата…

— Брата? Он мне не брат. Не был им никогда… Он всегда был суров со мной в излишней мере! Сколько помню свою жизнь в стенах дворца, так Вэйрад лишь унижал меня и пособничал отцу в достижении кары надо мной за проступки!

— Ты сам знаешь, что это не так! Вэйрад слишком добр и светел, чтобы так поступать.

— Да? Едва ли он когда-то мне помогал. Он лишь пользовался мною, когда сам боялся что-либо сказать отцу. Но доставалось мне… Всегда. Вэйрад ни разу не подошел ко мне, пока я бился в истерике, сознавая, сколь бедна и скудна моя жизнь…

— Я не верю твоим словам! Они произнесены не из твоих уст! Их словно дьявол породил…

— Ты слепа, Агата! Слепа! Не видишь, как я люблю тебя! Ровно как и не имеет значения для тебя жестокость Вэйрада! Он всегда жил в роскоши и заботе ото всех вокруг. Ему неизвестна жизнь. Он наивен, но притом высокомерен. Да он по природе своей — солдат с короной!

— Как ты жалок! Да! Жалок! Ведь смеешь грязью обливать брата за спиной, признаваясь в любви его невесте…

— Да потому что я счастья тебе желаю!

— Обман! Ты себе счастья желаешь! Маленький ребенок, с кем обошлись жестоко и холодно, а теперь он намерен мстить за это, цепляясь за любую надежду на процветание себе!

— Ты не права! Как же ты не видишь искренность и силу моих чувств!

— Не трогай меня! С этим отныне покончено! Если ты так уверен в своей правоте, то докажи это! Давай, отринься от престола! Брось мечту всей твоей жизни ради меня, если твои чувства так сильны.

— Это слишком больно… Несправедливо давать мне этот выбор! Ты же знаешь, что выберу я тебя! Но буду несчастен… Однако я готов!

— Брось. Если отказавшись от этого, ради жизни со своей возлюбленной, ты окажешься несчастен, то это не такая уж и любовь.

— Как!? Но Вэйрад никогда не откажется от клятвы, данной им его учителю, ради тебя! Что за вздор. То, что я уже решился, значит, что я люблю тебя сильнее!

— Довольно, Зельман. Прощай. Прости меня за причиненную боль и унижение. Но мой выбор непоколебим. Не пытайся расстроить нашу с Вэйрадом жизнь. Иначе он, будь уверен, придет за тобой.

— Мне не нужно этого делать. Вы справитесь с этим сами…

Агата уже готова была уходить, как Зельман схватил ее и страстно поцеловал. Агата сперва брыкалась, но в конечном итоге сошлась на мысли, что в этом нет ничего дурного. Спустя минуту они разошлись. После их взглядам не суждено было пересечься.

I.

Если я пробегу ещё два круга — мне не жить, — подумал Зендей, истекая потом. Причина, по которой он в данный момент времени являлся мокрой тряпкой, которую можно было бы выжимать несколько суток, состоит в том, что юнец проходил до немыслимости трудный курс тренировок. Одно из упражнений, которое он обязывался выполнять безотлагательно каждый день, — бег с равномерным ускорением вокруг лагеря дяди Эверарда. Хотя самому Зендею скорее казалось, что он просто скоро выхаркнет свои измученные лёгкие и спокойно помрёт. В некоторой степени он на это даже надеялся. Но бежать ему оставалось ещё два круга, считая этот, который он уже наполовину осилил. Сами же круги составляли по расстоянию около трёх миль. — Опять этот вонючий мост… Как я его ненавижу… Лишь бы сломался он когда-нибудь, чтоб мне не пришлось через него бежать… — продолжил бегун, заметив на пути каменное сооружение с деревянной крышей, проходящее через узенькую канаву. Вообще, это ещё малая часть всех тех испытаний, которым он подвергался раз за разом каждый день, но, вероятно, самая мучительная и невыносимая. Подумать только, ему ещё предстояло пробежать по горному склону, следующему сразу по ту сторону расщелины. А скалы на данной местности не отличаются удобными уступами, но, впрочем, это мало волновало Эверарда, ведь по его мнению ребёнок не должен иметь никаких послаблений даже перед лицом опасного препятствия. — Когда-нибудь я точно навернусь отсюда… Разобьюсь, как те, предыдущие его ученики. Он настолько стар, что у него точно были еще ученики. Наверно, так и сгнили где-то. Интересно, мой папа тоже проходил через это? Ну вряд ли! Тогда бы дядюшка Эверард точно рассказал мне об этом, когда я жаловался ему… А так ему хватило духу только на то, чтобы отнять у ребёнка еду… Да папа бы без еды не протянул. Мама часто говорила, что Вэйрад живёт с ней только из-за её таланта в готовке. Интересно, когда он уже заберёт меня из этого ужасного места, а самое главное — от этого ворчливого старика… Черт! Вдруг он мои мысли читает? Зараза! Если так, то мне пришлось бы несладко… Но до этого момента, вроде, не читал, ну или хотя бы не упомянал ничего такого, поэтому могу говорить хоть сколько влезет, что дядя Эверард — ужасный зануда, да ещё и отвратительный сорванец, как он всегда говорит про меня. Но он еще и до безумия жестокий старикан! — размышлял он, не задумываясь о том, что уже не так тяжело дышит, как раньше, ещё полмили назад, когда он только пробегал этот ненавистный им каменный мост. В целом, эта полоса испытаний, именуемая самим Зендеем как «издевательство над людьми», имела ряд особых трудностей. Во-первых, это уже упомянутая горная местность, путь через которую был хоть и не слишком длинным, (примерно: не более мили) но вполне проблемным: это и немного скалолазания в самом начале пути, где необходимо сначала залезть на небольшую тропу по резкому склону, чтобы не бежать в обход, что было, впрочем, все равно запрещено да и малоэффективно, ведь тогда бы путь увеличился ещё на пару миль; это также и тяжёлая тропа для бега, так как голый камень едва-ли можно было назвать приятной поверхностью для такого рода занятий; не стоит забывать и про невыносимый поток ветра в этой части гор, сбивающий и без того негармоничный ритм дыхания. Во-вторых, на двух участках приходилось проскакивать через небольшую речушку по мокрым булыжникам, где вполне легко возможно покалечиться, лишь немного оступившись. Хотя Зендею — чудом — ещё не приходилось сталкиваться с этим. Сразу после этого следует лесная тропинка, если её вообще можно так назвать. Ведь даже намёка на какой-нибудь цивилизованный путь не было и в помине. Ему приходилось пробираться сквозь заросли самых разнообразных лесных деревьев и кустов, следуя лишь по едва заметным красным ленточкам. А далее — новая встреча с речкой, через которую требовалось также перепрыгивать по камешкам. Самой же нелюбимой частью этого испытания для мальчика являлась, как ни странно, самая её простая часть — простая пыльная дорога, протоптанная несколькими поколениями таких же несчастных детей, как Зендей. Ни единого дерева, ни единой возвышенности, ни даже злосчастной речки — пустыня, одним словом. Не нравилась ему она лишь потому, что была самой длинной, по сравнению с другими. Кроме того, в жаркую погоду (а ведь стояло только начало осени) на этой части пекло неимоверно. — Нет. Отец точно через это не проходил… Тогда бы он точно не боялся летней жары. А насколько я ещё могу помнить своего исчезнувшего папашу, он никогда не любил солнце. Хотя… Может быть, потому и не любил, что у него сложилось ужасное впечатление из-за этой тропы. Может быть, — думал Зендей, уже спотыкаясь о пустоту. Видно, долго он не протянет.

— Стой! — раздался грозный и хриплый голос, произведённый из уст пожилого мужчины в белой потрёпанной рубахе и кольчуге, с седыми волосами, заплетенными в маленькую косичку, на кончике которой красовался крошечный чёрный бантик. И, разумеется, имелась у него и длиннейшая седая борода. — С тебя хватит, мальчик. — Зендея невероятно сильно напрягало то, что порой его имя, кажется, забывал учитель. А ведь Эверард должен стать для Зендея кем-то вроде дедушки… — Покушаешь, а затем пойдём на канаты.

Только не канаты! Нет… Опять канаты… — мальчишка ненавидел часть тренировок, на которых его заставляли стоять на канатах, ведь обычно это сопровождалось постоянными криками, избиением деревянной палкой, непрерывными падениями и — вместе с тем — мозолями на стопах, потому что упражнения на канате приходилось делать на голую ступню.

II.

— Левую ногу держи ровно! Что ж за напасть такая… Почему ты не можешь поставить ее в достойное положение!? Тебя так легко сбить с ног, — сказал наставник, а затем это же и продемонстрировал, ударив его по ногам палкой. Мальчик свалился. Благо, под канатом была небольшая высота. Эверард также позаботился и о мягкой подстилке для падений, которые он сам же и организовывал для его учеников, которая представляла собой небольшой сноп сена. Точнее даже не сноп, а коврик из сена.

Извращенец… Грёбаный извращенец! Откуда мне знать, как нужно правильно ставить ногу! Каждый раз что-то неправильно! Извращенец… — Зендей не знал смысла того слова, которым он постоянно называл своего наставника. Как-то раз он услышал, что таким словом Вэйрад обозвал мужика, избивающего рыжего паренька. Зендей не задумывался, что может значить это обзывательство, но предположил, что оно будет как раз к месту в данной ситуации.

— Спину ровнее! Прыжок! Молодец! Вот сейчас было очень хорошо. — Такие лестные фразы редко вылетали из уст этого старика, но когда всё же это происходило, Зендей переливался всеми оттенками красного цвета, а также напрочь забывал о том, что ему нужно делать дальше. За три года пребывания в этом лагере вместе с дядюшкой Эверардом мальчику начало казаться, что, наверное, когда придёт час возвращения к нормальной жизни, то он уже не будет такой рухлядью, каким был раньше. И эта мысль тешила его, вдохновляла. Наверное, эта мысль — единственное, что придавало ему сил. — Опять… Какой ты бестолковый! Я же тебе ясно дал понять, что руки всегда надо держать в состоянии полной готовности к неожиданной схватке! Ноги-то куда убрал! Сейчас я тебе покажу! — очередной удар палкой. Удивительно, что палка была ещё деревянной. Ведь вполне возможно, чтобы Эверард применил бы и металлическую. — На сегодня хватит. Иди, отдохни.

— Спасибо огромное, дядя Эверард! — сказал на последнем издыхании Зендей, после чего поплелся к небольшому белому шатру. Эта тканевая лачуга служила домом для Зендея и Адияля, пока они жили здесь.

— Привет, братик! Как прошла твоя тренировка? — встретил его Адияль, игравшийся с деревянными солдатиками. Вообще, пока Зендей проходил убийственно тяжелые испытания, Адияль жил, прямо скажем, беззаботно. Эверард довольно ласково к нему относился, дарил разные игрушки, часто даже самодельные, всячески ухаживал за ним. Да что уж там говорить! Адияль хорошо ладил и с другими заложниками этого разведывательного лагеря. Например, Ольгерд из соседней палатки, старший разведчик общего назначения, часто играл с мальчиком. Но Зендею всего этого не доставалось. Ему приходилось проходить ужасный курс тренировок. Обычно, когда Зендей возвращается с занятий, он сразу теряет сознание и впадает в глубочайший сон. Этот раз исключением не был.

III.

Давай, тряпка! Ты сможешь! Ну же… Сейчас — или никогда!

— Дядя Эверард! Вы ведь знали моего папу… Как… — ребёнок замялся, покраснел, сам не поняв, почему.

— Да. Я обучал твоего отца. И что с того? Давай-ка, мальчик, не робей. Если ты думаешь, что я очень страшный и жестокий старик, который не сумеет даже выслушать сироту, то будешь прав лишь отчасти. Я хоть и, быть может, груб, жесток, но я бы никогда не обошёлся так с ребёнком. Да можешь даже не стараться. Я знаю, о чем ты спросишь. Не так трудно догадаться, что может выдать из своих детских незрелых уст мальчик, который потерял маму, а затем отец отправил его к незнакомому старику, который, по словам всё того же отца, его самого когда-то обучал, а учитывая тот факт, что старик этот оказался ещё и слегка чокнутым, то два и два сложится в голове даже у самого тупого дятла на этом свете. Даже тупее, наверное, придворного пса какого-нибудь затхлого барона из самой северной страны на свете.

— Вы, кажется, не собираетесь говорить, — выдал на изумление самому себе малец. Наставник резко прервал своё бессмысленное, как показалось Зендею, толкование.

— Молодец. Ты всё-таки умнее, чем мне казалось. Возможно, я в тебе не ошибся, взяв на обучение. Да. Ближе к сути. Ты бы хотел узнать больше об отце? Ну что ж… Твой отец — мой лучший ученик. Он перенял от меня всё, что я мог ему дать в свои лучшие годы. Он превзошёл меня уже очень давно. Вэйрад — настоящий гений. Скорее всего, ты не знаешь этого слова. — Глаза мальчика будто что-то вопрошали. — Гений — это тот, кому без особых усилий удаётся достичь таких результатов, до которых не могут приблизиться многие из тех, кто изнывает от усталости, но не сдается, пока не дойдут до желаемой цели. Хотя в моей трактовке этот термин звучит иначе. Даже не задумывайся над значением слова «термин». Это пока неважно. Для меня гений — это тот, кто способен на то, на что не способны многие. Талант — это духовная привязанность к чему-то, предрасположенность. И многие не способны раскрыть этот потенциал, этот талант — и просто сдаются. При этом они говорят: «Это мне не нужно», «Это слишком сложно» и так далее. А другие, вроде твоего отца, сжимают волю в кулак. И идут, не видя преград, вперёд — к своей мечте. Вэйраду тоже было нелегко. Он тратил много времени на обучение. Даже, возможно, больше, чем ты.

— Я смогу стать таким же, как и он был когда-то?

— Раньше я думал, что ты сможешь стать таким же. Но сейчас я увидел, что ты совершенно другой. Ты другой по своей природе. Надеюсь, что эта сущность тебя не погубит.

Эти слова врезались в память мальчика. Эти слова, произнесенные человеком, знающим гораздо более него, повидавшего больше кого бы то ни было из тех, кого знал. Эти слова ему стоит запомнить. Ему так казалось.

IV.

Так же прошли и ещё два года. Те редкие визиты отца становились всё реже, а занятия — всё интереснее.

К тренировкам добавилась ещё и езда верхом, которая утомляла ничуть не меньше других дисциплин. Время от времени Зендей всё же получал возможность отдохнуть от постоянных занятий. Адиялю было уже практически семь лет. Дядя Эверард грозился, что как только ему стукнет эта дата, он непременно начнёт измываться и над ним. Однако не было похоже, что это как-то вообще пугало мальчика. Напротив! Он, несмотря на мучения брата, которые, безусловно, лично лицезрел на протяжении всего этого времени, во всю рвался начать тренировки и учение.

Однажды Зендею было позволено не заниматься: Эверард был отправлен на спецзадание от Высшего Гвардейского Состава. Соответственно, за парнем было некому присмотреть. Он остался в лагере вместе с младшим. И в этот день они наконец смогли найти общий язык, точнее — не общий, а хоть какой-то, ведь до этого дня им не удавалось по-настоящему поговорить. Выяснилось, что Адияль уже был не таким уж ребёнком. Его интеллект явно развивался, на что, конечно, влияло в какой-то степени и то, что он самостоятельно время от времени почитывал разные писания, нередко оставляемые братом в те моменты, когда он отличался на перерывы. Да так развился интеллект этого ребёнка, что некоторые его мысли были звучали столь мудро и грамотно, что, казалось, он стал умнее самого Зендея, что, разумеется, несколько покоробило его в то мгновение, когда он об этом задумался. Например, как-то разговор зашёл про то, чем же таким промышляют ребята из этого лагеря. Ясное дело, Зендей не признавал никого из них: в особенности причина крылась в дяде Эверарде, ибо тот в любой удобный момент приступал к восхвалению успехов своих учеников во всём, в чём только было возможно, умышленно в сравнении с неважными достижениями самого Зендея. На некоторые претензии Зендея по типу: «они ничем особенно ценным-то и не занимаются!» — Адияль в ответ объяснял так: «Ты не прав, брат. Они занимаются делами государственной важности в области разведывательного информирования, собирая данные по стратегическим позициями врага». Зендей, конечно, предполагал нечто подобное, но такую формулировку точно бы не смог составить в своей голове, и без того забитой историей, философией, политикой, стратегическими учениями и теорией по боевым искусствам и фехтованию. И это только в семь лет… Неужели я так глуп… — возникло в тот же момент в голове Зендея.

Но, в остальном, они неплохо ладили. Часто вместе проводили время за игрой. Как-то раз Адияль решил получше познакомить брата со здешними ребятами, которыми он уже с давних пор вступил в тёмное общение. Ольгерд и Джеймс ему в целом понравились, а вот Дэрек — не совсем. Вообще, их знакомство началось с того, что они начали играть с Адиялем в какую-то странную игру, показавшуюся Зендею довольно сложной и непонятной. Они разложили большую карту на стол, а затем подбросили четыре кости (так они назвали кубовидные предметы; притом, каждый подбросил по одной). По итогу броска Адияль и Джеймс, темноволосый парнишка колоссального роста и мышечного телосложения, были вполне довольны. А вот Ольгерд и Дэрек оказались несколько подавлены. После этого они высыпали из мешочка несколько картонных фигурок и картинок и поставили их на карту, определённым образом скрепляя их. Каждый из них в конечном виде сложился во что-то вроде замков. Зендей понял, что это эдакое обозначение государств в этой игре. Кроме того, каждый из них стоял по краям этой большой карты. Потом каждый из них взял по одному мешочку (Зендей заметил, что на каждом мешочке нарисован какой-то символ, соответствующий гербу государства того, кто его берёт) и раскидал новые фишки, но уже из дерева, по разным позициями карты. Например, Адияль, за которым и наблюдал в большей степени Зендей, имел больше всех фишек. Серые фишки он поставил около гор — а по карте было видно, что это, вероятно, именно горы, — золотые фишки там же, но их было немного меньше, коричневые фишки — на зелёных полях, а зелёные — возле голубеньких мест. Примерно так же поступили и остальные. После этого заговорил Ольгерд (он был одновременно и неким ведущим в этой игре): «Теперь, каждый должен посчитать количество ресурсов на первый ход». Зендей в этом месте не понял ничего, но решил промолчать, дабы не показаться глупым, хоть сам для себя уже это уяснил. Прошло несколько минут молчания. Зендей опять не понял, в чем причина столь долгого подсчёта чего-то там, что Ольгерд назвал «ресурсами», но, наконец, это прекратилось фразой Дэрека: «У меня четыреста девяносто пять монет». Зендей, видимо, понял, почему так долго они считают: видно, числа там немаленькие. Далее закончил сам Ольгерд: «пятьсот пять монет». За ним сразу подхватил Джеймс: «Пятьсот двадцать пять». Ещё через минуту сказал и Адияль: «Пятьсот двадцать пять». Зендей ошалел, мягко говоря, от того, какую цифру насчитал в уме его младший брат. И его самооценка упала ещё ниже. Он уже стал жалеть о том, что не пошёл на тренировку. На этом моменте Зендей окончательно осознал себя тупым человеком, который абсолютно ничего не понимает. Ребята предлагали ему сыграть и даже на первых порах пояснили ему лично, что каждое действие значит, однако Зендей был из того типа людей, которые не особенно любят компании мало знакомых людей, потому после первой же неудачной партии со своим участием удалился.

V.

Хроники Рыцаря.

Глава 1.

Привет, кто бы ты ни был. Это история будущего воина. Запомни моё имя, ибо в будущем все будут говорить обо мне. Я — Зендей Леонель. Мне особо пока не о чем рассказать. Буду просто излагать свои будни. Пока я торчу в этом непонятном месте, которое называют разведлагерем.

День 1. Сегодняшний день прошёл в целом не так плохо. Сегодня не было этого тупого дряхлого старика Эверарда. Я проводил все время с младшим братиком и его друзьями. Понятия я не имею, как этот ребёнок мог наладить отношения со взрослыми ребятами, но это и не важно. Адияль — так зовут этого сорванца, — Дэрек, мутный тип с тёмно-пепельными волосами, хилым телосложением, Джеймс, паренёк явно не из слабаков, Ольгерд, кудрявый блондин — по видимому, главный в их компании — играли в так называемую игру "Державы". Смысла я этой игры не понял, но и не нужно мне это, если честно. Зачем солдату заучивать такую бредятину? Вот сейчас я сижу и пишу в эту пустую книжку, подаренную мне дядей Эверардом, всякое…

День 2. Сегодня было так же уныло, как и обычно. Завтра возвращается Эверард, а значит, мне вновь придётся проходить глупые испытания. Эту дурацкую "тропу мучений и издевательства", эти невыносимые тренировки на канате с мечом, эту бессмысленную езду на коне (хотя, кажется, мне это даже нравится, но не когда меня заставляют это делать каждый день по много-много кругов!); как же я мог забыть про новую дисциплину, которую решил добавить милейший дядюшка Эверард! Ныне мне ещё и придётся читать книги и учиться правописанию! Это же прямо-таки ересь какая-то! Зачем мне, воину, нужна эта вся учёба?

Эх, ладно о грустном. Сегодня мы с Адиялем и его компанией поиграли в более забавную игру. Прятки! Вот она мне понравилась больше. Я хотя бы многое в ней понимаю…

День 3. Вот и вернулся этот старик. Я сегодня намучился достаточно. Сначала была беготня по "тропе", а затем — канаты! (вы даже не представляете, как это меня бесит!) Ладно бы это был конец! Но нет… Дядюшка Эверард решил, что слишком мало погонял меня. Вот и соизволил продолжить моё "обучение грамоте". Это сущий ад! Я прочитал миллионы страниц этой вонючей Игны Мерлин! Хоть бы сгорела она заживо… Но было ещё что-то и хорошее. Дядя Эверард пообещал, что скоро нас навестит папа! Это невероятно! Я настолько счастлив, что ты, кто это читает, наверное, никогда не представишь какого это — встретить отца после стольких месяцев разлуки! Да, он писал нам письма, но меня это мало радовало. Скорее, даже, может, печалило. Почему так долго… Почему только сейчас? Почему после смерти мамы… Почему эта проклятая война забрала у меня папу? Почему я остался совершенно один… Почему брат сейчас спит и не думает о том, о чем я думаю… Почему тётя Фалько не рассказала ему? Почему и она, в конце концов, не навещает…

Зачем я это пишу? Кому интересно будет узнать обо мне? Никому не известном мальчике, которого бросили все. Которого никто непоймёт…

День 18. И это снова я. У меня не было даже сил заполнять эту ерунду… Отец до сих пор не приехал… Я не знаю, когда… Но Эверард обещал, что в ближайшее время… Уже седьмой день так говорит. Видимо, папа забыл про нас… Адиялю скоро исполнится семь лет. И он все меньше времени говорит со мной. Вообще, это не удивительно, ведь я всегда на тренировках, а он к моему приходу и уходу спит. Я чувствую себя слишком одиноко. Настолько, что я даже начал говорить с бумагой… Но я обязательно справлюсь! Обязан! Ведь я буду великим воином. Моя мечта сбудется!

VI.

— Учитель, я могу спросить? — сказал Зендей, пробежав очередной круг.

— Спрашивай. Только сначала осиль дистанцию, — холодно ответил наставник, надменно смотря на мальчика.

Зендей уже не был тем ребёнком, который еле пробирается по тропе. Он был очень быстр. И хотя он уже осилил большую часть испытания, он практически не устал, но по его закалённому и сильному телу текли струйки влажного и тёплого пота.

Зендей без проблем пробежал этот круг и остановился.

— Когда приедет мой отец?

— В скором времени.

— Я это уже слышал! Две недели назад! — взвизгнул Зендей.

— Терпение. Терпение, мой мальчик. Вспомни, чему тебя учил Ильдеяр Фоккатий. Смирение — ценнее груза в сто мешков золота, ибо смирение…

— Ибо смирение сможет помочь не надломить почём зря спину и не сгинуть во тьме попросту… Да-да… Я уже наелся досыта вашим терпением! Что мне ваше терпение? — зарычал Леонель. — Ваши философы жизни не знают! Какие они мудрецы, если всю жизнь только и сочиняли свои книжонки, не выходя на свет!

— Мудрость заключается не в подвигах на поле боя, а умении их предотвращать! Если ты не поймёшь эту истину, то не достоин держать меч. Довольно. Это нытье ничего не изменит. Не будь таким, — всё также гордо и высокомерно ответил Эверард.

— Вы всегда так говорите! Всегда учите жизни и не говорите правды! А правда ведь в том, что отец просто забыл про меня и брата! Почему вы не можете это признать и сказать честно мне в лицо?! Почему лжёте.

— Потому что я не лжец, отец о вас не забыл. А ещё раз услышу такие слова из твоих уст — побью. Ты понятия не имеешь, о чем говоришь. Идём, у нас занятие литературы. Не будем терять времени.

— Что, снова Ильдеяр Фоккатий? Снова буду читать про необходимость чистого мышления? Зачем мне это? Зачем мне читать всю эту ерунду! Хоть раз поясните! Хотя бы разок!

— Затем, чтобы в будущем такие, как ты, мечтающие стать великими воинами и стратегами, не развязывали пустых войн. Знаешь, сколько гибнет людей на войнах, где во главе угла стоят деньги или власть? Наша задача — быть лучше безумцев с коронами.

— А что плохого-то в войне? Вижу, она ещё никому ничего плохого не сделала. Раз уж отец до сих пор не может вернуться. Раз уж ему так понравилось… Да и вообще! Если бы война была такой ужасной вещью, то её бы давно прекратили! Короли явно не глупее вас!

С лица наставника наконец спала эта каменная непоколебимая гримаса. Его лицо выказывало ужас, презрение, негодование.

— Да какое ты, сосунок, имеешь право говорить такие вещи?! Ты, жалкое подобие воина! Раз кидаешься такими словами — ты туп и беспечен. Твоё сердце — не лёд, каким должно быть.

— Да? А где же ваши хваленые аргументы? Вы же так гордитесь тем, что вы всегда подкрепляете слова действиями? Или вам нечего продемонстрировать?

— Идём за мной, — вновь холодно произнёс наставник. — Я тебе покажу аргументы.

Шли они долго. По пустынным полям, тропинкам. Вокруг одни лишь горы, бескрайние равнины, пустые и бездушные деревья, кусты. Стрекот жуков и бабочек. Медленный темп ходьбы утомлял Зендея.

Что этот глупый старец может мне показать? Как он сможет изменить моё мнение, бесцельно бродя по пустошам? Лучше бы письмо отцу написал, какой он дурак, что бросил своих детей…

Через какое-то время они дошли до подножия небольшого холма, на котором величественно возвышался огромный зелёный дуб.

— Поднимаемся, — грубо буркнул старый учитель.

Склон был не сильно крутым, однако обросшим высокорослыми травами и сорняками, крапивой. Подъем был неприятный. Зендей еле полз ввысь, то и дело ища ногою место, куда можно опереться. Эверард хоть и был стар и на вид хрупок, но он легко преодолел этот подъем. Намного быстрее, чем Зендей. И даже не запыхался, в отличие от мальчика. Поднявшись, он заметил одинокую, заросшую могилу. На ней была выточена надпись «Джон Медбер. Любимый и преданный брат».

— Что это? — спросил Зендей с такими наивными детскими глазами, но глубоким, проникновенным взглядом. Взглядом того, кто уже прошёл через это, того, кто понимает.

— Это могила простого солдата. Моего младшего брата. Он погиб. Он доблестно сражался на фронте во времена прошлой войны с Севером. В 1044 году. Я не смог его защитить. Я потерял всё, что у меня было. Мой отец был полководцем и входил в Высший Гвардейский Состав. Он был одним из тех, кто яростно выступал за начало войны. За то, чтобы наши войска вступили на земли северян без объявления военных действий. Из-за своей алчности и нежелания приходить к компромиссу мой отец вместе с некоторыми другими полководцами напали на мирные земли Севера. Без предупреждения. Мой отец стал тем, благодаря кому погиб мой брат, благодаря кому погибли тысячи невинных воинов обеих стран, — старик аккуратно присел, посмотрел влажными дрожащими глазами на могилу. Стал дрожащими руками выдергивать один из другим сорняки и травы, высосшие вокруг. Зендей никогда ранее не видел наставника в таком виде. Он был удивлён, но всё прекрасно понимал, сел подле могилы и помог вырывать сорняки. Зендей вспомнил, как видел в помутненном зернистом взгляде кровь мамы, видел, как она умирает, а он — не в состоянии ничего сделать. Даже пошевелиться. Скованный болью и ужасом в полусознательном состоянии.

Зендей заревел.

— Простите, пожалуйста, учитель… Я… я… так глуп…

— Ничего. Поплачь, тебе станет легче, — сказал уже совершенно иным тоном Эверард. Таким нежным, добрым, заботливым. И положил ему на плечо свою старую мозолистую сильную руку.

— Я ничего не мог сделать тогда… Я не смог помочь маме… Моей мамочке… Она спасла меня, а я её не мог… Она всегда меня поддерживала, всегда ласкала, любила… А я был так слаб! Я подвёл её! — всё сильнее и сильнее плакал мальчик. Визг его отчаяния раздался по всей округе.

— Тише, тише… — тихим и ласковым голосом успокаивал Эверард. — Я уверен, тебе не стоит брать на себя всю ответственность. Знаешь, и никогда нельзя сожалеть об ушедших. Ведь я сам не смог. Я всегда винил и буду винить себя в том, что не защитил брата. Но ты, мой мальчик, не допускай моих ошибок, стремись к тому, что своей жертвой будешь спасать других. Никогда не сожалей и не смей принуждать себя к сожалению. У тебя есть тот, кто важнее всего на свете. И он ещё жив. Не допусти новых страданий и сожалений. Твой брат этого не заслужил. Держись за него… до последнего.

Зендей уже не забудет эти слова. До самого момента смерти он будет нести это бремя на себе. И он умрёт ради своего брата. Ведь, кроме Адияля, ничего ценнее для него нет. И в последний миг, когда его сердце будет каменеть, а тело холодеть, он лишь напомнит ему о словах этого старика. Слова того, кто помог Зендею обрести новый смысл жизни. Понимание того, что для него есть самая важная цель в этом мире. И такую же цель он хочет передать напоследок младшему брату.

VII.

День 24. Сегодня приедет мой отец. Он уже выслал нам письмо. Как раз к семилетию Адияля, видно. Даже не знаю, радоваться ли мне, злиться ли…

— Здравствуй, дядя Эверард, — приветствовался мужчина с густой щетиной, множественными порезами на руке и лице.

— Здравствуй, мальчик мой, который стал мужчиной. Иди скорей к сыновьям. Иначе точно сожрут меня здесь же! Измучили… где отец, когда отец…

— Папа! — завизжал Зендей, неожиданно увидев Вэйрада.

— Зен… Сынок… Я виноват…

— Папа…

Оба разревелись в сильных объятиях.

— Почему ты так долго не приезжал!?

— Прости… Я… Мне жаль, сын…

На крики брата выбежал и Адияль. Он стоял в исступлении: разумеется, он был рад визиту отца, однако с каждым разом ему всё труднее и труднее давалось сознавать, что он его отец. Длительные перерывы в общении делали своё дело.

— Адияль… Ты так вырос уже… Наверное, догнать брата собрался! — робко и протяжно вымолвил Вэйрад, пытаясь обнять холодно стоящего ребёнка с пепельными волосами. — Чего не бежишь ко мне? Кто обидел?

— Отец… Отчего ты забыл про меня? — ледяным тоном вымолвил Адияль.

Они обнялись все втроём. Все вместе.

— Прошу, простите меня… мои сыны, мои дети… Я люблю вас крепче всего на свете! Прошу, простите заблудшего отца…

— Воссоединение родных всегда трогательно. Не так ли, господин Эверард Медбер? — хрипло произнёс незнакомый голос. Эверард отпрял, вынул меч.

— Ты ещё кто такой?

— Спокойно! Я с Вэйрадом приехал. Я его товарищ — Фирдес Отсенберд. Уберите, пожалуйста, лезвие. Иначе я сочту это за вызов, а отказать не смогу, ибо это ж сам Эверард Медбер, но явно безнадёжно проиграю, ибо это ж сам Эверард Медбер, — затрепетало знакомое лицо с лысиной.

— Вэйрад! Про то, что шута какого-то притащишь, ты когда собирался мне сказать? Я ему чуть кишки не вырезал!

Но Вэйрад его не слышал. Он был искренне рад воссоединению семьи и в то же время сильно опечален тем, что вынужденно бросил сыновей. Ведь у него ничего не осталось, кроме этих детей. И в будущем он, не колеблясь, отдаст жизнь за них. В надежде на то, что они будут жить и прервут цикл бесконечных страданий.

VIII.

— Ваше Величество! — начал Норберт Изельгаам. — Ваш брат перешёл все границы! Он требует немедленного отступления войск и прекращения войны! Он нагло предстал перед Высшим Гвардейским Составом с таким милым заявлением! Я терпеть его выходок не собираюсь. Он шантажирует нас тем, что скажет, кто истинный наследник престола! Черт бы его побрал…

— Спокойно. У него нет никаких доказательств, никто ему не поверит. Это лишь блеф, — спокойно ответил Зельман, перебирая стопку бумаг. — К тому же, верить в это… Впрочем, опустим.

— Ваше Высочество, извините за прямоту, но мы не знаем наверняка, есть ли у него доказательства, или их нет. Вы, как и я, знаете, что в 1091 многие архивные документы исчезли. И я могу поспорить, что Вэйрад знает, где они. Я тебе говорил: их пропажа явно связана с ним! Я лично тогда бился с бестией, которая своровала что-то из архивов…

— Это лишь твоё предположение. Не более того. А сейчас оставь меня. Ты даже не представляешь, сколько у меня работы. Переговоры с Тзильетом пришли в тупик. Боюсь, конфликта не избежать, а учитывая войну с Игъваром, нам лучше потянуть время. Так что мне нужны в данную минуту лишь покой да тишина.

— Отдайте приказ на его убийство. Я лично всё сделаю, если понадобится.

Взгляд Златогривого наполнился гневом.

— Только посмей тронуть его! Я тебя под трибунал отправлю! Агаты было достаточно! — его голос сделался чересчур грозным и строгим. Казалось, он сейчас взорвётся. — Вон из моего кабинета!

Изельгаам спешно покинул короля.

Зельман выкинул перо и откинулся на спинку кресла в красной бархатной оправе. Задумался.

— Тебя избить мало! Ты смеешь ещё мне кидаться такими заявлениями? Ты, сукин сын, наследник престола! Моего престола! Я не потерплю надменностей. Стража! Взять этого сорванца! И избить к чертям! — рычал Эстороссо.

— Ваше Величество, стойте! Это же ваш сын! — крикнул Зельман, прикрыв собой Вэйрада, которого собирались избить за очередное несогласие с отцом.

— Тебя никто не спрашивал, сын шлюхи! Ты здесь по моей доброй воле! Ты ещё смеешь что-либо говорить в мой адрес?

— Вы не правы! Вэйрад не заслужил этого!

— Что ты пропищал, сучий потрох?! Сгинь с пути, пока не поздно.

Зельман остался на месте.

— Уйди, мать твою! Он же тебя прибьет! — крикнул Вэйрад, которого уже схватили стражники. — Уйди!

— Нет. Перед животными отступать низко…

— Ах ты ж, неблагодарный скот! Проси прощения! Живо!

— Отпустите Вэйрада.

— Стража, отпустить моего сына. Схватите вместо него это жалкое отребье!

— Стой! Отец, что ты собираешься сделать?! — голос Вэйрада был слишком незначительным. Эстороссо его даже не услышал, слюни скопились у уголков рта короля и стекали вниз. Глаза выпучились.

— Отрезать ему… член! Этой суке член всё равно не нужен. Ха-ха-ха, — произнеся это, он залился злобным смехом.

Вэйрад смотрел на это. У него дрожали губы. Он был в ужасе. Он боялся что-то сказать или сделать. Он увидел новый метод измывательств отца. Воочию лицезрел новый уровень безумной жестокости отца. Ошметок полового органа Зельмана полетел в сторону Эстороссо. Его довольный взгляд уничтожил Вэйрада. Зельман был в отключке. Он ещё долго не сможет прийти в себя. Благо, медики быстро среагировали.

— Ваше Величество, вызывали? — спросил вошедший гонец.

— Да. Отправь это письмо в Тзильет. Князю Рогуду. Голубем. И это письмо тоже отправь голубем. Но в разведывательный лагерь Эверарда Медбера.

— Слушаюсь, Ваше Превосходительство.

IX.

— Уверен, что не хочешь остаться? У твоего сына есть талант. Есть потенциал. Если ты его покинешь вновь… думаю, он навсегда разочаруется в тебе. У всякой психики есть предел износа. Твоё возвращение его слегка передвинуло, однако очередной уезд…

— Учитель, я благодарен вам за всё, но я не могу более оставаться здесь. Не могу вас обременять своими сыновьями. Тем более, они не видели меня и так уже несколько лет… Им пришлось справиться со смертью мамы без меня… — еле пробормотал Вэйрад, выпивая кружку пива. — Я заберу их с собой. Вы правы. Невозможно их мучить дальше.

Было тепло. И не только потому, что сидели они возле тихо потрескивающего костра на поваленном бревне в тёплую летнюю погоду.

— Ты же знаешь, что безопаснее этого места нет. А сейчас идёт война. Это опасно для них. Для твоих детей. Если ты хотел уехать на Север, ближе к Сноудэрхелю, то категорически не советую. Я недавно вернулся со спецзадания у границ Тзильета. Видно, мы готовимся к конфликту. Похоже, Зельман что-то задумал. Или собирается задумать. Я настаиваю на том, чтобы ты оставил мальчиков со мной. И сам побыл здесь.

— Я не пойду на это. Служба — превыше всего. Вы сами так говорили, помните?

— Служба превыше всего только тогда, когда у тебя на плечах нет детей, Вэйрад.

— Я не могу. Служба обязывает. Не могу я бросить всё и уйти! Родина нуждается в помощи!

— Господа, я принёс ещё бочонок! — присоединился Отсенберд, покачиваясь от повышенного содержания алкоголя. — О чём беседуете?

— Нашёл всё-таки! Фирдес, я тебе говорил, что если будешь так много и не аккуратно пить, то не долго тебе до больничной койки!

— Сегодня можно, — беззаботно ответил генерал.

— И всё же нам необходимо решить, что делать с мальчишками, — угрюмо продолжил Эверард, пристально вглядываясь своими угольными глазами в душу Вэйрада.

— Товарищи, что ж тут решать? Решать нечего. Мы с Вэйрадом забираем их и везём в столицу. Там мы немного отсидимся, а затем отправимся на фронт, оставив ребят у Зельмана, как выяснилось, они братья…

— Помолчи! Я тебе уже несколько раз говорил, что это государственная тайна. Распространение этой информации может очень дурно сказаться не только на общем внутриполитическом настроении, но и на мне лично! На моей семье!

— Какого чёрта! Вэйрад! Почему ты всем подряд треплешься об этом?! Вроде уже сознательный мужчина, а ведёшь себя как дурной ребёнок, желающий привлечь к себе внимание! И неужели вы полагаете, что оставить детей с королём — более благоприятная перспектива? — Старик томно вздохнул, покачал головой и продолжил, но с более тихим и спокойным тактом: — Зельман… Этот мальчик едва пережил гнёт своего отца… Ему пришлось узнать в малом возрасте о жестокости убогих монархов… Эстороссо Мудрейший едва ли ладил со своей головой. Он был безумен, алчен, глуп, упрям, никогда не видел иных позиций, кроме той, что оседала в его голове. Его политика была продиктована его подручными псами, которым всегда приходилось смягчать все углы. Вы натерпелись достаточно. Боюсь, даже слишком… — Старик отвёл глаза на ночное звёздное небо. Отсенберд и Леонель, не отрываясь, следили за каждым движением его губ. — Видишь ли, Вэйрад, он стал другим. Я видел его взгляд, когда последний раз встречался с ним. Он был холоден и расчётлив. Он уже не тот мальчик. Он стал тем, кого ты презирал. Он стал истинным королем. Таким, который пойдёт на всё ради своей цели. Я не хочу, чтобы твои дети были рядом с ним. Не хочу, чтобы они впитывали в себя все гнилые качества правителя. Не хочу, чтобы они жили так, как жили вы!

— Дядя Эверард… — На мгновение Вэйрад замялся, задумался, его глаза наполнились струйками солёных рек. — Хорошо… Я верю, что мои сыновья здесь в надёжных руках, но сам я… Боже… Слишком тяжёлое решение и слишком большая ответственность…

— Я что-то вообще не вник в суть повествования… — Отсенберд в привычной ему манере почесал затылок, покрутил пальцем в правом ухе и состроил задумчивую рожу. — Что происходило с вами в детстве? Я думал, что жизнь в королевской семье — сказка. Но после ваших речей, почтенный Эверард Медбер, я, кажется, уже не уверен…

— Эх, Фирдес, моё детство — это сплошной ад и ужас… Единственный лучик света и надежды, который словно божий дар сошёл на меня в самый мрачный момент, — это Агата… — Вэйрад наконец дал ход скупой слезе, которую так натужно пытался сдержать. — А я не смог его уберечь… Всё из-за этой бессмысленной войны… Почему я не был тогда рядом… Чёрт! Нет! Я не брошу Родину в час нужды… Я нужен ей.

— Мальчик мой, не стоит себя винить… Судьба жестока и непредсказуема. Она отнимет у тебя то, что сама же и даровала, как самый ценный подарок, лишь нагло и надменно ухмыльнувшись твоему отчаянному взгляду… К сожалению, жизнь так устроена. Скорбь мало может изменить. — Эверард, положив руку на плечо Вэйрада, говорил это так нежно, так мягко, что его хриплый грубый старческий голос словно растворялся в этой милой заботе. Заботе отца о сыне. — Но, право… Уверен ли, что дети не так же ценны? Что ими можно пренебречь? Подумай, Вэйрад… Подумай.

— Дружище, не время так горевать! Не вздумай, слышишь! Тебе нужно воспитать твоих детей! Это то единственное малое, что ты сейчас можешь для неё сделать! Бери кружку! Почтим память ушедших, — продолжил Отсенберд пьяным голосом, держа в руках кружку хмельного. — Ну-с, я начну… — Фирдес откашлялся и начал: — Я никогда не знал Агату Леонель… Но, видя своего товарища Вэйрада, я могу с уверенностью сказать: женщина она была шикарной! И я это говорю не просто так! Да, я пьян… Может быть, я и несу сейчас какую-то ересь, но! Я всегда был уверен в том, что за каждым сильным мужиком стоит ещё более сильная женщина! А Вэйрад, извините меня, и физически, и головою не слабак! Это уж точно. Что ж, Агата Леонель, я искренне надеюсь, что ваше пребывание по ту сторону… Чёрт с ним… Голова уже не соображает… В общем, за вас! Земля вам пухом! — наконец кончил Фирдес и залпом опустошил кружку.

— Да… Признаться, господин генерал, я подозревал, что вы человек, возможно, не далёкий, но чтобы настолько всё плохо… — заворчал Эверард. По его монотонному стилю речи сложно было определить ирония это, или нет. Однако Отсенберд не воспринял это всерьёз. Может, оно и к лучшему.

Некоторое время ещё все молчали, смотря на костёр. Вдали слышались совы и филины. Но спустя время Медбер вновь возобновил беседу:

— Хоть расскажите, как на фронте? Как оборону держим?

— На фронте крайне мрачно. Наши не успевают трупы вывозить. Все поля протоптаны кавалерией. Всюду стоит запах запекшейся крови. Обломки луков, стрелы, оторванные конечности, поломанные орудия, осколки лезвий мечей, брошенные щиты, горящие хоругви, знамена. Сражаться, видя всё это, невыносимо тяжело. Но мы достойно держимся. Думаю, вы были бы довольны. Последний раз откинули их ещё на милю, — ответил Леонель.

— Ужасная вещь — война… Столько добрых ребят забрала.

— За падших! — крикнул Вэйрад и снёс кружку пива.

— За падших, — поддержал Эверард.

Неожиданно Отсенберд свалился с бревна, на котором они сидели. И захрапел.

— Подумай о детях, Вэйрад. Прежде всего — о них. Прими собственное решение. Каким бы оно ни было, уверен: ты сделаешь то, что должно, — под конец беседы сказал Медбер и ушёл спать.

Вэйрад остался наедине со своими мыслями.

X.

Послание для офицера армии Невервилля Вэйрада Леонеля,

[инкогнито]

Брат, я знаю, что тебе сейчас нелегко. Я знаю о трагической гибели Агаты. Но твоё заявление в Высший Гвардейский Состав — это необдуманный поступок. Скорее всего, в пылу ярости ты искал виновных в этом несчастье. Однако твои мысли были рассмотрены, как возможная угроза верности державе. Вэйрад, не стоит. Я буду пытаться защитить тебя, но если ты продолжишь обращаться в высшие органы, то я вскоре уже не смогу покровительствовать твоей персоне. И да, я глубоко соболезную твоей утрате. Надеюсь, ты в порядке. Счастья тебе и твоим детям, Вэйрад.

Зельман Златогривый, король Невервилля, государства северного.

Ещё все спали. Бодрствовал лишь Вэйрад, читающий письмо с королевскими инициалами, отправленное инкогнито. Он смял этот лист и сжёг его в костре.

XI.

— Ваше Превосходительство, для вас срочное послание из Невервилля! От короля Зельмана Златогривого!

— Прошу, извольте отдать его мне, посланник, — ответил плотным голосом седовласый мужчина лет пятидесяти с карими глазами и серебряной короной на голове, украшенной сапфирами. На нём был кожаный чёрный королевский пиджак с узорами бронзового цвета. Одна рука его лежала на подлокотнике трона, а другая опиралась на трость из дорогого чёрного дерева, украшенную тончайшими вырезными фигурами.

Для почтенного князя дружественного государства Тзильет,

Ваше Благородное Высочество, я, Зельман Златогривый, король Невервилля, от лица своего государства смею просить вас о политической встрече. Я буду крайне благодарен, если вы сочтете мою просьбу приемлемой.

С наилучшими пожеланиями, Зельман Златогривый, король Невервилля, государства северного.

— Что ж. Интересно. Передай это сообщение моему литератору. Он должен написать одобрительное послание.

XII.

К границам Игъвара приближался важный экипаж. В его ложах находился король Невервилля. С какой причиной он прибыл? Неизвестно. Пограничные солдаты южной державы уже готовы были применить силу в соответствии с международной статьёй об интервенции. Но в определённый момент явился он. Один из лордов Игъвара. Брат нынешнего короля. Он должен был решить судьбу этого экипажа. Как только выяснилось, что цель визита государя северной страны сугубо дипломатическая, был организован коридор прямиком до столицы Игъвара, где уже ожидал осведомлённый о визитёре лорд Дезевон.

Несмотря на в крайней мере неожиданный визит Зельмана Златогривого, король Игъвара принял его без растерянности. Однако диалог шёл не сказать что легко. Оба правителя уперлись в собственную точку зрения относительно вопроса, с которым прибыл Златогривый. Но тем не менее оставить его без всестороннего и подробнейшего рассмотрения со всеми ньюансами не представлялось возможным. Ведь он касался не только дальнейшего развития отношений между двумя сверхдержавами, но и судьбы целого континента и всех этносов, проживающих на нем.

— Кажется, мы говорим о совершенно разных вещах, Зельман, — произнёс игъварский переводчик сразу за своим королём. — Королевская позиция по поводу снабжения продовольствием остаётся неизменной до тех пор, пока Невервилль не будет оказывать политическое давление на регионы северного Игъвара. Это не инструмент давления. И никогда им не был.

— Уважаемый лорд Дезевон, как бы там ни было, вы разговариваете не с Эстороссо Мудрейшим, — ему тут же вторил, но уже на игъварском диалекте, невервилльский толмач. — Отныне Невервилль не готов идти на уступки Югу лишь только потому, что находится в пищевой зависимости от их продовольствия. Мы требуем отношений на равных. Как никак, Северная Держава тоже имеет свои аргументы на сей счёт. Не забывайте о том, что мы предоставляем Югу значительную долю металлов. Без них вы не в состоянии снабжать армию оружием и доспехами.

— Уточним, что Северный Альянс не в меньшей мере влияет на состояние армии Игъвара и его союзников. Кроме того, многие из княжеств по ту сторону обязаны многим моим предкам, которые внесли лепту в их развитие. Игъвар защитил дальний Север от угнетения со стороны Невервилля, — высказала свою позицию сторона Игъвара.

— Что фактически является нарушением священных правил. Вы вмешивались в конфликт чужого государства, итогом чего стала потеря немалых территорий со стороны Невервилля.

— Думаю, мы имели право на подобное действие, учитывая наростающую угрозу с вашей же стороны.

— Думаю, вы никогда и ни при каких обстоятельствах не имели право вмешиваться, но опустим момент прошлого. Во всяком случае теперь Северный Альянс — зона нашего влияния.

— Я не соглашусь. Видимо, вы давненько не навещали Тзильет.

— Что ж, закончим нелепое обсуждение. Требования Невервилля таковы: интеграция Севера в общую экономическую систему с фиксированными налогами для таможни и для ведения личного дела независимо от экономической и политической ситуации в странах, демилитаризация северных регионов Игъвара — взамен мы готовы на аналогичное действие по отношению к южным регионам Невервилля. Ну и разумеется, свободная граница между блоками.

Правитель Игъвара наморщился, подался чуть назад, закинув голову на спинку стула. В таком положении он пробыл недолго, а как вернулся, дал ответ:

— Игъварская Держава готова пойти лишь на пункт демилитаризации. И при основном условии: понижение ценовой политики в отношении металлов и угля.

— Вы что же, шутите? Вы вновь предлагаете пойти на уступки?

— Нет. Вы неверно истолковали мое предложение. Я иду на уступки вам. Дело в том, что многие десятилетия именно Невервилль представлял угрозу для нашего суверенитета. Наращивание военной мощи и постоянный шантаж с применением регулярной армии… Игъвар больше такого терпеть не будет.

— И потому вы вынудили моего предшественника пойти на колоссальное сокращение армии и множественные пакты о нейтральных территориальных статусах и односторонне выгодных для Игъвара цен на поставляемые из Невервилля ресурсы?

— Ваш отец был хорошим человеком и дурным правителем. Однако благодаря нему континент избежал крупного военного столкновения, которое привело бы к гибели сотен тысяч людей.

— Что ж, вы же решили, что подобный мир вас не устраивает? Вы желаете абсолютного господства?

— Мы желаем лишь безопасности для нас и наших союзников.

— Мы её вам гарантируем при выполнении наших условий.

— В противном случае?

— Вы знаете ответ.

— Тогда конфликт, я полагаю, принимает статус полноценной войны.

— Думаю, что вы ещё одумаетесь.

— Решение принято. Игъвар созывает через две недели Совет Альянса. Если к тому сроку Невервилль не отступит, ответ Юга будет жёстким.

— Ты знаешь, о чем я хочу сказать, Зел.

— Что ж, просвети меня.

— У тебя нет ресурсов закончить начатую войну. У тебя нет армии для дальносрочной перспективы конфликта. А ты хоть понимаешь, что Дезевон осведомлен о состоянии Невервилля после ухода Эстороссо Мудрейшего? И у тебя нет союзников. Ни при Короне, ни на карте. Ты практически обрекаешь народ голодать.

Зельман на секунду проявил на лице задумчивость, которая тут же сменилась непониманием, а затем строгостью.

— Лео, наша страна замедленным, но — тем не менее — весьма уверенно набирающим обороты темпом приближалась к потере суверенитета. Конфликтом я лишь остановил этот процесс. К тому же, я заранее понимал, что к этому всё придёт. Я не допущу поражения. Я готов к кровавому бою. И готов рвать на куски кожу любого, кто бросится на Невервилль с желанием оттяпать кусочек.

— Да, но вместе с этим ты уже довёл страну до грани. Грани, где один неверный шаг сулит неконтролируемое падение — причём, падение всех элементов государства. Риски слишком высоки. Зел, тебе нужно пойти на уступки. Пока есть время…

— Уступки? Как мой отец? Мы уже говорили об этом. Эстороссо Мудрейший шёл на уступки постоянно. Боялся конфликта, ведь у него не было ни уверенности в своей армии, ни в стабильности экономики. Конечно! Откуда взяться сильной армии и стабильной экономике, когда Корона просто-напросто забывает о своих прямых обязанностях и заботиться лишь о своём благополучии.

— Но это не отменяет того, что с уходом короля система разом не очистилась! Твои попытки привели к определённым результатам, но этого недостаточно, чтобы дать отпор первой стране на континенте!

— У меня есть козыри, Лео. Запасы, которые держал я в руках своих, выжидая момент.

— О чем ты говоришь?

— О целой кладези ресурсов и рабочих рук. Страны Севера. Северный Альянс. Думаю, что под определённым углом мы сможем выйти на вполне себе удовлетворительные условия в сложившейся-то ситуации. Кроме того, потенциал Невервилля не исчерпан. Нужно лишь направить имеющееся в нужное русло.

— Господи, Зел… Да это сумасшествие! Какую цель ты приследуешь? Дело же не в том, что ты жаждешь могущества… Или хочешь стать бессмертным, закрепив свое имя в истории… В чем суть?!

— Сама суть! — я бессмертен! Мои идеи, цели и взгляды — всё найдёт отклик если не сейчас, то через поколение, поколения. Страна Невервилль построена на феноменальной тяге человека к свободе. Свободе жить и принимать решения, за которые будет в ответе только он. Жить для себя и своими силами достигать целей, зная, что государство не препятствует. Невервилль — то, что должно быть полярной противоположностью устоям Юга. Так завещали отцы-основатели. Их кровью написаны эти заветы в священных летописях, которые их тупые и бессовестные последователи сожгли! Но их руки не могли дотянуться до самой правды, нельзя спрятать истину. Тот, кто ищет свет, найдёт и солнце. Я не отступлю. Мир, в котором правят балом цари и их ухожоры, не мир, а лишь его искаженное подобие. Я верну свет на земли этого континента. Пусть даже кровавым путем. Я готов на всё… Всё просто, Лео. Человек — вот самая высокая мера стоимости. И в то же время бесценная. Именно ею лишь возможно измерить, какой путь ты проделал в верном направлении. Но ею нельзя мерить силу. Потому Юг падёт. Я верю в это и сделаю всё, чтобы мои надежды были материализованы.

Тень III. Хроники Рыцаря

I.

«Война — это, безусловно, мрак и ужас. Нет ничего страшнее войны. Порой люди об этом забывают. Многие бессмысленные конфликты были развязаны жестокими и алчными правителями. Однако вовсе не все. Порой столкновение неизбежно. И оно, конечно, принесёт с собой множество пустых жертв. Неужели невозможно обойтись без этого? Увы, но история человечества всегда была такой. Люди — апогей природы, но одновременно и её самое ужасное создание. Мы всегда стремились лишь к власти. А жажда этой власти приводила к необходимости выяснения отношений. Будь то Игъвар, Невервилль, Тзильет, острова Баго, Восточный континент — неважно. Каждым правит лишь этот глупый животный инстинкт. Но в отличие от животных, мы, люди, используем инстинкты не ради выживания, а лишь для себя. Лишь инстинкт самоудовлетворения и гордости. Мы сами истребляем собственный же вид. Единственное существо на планете, которое убивает себе подобных. И это уже никогда не прекратится. В чем же суть тогда нашего существования? В чём суть данной задумки Всебожества? Видно, узнать нам уже не дано. Одно только и скажу: избегайте тех, кто не боится войн. Ведь войны — это страдания и боль», — отрывок из мыслей мудреца Скотта Бельди, проповедующего идеологию гуманизма.

II.

— Наконец-то мы смогли встретиться! Сам Зельман Златогривый соизволил наконец навестить нашу маленькую страну. После столь блестящего разгрома армии лорда Дезевона, — громко встретил прибывшую коалицию Невервилля князь Тзильета.

— Прошу меня простить, что не мог приехать раньше, Ивиль Рогуд. Война довольно много внимания требует, равно как и времени, сил, — вступился Златогривый. За его спиной шла свита из элитных рыцарей.

— Прошу, эскорт ни к чему в сопровождении нашей милой беседы.

— Мы не пойдём на это, Ваше Превосходительство. Мы не можем вас оставить, — тихо прошептал правителю Невервилля на ухо один из рыцарей.

— Неужели Зельман Златогривый, всадник на Золотом Льве, столь страшится встречи со мной без сопровождения грозного отряда? — ухмыляясь, провоцировал Ивиль.

— Ничего такого, лишь глупая формальность или традиция, как вам угодно. Я могу пойти один. Господа рыцари, останьтесь у порога дворца.

Эскорт удалился, оставшись за дверьми. А короля сопроводил лакей в чёрной робе до кабинета князя.

— Что ж. Я так понимаю разговор сейчас пойдёт не в нашу сторону, благородный Лев из Невервилля, — начал с долей иронии правитель Тзильета.

— Я бы не стал на вашем месте так начинать нашу беседу. Мы ведь хотим достичь взаимовыгодных соглашений…

— Взаимовыгодных отношений?! Да какое ты, сука невервилльская, имеешь право говорить так?! Мы, небольшое государство, которое всегда жило под гнетом и диктатурой твоего отца, а до него его отца, не намерены терпеть и дальше таких наглых выходок! Думаешь, у тебя достаточно чести явится сюда, чтобы вновь получить желаемое для достижения своих мерзких целей? Нет! Не в этот раз…

— Давайте соблюдать нейтралитет в межличностных отношениях, когда речь заходит о благе наших стран. Я — не мой отец. Я не хочу повторять его ошибки, не желаю продолжать держать такие же тяжёлые и напряжённые отношения с соседними государствами. Я пришёл с предложением.

— Да пошёл ты! Что ты можешь предложить нам? Свои глупые договоры, где выходит так, что мы вновь будем обязаны вам выплатить непосильную дань? Знаешь, Зельман, ты допустил ошибку, когда пришёл сюда. Тут вас ненавидят! Всю вашу гнилую династию! Мне ничего не мешает приказать перебить тебя и твоих подружек-рыцарей, а затем армией пойти по ослабленной территории Невервилля и захватить Сноудэрхелль.

— Не стоит разбрасываться такими словами. Мы ведь не хотим очередного конфликта?

— К черту твои конфликты! Мы хотим мести за долгие годы травли и угнетения!

— Мне жаль, что вы так говорите, — прервал князя Зельман с потемневшим лицом. Потемневшим от сожаления и невозможности переубедить собеседника. — Мне жаль, что вы считаете меня таким же, каким был мой отец. Ведь я его ненавидел и всегда буду ненавидеть. Я — не он. Мои предки вынуждали вас делать то, чего никогда бы не стали делать сами, но я не буду так поступать. Всё, чего я хочу сейчас, — это мира, — в этот раз правитель Тзильета не стал спорить. — Я верну вам те территории, которые у вас отняло моё государство. Я прикажу снять налоги на торговлю, форпосты у границ, томоженные пошлины прикажу снизить вдвое.

— Катись ты со своими обещаниями в ад! Нам ваши подачки не нужны! — яростно буркнул Рогуд и достал из пазухи кинжал. И моментально кинул его в сторону Златогривого. Но тот увернулся, вынул меч и выставил его в сторону оппонента.

— Лучше не стоит. Это весьма опрометчивое действие. Ты можешь развязать войну, — спокойным голосом процедил Зельман.

— Уже… Твои рыцари, должно быть, уже гниют где-то в овраге… Ты в полном говне!

— Ты, видимо, не понял. Я пришёл сюда не с кучкой солдатиков, а с армией. Я надеялся договориться, но ты этот шанс решил проигнорировать. Глупо. Я объявляю войну, — сказал король и достал из под плаща какую-то колбу, выкинул её, разбив окно. Прогремел хлопок и образовался дым. Зельман закрыл носовые пути, а князь — нет: он упал без сознания, надышавшись газом.

Очередная война начата. Невервилльские войска вторглись на территорию северного княжества Тзильет. Всего пара дней понадобилась армии с синими знаменами, чтобы вынудить противника капитулировать. Князь Ивиль Рогуд покончил жизнь самоубийством.

III.

Прошло несколько недель с возвращения Вэйрада в лагерь Эверарда Медбера. И наступил черед принятия решения.

— Прощайте, учитель. Я буду всегда помнить наши с вами тренировки, уроки. Никогда не забуду я и ваши мудрейшие слова. Спасибо вам за всё. Простите и за все неудобства, принесённые вам моей бестолковой головой. Прощайте, — чуть ли не со слезами на глазах прощался повзрослевший Зендей, прежде чем навсегда уже покинуть этот лагерь. Покинуть дядю Эверарда, с которым он провел уже почти восемь лет. Он отправлялся на обучение военному делу вместе с отцом. Решение Вэйрада было таково: он уедет вместе с Зендеем, старшим сыном, и постарается научить его всему, что знает, а Адияль, в силу его слишком малого возраста, вынужденно останется в лагере Эверарда.

— Прощай, мой мальчик. Я буду скучать по тебе слишком сильно, чтоб сдержать сейчас слезы… Ты молодец. Я верю, что у тебя всё получится… Ну, давайте уже! Уезжайте… Я уже не могу себе позволить так переживать… Я слишком стар. Ну же, езжайте! — скрипящим голосом провожал своего ученика старый Эверард.

— Прощай, братик! Скоро, надеюсь, свидимся. Будь осторожен! — продолжил Адияль, который тоже уже выглядел совершенно по-взрослому. Они втроём крепко вцепились друг в друга в тёплом семейном объятии.

И расстались. Зендей уехал далеко. Ему предстоял тяжелый курс тренировок и обучения. Но для него уже ничего не будет сложнее, чем учения в лагере дядюшки Эверарда.

Зендей быстро мчал на коне. Вскоре он притормозил у небольшой деревни, находящейся в двадцати милях от лагеря. Видимо, его ждала какая-то девочка лет пятнадцати с приятными волнистыми волосами каштанового цвета. Зендей резво спрыгнул с седла и ринулся в её сторону, сильно вцепившись в ее алые губы. Их поцелуй был самым искренним и тёплым, ведь это был поцелуй разлуки.

Они долго вкушали друг друга.

— Зен, я люблю тебя! И всегда буду любить… Как и в нашу первую встречу, как и во все последующие. Спасибо тебе за всё… — не сдержавшись, прослезилась девочка.

— Ари, прошу… Мне и так тяжело… Я тоже тебя люблю… Но, видно, нашим судьбам не суждено было соединиться навеки… Я бы мог тебя взять с собой, но ведь твоя семья уезжает…

— Я могу поехать с тобой! Мне никто не нужен, кроме тебя!

— Прости… Но ты должна оставаться с родными… Поверь, ближе них у тебя никого нет… — Он пустил слезу и отпустил её нежные тонкие руки. — Прощай, Ариэль…

Хроники Рыцаря.

Глава N.

Моя первая любовь.

Это был холодный зимний день. Я уж думал он будет испорчен новыми тренировками с учителем Эверардом, но в этот раз повезло. В честь праздника Восстания Всебожества он позволил нам с братом поехать и развеяться. Правда, с нами в компанию он отправил ещё одного паренька. Это был Дэрек. Остальные были заняты, а он единственный, кто мог за нами посмотреть. В конце концов мы остановились у первой же деревушки. Вообще, на деревушку это похоже не было. Обычно деревни небольшие, а эта — ещё на городок потянет. Там я и встретил её.

— Вы двое, ни ногой от этой деревни! Ясно?! — Братья кивнули, а сам Дэрек направился в сторону милого здания, на входе которого весела табличка с надписью, дающей понять, что это пивная.

— Куда пойдём? — спросил Адияль.

— Знал бы я сам… Предлагаю найти кого-нибудь нашего примерно возраста, чтобы не было нам так скучно и непонятно… — ответил Зендей, рассеянно глядя по сторонам.

— И как ты это собрался сделать, брат? У нас с тобой разница шесть лет… Мы друг с другом-то еле ладим, а тут ещё чтоб и тебе, и мне…

— Ладно тебе. Найдём кого-нибудь. Посёлок немаленький…

— Смотри, брат! — Адияль указал на огромное сборище людей возле храма поклонения.

Они пошли посмотреть, что там происходило.

— Мы все дети грешные! Каждому из нас велено прощения просить у Отца нашего! — громко голосил какой-то священник, стоявший на балкончике храма. — Но Отец наш милостив и добр! Он простит нас, ибо дети мы его. Он простит, ибо мы любимцы его с земель северных! Ибо мы мученики великие, ибо мы сыны великих королей наших северных, ибо мы те, кто несёт правду в сердцах, ибо мы праведны!

— Брат, нам дядя говорил, что эту ерунду слушать — себя не уважать. Он же явно чушь несёт какую-то! — обратился Адияль шёпотом, но тут же на него косо поглядел какой-то мужчина в серой рубахе.

— Эди, нельзя так говорить в обществе тех, кому так не кажется! Дурень ты… — ответил Зендей, ударив ему по затылку ладонью.

— Отец, будь добр к нам… Восстань же, Боже Великий! И снизойди до сынов твоих! Ведь мы чтим память твою! Ведь мы прогнали врагов твоих неверующих с земель твоих родных! С тобою мы, а с нами ты! Восстань же Всебожество! И мы подарим тебе кровь врагов неверующих!

— Кошмар… Этот старик знает, что говорит? Это ведь люди… У каждого своя истина и воля выбирать Бога… Да он ещё и восславляет бессмысленное кровопролитие! — возмущался Адияль, затем сплюнув.

— Так, ладно… Пошли-ка отсюда… — не успел сказать Зендей, как тут же увидел среди толпы самую прекрасную улыбку в его жизни. Самые нежные и ласковые глаза в его жизни. Он увидел девочку с каштановыми волосами. И застыл.

Он долго пялился на неё, как она резко повернула голову в его сторону. Их взгляды соприкоснулись на мгновение. Но Зендей тут же отвёл взгляд по неясной ему самому причине. Он такой неловкости не испытывал никогда прежде в жизни.

Адияль заметил это. Но ему было абсолютно всё равно. Он уже думал, куда бы пойти, чтоб не слышать «это».

Зендей поспешно вылез из толпы, подталкивая Адияля, чтобы тот ускорился.

Но девочка уже ждала их у выхода из круга верующих. Зендей отступился и покраснел. Адияль остановил ускорившегося брата и неожиданно заговорил с ней:

— Девочка, может быть, ты подскажешь, что тут есть интересного. Мы с братом здесь, можно сказать, проездом. Не знаем, что да как. Хотелось бы единственный день без тренировок и книг посвятить веселью… Поможешь?

— Конечно! Меня зовут Ариэль. А вас? — ответила девочка, чем окончательно вбила в ступор Зендея, потерявшего дар речи от неловкости. Адиялю это показалось странным, ведь ранее такого никогда небыло.

— Этого тугодума зовут Зендей, а меня — Адияль. Очень приятно. — Адияль протянул руку девочке и поздоровался с ней, но не как с парнями из лагеря, а немного иначе — нежнее, тем самым негласно подтвердив знакомство.

— И мне, — ответила девочка тем же, протянув руку Зендею.

Зендей не сразу, но сообразил, что от него требуется. Но в отличие от Адияля, пожал руку девочке по-мужски, чем доставил некоторый дискомфорт и ей, и себе.

— А откуда вы приехали? — спросила Ариэль, пока они шли в неизвестном для Зендея направлении.

— Мы с братом сейчас проходим курс занятий в разведывательном лагере Медбера Эверарда. Это где-то в милях двадцати отсюда.

— Ясно. Твой брат как-то молчалив. С ним всё хорошо?

В этот момент у Зендея перехватило дыхание. Только не от того, что сочли его молчание странным, а потому что он услышал что-то про себя.

— Он обычно не такой… Сам не понимаю. Зен, с тобой всё хорошо? — спросил Адияль, насторожившись. — Ты хорошо себя чувствуешь?

— Да, да. Я задумался… — как-то неуклюже и отрывисто выдал Зендей.

— Странный ты какой-то… Может, присядем? — предложила девочка.

— Нет, я в порядке! — грубо крикнул Зендей.

— Прости… Я только хотела помочь… — Ариэль покраснела.

— А куда мы идём? — спросил Адияль.

— Я хотела вам показать самое интересное место в нашей деревне — башню Хартлс. Наши жители её так назвали. Она очень высокая и полностью выполнена из каменных плит, на которых можно заметить следы войны и разные гравировки. Кстати, вот и она уже виднеется.

— Действительно, высокая… — слегка удивлённо произнёс Адияль, уставившись на каменное сооружение высотой не менее двадцати пяти ярдов.

— Здоровая башенка, — подхватил Зендей.

— Давайте поднимемся! — возбужденно предложила Ариэль.

И мы поднялись. Было высоковато, но не до такой степени. Ничего сверхинтересного я не обнаружил.

Долго мы сидели на самом верху этой башни и глядели на оживленные улочки этого села, названия которого я так и не запомнил. Адияль без умолку что-то рассказывал Ари, а я неустанно любовался её чёрными глазами. Казалось, я вот-вот утону в них.

Я вообще ничего не говорил. Я лишь как дурак сидел и молчал. Но Адияль растрепал практически всё…

С тех пор мы часто приезжали сюда… Но именно тот раз навсегда врезался в мою память.

— А почему ты ничего не рассказываешь? — спросила как-то Ариэль.

Разумеется, что я должен был ответить? Несмотря на то, что мы с ней виделись уже раза три-четыре и уже успели подружиться, я по-прежнему краснел и волновался вблизи с ней. Тогда я не мог объяснить самому себе это. Сердце гудело, ноги дрожали, ладони потели… Впрочем, вернусь к рассказу:

— Я… Ну, мне нечего говорить. Брат уже всё рассказал… Я даже не знаю, что могу я ещё интересного добавить…

— А почему Адияль ничего не говорил про вашу маму? Он очень много говорил про отца, а про мать ни слова… — В этот момент её прямая и довольно чёткая речь дала резкую осечку. Видно, она поняла, почему Адияль ничего не говорил про маму. Ариэль поняла, что в попытках найти хоть какую-то тему для разговора задела самую худшую из возможных. Она готова была под землю провалиться со стыда, но пути назад уже не было.

Зендей попытался собраться с мыслями. Он долго молчал после вопроса и, конечно, мог не отвечать. Ариэль давно поняла, что ляпнула лишнего. Но он всё-таки ответил судорожным голосом:

— Только не говори ему… он не знает… Маленьким он был… А я… я боялся ранить его… Мама погибла. Уже очень давно. Когда Адиялю был лишь один год. Её убили бандиты… — Зендей расплакался, неловко пытаясь сдерживать слезы. Но у него не вышло.

В моей голове тогда вновь появились те мутные воспоминания с того дня. Я видел, как её безжалостно убивали. Как самому дорогому мне человеку, моей мамочке, моей самой прекрасной и доброй мамочке, вновь и вновь вонзают лезвия… Как я не могу ничего сделать… Я не мог даже пошевелиться, но видел, как я отдалялся оттуда. Она меня защитила, а я не смог… Это никогда уже не отпустит меня, я уверен.

— Ужас какой… Всё хорошо, всё хорошо… Господи… Я даже не могу представить себе, каково мне было бы ощутить такое… — Она прижала его лицо себе на колени, прикрытые белым платьицем. Начала слегка гладить его гладкие волосы. А затем Зендей поднял голову и посмотрел в её добрые и тёплые глаза. Их губы соприкоснулись в поцелуе. В первом поцелуе Зендея. И первом поцелуе Ариэль.

А затем Адияль поднялся. Не знаю точно: может, он поднялся ещё раньше. Но он не услышал про маму — это самое важное. Он лишь увидел наши лица, подозрительно сильно прижатые друг другу. Не знаю, о чем он мог подумать в тот момент. Но мы с ним так и не обсудили это. Он лишь иногда подшучивал про это. До одного момента, когда он уже молчать, к сожалению, не стал. Но об этом позже.

Мы очень часто с того дня приезжали в эту деревню. Порой даже тайно от ребят и дяди Эверарда. В любой удобный момент я брал коня и мчал на всех порах туда. Иногда Адияль гнал за мной, но чаще оставался, ведь понимал, что ему там делать нечего. Для него было гораздо интереснее оставаться в лагере с ребятами.

Так и зародилась наша любовь. Моя первая любовь с каштановыми волосами.

IV.

Наша с Ариэль история.

В первый месяц наших отношений у нас было всего пять встреч. Но ни меня, ни её это никак не волновало.

А вот второй месяц уже был повеселее…

— Братик, не говори, что ты опять собрался к Ари! Дядя Эверард твоего коня под замок посадил, не забыл ещё? Ты не сможешь так же просто и в этот раз умчать! А я тебя больше не смогу прикрывать! — обратился к Зендею Адияль, схватив его за рукав плаща, когда тот выходил из палатки посреди вечера.

— Эди, хватит. Отпусти меня! Мы и так практически не видимся! — буркнул Зендей, грубо оттолкнув руку брата.

— Собрался куда-то? — неожиданно прокряхтел старый и до боли знакомый голос ворчливого Эверарда, который непонятно как оказался прямо у палатки в тот момент, когда Зендей выходил.

— Отлить, дядя… — импровизировал он.

— Я шучу. Интересно, как вы тут… Уживаетесь? У брата-то твоего, Адияль, возраст такой… У него могут появляться весьма странные для твоего понимания повадки.

Зендей в этот момент выказывал какие-то непонятные жесты рукой, как бы пытаясь что-то сказать Адиялю, который косо поглядывал на него.

В один момент младший, кажется, понял, что от него требует старший. И выторочил глаза. Но Зендей лишь сложил руки в жест, обозначающий просьбу, и ушёл.

— Куда ты смотришь такими удивлёнными глазами? — заметил было Эверард что-то неладное, но Зендея уже не было.

— Дядя, у меня просьба… Не могли бы вы мне объяснить суть игры "Державы"…

— Что? Ты ведь играл в неё… Разве нет? — удивился старик.

— Знаете, я вроде бы и умел, и умею, но меня как-то Зендей попросил объяснить ему, как играть, а я не смог… Может, и сам забыл… Мне ж всё-таки ребята всегда всё подсказывали… — Адияль замялся. Ему показалось, что ложь не правдоподобна. Но учитель, кажется, повелся на этот дешёвый спектакль:

— Что ж… Так и быть, слушай внимательно! — старик откашлялся и начал: — Всего пять фракций, каждая из которых может занимать определённую территорию на карте так, чтобы государства не имели общих границ. Изначально это территории пять на пять. Соответственно, размеры карты — пятнадцать на пятнадцать полей, так как территорий девять…

…Если какая-то фракция хочет начать войну, то её необходимо объявить. После этого, на следующий раунд, начинается война, где необходимо перекрыть общую силу противника с учётом того, что не известно, какая у кого сила. В случае победы или капитуляции врага, фракция получит пограничные поля в количестве пяти штук. Соответственно, и ресурсы там находящиеся…

…Как-то так. Вроде ничего не забыл… Но вы только не забывайте основную цель этой игры. Эта игра — не простое развлечение! Эта игра создана гениальными стратегами для улучшения навыков тактики и политики. Играйте с умом!

Я был вынужден сократить ненужные подробности сего рассказа. Если дядя Эверард уж начинает что-то объяснять — будь уверен: это надолго.

— Привет! Я так соскучилась по тебе уже! — встретила Зендея Ариэль, прыгнув на него.

— Я тоже, — слегка посмеиваясь, ответил Зендей.

Долго мы сидели у обочины большака. Она положила голову мне на плечо, обеими руками обнимая меня. Лёгкий ветерок легко развеивал её волнистые локоны, щекоча мою шею. Мы любовались поздним закатом. Позади нас был уже мрак, а впереди ещё только догорал алый шар, последние потоки тепла которого уже не доходили до нас, оставаясь на кронах далёких деревьев.

— Зен, ты ведь никогда меня не бросишь… — прервала молчание Ариэль своим тоненьким голоском.

— Никогда.

— Родители будут переживать за меня… Уже поздно… — промолвила она.

— Побудь со мной ещё немного… Прошу… — малость дрожащим тоном прошептал Леонель.

— Ты меня не понял. Пойдём со мной… К нам. Я хочу, чтоб мои мама и папа знали о тебе…

Зендей замялся. Он явно не ожидал такого поворота событий. Он не знал, что стоит сказать возлюбленной в такой момент.

— Ты не хочешь? — разочарованно произнесла Ариэль.

Ещё молчание. Ариэль отпустила Зендея. Чуть отстранилась. Опустила голову.

— Прости… Я не знаю, что нужно ответить… Мой брат и дядя Эверард будут беспокоиться за меня…

Ариэль не выронила ни слова.

— Хорошо. Я согласен, — наконец решился Леонель.

Мы пришли к их дому. Выглядел он гораздо лучше нашего… И я не про палатку в лагере дяди. Я про наш семейный дом, в котором я не был уже несколько лет. Но я точно помню, что он был меньше этого раза в два. И выглядел похуже.

— Где тебя носило, Ари!? — выбежал грозный мужчина плотного телосложения с лысой головой и гладко выбритым лицом. — А ты ещё кто такой?

— Доченька, разве ж можно так родителей настораживать… — сказала женщина аккуратного телосложения, маленького роста со светлыми волосами, а увидев Зендея, её лицо сделалось несколько ужаснувшимся.

— Мам, пап! Не переживайте! Этот мальчик… Он… Я его люблю! — выкрикнула девочка, когда её отец уже хватался за рукоять меча, который висел возле камина.

— Ты уж прости нас… И всё же постарайся понять: это наша единственная и любимая дочь, мы не переживём, если с ней что-то случится. А тут она странно себя ведёт уже месяц, потом резко исчезает до ночи. Приходит, а с ней ещё какой-то незнакомец… — начал толковать отец, когда они уже сидели все за столом.

— Пап! — прервала его Ариэль, слегка покраснев.

— Не волнуйтесь, господин Эрл. Я вашу дочь ни за что не обижу.

— Рад слышать. И всё же это очень неожиданно. Девочка наша, видно, выросла…

— Пап! — всё так же смущаясь, ворчала Ариэль.

— Хватит вам. Расскажи уж что-нибудь ещё про себя. Ты только и сказал нам, что из какого-то разведывательного лагеря неподалёку, где на данный момент проходишь обучение. А больше ничего, — заинтересовалась мать девушки.

— Ну, мне, к сожалению, не о чем рассказать. Последнее время у меня одни тренировки и учёба. А в свободное время я езжу сюда, к Ари.

— Про семью свою хоть расскажи.

— Что ж… У меня есть младший брат… Адияль зовут. Ему девять лет. Отец у меня офицер армии, титулован званием рода Золотых Львов… Матери у меня нет. В общем, такая вот скромная семья.

— А что с матерью? — спросил отец.

— Дорогой, не прилично такие вопросы задавать, — вступилась мама Ариэль.

— Юна, не перебивай. Мне, как отцу, всё нужно знать.

— Папа… Это уже слишком!

— Ничего, Ари. Всё хорошо, госпожа Эрл. Моя мать погибла от рук разбойников, когда я ещё был маленьким.

— Ужас… Бедолага… Идрис, сколько раз уже можно говорить! Прилично нужно себя вести. Тем более, этот мальчик — первый возлюбленный твоей дочери.

— Ари тебе рассказывала что-нибудь про нас?

— Нет… Только про то, что вы имеете здесь свою кузнечную, а до этого владели в крупном городе магазином стальных клинков. А госпожа Эрл занимается ткацким делом.

— В целом, нам тоже больше нечего рассказывать, — как-то резко и неловко прервала мужа Юна Эрл.

— Может, отпустим уже Зендея… Уже очень поздно, — спросила Ариэль, выражая явное недовольство этой беседой.

— Куда? Мы его не отпустим в такое время суток в дорогу одного. Не говори ерунды. Мы приготовим ему постель сверху, в спальне для гостей. Сегодня ему придётся переночевать у нас, — ответила Юна, уже поднимаясь по лестнице, чтобы приготовить комнату для гостя.

Вдруг Идрис Эрл резко встал, скрежетнув ножной стула по полу, и подошёл к парню. И тихо сказал грозным тоном:

— Если я увижу тебя в комнате Ари, тебе не жить! Услышал? Ни ногой.

Передать, насколько я испугался в тот момент, невозможно. А как мне было не по себе, когда сама Ари зашла ко мне в комнату посреди ночи… Но дальнейшие события отбили у меня все дурные мысли. Так я и возлег с девушкой. Первый раз в жизни. Это было нечто неописуемое… Хотя и в крайней степени неловкое. Но не об этом речь.

— Фари! Привет, песик! Как дела у тебя? Ты мой красавец… — приговаривала Ариэль, тиская своего питомца, которого недавно завела.

— Отбей лапу! — присоединился Зендей. Собака послушно привстала на задние лапки и слегка ударила передними по ладони Леонеля. — Молодец! — не успел сказать парень, как Фари тут же накинулся на него, начав зализывать его лицо и волосы. — Всё, всё… Хватит…

Ариэль рассмеялась.

— Вы так мило смотритесь вместе… Я даже ревную…

— Ты чего? Он же мальчик… — воспротивился Зендей с улыбкой на устах. — Ха-ха-ха…

— Ладно, вставайте уже. Нам ещё нужно заскочить в Менсей, — поторапливала мальчишек Эрл.

— Мне после того раза больше исчезать из виду не хочется! Знаешь, мне потом пришлось месяц без перерывов бегать по «тропе»!

— Ничего страшного. Тебе полезно. Теперь мне не стыдно за тебя. Смотри, как окреп. Мышцы-то какие… Сейчас растаю на твоих сильных руках…

— Не заигрывай со мной! Иначе я себя не контролирую…

— В этом тоже ничего плохого не вижу. Расслабиться никогда и никому не мешает, — ласковым и нежным тоном начала шептать Ариэль, положив обе руки вокруг шеи Зендея и закусив нижнюю губу.

— Хватит… Твои родители нас могут увидеть! Или того хуже! Храмовые! — сопротивлялся Леонель.

— Ладно, поехали. Упустил ты свой шанс, паренёк, — резко грубо продолжила Эрл.

— Сначала в лагерь. Прыгай.

— Какие люди… Ты на канаты? — встретил парня Эверард. — Твой брат, к примеру, уже занимается. Ногу выше! Пустая ты голова! — И удар — Адияль упал. Зендей уж было голову отдернул, чтобы не видеть, как младший брат корчится. Он хорошо помнил, что такое тренировка на канатах.

— Спасибо, откажусь. Я мечом уж не хуже вас уже владею. И все стойки выучил. Так что не стоит меня соблазнять такими предложениями.

— Да что ты говоришь?! — каким-то слишком подозрительным тоном заговорил старый учитель. И бросил в сторону Зендея деревянный меч.

Зендей быстро понял, что от него хочет Эверард. И чтобы не получить новую порцию ушибов, ему ничего не оставалось, как сойтись с учителем.

Бой их долго не шёл. Поначалу Зендей хорошо держался и даже сделал пару выпадов. Но не более. Старый учитель ловко выбил меч, а затем занёс его сточенные древесные края к горлу лежащего оппонента.

— Зендей, я смотрю ты совсем размяк у меня… Тебя дедушка побил… — иронизировала Ариэль, наблюдавшая за поединком. — Здравствуйте, дедушка Эверард.

— Здравствуй, крольчонок. Решила навестить нас? Ещё и этот неблагодарный скот с собой зачем-то решила взять… — поздоровался учитель.

— Здравствуй, братец. Давненько ты не приезжал. Видно, забыл совсем про нас… — приветствовался с братом Адияль.

— Всего неделя прошла…

— Надолго ли сюда пожаловал? Учитывая, что Ари с тобой…

— Сам уж всё понял ведь…

— О, какой народ! Ну здравствуй, Зен!

— И тебе не хворать, Бергенден. Смотрю, ты тут засиделся. Ты поосторожнее: дядя так тебя решит и потренировать… А с твоим-то слабеньким телом ты можешь и не выдержать…

— Не надо тут… Я пока что гость.

— Для дяди этого факта маловато будет. Впрочем, а где ребята?

— Вчера только вернулись. Выпили, а сейчас спят, наверное. Или играют в «Державы», — ответил Адияль, поправляя свою изношенную робу.

— Пойду поздороваюсь. Ари, долгое общение с этим стариком к хорошему не приведёт. По себе знаю. Держись лучше подальше!

Но Эрл его не услышала. Или не хотела слышать. Продолжила общаться с дядей Эверардом.

— Здравствуйте, люди молодые, — сказал, зайдя в палатку старшего состава, Зендей.

— Давно не был ты. Мы уж скучать начали. Гулякой ты знатным стал, погляжу… — поздоровался с вошедшим Ольгерд, внимательно рассматривая положение фишек на столе.

— Привет, привет, Зен… — отвлеченно произнёс Дэрек, что-то внимательно выписывая в карточку.

— А где остальные? Договор обсуждают? — поинтересовался Леонель.

— Да, да… Джеймс и Эйден сейчас готовят какой-то план… — всё так же невдумчиво говорил Дэрек.

— Что ж… Мешать не буду. Победит величайший, как говорится, — сказал Зендей и вышел.

Ариэль уже беседовала с Эйденом и Джеймсом. Адияль же тренировался со стариком, а Бергенден исчез.

— О чем беседуете?

— Привет, Зен, — тихим тоном сказал Джеймс.

— Тронемся? — спросила Ариэль.

— Коня пока выгуляй.

Эрл послушно пошла к конюшне.

— Как вы, парни? Как жизнь? — спросил Леонель, косо и недоумевая глядя на Эйдена.

— Потихоньку. Пока ничего такого не ожидается. Скука смертная, — ответил Джеймс.

— Я всё не могу припомнить… Этот парень… это… кто? — всё-таки поинтересовался Зендей, указывая на невысокого юношу с волнистыми рыжими волосами и зелёными глазами.

— Это наш гений. Пятнадцать лет, а уже лейтенант разведки. В наш старший состав присоединился, наверное, три дня назад. Силён, умен, практичен, горяч: одним словом — Эйден.

— Приятно познакомиться, Зендей Леонель.

— И мне. Так вот как выглядит сынок Вэйрада из рода Золотых Львов. Стало быть, будем товарищами, — сильно сжав руку Леонелю, сказал Эйден. Его глаза были наполнены яростью и ненавистью, но Зендей решил проигнорировать это.

— Зен, на пару слов… — подозвал к себе Джеймс. Эйден уже направлялся к палатке.

— Да?

— Ты любишь Ариэль? — неожиданно спросил Джеймс. Леонель застыл, не ожидав такого вопроса.

— Конечно! К чему это?

— Береги её. И не отпускай. Или беги от неё прямо сейчас, пока не поздно. Боль от несчастной любви слишком непосильна. Поверь… — Зендей был ошарашен таким разговором. Мрак от серьёзности речи Джеймса словно заморозил Леонеля в одной позе. — Я пойду. Игра без меня не продолжится. Помни, что я сказал.

Сейчас повествование будет несколько иным по, скажем так, оттенку. Многое изменилось с того дня, как я остановился у небольшого посёлка с целью переночевать и затем уже отдохнувшим двинуться дальше, где я и продолжил вести эти записи, случилось кое-что такое, что изменило мою жизнь и отношение к людям навсегда… Что это было — расскажу позже.

Они уже были в дороге. Зимой особенно не разгуляешься. Конь кое-как передвигался, пробираясь через снежные заносы и сугробы. Зендей молчал. Что-то в словах Джеймса не давало ему покоя, а спросить у Ариэль он не думал. Возможно, ещё тогда я чувствовал, как эти слова могут оказаться до боли правдивыми.

— Зен, почему ты молчишь? — сказала наконец Эрл, чувствую нагнетающую обстановку.

— Это тебя не касается. Это мои мысли. Просто глупые переживания, — ответил Зендей, но в его словах чувствовалась злоба и обида, которую он по непонятным обстоятельствам чувствовал в тот момент. Ведь что мог понять Джеймс, с которым ни он, ни она толком-то и не общались?

— Грубо. Я вообще-то имею право знать обо всех твоих переживаниях! Мне ты можешь рассказать абсолютно обо всём! Что ты утаиваешь от меня? — не выдержав, взорвалась Ариэль.

— Я сказал… Это… Только… Мои… Заморочки! Я не хочу это обсуждать! — буркнул в итоге Леонель.

— Зен. Что бы ты ни чувствовал, что бы ни терзало тебя, я всегда буду рядом и помогу. Ты не должен скрывать это от меня…

Зендей притормозил коня и холодным взглядом посмотрел на возлюбленную. Его взгляд так и твердил: «Не ври!»

— Я, мать твою, не желаю это обсуждать! Что тебе не понятно?! Хорошо… Раз так хочешь узнать… Клянешься ли ты в искренней и настоящей любви?

Ариэль замялась. Этот вопрос она никак не ожидала услышать. Пар, выходящий изо рта в такой мороз, стоящий в этой части страны, на мгновение прекратился. Она ответила:

— Конечно! Как ты вообще мог спросить такое? Усомниться…

После этого наш диалог окончательно прекратился, хоть она и пыталась проявлять разные знаки внимания, то кладя голову на мои плечи, то гладя мои волосы под капюшоном тулупа. Я чувствовал неприязнь к ней на ментальном уровне. И вызвана она была первостепенно тем, что какой-то потайной голос в чертогах моего сознания убеждён был: доверять этой девушке опасно. Но в силу неопытности моей или затуманенности разума я не доверялся голосу до конца.

Приезжали мы в этот город лишь только для того, чтобы купить её матери подарок. Женщина она была глубоко верующая — это значило то, что Зендей, как избранник её дочери, обязан был по религиозному обычаю приподнести дар госпоже Эрл в знак уважения и образования вечных уз с её родом. На этой же почве уже по прибытии в город разгорелся между нами спор:

— Какой подарок считаешь достойным? — сухо спросил Зендей. Ариэль стояла рядом, не произнося ни слова: сказывалась обида. — Я тебя спросил. Ответь.

— Не знаю. Сам решай, — интонационно грубо прозвучало из уст девушки.

— Будешь так со мной разговаривать — я уеду.

Ариэль ничего не ответила, но к её горлу уже подступал ком, глаза увлажнялись.

— Значит, выберу самостоятельно. Куплю какую-нибудь затхлую курицу.

— Ты не обнаглел ли?! Почему ты так жесток? Что с тобой случилось?

— Я не жесток. Просто ты меня бесишь.

Этого уже Ариэль стерпеть не могла: она поставила звонкую оплеуху с кристальной слезинкой, неспешно бегущей по левой щеке девушки.

Зендей воспылал: всё его существо отторгло в этот момент человеческие нормы морали, и — что даже более важно — его душа отторгла Ариэль. Он схватил её за запястье, сжав его так сильно, что рука посинела. Он с пеной у рта завопил:

— Сука! Да какое ты имеешь право… Я тебя спрашиваю! Ты как посмела сейчас меня ударить, тварь? — он повалил её на землю. Она плакала.

Знаю, что ты думаешь сейчас обо мне. Да, я этого заслуживаю. Я поступил унизительно низко. Совершил отвратительный поступок. Мне нет оправданий. Вскоре я попросил прощения у Ариэль за это, но далеко не сразу — увы. Купил я в итоге её матери хорошую шубу из бобрового меха.

V.

Думаю, хватит с тебя, читателя, слушать эту утомляющую историю моей первой любви. Просто расскажу о том, как самый строгий наставник на свете стал таким нежным и добрым.

Дело было уже весной. Где-то в первых её числах. Мы с Ари виделись реже, но я уже извинился перед ней и мы вновь нормально ладили, но я хотел не об этом писать, кажется…

— Что это ты? Устал уже? Адияль уже второй круг бежит, а ты только первый пробежал… Не стыдно? Он младше тебя на шесть лет! — остановил Зендея Эверард, пока тот бежал по «тропе».

— Я давно не занимался… Можно, я передохну?.. — спросил изнывающим голосом Леонель, надеясь, что Эверард сжалится над ним.

— Отдохнуть? А ну-ка круг дал, я тебе не добрый папаша! Забыл уже, с каким дьяволом говоришь? Беги! — грозно приказал Медбер.

И пробежал он эти два круга. И свалился с ног перед наставником, который уже гонял Адияля по канатам.

— Я больше не могу…

— Чего? Ты что разлегся? Думаешь, твоя тренировка окончена? Тебе ещё предстоит поединок с братом.

— Какой ещё поединок? Учитель… Зендей же меня побьёт… — возмутился Адияль, который не мог себе представить честный бой между ним и братом, который старше его на шесть лет.

Внезапно учитель закашлялся. Он резво отпрял в сторону и начал выплевывать кровь. Он уронил его любимую трость, которую он стал часто носить с собой последнее время.

— Дядя, что с вами? Что случилось? — запаниковал, быстро подбежав к наставнику Адияль.

— Эй, народ! Бегом, Медберу плохо! — заорал на весь лагерь Зендей.

Вскоре к Эверарду подбежал абсолютно весь лагерь. Все были в панике. Никто не мог представить, что с этим непробиваемым стариком, который может одолеть каждого солдата здесь, может что-то случиться. Именно поэтому, скорее всего, многие, заметив подозрительное состояние Эверарда в последние недели, да и саму трость, которая не казалась ненужной ему, поначалу не отдавали этому должного значения.

Так оно и происходит. Мы часто боимся признать, что с нашими близкими может что-то приключиться. И в итоге, мы получаем этот удар совершенно неожиданно и больно. Этот старый ворчливый и жестокий порой учитель был для многих здешних ребят самым близким человеком. Кем-то вроде отца: как и для меня, как и для Адияля, так и для Джеймса, Ольгерда и остальных. Для нас с братом он был вторым отцом, для ребят — единственным. В этом лагере многие оказались лишь потому, что их родители уже не могли обеспечить свои семьи, или же родителей и родных просто не оставалось. Детей раннего возраста можно отправить в «Звериные академии», а тех, что старше семи лет уже не принимают. И они остаются на обочине жизни. Никому не нужные, голодные и обиженные. Но дядя в своё время собирал таких детей с улицы и обучал. Лагерь Медбера — это не просто лагерь разведчиков, а дом для сирот и брошенных, где они могут обрести семью.

Много ли встретите вы таких людей? Я не думаю, что со временем что-то изменится. Эверард Медбер — герой множеств сражений, один из самых почётных и выдающихся воинов всех времен, гениальный тактик и разведчик. Для меня долгие годы эти статусы ничего не значили, как и для него. Когда я заходил к нему в дом, я видел много разных мечей на стене, видел гобелены с его братом, иные портреты совсем не знакомых мне людей, но ни одной награды не видел. Может, он и просто хранил их где-то в укромном месте, но теперь я точно знаю, что он ими даже не дорожил, хотя было их у него крайне много — это наверняка. Для меня он был в первую очередь внимательным учителем и строгим, но честным и в душе добрым отцом.

Поверить в то, что он на грани смерти, представлялось невозможным. А мы ведь даже не знали, сколько ему лет на самом деле.

— Дядюшка, я могу зайти? — спросил, слегка высовываясь из-за двери, Зендей.

— Заходи. Даже не спрашивай. Теперь уж я не могу быть тем же дьяволом, что раньше… — ответил скованно лежащий в постели Эверард с ужасными синяками под серыми глазами, платком на шее, испачканном кровью.

— Учитель… Как вы?

— Эх, парень, ты не расстраивай меня своей глупостью. Как я могу быть? Я ведь помираю… — хрипло проговорил наставник, вновь закашляв кровью.

— Не говорите так… Я… Все будет хорошо… — еле сдержав слезы, уже не стоя на ногах, сказал Леонель.

— Конечно, всё будет хорошо… Подойди ко мне… — сказал учитель, всё сильнее кашляя, указав на место рядом с ним.

Зендей подошёл и сел, вцепившись в его руку. Учитель также взял его руку своей второй и сжал.

— Мальчик, всё будет хорошо… Я знаю, что вы с братом справитесь…

— Простите меня… Я так много вам грубил… Вы очень дороги для меня… Я… Чёрт! — уже не сдержав солёные струйки, произнёс Зендей.

— Время идёт. И ничего уже с этим не поделать. Не надо проливать слезы из-за меня… Я прожил долгую и счастливую жизнь. Смотри выше, сынок! Смотри на то, какое наследие я оставил! Я рассчитываю на тебя. Я хочу, чтобы ты исполнил свою мечту. Я верю, что ты станешь великим рыцарем, или как ты там писал в своей книжке. Просто помни мои слова. Важно не то, какие статусы или звания получал, а то, человеком ли ты стал… В жизни ценнее те люди, которые ценят своих товарищей, друзей, а самое главное — родных… В жизни ценнее те люди, что честны перед собой и остальными. В жизни ценнее те люди, которые не сдаются. В нашем мире это сложно… Но помни мои слова. Я прожил так. И я тебе это вверяю… — договорил Эверард и вновь выкашлял алую жидкость на платок. В его добрых, но мудрых очах на сей раз промелькнула искорка печали, хотя ранее в них ничего, кроме уверенности, стойкости, гордости, рассудительности не было и в помине. — Я бы не сказал, что свой век прожил достойно. Были на плечах моих ошибки. В том числе связанные с любовью. В тебе я вижу то же, что когда-то было и в моей душе. Страсть. Ты, мальчик, послушай… Кх… послушай: я столько лет тебя обучал и могу судить. Ты юноша с израненным сердцем, которое жаждет того, чтобы его вновь зажгли. Ты не в гармонии с самим собой лишь потому, что думаешь, мол… кху-кхэ… ты сам виноват в своём одиночестве — ты замкнулся. Но это тяготит… Кхэ… В общем, твои глаза, мой мальчик, печальные с того момента, как я тебя увидел. Травма детства будто бы забыта, но на деле лишь подавлена, убрана в сторону. Но ты должен её откопать. Я, правда, не могу сказать, как ты это сделаешь. Очевидно, никто не властен над своим подсознанием и сердцем. Но иногда всё-таки что-то может помочь… кхэ… справиться… Просто не ищи вину в себе вечно: иди вперёд… Боже… мне бы поспать. Чертовски вял я. Вот что, дитя моё: ты справишься с собой. Ты всё же мою школу прошёл, ха-ха!.. кху…

Зендей уже не сдерживал эмоций. Он ревел. И горячие капельки падали на руки наставника, на постель, на одежду Зендея.

— Ступай уже, мальчик. Хватит водопадами плескаться…

— Разрешите… Адияль тоже хотел поговорить с вами… И Джеймс, и Ольгерд, и все остальные.

— Вы как неблагодарные детишки тупых богачей, которые ринулись делить наследство… Не дождётесь! Всё завещаю первому попавшемуся пьянчуге…

Зендей натужно рассмеялся хриплым после рыдания голосом.

Вы, вероятно, даже не загрустили, прочтя этот маленький отрывок из моей жизни. Однако, его не рассказать я не мог. Он был очень важным для меня человеком, а я это понял слишком поздно…

После мы говорили с Адиялем вдвоём. Сидя на той самой скале, по которой дядя гонял нас постоянно.

— Зен, как ты думаешь, сколько лет дяде? — спросил Адияль.

— Я понятия не имею… Я думал, он живёт лет сто и будет жить ещё столько же… Стыдно, конечно…

— Мне так хочется заплакать… Может, он всё-таки не умрёт? Как думаешь, Зен? — еле проговорил Адияль писклявым от слез голоском.

— Брат… Порой что-то кончается… Дядя не хотел бы, чтоб мы грустили.

На горизонте уже пылал закат. Братья смотрели на него со слезами на глазах, которые, отражая последние лучики солнца, блестели пестрыми цветами пылающего неба.

Старик наш прожил еще долго. Все-таки живучим он был… Через полтора месяца пришла весть от отца с фронта. В ней он сказал, что кампания на Севере почти окончена и что я могу отправиться к нему на обучение военному делу. До того момента я практически не уходил из лагеря. Я каждое утро бегал, занимался на канатах и фехтовал с ребятами. А потом я помогал дяде Эверарду. Вскоре он вновь встал на ноги, хоть и ходил болезненно и вяло. Ариэль навещала меня сама.

— Зендей, не горюй… Прошу… Тогда и мне становится грустно… Людям свойственно стареть и умирать… Мы ничего не можем сделать… — пыталась успокоить Леонеля Ариэль. Но это не помогало — он продолжал плакать. — Бедняжка, иди ко мне… — сказала она, положа голову возлюбленного себе на колени, закрытые тулупом, гладя его по голове, а он лишь всё сильнее рыдал, вцепившись в её одежду.

— Почему?! За что?! Он мне так дорог… А я этого даже не понимал… Почему ты чувствуешь боль и отчаяние лишь тогда, когда дорогой для тебя человек умирает… — орал во весь голос Зендей в тулуп.

— Всё хорошо… Поплачь… Я понимаю… Я всё понимаю… — говорила Ариэль, обняв Леонеля, забившегося головой к её животу.

VI.

— Генерал, у нас проблемы! — завопил один из солдат.

— Сука, вижу я! Держать оборону! — нервно ответил Вэйрад.

— Они так скоро прорвут наши ряды! Мы не можем долго держаться! По левому флангу уже не осталось солдат! — орал другой, справа от Леонеля.

— Суки, они так поимеют нас во все щели! Вэйрад! Нам нужно что-то сделать… — присоединился к воплям Отсенберд.

— Я сказал, держать оборону! И точка! — грозно ответил Леонель.

— Отец! Справа! — крикнул Зендей, стоящий спереди Вэйрада.

— Лучники! Натянуть тетиву! — заревел на весь отряд генерал Леонель и поднял руку. — По моей команде! Раз!

— Они прорываются по правому флангу! — голосил генерал Фирдес.

— Два! — продолжал Вэйрад.

— Отец! — голосисто вставил Зендей.

— Пли! — крикнул Вэйрад, как десятки стрел небрежно полетели над головами солдат армии Невервилля. — Щиты! — отдал приказ Леонель, и вся многочисленная линия воинов была накрыта ковром из деревянных и металлических пластов. — В атаку! Прорвать их фланг! — яростно зарычал Вэйрад.

Тысячи солдат в белоснежных латах с синими вставками рванули с криками и выставленными вперёд копьями, мечами, булавами, топорами, щитами, похожими на спину дикобраза, в сторону орды солдат в кольчужных накидках с чёрными плащами, держащих в руках серпы, скачущих верхом на конях с невнятными воплями на северном диалекте.

Вэйрад без особых затруднений рвал и метал куски тел вражеских солдат, всё дальше пробираясь к сердцу врага — командующему Объединенного Альянса Северных Княжеств Эмиру о Иффейру.

— Зендей, не отходи от генерала Фирдеса ни на шаг! — остановив сына, собравшегося идти напролом вместе с ним, сказал Вэйрад, смотря демоническими глазами, позволяющими понять, что лучше послушать отца.

— Стой, малец. Отец дело говорит. Ты пока только учишься. Это сражение для тебя и без того опасное место. Не отходи, — сказал Отсенберд Зендею, который и не демонстрировал особое негодование.

— Так точно! — по-армейски ответил он.

— На три четверти! Черт, отойди! Живо! — буркнул, увидев трёх вражеских солдат, идущих на Зендея сзади, Фирдес. Но это было ни к чему: Зендей моментально развернулся, сделав высокоточный пируэт, и вынес всем трём головы. Отсенберд, мягко выражаясь, ошалел и потерял бдительность: со спины к нему подходил пехотинец, в планах которого, видно, было вонзить свой серп в шею генерала. Но и тут Зендей показал, на что способен после многолетнего обучения у дяди Эверарда: он мгновенно вынул кинжал и точным броском убил врага. — Парень, а ты даёшь… — всё по-прежнему удивляясь, произнёс Отсенберд, а затем, заметив краем глаза очередного солдатика, бегущего в его сторону, кинул в него щит, подобранный с земли. А затем, оглушенного бедолагу от прилетевшего в его череп деревянного щита, добил лучник.

Тем временем Вэйрад и ещё несколько элитных гвардейцев успешно прошли к цели. Полководец врага рубил Невервилльцев, словно это были не обученные воины, а кучка бездушных мишеней для оттачивания мастерства владения клинком. Элитные воины сразу же пошли на помощь товарищам, но Эмир их заметил и прыгнул так высоко и так неожиданно, что гвардейцы и не поняли, что произошло, а помимо того, о Иффейр ещё и в полёте сумел сделать поворот и приземлиться сзади солдат. Он безжалостно снёс головы двоим, но остальные два смогли уклониться. Эмир сделал виртуозный прыжок с одновременным переворотом тела в воздухе на все триста шестьдесят градусов с места через голову.

Ясно, он очень гибок и проворен. Это не удивительно: у него нет ни единого доспеха… Даже кольчуги… Его будет сложно достать, но возможно… Главное, чтоб к нему ещё и не пришла помощь… Зараза, — стоило произнести эти слова про себя генералу, как он увидел приближающихся к нему солдат Альянса. — Дело плохо… хотя… кажется, у меня есть мысль.

Вэйрад отошёл в сторону, дожидаясь, пока они не настигнут его. Через какое-то время Эмир заметил синий плащ на спине Вэйрада и понял, что рядом с ним стоит один из генералов Невервилля и ринулся в его сторону. Но в этом и заключалась идея Леонеля: он заблокировал удар полководца и сделал контрудар, тем самым вынудив врага отступить в сторону, где уже бежали солдаты Альянса. Таким образом, Вэйрад сгруппировался со своими товарищами и обозначил территорию сражения.

Осталось придумать, что делать с ними… — успел только подумать Леонель, как его противники бездыханно упали от точно выпущенных стрел.

Победа за Невервиллем.

— Отец, мы победили! — радостно подбежал к отцу Зендей.

— Да… Победили. Отдохни пока, — отстранённо ответил сыну Вэйрад и подошёл к Фирдесу: — Отсенберд, какие потери?

— Не так много, как могло бы быть, если нашим командованием занялся бы кто-то иной, а не ты, — уклончиво ответил генерал.

— Мне не нужны твои лестные завуалированные предположения. Мне нужны точные данные! — грозно ответил Вэйрад, выйдя из себя.

— Из тысячи четырёхсот двадцати восьми солдат мы потеряли двести четыре… — угрюмо ответил Отсенберд.

— Ясно, — тускло и безжизненно прошептал Вэйрад.

— Отец, это же невероятный результат! — вставил Зендей, искренне радуясь исходу.

— Генерал Леонель. Генерал Отсенберд. Рад новой встречи, товарищи, — неожиданно прозвучал грубый мужской голос. — Особенно рад видеть вас, Вэйрад, с новым чином в деле.

— Здравствуй, Нильфад, — поздоровался Фирдес. Вэйрад же пожал руку.

— Как прошло? Я видел несколько десятков наших трупов, пока мчал на помощь к вам.

— К сожалению, мы не смогли обойтись без жертв… Мы утеряли чуть более двухсот воинов…

— Понятно, — поникшим тоном сказал Нильфад, сильно сжав кулаки и стиснув зубы.

— Господа, не соизволите ли вы пояснить мне, в чем же причина ваших кислых физиономий? Каковы успехи? — спросил мужчина с густой бородой, похожей на боёк молота. На груди у него красовалась синяя лента, а нагрудник был украшен множеством цветных камней и бриллиантов.

— Норберт Изельгаам. Приветствую со всем почтением, — сказал Фирдес.

— Что ж. Я уже успел получить доклад медиков… — мужчина противно рассмеялся и жутко нагло взглянул в лицо обозлившегося Вэйрада, произнеся: — Вижу, ты, глупый болван, не смог сдержать свое слово. Твои солдатики погибли. И явно более сотни. А это значит, что ты более не будешь носить синей ленты. Помнишь? Таков был уговор. Ты спорил — ты и отвечай.

— Извините меня, высокопочтенный полководец Невервилля, член Высшего Гвардейского Состава, но вы, не сочтите за грубость, не имеете права отбирать это звание! Он был возведён до него рукой самого Его Величества! Он — герой Невервилля и имеет звание рода Золотых Львов! — вступился Нильфад.

— Что вы сейчас сказали, полководец? — переспросил Норберт со все такой же гнилой улыбкой и отвратительным взглядом.

— Что слышали! Думаете, вы испугаете меня своим толстым брюхом, набитым дорогущим вином и редчайшими видами мяса? Думаете мне страшно видеть эти сверкающие вкрапления у вас на золотом доспехе? Вы — мерзкая личность… Я бы вытер об вас ноги, но, к сожалению, ваш рост мне не позволяет… — продолжал высказываться Нильфад, уже совершенно не подбирая выражений. — Вы же просто игрались с нами… Жизни солдат для вас были разменной монетой! Чтобы выиграть спор, вы абсолютно наглым образом обманули нас! Поставили в неудобное положение!

Вэйрад и Фирдес были ошарашены этой выходкой товарища и стояли, раскрыв рты.

Изельгаам вновь рассмеялся, но уже в его взгляде чувствовалась ни надменность, а ужасающая ярость.

— Ты, ты и ты — тупые букашки, которые возомнили, что способны перечить воле Высшего Гвардейского Состава. Это слишком смешно. Я наделён такой властью, о которой вы и подумать не могли! Отныне каждый из вас будет на тоненькой нитке моего настроения… Касательно спора: меня не волнуют ваши догадки и гипотезы. Я выиграл, а как выиграл — не ваше дело. А вот если вы сейчас же не извинитесь и если это извинение мне не понравится, то вы будете судиться за измену Родине и измене общей идеологии воинского кодекса Невервилля. Вам ясно?! Суки, встали на колени, иначе моя кара падёт на вас уже очень скоро! — взорвался Норберт. За его спиной стоял десяток солдат королевской гвардии, воинов наивысшего ранга.

Все застыло. От действий этих трёх товарищей зависело очень многое. Возможно, если бы тогда они поступили иначе, всё бы обернулось по-другому. Все солдаты столпились вокруг них и никто не произнёс ни звука, все словно задержали дыхание. Зендей всё это видел, но абсолютно ничего не понимал, хотя знал, что лучше и ему помалкивать.

Нильфад скривил рожу, обернулся на Вэйрада и Фирдеса, которые, по всей видимости, не собирались кланяться и извиняться. Однако они бы абсолютно снисходительно отнеслись к тому, что Нильфад бы склонился, учитывая некоторые обстоятельства. Но он затем резко повернулся обратно и плюнул прямо в лицо Изельгаама, которое было на голову выше него.

Гробовая тишина.

Вновь смех. Гадкий и уродливый.

— Вы, сукины дети, ответите мне за это! Каждый из вас! Я клянусь! Вы заплатите мне! — буркнул Норберт и ушёл вместе со своей свитой, вытирая лицо от слюны Нильфада. — Моя кара будет жестокой…

VII.

— Отец, что это было? Что за дурной дядька? И что вообще происходит? — спросил Зендей.

— Понимаешь, я не понравился этому человеку. Он один из влиятельных военных чиновников. Его слово может повлиять на судьбу десятков тысяч солдат. Он один из тех, кто начал эту войну, — растолковал Вэйрад.

— А что же ты такое сделал этому уроду, что он так грозно орал на тебя?

— Парень, ты ещё слишком мал для того, чтобы понять, в чем дело, — присоединился Отсенберд.

— Отец?

— Прости, сын. Я не могу сказать… — тяжело ответил генерал Леонель.

— Твой сын должен знать, Вэйрад, — вступился Нильфад.

Вэйрад промолчал. Он лишь откинул голову, посмотрев в небо.

— Видишь ли, Зен… Твоя мама погибла из-за того, что люди голодают. А голодные и злые люди способны на ужасные поступки… На бесчеловечные поступки…Им нет прощения, однако… Если бы не те, кто позволил народу нищать, если бы не те, кто позволил таким уродам бродить по дорогам Невервилля… Твоя мама была бы жива. Виной всему эта проклятая война… Война приносит голод, нищету, боль и страдания, а демоны вроде господина Изельгаама на этих войнах наживаются. Я позволил себе наглость выступить перед всесильными господами, — а они себя таковыми считают, видимо — чтобы те остановили войну окончательно… — Вэйрад сильно сжал поводья коня, что затрещали суставы. — Но я, видите ли, оскорбил тем самым Высший Гвардейский Состав… Этот надменный скот… Тот дядя, что грозился нам расправой, был одним из трех самых влиятельных персон в Составе… Его слово может снести нам головы или отправить гнить в самые дальние темницы континента…

— Да… Такие дела, малец… Не знаю, конечно, Вэйрад, зачем ты ребёнка так пугаешь раньше времени, но…

— Я не ребёнок! — вырвалось у Зендея. — Я, мать вашу, не ребёнок!

— Зен, спокойно. Не стоит кричать на дядю Фирдеса. Он не хотел тебя оскорбить…

— Парень, ротик-то прикрой… Ты разговариваешь не с добрым пузатым дядей Фирдесом, коим позволил себе назвать меня твой папаша… Ты, сопляк, разговариваешь с генералом армии Невервилля! Со старшим по званию, мягко выражаясь! Такие, как ты, не имеющие достойного звания, могут лишь помалкивать и надеяться на снисхождение! — яростно буркнул Отсенберд. — В присутствии высоких чинов, имею в виду.

— Полегче, Фирдес… Он же дитя Вэйрада… — сказал Нильфад.

— Так он желает, чтоб к нему обращались, как к взрослому солдату. Я и исполняю его волю…

Вэйрад рассмеялся, слегка притормозил коня, чтобы поравняться с сыном, и положил свободную руку ему на плечо, пару раз похлопав.

— Ничего, Зен. Привыкай, коли рявкнул…

Зендей долгое время молчал. Его старшие товарищи что-то бурно обсуждали, но он лишь просматривал страницы своего потрепанного дневника, некоторые страницы которого были изрядно потерты, а некоторые и вовсе выцвели. Наконец он спросил:

— Когда уже мы остановимся где-нибудь?

— Скоро. Мы остановимся у моста Вульф, где мы сможем переночевать. Ещё пару миль, — ответил Нильфад.

Так и было. Спустя десять минут неторопливой езды на горизонте среди бескрайних полей, маленьких рощ, которые походили на простые скопления деревьев, виднелась каменная башня, которая, похоже, являлась частью моста, ибо располагалась над пропастью.

— Зендей, коней напои, а мы пока поздороваемся с хранителем моста, — приказал Отсенберд, когда они уже стояли у огромного каменного сооружения, проходящего через колоссальную расщелину. Мост держался на трех массивных колоннах и состоял из двух башен на концах и имел два яруса в основной части: один был сквозной и вёл прямо через мост, а другой располагался наверху.

Зендей напоил коней, привязал их и направился в ту же сторону, куда ушли Вэйрад, Фирдес и Дориан.

Поднявшись по мрачной винтовой лестнице, он попал на второй ярус. Оказалось, второй ярус этого моста — целый дворец какого-нибудь не слишком богатого князя или барона. Однако, несмотря на всю красоту данного помещения, оно все же нагнетало какую-то тёмную атмосферу. Вся огромная зала, ярко освещенная пылающими факелами, не имела ни одного окна или хотя бы проёма в стенах. Помимо того, весь коридор, по которому шёл Зендей, был обставлен манекенами и стойками для доспехов. Мутный запах.

Зендей наконец-то услышал голоса и пошёл в сторону, откуда они доносились. И дошёл до небольшой комнаты, в которой уже располагались старшие.

— Отец, я всё сделал, — сказал Зендей.

— Это хорошо. Можешь пока лечь здесь, — ответил Вэйрад, указав на маленькую койку.

— Вы уже обустроились, я погляжу… — внезапно раздался кряхтящий старый мужской голос откуда-то из коридора. Это был смотритель моста. Тайлер фон Ридде младший.

— Да. Ещё раз спасибо за гостеприимство и доброту вашу, последний из рода фон Ридде, — произнёс Вэйрад.

— А я ещё раз говорю… Никаких этих званий и громких имён давать мне не надо… Кто я? Простой старик, который сидит в этом мосту, словно в замке каком-то… А главное — в полном одиночестве! Ха!

— Не нужно так принижать себя. Вы великий человек и имя ваше не менее великое, как и этот мост, — вставил Нильфад.

— Этот мост лишь напоминание всем, кто через него проходит, как позорно вымер мой род… Какой никчёмный старик теперь охраняет земли Дальних Врат.

— Это уж глупости… Все знают правду о том, как фон Ридде защищали эти земли ценой своей жизни. Все знают, почему этот мост назван в честь Вульфа, великого воина из этого рода, который стоял до последнего, защищая дальние земли от северян. И никто не забыл о том, что вы тот, кто привёл с собой армию Невервилля, тем самым прогнав захватчиков, — красочно рассказывал Отсенберд, демонстрируя явное восхищение историей моста Вульф.

— Спасибо вам за лестные слова, но я погубил свой род. И этого не отнять, сколько бы ярких легенд не выдумывали… Время уже позднее. Ложитесь спать… — сказал, уж было готовый уходить, Тайлер фон Ридде, но Зендей преградил ему проход, встав на колени и положив руку на грудь. И фон Ридде, и остальные изумились столь неожиданным действием парня.

— Я обязан отдать вам честь! Я польщён тем, что имел честь стоять вместе с таким великим человеком! Дядя Эверард очень многое рассказывал про своего товарища, с которым он бок о бок бился больше двадцати лет. Он рассказывал про Белого Волчонка, последнего своего рода, с непомерным уважением!

— Ты сказал имя… Эверард? Эверард Медбер? Как давно я не слышал этого имени…

— Эверард умер… Совсем недавно, — тоскливо произнёс Вэйрад.

— Ясно. Всё-таки быстрее меня ушёл, сорванец… Хорошо, вы уж отдыхайте. Я пойду… Спокойной ночи… — до того несколько задорный голос старика смягчился: в нем проскальзывали нотки горечи.

XIII.

— Зельман, я убью его! Я убью их! Я лично их всех повешу, а семьи отправлю на кормление диким псам! Я их уничтожу! И мне не нужно твоё разрешение! — ворвался Норберт Изельгаам в покои короля. Его лицо было кроваво-красным, а на лбу виднелись соответствующие его состоянию тёмно-синие бугорки.

— Я наслышан о твоём позоре. И не желаю терпеть это нытьё, товарищ полководец, — грубо начал король, истерзывающими глазами глядя на гостя. — Ты и пальцем их не тронешь! А если и тронешь, то тебе не нести головы! — перешёл на угрозы Златогривый. — Я не посмотрю на твои заслуги и авторитет. Мало того, что они не сделали ничего противоречащего моим планам, так ещё и были правы. Ты, Норберт, своими действиями ставишь под угрозу моё имя! Помни, благодаря кому ты сейчас можешь позволить себе такие ценные украшения, кои красуются у тебя на золоченом доспехе, — довершив моральное подавление, ответил Зельман.

— Что у тебя происходит там? — послышался голос мужчины, доносящийся из соседней комнаты королевских покоев.

— Это… Ты!? Поверить не могу! — замялся полководец, увидев полуголого Леонардо Эйдэнса. И в ярости заговорил: — Тогда я всё понял… Всё стало ясно… Я всё ломал голову, как ты, Зельман, перестал поддерживать меня, стал помыкать, запрещать то-сё… Вижу! Вы с Эйдэнсом сдружились. Теперь я не нужен! Сука! Да как ты мог так поступить… Сначала ненавидел брата, мечтал о мировом господстве и ценил тех, кто всегда был рядом, а затем стал прикрывать Вэйрада, мечтать об отсутствии крови и затыкать мне рот… Ничего, Зельман… Всем воздастся! — сгорячил Изельгаам и, хлопнув дверью, вылетел прочь.

— Это чучело всё-таки хочет убить твоего братца… Забавно. Но могу тебя уверить: кишка у него тонка твоей воле перечить. Знаешь, я бы даже не стал пачкать лезвие меча об его гнилую натуру… — сострил Леонардо.

— Как тяжело стало с Изельгаамом… Он теряет терпение, я чувствую. Вскоре моё слово уже не будет его останавливать… Что же с ним делать… Да ещё и эти бумаги! — вякнул Зельман, швырнув со стола какие-то документы, по видимости, государственного значения.

— Спокойно, Зел… Что опять? — озадачился Эйдэнс, поднимая скинутые листы.

— Меня выводят из себя финансовые отчёты… Как этот бестолочь Персиваль вообще был назначен моей рукой на должность Министра Казночейства… Одни расходы… После аннексии всех северных княжеств я должен был получить колоссальный оборот новых ресурсов и средств, а вновь получил убыток… Ещё и этот Вэйрад себе на зад проблемы наживает… Все будто намеренно испытывают моё терпение!

— Не стоит тратить свои нервы на каких-то там Персивалей и Вэйрадов… Кстати, как думаешь, что подумал Норберт, увидев меня? Да ещё и в таком виде.

Зельман улыбнулся. Он давно не улыбался. Заботы по правлению Невервиллем утомляли его чрезмерно. Порой он даже не находил сил не то, чтоб посмеяться, а хотя бы чтобы встать из-за рабочего места и пройтись до кровати. В этот раз Леонардо выпала возможность остаться во дворце и поддержать друга, что он и сделал.

— Возможно, этот глупый вояка подумал, что мы занимаемся мужеложством. — Улыбка сделалась шире, перерастая в смех. — Пожалуй, это для меня даже сложно назвать оскорблением.

— И то верно. А мне, впрочем, и всё равно, — довершил Эйдэнс, сняв со стойки меч и направившись к выходу.

IX.

Хроники Рыцаря.

Возобновление…

К сожалению, я на некоторое время прервал ведение этих записей… Даже не могу сказать, какова была основная причина… Многое произошло… Наверное, будет лучше постепенно рассказывать о событиях последних дней, недель. Начну я, скорее, издалека…

Перейду к тому, кем являлся для дяди легендарный воин и хранитель моста Вульф Тайлер фон Ридде младший, более известный в некоторых кругах как Белый Волчонок… История это длительная… Дядя Эверард очень часто упоминал его имя… Его личность. Я расскажу о самом первом. О самом, пожалуй, ярком таком моменте…

— И как понимать, что ты не выучил определение тактики Бэггенса? Я ведь точно давал понять, что без этого ты не в состоянии будешь понимать простейшие термины в военных стратегических документах… Не сможешь сокрушить противника, зная лишь то, что возьмёт он за основу своей тактики! — рычал на Зендея Эверард, активно тыкая указательным пальцем на старую книжную страницу с лицами, видимо, военных деятелей и ещё какими-то сложными схемами.

— Ну зачем мне нужно это все… Это же никак не поможет! В моем понимании, победит тот, кто сильнее, у кого армия больше! Так говорил и политик Радон дэ Дешра! — отбивался Леонель, слегка сторонясь грозного взгляда наставника, падающего на него.

— Во-первых! Рэйдон вэ Дешура — великий политик Игъвара! Нельзя коверкать их имена, как тебе вздумается… Во-вторых, это просто неслыханная наглость с твоей стороны… Ты и раньше-то больно не отличался великим разумом, но это… Это — перебор! Ни одна война не была окончена лишь благодаря большей военной мощи одной из сторон! Как вспомогательный фактор — да, вполне. Но не основной! Мой давний товарищ, дружбой с которым я горжусь, говорил, что нет в мире такого оружия и такого солдата, который одолеет калеку с луком и мозгами. Да, выражение более, конечно, шуточное, но не лишенное смысла! Даже калека, имея голову на плечах, может догадаться взять лук и одолеть воина хоть с арбалетом, просто подобрав лучшей момент и позицию. Это — основа тактики!

— Это — ерунда какая-то… Воин явно быстрее и ловчее… Этот ваш товарищ, видимо, не очень-то смышленый человек… — позволил себе съехидничать Зендей, прекрасно понимая, что за такие слова его ждёт новая лекция и новая изнуряющая тренировка.

— Я посмотрю, ты, малец, совсем головой тронулся… — В этот раз Эверард перешагнул даже себя в оскорблении ученика, который хоть и не прав, но, скорее, просто не желает уступить позицию. — Раз смеешь так говорить про величайшего воина Тайлера фон Ридде, который, в отличие от тебя, был воином что надо! Ты, сопляк, пока ещё не смеешь разевать пасть на его имя! Ты пока ещё вообще не можешь кидаться своими мерзкими детскими уколами в тех, кто оставил величайший след в истории нашей страны или хотя бы получил к этому прямое влияние… Если твоей глупой башки хватит понять, что это значит…

Порой высказывания дяди были чересчур суровыми и бестактными, однако, как он мне позже признался уже после удара болезни, он это делал лишь с целью воспитания сильных духом людей, «ведь в этом мире слабохарактерным тяжко бывает». И я его полностью поддерживаю. Теперь я это понимаю. Жаль, что не тогда…

— Да кто он вообще такой? Этот ваш Тайлер что-то там… — В этот момент лицо наставника сделалось невероятно грозным и нетерпеливым. Казалось, что у него в голове начался отсчёт до того момента, когда уже можно будет избить этого ребёнка. И Леонель понял, что ему уже стоит переживать насчёт того, как убежать прочь.

Но, на удивление, ничего не случилось.

— Ты, глупец, даже понятия не имеешь, чьё имя ты так унизить посмел… — такой тихий и размеренный тон насторожил ученика, но тот был приятно удивлён, что в него ничего не прилетело. (В этот момент я был поражён, что, скорее всего, в итоге и сделало этот урок таким запоминающимся). — Давным-давно, когда я ещё был молод, наши отношения с северными народами были… натянутыми… Сейчас, впрочем, король Зельман ведёт ту же агрессивную политику. Однако сейчас она оправдана тяжёлым положением обеих сторон. Сейчас понять наши действия я могу, а вот тогда… Мы лишь хотели отобрать территорию чужого государства с одной лишь целью — получить господство. Фейдих Золотой мечтал без особых потерь сровнять с землёй города и села наших ближайших соседей, однако Тзильет с Объединённым Альянсом Северных Княжеств тогда дали отпор и побили наши войска… Казалось, лучше бы отступить и подписать мирный договор… Но для безумцев, вроде Фейдиха, нет слова «отступать» — это все равно что проявление слабости, а значит, недопустимо… И второе сражение закончилось для нас позорным поражением. Я полагаю, это была кара судьбы за наши грехи… Северяне пошли атакой уже на нас… Они сожгли и уничтожили многие наши земли, отобрали у нас наши территории, шли к столице… И первой и единственной точкой, где они получили сопротивление, стал легендарный мост Вульф… — Учитель остановился, но в его глазах пылал пожар — эдакое желание рассказать эту историю во всех подробностях и максимально красочно. — Да… Мост Вульф... Хотя в те времена он не был крепостью, как сейчас. Простой мост, а за ним располагался небольшой, но гордый клан. Фон Ридде первыми встали на защиту своей земли во главе с Белым Волком, отцом Тайлера. Сражение шло долго и напряженно. Однако шансов у наших не было изначально, но они и не думали сдаваться. Они бились до последнего, не страшась гибели. Эти люди простояли настолько долго, что задержали проход северян, благодаря чему сын Белого Волка, тот самый Тайлер фон Ридде, смог прийти на защиту тех земель. Он лицезрел гибель товарищей, друзей, родных. Он собственными глазами видел голову отца, которую выкинули в его сторону. Но он не пал духом. Видя огромную армию врага, которая к тому же и убила весь его клан, Белый Волчонок принял полное командование на себя. Он прекрасно понимал, что мост — это их преимущество. Прогнать врага по ту сторону моста и уничтожить его — вот его стратегия. Хотя и численность была не на нашей стороне, но, как можешь видеть, мы сейчас не терпим гнёт Севера и не находимся в их власти. Тайлер фон Ридде — тот, кто прогнал захватчика, тем самым дав возможность всей армии Невервилля уничтожить врага, а его отец Тайлер фон Ридде старший — тот, кто стоял до последнего издыхания, чтобы наша страна была свободна. Это — легенды нашей истории. И нельзя забывать про это! Ты понял меня?! — наконец довершил свое пламенное изречение Медбер.

— Вы служили вместе? — спросил Зендей с таким лицом, словно он понял свою неправоту, но признавать этого не хотел.

Эверард томно вздохнул, поняв, что его ученик даже не впечатлился представленной историей.

— Да, было дело. Порядка двадцати лет, стало быть. Он старше даже меня на три года… И до сих пор здравствует да дышит безмятежно. Встретились мы с ним, наверное, спустя пару лет после войны с Севером. Это был один из балов у какого-то барона, на которые иногда зовут знатных солдат, ища среди них, как правило, кавалеров и мужей для своих дочерей и прочих родственниц. А иногда просто забавы ради. Да… В нашей стране таких достаточно… Богачи, любящие позволять себе всё и вся, — не редкость. Там мы и познакомились. Он был легендарным героем, а я тогда мечтал хотя бы пожать такому человеку руку. Но там и разговорились… Я ему рассказал про смерть брата, обсудили некоторые факторы войны… В целом, наши интересы и мысли совпали, и он позвал меня в свой отряд. Он на тот момент уже имел звание рода Золотых Львов, но на данный момент он отказался от него, насколько я знаю…

— Почему? — прервал своим вопросом Зендей, показав некоторую заинтересованность в истории, что обрадовало наставника.

— Понимаешь ли… Он это объяснил так: фон Ридде таким образом желал почтить память о своём роде и клане, оставив лишь свою фамилию. Твой отец, Вэйрад Леонель из рода Золотых Львов, не отказался от этой привилегии потому, что фамилия его не значима. Если же дело касается знатного рода фон Ридде, то тут уж и разговор другой. Если честно, да я и сам не знаю… Многое мы вместе прошли. Я благодарен ему, ведь только из-за него я состоялся как солдат. Он обозначил мне первую ступень карьеры в некотором смысле… Мы повидали немало событий, сражений, предательств, пройдя вместе эти годы. Не раз он спасал мне жизнь… Не раз и я… Мы были, как это сейчас принято говорить, лучшими друзьями. Но не все длится вечно… Рано или поздно каждые узы рвутся. И наши — не исключение. Такова суть человеческих отношений… — произнёс с некой грустью и скорбью Эверард, поглядев в сторону чьего-то женского портрета, стоящего в простой рамке на одной из полок его комнаты.

Это всё, что я помню с того дня. Но дядя часто рассказывал про него. Это лишь та самая малая часть, но самая ценная. Вернее, информативная…

Пожалуй, на сегодня я много рассказал… Достаточно.

X.

Всю ночь Зендея терзала одна мысль, которая ворвалась в его чертоги сознания, когда тот вспоминал о рассказах дяди Эверарда. А именно о том, кто изображён на том портрете, на который озирался старик каждый раз, когда речь заходила о его дружбе с Тайлером фон Ридде. Кто она? И почему их дружба прекратилась? По иронии судьбы мы задаёмся подобными вопросами лишь тогда, когда те люди, которые и вбили их нам в голову, уходят из нашей жизни.

— Господин Тайлер фон Ридде, могу ли я задать вам вопрос… который, впрочем-то, не сказать, что скромный… — начал Зендей.

Было утро. Все сидели за большим круглым столом и завтракали.

— Конечно, задавай… Кто я такой, чтобы отказать ребёнку… Да и звать ты меня можешь не столь уж официально… — с добрым взглядом и улыбкой ответил хранитель моста Вульф, поднимая бокал с налитым в него игристым.

— Я перефразирую, если позволите… Это не вопрос, а, скорее, просьба. — Фон Ридде утверждающе кивнул. — Расскажите о вашей дружбе с дядей Эверардом. — В этот момент Вэйрад, сидевший возле сына, подавился куском мяса, выпученными глазами поглядев на него.

— Что ж… История эта длинна… Я подозреваю, о чем рассказывал тебе твой учитель. И буду рад рассказать и другую сторону медали. Тебя интересует Гретта Левиль? — Настроение в лице Белого Волчонка изменилось, стало будто даже не доброжелательным. Все за столом обронили челюсти и приковали свои взгляды на рот Зендея, ожидая, что же он ответит.

— Да, — ответил он, подозревая, что речь зашла именно о той девушке на портрете.

В этот момент всё и вся застыло. Словно время вокруг одного человека остановилось. И этим человеком был Тайлер фон Ридде младший.

— После тяжёлого ранения, которое получил Эверард на одном из заданий, мы вернулись в столицу. Ему нужно было время, чтобы залечить ногу. И вскоре нас позвали на ужин весьма знатных господ. Это была семья Левиль. Ныне обедневший род. И была там девушка. Племянница Бора Левиля — Гретта: высокая, статная девушка с искрящимися зелёными глазами, волосами цвета пшеничного поля. Мы, два дурака, по уши влюбились в неё с первого взгляда… Так и начался конец нашего товарищества. Мы соперничали ради её внимания. Однако она не желала принимать ни чувства Медбера, ни мои. Но нас это не останавливало. Мы по очереди дарили ей подарки, каждый раз стараясь сделать свой подарок значительнее и дороже соперника. Множество раз мы бились у неё на глазах, показывая свою бестолковость и, наверное даже, заинтересованность. Но она всегда отвергла нас. Вскоре она уехала вместе со своей семьёй. Но не тяжело представить: нас это не остановило. Первым об этом узнал я. Я оставил Медберу письмо, в котором сказал, что случилось, а сам поскакал на коне вдогонку. Но я опоздал… Я увидел их карету, поваленную, уничтоженную… Увидел тело Гретты… Изорванная одежда, кровь… Её дядя и тётя не выжили тоже… Я простоял так несколько часов… Я не понимал, что произошло, я не понимал, как это произошло… Я не мог поверить своим глазам… Вскоре началась гроза, полил дождь, а я сидел в отчаянии и боли, смотря на изуродованный труп любимой девушки… Разбойники… Эверард поскакал спустя часов пять после меня. Увидев это… он впал в ярость, гнев, ненависть… Он видел уже не своего друга… Он видел во мне соперника, который восседал возле трупа его любимой. Он не желал даже меня слушать. Он вынул меч из ножен и бросился в мою сторону. Я не мог поверить, что он хочет убить меня, но не мог оставаться безоружным… Начался поединок, который и закончил нашу дружбу. Он был на голову сильнее меня… Эверард — самый могучий воин, которого я когда-либо видел в своей жизни… Противостоять ему на пике сил не способен был никто. Он легко избил меня до полусмерти, воткнув мой же меч в землю в дюйме от моего лица. В его глазах я видел презрение… В этот момент и я возненавидел его за то, что не смог и выслушать меня… Он ушёл, сказав лишь: «Ты виновен в её смерти!»

Зендей был в шоке, услышав эту правду. Он не мог поверить своим ушам. Для него дядя Эверард оставался после смерти чуть ли не святым человеком… Но на сей раз он изменился в лице.

— Мальчик, только помни: эти события произошли уже очень и очень давно. А человек, свершивший их, мёртв. Не стоит винить умерших и не стоит поминать их лихо. Это тебе мой совет, — сказал Тайлер фон Ридде, встав из-за стола и уйдя в одну из комнат этого дворца.

Вскоре они уже направлялись вновь к Сноудэрхеллю.

— Зен, да, я понимаю, что после того, что ты услышал, ты можешь изменить мнение о нашем с тобой учителе, — начал Вэйрад, — но ты пойми ту простую истину… Никто из нас не идеален, никто из нас не праведник… Таких не существует. И дядя Эверард имел свои недостатки. У каждого своя правда и каждый живёт ею, а другие не способны её принять. Ведь у каждого она своя. Я тоже виноват перед одним человеком… Но я не пойду на уступки, даже понимая это. Ведь люди не меняются. Люди остаются такими же. Меняются лишь слова, которые они произносят. Запомни это, — выдал Леонель старший, глядя любящими отцовскими глазами на Зендея.

Через некоторое время они проезжали мимо одной из небольших деревушек, находящихся в глубинке государства. И Зендей, наверное, впервые за всю свою жизнь заметил: сгнившие домишки, сараи, дохлый скот, обедневшие поля и огороды, несчастных людей, будто живых мертвецов, таких пустых и невзрачных, исхудавших. Зендей впервые заметил, какова доля простого народа во времена военно-политических конфликтов.

— Да… Времена нынче… Неурожай, да ещё и налогами обременяют… Когда уж это всё закончится… — заговорил Отсенберд, но его товарищи решили промолчать. Они прекрасно понимали, но ничего не могли сказать.

XI.

Хроники Рыцаря.

Мы доехали до Сноудэрхелля. Соответственно, время дописать ту самую историю появилось. Давно о ней речь не заходила… Расскажу те счастливые моменты, которые я помню. Пока что…

— Зен, почему ты ещё не научил меня вот этому? Как это называется… борьбе с мечом?.. — спросила Ариэль, лежа на весенней траве вместе с Зендеем, положа голову ему на живот.

— Здравствуйте, приехали! Ты никогда не спрашивала… Откуда я должен был узнать… Смешная такая!

— А я должна просить, чтобы ты своей любимой показал, как пользоваться мечом? — продолжала Эрл, присев уже на колени.

— Ну… это отнюдь не очевидно, однако… Чему тебя научить? Фехтованию? Или же полноценной борьбе? — озадаченно спросил Зендей, присев.

— Ну, допустим… фехтованию?.. Пока что, наверное, фехтованию.

— Зай, ты понимаешь, что этому не за один вечер обучаются… — Последовал утвердительный кивок. — Ну хорошо!

— Что ж… Начнём с теоретических основ и знания некоторых формулировок, без которых невозможно обучение на практике… Итак, фехтование — искусство владения холодным оружием, умение драться на нем, способность наносить удары сопернику, уклоняясь при этом от его выпадов. Самое главное, что стоит усвоить первым делом, — это скорость, с которой необходимо орудовать клинком, а не сила удара, как полагают многие. Чем быстрее ты действуешь, тем больше у тебя шансов первым убить или хотя бы покалечить противника. Тем не менее для идеального владения мечом всегда была и остается необходимой хорошая физическая подготовка, коей у тебя, как я знаю, нет… — Ариэль состроила противную рожицу, демонстрируя недовольство этой фразой. — Ну, не суть… Поскольку основная его функция — нанесение рубящих ударов, именно этому моменту в инструкции по работе с данным видом холодного оружия уделяется особое внимание. Например, наносить его необходимо под определенным углом, следя за тем, чтобы плоскость клинка совпадала с плоскостью удара. В ней, в свою очередь, должны находиться сама цель, которую необходимо поразить клинком, а также кисть и локоть той руки, которая держит меч. Если не соблюсти это условие, большого вреда сопернику нанести не получится: клинок попросту соскользнет и повернется набок. Нужно заметить, что техника владения мечом — наиболее сложная из всех техник для разнообразных видов холодного оружия, — пояснив эти основы, он показал на практике некоторые приемы стандартного положения на манекене. Вокруг них уже собрались ребята, которым было интересно услышать, как преподносит эти уроки Зендей. — Ну, продолжим со стоек, пожалуй. Стойки и позиции — вообще один из основных элементов правильного ведения боя. Например, для того чтобы нанести мечом действительно сильный удар, способный значительно покалечить соперника, нужно занять исходное положение с упором на одну ногу — тогда вес тела и перемещение всего корпуса помогли бы совершить более сильный замах. При этом ступни от земли стараться нужно не отрывать — иначе можно легко потерять равновесие, а значит, появиться реальная угроза собственной жизни или здоровью. Это напрямую связано с уже упоминавшейся ранее скоростью… в том числе и реакцией. Думаю… голова у тебя сейчас вскипит… На сегодня теории достаточно… Попробуем немного практики. Итак, встань в стойку.

Далее Зендей помог Ариэль сообразить, как расположить ноги и прочие конечности в правильной позиции. Выдал ей деревянный меч и сам занял исходную позицию.

Тренировка долго не продлилась. Эрл совершила дюжину ошибок и в конечном итоге отказалась от обучения.

— Зен, я должна тебе кое-что сказать… Кое-что такое, что может оскорбить тебя… ведь я должна была давно тебе рассказать… — Сердце Зендея сжалось до столь маленьких размеров, что даже лапа муравья казалась покрупнее.

— Что… — внутри он уже представлял, что это то самое откровение, которого он ждёт с того самого момента.

Лес, в котором они и гуляли, выглядел весьма милым. Даже мелкие жуки и насекомые, без устали летающие вокруг, создавали некую нежную уютную атмосферу. Лесные птицы во всю играли песнь услады прогулки двух возлюбленных. Лёгкий ветерок покачивал ветви деревьев и дополнял обстановку. Кроны и листья не пропускали яркие лучи уже заходящего солнца.

— Я… в общем, моя семья не отсюда… — После этих слов внутри Леонеля словно исчез громадный груз. — На самом деле… наша семья родом с южных земель! — истерично провопила Эрл. — Игъварских земель… Прости… Я пойму, если ты не сможешь меня видеть…

— Зай, ты действительно думала, что это меня может обидеть?! Да ещё и так, чтобы я больше не мог тебя видеть? Ари, ты в своем уме? Да, я удивлён… Не спорю. Для меня это было большим открытием, но я никогда и ни за что не брошу тебя только из-за того, что твои корни несколько иной нации! — пламенно ответил Зендей.

— Но ведь… вы так любите свою страну, свой народ… Вы, верно, не можете терпеть одних из тех, кто прямо сейчас виновен в гибели стольких ваших собратьев… В моей родной стране, по крайней мере, так принято…

— Как говорил нам дядя Эверард: совершенно не важно, какого цвета у тебя кожа, волосы, на каком языке ты говоришь, чьи обычаи ты почитаешь, какой религии повинуешься, что за флаг у тебя за спиной — все мы люди, и все мы рождены в одном едином мире. И нет в нашем мире невинных. Нет. Думаешь, мой народ не несёт ответственность за смерти вашего? Зай, я люблю тебя! И мне все равно, какова твоя истинная Родина!

В этот момент вскрылась та правда, которая, быть может, и была незначительной для Зендея, но она оказалась тяжела для Ариэль, ведь она большую часть жизни провела по ту сторону возведённых баррикад. На территории Игъвара неприемлемо спать с врагом и звать его любимым, когда твой истинный народ гибнет от рук его народа. Это считается предательством.

Думаю, я многое рассказал из того, что можно считать историей моей первой любви. Да, она была не столь яркой, как, возможно, мне ранее казалось. Да и не всё я поведал — буду честен… Сейчас я расскажу лишь тот отрывок этой истории, который можно назвать финалом. Финалом той частички моей жизни, когда я был вместе с Ариэль Эрл.

XII.

Хроники Рыцаря.

Новая глава.

Мне предстоял ещё очень долгий путь с одной части Невервилля до совершенно другой. Грубо говоря, с самых её южных границ, где располагался наш лагерь, до самых северных, где шли бои против Объединенного Альянса Северных Княжеств. Там должно было начаться моё обучение военному ремеслу уже под началом папы, дяди Отсенберда, дяди Нильфада и на сей раз полностью серьёзно. Впрочем, это можно было назвать моей стажировкой в рядах армии. Помню, в тот день шёл ужасный ливень, гроза била без умолку, как обычно бывает в книжках в подобные моменты жизни… Жаль, это была не книжка, а моя судьба.

Меня нагнал посланник с информацией о гибели дяди Эверарда. Он скончался спустя двенадцать часов после того, как я уехал… Я был в шоке… Я быстро отправил письмо голубем отцу и помчал обратно. Столь длительных и мучительных часов у меня никогда ещё не было. Каждая секунда многократно превышала те ощущения тревоги и страха, которые должен чувствовать обычный человек. Мало я помню из того, что видел… Моя память словно стёрлась… Помню, как мы с Адиялем плакали над его телом… Помню обрывки памяти, как все толпятся вокруг, переговариваются. Весь лагерь, все пятьдесят юных солдат, жизни которых в свое время спас тот, что уже лежал на деревянной конструкции с сеном для кремации. Как выяснилось позже, дядя всегда мечтал так сгинуть с этого мира. Спаленным дотла с мечом в руках, плывя на реке и неся знамя страны, в которой рос, жил, которую любил всем сердцем, в которую всегда верил. И знаете, что сказал дядя напоследок?

Помните свой дом, свою семью, но не живите прошлым…

Так он покинул нас… Великий человек. Воистину, великий. И я клянусь перед самим собой, что сдержу данное ему слово. Я защищу брата, во что бы то ни стало.

Однако на этом ужасные вести не оканчиваются… В ожидании церемонии, в ожидании прибытия отца и прочих друзей и близких дяди Эверарда, я отправился навестить свою возлюбленную…

Вы спросите, почему же наша последняя встреча перед моим уездом сопровождалась такими словами? Что ж, я скажу…

— Отец, мама, почему!? Я не хочу уезжать, я не собираюсь покидать Невервилль… Зендея… — ревела, стоя на коленях перед своими родителями, Ариэль и держала руку Леонеля, который с горечью выслушивал эту беседу.

— Дочь, ты не понимаешь?! Бабушка умерла… Как ты можешь отказаться от похорон женщины, которая тебя с пелёнок воспитывала?! Gheri moi puort gheku va dgerfi an be val somd ta rugh Iggvarh so me va Neverwill beroku? — заговорила на игъварском языке мать Ариэль.

— Мать верно говорит. Собирай вещи! — присоединился к спору отец, который уже расхищал свой сундук с золотом и прочими накоплениями.

— Я не собираюсь никуда ехать! Делать мне более нечего! — успела буркнуть Ариэль, но отец со всей силы ударил по стене так, что доска разломилась и раздался оглушающий треск. Зендей насторожился и сильнее сжал руку любимой.

— Я их ненавижу… Я не хочу уезжать… Я ведь знаю, что причина лишь в том, что им нужно наследство бедной старушки, которую они бросили в Игъваре при первой же возможности… — билась в истерике Эрл, забившись в объятия Зендея.

— Зай, всё будет хорошо. Мы ещё обязательно увидимся! Я обещаю, что приеду за тобой. Но пойми же: дороже семьи нет ничего… И как бы грубо и жестоко они не поступали, я уверен, что они любят тебя и делают это лишь только ради тебя… Я понимаю, что ты, вероятно, не осознаешь, насколько ценны те дни, что ты проводишь с семьёй… Родителями… Я раньше тоже часто злился, воротился, думал, что они просто бездушные сволочи… Как я был глуп… Сейчас, когда моей матери нет, а отец вынужден воевать на фронте ради всех нас, дабы мы не пали жертвой чужой диктатуры или мора, я понимаю, что дороже семьи нет ничего и нужно ценить каждую секунду, которую ты проводишь с ней… Какой бы она ни была…

Ариэль слегка успокоилась, а затем ещё сильнее разревелась, но уже от угнетающего свободолюбивого девичьего сердца, которое не в силах терпеть предопределенность.

Думаю, вы поняли. Они всё же уехали. Я так думал… Но стоило мне приехать в дом Эрл…

— Привет, пёсик…. Что ж, видимо, ещё не уехали… Ну, понятно… Господин Эрл упоминал, кажется, что ему нужно договориться по поводу кузнецы… Так что она должна быть еще здесь. Господи, как мне её не хватает… — вёл диалог с псом Зендей, подойдя к дому.

Вдруг он услышал женские возгласы. И всё вновь затуманилось. Вдруг в его голове вновь начали проявляться мысли о словах Джеймса.

Аккуратно поднявшись по лестнице на второй этаж, он понял, что стоны идут из спальни. Прислушавшись, он понял, что голос этот принадлежит Ари. Он бы не спутал его ни с чьим другим.

И ворвался в комнату.

Увидел рыжеволосого низкого парня со спущенными портками и Ариэль, которая от удивления уже начала пытаться вырваться из страстной хватки её кавалера.

Зендей был в ужасе, смятении, тоске, горечи, страхе, ненависти, обиде, ярости и гневе. Все эти чувства мешали ему принять иное решение, как не взять первый попавшийся под руку стул и швырнуть его в сторону Эйдена. Однако зеленоглазый ловко остановил летящий в него стул и отшвырнул его прочь.

— Неловкая ситуация вышла, герой ты наш… Прости уж меня. Но видишь ли, её выбор — не ты, а я. Давай не будем устраивать здесь черт его знает что… — начал было Эйден, натягивая штаны. — Да и эта подростковая никчёмная игра в чувства никчемна. Ты же это понимаешь, друг?

Зендей ждал слов от его возлюбленной, но их не последовало. Она лишь прикрыла свою грудь и отводила взгляд.

Зендей набросился на того, кто посмел осквернить его любовь в его отсутствие. Но Эйден легко расправился с Леонелем, нещадно побив его и сломав одну ногу. После Эйден потащил его вниз по лестнице, держа за ногу, и швырнул на улицу, как какого-нибудь пса.

Так все и закончилось… Вся наша история. Первая любовь — она всегда такая, верно? Думаю, что да. Простое детское баловство… И на этом закончился данный этап моей жизни. На этом закончилось моё детство. Человек, заменивший мне отца, умер. Мой кровный отец вернулся в мою жизнь, но уже как-то иначе: как наставник на пути в иной мир — более жестокий и мрачный взрослый мир. С этого дня начинается моё обучение реальному военному ремеслу. С этого дня я становлюсь настоящим рыцарем. Знаком этому послужит то, что я получу семейное звание рода Золотых Львов!

Единственное, о чем я жалею, ступая на эту тропу, — я не смогу более заботиться о брате так, как я бы хотел. Но! Я никогда о нем не забуду и обязательно вернусь за ним. Заберу его с собой в этот мир. Жди меня, Адияль…

Тень IV. Ужасы войны

I.

Церемония.

Вся огромная зала, подготовленная к этому торжеству, была забита господами и дамами, многие из которых выглядели так, будто пришли на эту церемонию нехотя. Однако ж это было исключено, ведь допуск имелся отнюдь не у многих, а те, у кого он был, могли просто отказаться. Здесь присутствовали многие почётные офицеры, генералы, полководцы, высокопоставленные чиновники, бароны и прочие представители высшего сословия.

По всему залу аккуратно были расставлены круглые столики с белыми скатертями, возле каждого из которых находилось парочку дубовых стульев с дорогой обшивкой. Сами же столы были нагромождены всеми возможными блюдами подобных господ на подобных мероприятиях. И, разумеется, практически ни один стол не пустовал, когда Его Высочество вышел к центру зала, где и должно было всё пройти.

— Рад приветствовать всех вас на торжественной церемонии присвоения почётного звания рода Золотых Львов! В этот раз данный почётнейший титул закрепляется за шестнадцатилетним воином, только ступившим на доблестный путь солдата, обязующегося защищать Невервилль до скончания лет своих, — начал Зельман Златогривый. — Спустя долгие годы звание наконец переходит по кровной связи. Пусть тот, кто носит ту же фамилию, что и Вэйрад из рода Золотых Львов, и вступает на службу армии Невервилля, выйдет из ряда присутствующих и подойдёт ко мне! — произнёс король и возле крайнего стола в углу зала поднялся Зендей, одетый в парадный мундир.

Он напоследок кинул вопрошающий взгляд в сторону отца, сидевшего за тем же столом, мол: «Я нормально выгляжу? Сейчас ли мне выходить?» Отец же проводил сына простым кивком и добрым взглядом. А затем Зендей бросил косой взор в сторону Адияля, сидевшего всё за тем же столиком, увлекшегося поеданием винограда. Младший брат, решив, что Зендей желает увидеть от него каких-то невербальных напутствий или поддержки, не смог придумать ничего лучше, как просто поднять два кулачка вверх.

Зендей гордо подошёл к королю и встал на правое колено, положив обе руки на левое и слегка опустив голову.

— Я, Зельман Златогривый, король Невервилля, хранитель земель северных, присваиваю Зендею фамилии Леонель, сыну Вэйрада Леонеля, почётное звание рода Золотых Львов! Отныне и покуда сердце твоё бьётся ты кровью рода своего и именем отца своего, даровавшего тебе это звание, клянешься ли оберегать Родину свою, равно как и семью свою? В случае отказа от клятвы ты навсегда лишаешься возможности вступить в ряды армии Невервилля. И твой ответ?

— Я клянусь честью отца своего и любовью матери своей до скончания лет служить Невервиллю и претендую на звание рода Золотых Львов, не отказываясь от своей фамилии. Я, Зендей Леонель, сын Вэйрада Леонеля, готов принять семейное звание, — отчеканил явно заученный текст парень.

— Славно. Значит, отныне ты воин под флагом Невервилля и второй в своём роду, получивший звание отца. Да будет так! — довершил речь Зельман, взяв в руки королевский меч, украшенный множественным орнаментом, и дотронувшись его боковой стороной сначала до правого, а затем и левого плеча Зендея.

На этом торжественная часть завершилась.

— И как оно, брат? — начал Адияль, когда Зендей вернулся к столу, где его уже ждали Вэйрад, Фирдес, Дориан и брат.

— Ох, Эди… Волнительно… Чуть было все слова не позабыл, но благо на нервной почве я смог что-то по памяти пролепетать…

— Ничего, сын. Ты всё правильно сделал и сказал. Ты молодец. И поздравляю тебя! Отныне ты солдат, — поддержал Вэйрад, приобняв Зендея и слегка взъерошив ему волосы.

— Да… Теперь-то, малец, за все проколы ты будешь отвечать перед командованием. Никаких тебе папиных поблажек. Отныне только наряд, трибунал, понижение или отстранение. По всей строгости военного устава и кодекса будешь отвечать за любую оплошность, — в своем стиле поздравил парня с поступлением на службу Отсенберд.

— Хватит тебе, Фирдес… Лучше бы по-доброму сказал… — продолжил Нильфад. — Поздравляю тебя, Зендей, с вступлением в ряды армии и с получением почётного семейного звания, что хоть и от тебя не зависело, но всё же тоже очень хорошая новость. Молодец.

— Спасибо вам большое… Я…

— Извините, что прерываю вас. Однако осталось письменно закрепить все формальности и прочее… Я бы не стал медлить, ибо я не знаю, когда ещё у меня может появиться время для этого… — неожиданно прервал Зендея король. — Мне нужен лишь сам мальчик и его отец.

— Да, разумеется, — ответил Вэйрад.

— Тогда прошу, — сказал Зельман и куда-то их повёл.

Шли они не слишком долго. Да и Вэйраду эта процедура была до боли знакома.

Наконец, пройдя несколько коридоров, они дошли до хорошо охраняемого крыла дворца: на каждый ярд стоял один рыцарь королевский стражи. Зельман зашёл в одну из дверей, проведя за собой Вэйрада с Зендеем.

— Что ж, вот здесь необходимо письменно заверить получение сыном звания рода Золотых Львов, — произнёс Златогривый, кладя на стол несколько листов бумаги и пододвинув чернила.

Вэйрад записал на нём что-то и подозвал к себе Зендея:

— Здесь ты должен записать то же самое, что ты говорил на церемонии. Только аккуратно!

Зендей неторопливо всё прописал и сунул перо в чернила. Король всё бегло просмотрел и убрал бумаги в тумбочку.

— Всё, спасибо вам. На этом вы свободны, — проводил Вэйрада с сыном Златогривый.

Как только они удалились из комнаты, Леонель старший остановился:

— Зен, иди пока, мне ещё хотелось бы уточнить пару вопросов по поводу следующих заданий. Я скоро вновь присоединюсь к вам.

— Хорошо, — без лишних вопросов чётко ответил Зендей.

— Ваше Высочество, не могли бы вы уделить мне пару минут… — нервно и отстранённо спросил Вэйрад.

— Что случилось? — с лёгким недопониманием отнёсся король, а затем, увидев взгляд Леонеля,понял, что это обращение было сделано не от лица генерала армии Невервилля, а от лица его потерянного брата. — Что ж, я тебя выслушаю, Вэйрад. Пойдём. — И они вышли из комнаты и направились в другую сторону от коридора, ведущего в церемониальную залу.

— Знаешь ли ты, Зельман, что твой дружок, этот самодовольный Изельгаам, желает мне скорейшей гибели? — резко сменив тон, продолжал Вэйрад, когда они зашли в одно из дальних помещений дворца с тяжелой плотной металлической дверью.

— К сожалению, да. Но не беспокойся: едва ли у него хватит духу противиться моему приказу, — абсолютно спокойно ответил Златогривый.

— Да что ты говоришь!? Неужели? Так вот знай… Этот ублюдок уже который раз бросает в меня совершенно прямые угрозы. Он — явный безумец и не остановится ни перед чем! Его люди следят за мной и моей семьей, его подставные бандиты уже дважды совершали нападения на меня! — перешёл на определённо грубый темп Леонель.

— С чего ты взял, что эти якобы подставные бандиты от него? — всё тем же холодным тоном парировал король.

— С чего взял?! Зельман, ты издеваешься? Его люди и пальцем не дрогнули ни в одном из случаев! А сейчас ты спросишь, с чего я взял, что это его люди, да? Сразу отвечу: они, мать вашу, носят его личный герб! Сука, герб! Он решил, что властелин всех и вся, раз уж он является одним из глав Высшего Гвардейского Состава! И ведь я прекрасно понимаю, что он находится там лишь по твоей воле и жизнь он себе такую построил только по твоему дружескому попечительству! — продолжал генерал, не подбирая фраз, упрекать сводного брата.

— Успокойся! С чего надменный тон? Что ты хочешь от меня? Чтобы я вступился за твоё рыло? И чем я объясню такую озабоченность? Брось свою глупую истерику и оставь меня в покое, Вэйрад.

Леонель некоторое время решил промолчать, опустил глаза. Его слегка вспотевшее и покрасневшее от гнева лицо сменило тон на мрачный и серый. Наконец он сказал:

— Зельман, я понимаю, что причинил тебе немало боли и что я не заслуживаю тебя просить об этом, но… Но мне не к кому более обратиться… Он для меня чересчур могущественен. Я не смогу отбиваться от его выходок постоянно и не смогу убить его… Я боюсь за детей, брат… Я понимаю твою ненависть ко мне, но дети ни в чем не виноваты… Прошу, помоги… — Вэйрад понизил голос и тоскливо посмотрел на короля.

Зельман отвернулся и будто ушёл в беспамятство.

— Я сделаю, что смогу. Но у меня есть условие, — король вновь обернулся. — Ни при каких обстоятельствах ты не должен хоть слог промямлить в отношении этого нашего уговора. Ты заткнешься — таково условие моей защиты.

— Хорошо, — без капли раздумий ответил Вэйрад. — Спасибо тебе, брат. Огромное спасибо…

— Зен, ну так какие у тебя чувства-то по поводу такого праздника? Небось, горд за себя! Нос-то выпятил свой! — шутливо задирал старшего брата Адияль. — Сейчас да и вовсе перестанешь появляться у нас в лагере… Всё-таки служба теперь! Ты и так со своей этой Ариэль даже в сторону мою не смотрел!

— Не надо произносить её имя! Эта стерва мне сердце разбила, если ты не забыл! А её любовник — ноги…

— Ну и твои проблемы… — смеясь, ответил Эди, хлопнув по плечу Зендея. Нильфад и Отсенберд, беседуя о своём, улыбчиво поглядывали на братьев. — Нечего было брата предавать! Возмездие — оно такое. Судьба никогда о нём не забывает!

— Да иди ты лесом! Да и к тому же, далеко не факт, что мы не будем навещать вас… Кстати, как вы там? Ну, в лагере?

— Знаешь… После смерти дяди — так себе… Мы стали разобщеннее. Ну, не сказал бы я, конечно, что вообще порознь, но как-то мрачно стало… Не знаю даже, как сказать… — закатив глаза, пытался выдавить из себя фразы так, чтобы не выдать своих эмоций. Но его тоска была заметна и по глазам, и по резкой смене позы, и по лишней судорожности.

— Да… Жаль дядю… Казалось, столько ещё проживёт… Единственное, о чем я жалею сейчас, получив это звание, став солдатом, — это то, что дядя Эверард уже не увидит этого. Но я верю, что на небесах ему сейчас гораздо приятнее, чем было бы среди этой черни на земле, — прослезившись, произнёс Зендей.

В этот момент вернулся Вэйрад.

— Где тебя черти носили? О чем ты ворковал с королём? — встретил его Отсенберд.

— Мне было интересно, когда уже нам выплатят обещанное за кампанию на Севере. А по пути обратно я пытался найти уборную, — отчеканил, будто произнося доклад, генерал Леонель.

— Чувствую, нам стоит уже удаляться из этого дворца. Я краем глаза наблюдаю за группой людей возле нашего любимого Норберта Изельгаама. И мне абсолютно не по нраву то, что они всё время пялятся на нас звериными глазами, — прервал беседу Нильфад серьёзным голосом.

— Да ладно тебе… — рыгнув, ответил Фирдес. — Я только распробовал этот замечательный сидр… Да и курочка остаётся…

— Дядя Отсенберд… вы, как и всегда, в своём репертуаре… Лишь бы только выпивку да еду пожирнее подавали ему, — посмеиваясь, прошептал Адиялю на ухо Зендей. Младший тоже тихо рассмеялся.

— Я согласен с Дорианом. Фирдес, нам стоит уйти, — поддержал инициативу Вэйрад. — Уходим. Сразу к конюшне. И потом галопом за мной! — взял командование Леонель.

II.

— Приехали уже? — встретил только что прибывших Ольгерд, поочерёдно поздоровавшись с Адиялем, Зендеем, Вэйрадом, Дорианом и Фирдесом.

— Да, но мы всяко не будем долго, — ответил Вэйрад. — Эди, ты уверен, что не хочешь на пару дней остаться с нами? — обратился к сыну генерал.

— Папа, я уверен. Я знаю, что вряд ли сойду полезным гостем в вашей компании. Да и мне здесь безопаснее. К тому же, и вам потом придётся возвращаться сюда, а это неудобно. В общем, да: я уверен. Так будет лучше для всех.

— Хорошо, сынок. Знай, что я люблю тебя. Я буду скучать. Письма буду отправлять примерно каждые два-три дня. К черту… — произнёс Вэйрад, не сдержав слез, и прильнул к сыну, зажав его в сильных отцовских объятиях и крепко поцеловав.

— Моя очередь, отец, — продолжил прощания с Адиялем Зендей. — Что ж… мой милый младший братик… Девчачьих слюней распускать я не буду. Просто: прощай… — заплакав на последних словах, выдавил Зендей, крепко обняв его и по-доброму расчесав его светлые курчавые волосы. — Так мучительна новая разлука… поверить сложно…

Отсенберд без лишних слов, спрыгнув со своего мерина, приподнял в объятиях Адияля и поставил его на землю обратно.

Нильфад же, не зная, как лучше проститься с сыном товарища на неизвестный промежуток времени, обещающий быть немалым, попросту пожал ему руку и сказал:

— До встречи, юнец.

— Прощайте все… Я буду скучать… — натужно сдерживаясь, бросил Адияль.

— До свидания, — попрощался Ольгерд.

И они ускакали.

III.

Спустя три года.

Адияль бежал по «тропе мучений». Его физическая форма была уже совершенно на ином уровне по сравнению с той, что была у десятилетнего мальчика, хотя разница в возрасте — всего каких-то три года. Тело его окрепло и обрело довольно-таки массивную мышечную массу.

Пока он бежал по тропе, за ним поднимались облака пыли. Его окрепшие ноги, казалось, были измотаны, однако он не сбавлял темп. Напротив. Он словно прибавлял в скорости. Та полоса препятствий, что в начале его тренировок в лагере была для него чем-то ужасно изнуряющим, надоедливым и банально трудным, сейчас уже не вызывала никаких сложностей, а напротив, даже приносила ему удовольствие, что можно было заметить по его лицу, красному, мокрому, уставшему, но сосредоточенному.

— Эй! — свистнув перед этим, крикнул Джеймс добегающему очередной круг Адиялю. — Хватит уже! Ты измотаешь себя. Это уже который круг? Шестой? Седьмой? Угомонись, я сказал! — схватил он Леонеля, который, словно не слыша товарища, собрался было бежать и следующий.

— Что тебе надо, Джеймс? Я занимаюсь, — тяжело дыша, выпалил Эди.

— Я, мать твою, переживаю за тебя! Ты перегибаешь палку с занятиями! Очнись, ты ведь скоро изживешь себя! В твоём возрасте нет достаточного количества запасов энергии и ресурсов организма для таких тренировок!

— И без тебя знаю, — холодно ответил Адияль, явно недовольный тем, что не способен тренироваться столько, сколько ему угодно.

Они пошли обратно.

С момента гибели Эверарда данный лагерь стал полностью государственной организацией по сбору сведений и информации по вражеским территориям. Именно поэтому теперь здесь живут не только ученики Медбера, некогда подобранные им с улиц, но и военные. Это вызвало немалое негодование со стороны многих «старожилов».

— О, какие люди! Адияль! — встретил Леонеля давний друг ребят с лагеря Бергенден.

— Привет, — поздоровался с ним Эди. — Разве до следующего пополнения не что-то около десяти дней? Или эти пьянчуги уже выдули все запасы?

Бергенден слегка засмеялся.

— Я не поэтому здесь. Я просто навестить вас приехал, — ответил он, косо глядя на новые лица. — Но что-то я вот смотрю, у вас здесь пополнение, или как? Мне казалось, что Эверард завещал, чтобы этот лагерь по-прежнему следовал своей идеологии… Не думал, что солдаты считаются потерянными…

— Лучше не будем об этом здесь трепаться… Пойдём к речке, — сказал Адияль, направив гостя в сторону небольшого углубления, в котором виднелось зеленоватое зеркало, сзади лагеря.

— Так в чем же дело, собственно? — не понимая, спросил Бергенден, подойдя к Адиялю, стоящему на небольшом дряхлом мостике, проходящим над этой узенькой речушкой.

— Эх… Бернард… Многое изменилось с твоего последнего визита, — сказал Адияль, устало и печально глядя на лёгкое течение воды, бьющейся то о камни, выступающие выше потока, взбивая возле них опавшие жёлтые листья, то о крутой берег, размывая ил, то о бревенчатые ножки моста, которые уже накренились так сильно, что уж было и непонятно, выдержит ли он их до конца диалога. Между тем, небо уже затмевалось серыми тучками, которые преграждали путь для ярких осенних лучиков света, которые так красиво отражались в воде. — Снова дождь собирается, кажется. Чересчур дождливая осень настала. Дядя любил осень…

— Так что же изменилось? И почему все в лагере, включая тебя, стали такие мрачные… и странные?

— Смерть дяди случилась… — многозначительно ответил Леонель, скверно взглянув на Бергендена. — Видишь ли, Бернард, дядя был тем, кто держал всё в гармонии и порядке в этом месте. Все были веселы, у всех были мечты, задачи, каждый играл свою роль, понимаешь? Джеймс, Ольгерд, Дэрек, Ринферн, Вальтер — все они были единой семьёй, ведь всех их объединял один общий ворчливый старый занудливый отец. Для них это место было домом, семейным очагом. Но дяди не стало… И после этого все помутилось. Каждый ушёл в свой мирок, будто тот мост, что связывал всех их воедино просто разрушился. Теперь это не та семья, что была ранее… Да и дом этот осквернили… Осквернили и не только лагерь, но и честь дяди…

— Я не понимаю…

— Через несколько дней после похорон в лагерь наведались какие-то дятлы с высокими чинами во главе с этим Роуландом Доббером… Они заявили, что дядя не завещал никому эти территории, поэтому они отходят Короне…

— Что?! — не сдержавшись, возмутился Бергенден.

— Слушай, это ещё и не всё. Предъявив какие-то бумаги, в которых чёрт что разберёшь, они сказали, что ныне этот лагерь переформировывается в разведывательный подкорпус под командованием этого самого Доббера из Высшего Гвардейского Состава… Ныне он командует тут всеми. Кроме того, он сказал, что якобы мы жили всё время за счёт государственной казны и выполняли государственные задания, что взбесило многих…

— Господи, помилуй… — обескураженный, промямлил Бергенден. — Как же… Безобразие чистой воды!

Ветер усилился. Поток воды в речке слегка скосился. Листья пронеслись под ногами. Стало холодать. Раздался гром.

— Думаю, стоит вернуться. Дождь обещает быть сильным, — сказал Адияль, и они направились обратно.

— Привет, Эди. Как церемония прошла? — встретил только что вошедшего в свою комнату Адияля Дэрек.

— И тебе здравия, дружище, — отозвался Бергенден, саркастично улыбаясь, выказывая недовольство.

— О, извини. Я просто уже видел тебя сегодня. Думал, поздоровался.

— Что ты делаешь в моей комнате? — спросил Адияль.

— Как ж тебе объяснить… Меня с моей комнаты прогнали эти ублюдки в мундирах, а единственная, в которой ещё есть место на одного человека, оказалось твоя. Так что теперь мы будем жить вместе какое-то время. Надеюсь, не продолжительное…

— Не пойдёт. В моей остановился Бернард, — немного грубо ответил Адияль.

— Что же… неужели нет более комнат? — спросил Бергенден, покраснев.

— Я ещё не заходил к Эйдену. Вероятно, у него может оказаться свободная койка, — нахмурив лицо, безэмоционально пролепетал Дэрек, выходя из комнаты со своим вещами.

— Он, кажется, обиделся…

— Да, в логике тебе не откажешь. Как, впрочем, и наблюдательности, — иронизируя, ответил Леонель, что-то ища в большом складном сундуке, который он вытащил из-под кровати.

— Кстати, я совсем забыл спросить… Раньше вы жили в палатках, а теперь вы заселили этот домик. С чего вдруг? — спросил Бернард, оглядывая комнату. — Я, впрочем, всегда удивлялся, почему такой с виду хороший домина пустует, будучи на вашей территории.

— Вопрос весьма интересный, но ответ весьма простой. Летом мы живём в палатках, потому что в наших краях ужасно жарко, а осенью перебираемся в дом. К тому же, в доме не так много места, как может показаться. Я думаю, ты заметил, — разъяснил Адияль.

— Понятно, — задумчиво сказал Бергенден, смотря на семейный портрет совсем юного Зендея, малыша Адияля, Вэйрада и некой незнакомой красавицы-женщины, которая, как догадался Бернард, являлась матерью мальчиков. — А почему же ты так холодно обещаешься с ребятами? Извини, за немного, возможно, глупый вопрос…

— Мы… Поссорились недавно, хоть и многие делают вид, что ничего не было… — растерянно, задумавшись, дал ответ Леонель, закрывая сундук и заталкивая его обратно под кровать. — Расскажу после того, как поужинаем. Сегодня вроде бы свекольный суп… Да, должен быть.

Адияль не ошибся. На ужин действительно был подан свекольный суп, приготовленный то ли Ольгердом, то ли Вальтером. Этого Леонель вспомнить не смог. Кушали они вдвоём, так как немного опоздали на общий приём. Вернувшись в комнату, Адияль всё же решил рассказать о той самой ссоре, что произошла в их братстве не так давно.

— Так, слушай. Пару дней назад…

— Подожди, — прервал его Бергенден. — Может, ты сначала поинтересуешься, как там дела у Дэрека? Нашёл ли он комнату… Не хочется, чтоб он на улице ночевал.

— Если он не смог отбить свою же комнату у каких-то вояк, то, думаю, на улице ему будет не так уж и плохо, — съехидничал Адияль, но после, увидев осуждающий и непонимающий взгляд товарища, он всё же сменил интонацию, сказав: — Да брось, это шутка. Сейчас схожу, узнаю.

И Адияль вышел. Бергенден ещё раз решил внимательно осмотреть комнату его друга, так гостеприимно позволившего ему жить с ним некоторое время, пока он не решит вернуться домой.

Бернард, сразу почувствовав крохотность этого помещения, предположил, что, вероятнее всего, все комнаты по своим размерам одинаковы. Ибо даже в таком гигантском доме невозможно уместить столь большой отряд в ещё и немалых апартаментах. Сами покои выглядели уютно. На деревянном полу располагался небольшой ковёр. Справа от двери находилась ещё одна койка, которую и занял Бернард. Сразу за ней располагалась тумбочка, на которой лежал деревянный тренировочный меч и кружка, на дне которой засыхали остатки компота. Слева же от двери находилась кровать Адияля. Впрочем, из мебели оставался только маленький столик со сломанной ножкой, на котором Бергенден и заметил семейный портрет. Кроме него, на столе лежала книга по боевому искусству и целая стопка писем.

— Что ж, он всё-таки приютился в комнате Эйдена, которая оставалась последней со свободным местом, — вернувшись, огласил Леонель. Он присел на свою измятую постель и начал: — Было это месяц назад. Может, чуть больше…

— Это же просто какое-то безумие… Почему эти дятлы думают, что имеют право вторгаться на территорию Эверарда лишь потому, что он умер?! — негодовал Адияль.

Однако остальные промолчали. Лишь Эйден, допив свой эль, кинул свои пару слов:

— Да потому что этот ваш Эверард ничего никому не завещал. Вам же сказали?

— Ну и что с того? — продолжал Леонель.

— А то, дурень, что у государства есть все полномочия забрать эти земли и нас вместе с ними. А знаешь почему? Потому что Эверард не благородный рыцарь, коим тебе представляется!

— Эй, Эйден, ты за словами-то следи! — буркнул Джеймс.

— Верно он говорит, — подхватил Дэрек. — Вы думаете, что дядя нас по своей доброй натуре приютил? Мы жили за счёт государства и до его смерти. Мы выполняли задания от Короны. А сейчас изменилось лишь то, что земля не принадлежит всецело ему. Чего уж демагогию разводить.

— Что ты такое говоришь?! — рявкнул Адияль.

— Да то, что дядя взял нас в надежде скорого окупа. Он купил земли, обустроил лагерь, взял бесплатных детей в виде нас, а затем использовал для выполнения заданий свыше, получая при этом деньги, на которые он нас и содержал. Эта схема ясна как день. И именно поэтому после его смерти у нас просто пропал посредник. Теперь всё идёт напрямую от командования к нам, — довершил изложение своих мыслей Дэрек, грубо натачивая свой меч.

— Да пошёл ты! Да пошли вы! Дядя не был таким! Он… он был честным! — вскрикнул, встав с бревна, на котором они сидели, Адияль.

— Иди лесом. Ты настолько туп, что не способен принять правду. Дитя генерала из рода Золотых Львов, — грубо и бесцеремонно ответил Эйден.

— Что сказал?! — взорвался наконец Леонель, вцепившись в нагло сидящего рыжеволосого парня.

— Хватит! Оба рты закрыли! Какая уже кому разница? Эверард мёртв. И всё тут, — присоединился к дискуссии Ринферн, один из ветеранов лагеря, разъединяя Эди и Эйдена. — Правда может оказаться неприятной, но она такая. Я сам спрашивал у нашего нового командующего. Всё точь-в-точь, как сказал Дэрек. Если кому-то что-то не по нраву, вы свободны на все четыре стороны.

— И вы так просто поверили этому гнилью в мундире?! — продолжал Адияль. — Как вы можете так говорить о том, кто вам жизнь, можно сказать, спас?!

Вдруг Джеймс встал и подошёл к Адиялю, прошептав ему на ухо:

— Успокойся, это бессмысленно. Тут все на нервах с того самого момента, как умер дядя. Лучше не стоит…

— Да вы все! Вы… вы… Идите к чёрту! — буркнул Адияль и ушёл.

— И это вся ссора? — спросил Бергенден, дослушав безэмоциональное повествование Адияля.

— Да. Правда, не слишком-то и приятно слышать такой пренебрежительный тон…

— Прости. Однако я бы не сказал, что этот мелочный конфликт может стать финальной точкой в вашей дружбе… Тем более, после того, что произошло после уезда Зендея. Если вы уж через такие дебри пройти смогли, то это…

— Возможно. Ладно, уже поздновато. Думаю, что стоит ложиться, — произнёс Леонель, идя гасить свечу.

IV.

— Итак, мои дорогие товарищи, — начал глаголить один из тех солдат, поставленных Доббером командующими, — сегодня нам с вами предстоит верховая прогулка до нового объекта. Точнее, до места, на котором мы получим распоряжения к новому заданию. И да, кто из вас Адияль Леонель?

Эди смутился и настороженно ответил:

— Я, — его голос был твёрд, но не так громок.

— Что ж, юнец. Пришло распоряжение, что отныне ты получаешь… — взгляд командира помутился, а последующие слова были произнесены с некой опаской и непониманием: — Неприкосновенность… Адияль Леонель, сын Вэйрада Леонеля из рода Золотых Львов, по новому указу Его Высочества Зельмана Златогривого, получает ряд полномочий в соответствии с изменениями в кодексе по чинам и званиям… Отныне те, в ком течёт кровь рода Золотых Львов, обретают некоторое преимущество, описанное ранее, однако звание остаётся неизменным в соответствии с военным кодексом Невервилля. Данное изменение может пересматриваться, но с сего момента обязано исполняться… — неуверенно и слегка даже напугано договорил солдат и ушёл в свою палатку, не сказав более ни слова.

Адияль и сам не понял ничего. Он также ошалел, как и все ребята, стоявшие возле.

— Чего!? Этот сопляк ещё и получил какую-то неприкосновенность? — возразил Эйден. — Ну что ты вылупился на меня? Доволен теперь? Дитя из хорошенькой семьи… — рыжеволосый сплюнул. — Презираю… ничтожество.

— Следи за языком! — вступился Джеймс. — Не стоит так грубить.

— И что он сделает? Он точно такой же неудачник и папенькин сынок, как и его братишка, которому я с удовольствием переломал ноги, когда он застукал меня с его любимой девушкой! О, как же мне было хорошо её иметь… А затем мне было невероятно приятно избивать Зендея, — агрессировал Эйден, даже не стараясь сдерживаться. Многие в отряде уже привязались к рыжеволосому гению, и потому не хотели встревать в его конфликт.

— Сукин ты сын, рот свой закрой! — скрежета зубами и опустив покрасневшее от злобы лицо, рявкнул Адияль.

— Иначе что? Побьешь меня? — насмехаясь, продолжал давить Эйден. — Силёнок-то достанет?

Вдруг Джеймс подошёл к стойке с тренировочным оружием и взял оттуда деревянный меч, кинув его в сторону Леонеля.

— О, это обещает быть забавным! — произнёс Эйден, подбирая с земли какую-то длинную плотную палку. — Малыш, ты не боишься? Я ведь старше тебя. Я и твоего-то братца побил. Ну ничего… Я буду поддаваться… — не успел произвести он, как Адияль порхнул в его сторону.

Движения Леонеля были столь быстры и яростны, что под ним вздымалась пыль, а его удары сокрушали посох оппонента, чуть ли не ломая его. Эйден, однако, пока что легко отбивался от безостановочных ударов Адияля и даже сделал пару контрударов, которые, впрочем, едва ли задевали Леонеля.

Но с каждым заблокированным ударом Адияль словно становился злее и его удары становились значительно сильнее, яростнее. Наконец, спустя целый ряд выпадов и быстрейших пируэтов в обход контратакам со стороны противника, за которыми Эйден даже не мог поспеть, Леонель выбил из рук рыжеволосого оружие и нанёс несколько сокрушительных ударов по туловищу и рукам Эйдена. Затем Адияль выбросил в сторону меч и накинулся с кулаками на своего врага. Первый удар правой пришёлся в солнечное сплетение и выбил оппонента из колеи. Второй удар, нанесённый уже левой, пришёлся в челюсть — губа треснула, потекла кровь. Третий удар был совершён уже ногой в таз, окончательно повалив Эйдена на землю.

Вдруг Джеймс с Ольгердом вцепились в Адияля, чтобы успокоить его неутомимый пыл.

Однако Эйден долго терпеть позор, который на него навлекло это поражение, не собирался и со словами: «Сучий отброс, да я тебя закопаю!», — набросился на скованного Адияля.

— Отошёл от него! — оттолкнув Эйдена, крикнул Джеймс.

— Ты чего-то попутал!? Я его прибью, сука! Я его изобью!

— Успокойся. Ты его и пальцем не тронешь. Он победил в честном поединке. И ты это понимаешь. Свой позор смыть нападением в спину на обездвиженного мальца ты не сможешь.

— Ты думаешь, это меня остановит? Эта тряпка не заслуживает…

— Довольно, — грубо прервал его Джеймс, схватив за шею. — Если ты хоть одним своим гнилым пальцем его тронешь, я тебя лично уничтожу! Понял меня?

Глаза перепугавшегося до смерти и опозоренного Эйдена говорили сами за себя.

V.

Дэрек вошёл в комнату и лицезрел Эйдена, который, корчась от боли, сидел на полу возле своей кровати и что-то вопил себе под нос.

— О, дружище! Пришёл поглумиться надо мной? — кинул он Дэреку.

— Ответь мне на вопрос: почему ты такой мерзкий, надменный, жестокий человек? В чем, мать его, причина того, что ты так себя ведёшь даже с друзьями?

Эйден рассмеялся, а затем резко перестал, будто это был приступ истерики, и совершенно холодно заговорил:

— Мне всё равно терять нечего, так что… Знаешь ли ты, что я родом с Юга… Мой дом далеко: это острова Баго, что дальше самых южных границ Игъвара. Моя семья сбежала оттуда, когда я только родился. Там настал ужасный голод и нищета, а прокормить меня они были не в состоянии. В итоге мы стали жить в Игъваре. Земли там были плодородны, и мы хорошо уживались с местными… до того момента, как к власти там пришёл всеми известный и беспощадный лорд Дезевон. Его политика не предусматривала возможности проживания на его территории иноземцев, мол, мы потребляем пищу его народа и присваиваем поля его народа. Однако это был лишь предлог для нашего уничтожения… Государство страдало от перенаселения. И Дезевон решил просто загнобить нас и нам подобных, введя колоссальные оброки и контроль действий, заставляя вдобавок похать в шахтах и кузнях… Тебе ещё интересно, друг? — Дэрек утвердительно кивнул. — Моя семья не смогла вытерпеть гнёт… Мы вновь стали голодать, а государство отняло в уплату налогов сарай и скот. Мы вновь бежали. Мне тогда уже семь лет было. На сей раз мы остановились в Невервилле. Всё шло не так хорошо, как в предыдущей стране (земли у вас совсем скверные), но тут не было столь большой конкуренции. Однако… — голос Эйдена резко сменился с пустого на томный и печальный. — Я рыбу ловил… Вернулся поздно, а дома никого не было. Думаю, странно, что папа и мама ещё не вернулись с поездки до ближайшего базара… Ждал, ждал, а потом плакать начал. Так и заснул в слезах и соплях у крыльца нашего скромного домишки у опушки леса. И на следующий день их не было. Я перепугался и пошёл пешком в том направлении, в коем и родители поехали. И спустя несколько миль я увидел… увидел маму и папу, убитых и ограбленных… Спустя уже два месяца, когда я сводил концы с концами и уже думал было покончить со всем, я увязался за одной военной бричкой. Я надеялся стать военным… Это всё, что мне осталось, — после этих слов его губы затряслись, хлынул пот на лбу, руки начали медленно подергиваться. — Этот офицер, что принял меня… он… Он сказал: «Что ж, если ты пройдёшь проверку на характер, прочность, умение подчиняться приказам, то, может быть, тебе и будут рады в наших рядах, мальчик». Урод видел отчаяние в моих глазах, моё исхудавшее тело… Сукин сын изнасиловал меня…

Глаза Дэрека вышли из орбит. Его взгляд стал иным. Теперь он сочувствовал бедняге с нелёгкой судьбой:

— Господи… Мне жаль. Эта тварь… Как его звали, не помнишь?

Эйден покачал головой и продолжил свой рассказ:

— Мне было тринадцать лет… Возраст, когда я, сука, лишился девственности… Но у меня не было выбора. Я ревел, но такова уж моя судьба, видимо. Я стал самым юным членом разведывательного отряда. И под угрозой наказания, я был вынужден делать всё на высшем уровне. Я должен был набрать форму, силу, скорость, которые в моем возрасте чуть ли не перечат самим законам природы, развить тактические способности… научиться говорить без южной интонации… Как видишь, страх избиения старшими заставил меня стать лучшим. Спустя два года, на одном из заданий на Севере я убил того офицера… Месть была приятной штукой… очень сладкой штукой. Увы, меня заподозрили в убийстве, но не имея доказательств, просто сослали в ваш отряд под попечительство Эверарда. Так я и пришёл в ваши ряды. А ты говоришь, что я жесток… Забавно… Я лишь поступаю с этим гнилым насквозь миром так, как он поступил со мной и моей семьей! И я отомщу Адиялю… тому, кому повезло, мать его, с жизнью… Я ненавижу каждого, кто живёт с рождения счастливо и с семьёй… Я даже не смог поиметь ни одного друга за всю свою жизнь… Потому что эта вечная погоня за спасением уничтожила моё детство…

— Джеймс не позволит тебе тронуть Эди. А Джеймс тебе не по зубам. Знаешь, мир не такой гнилой, как тебе кажется, — сев рядом с Эйденом, начал Дэрек. — Если ты захочешь выслушать и меня, то, возможно, я попробую изменить твоё мировоззрение.

Рыжеволосый посмеялся и, откашливаясь, сказал, словно ему и не было дела до слов Дэрека:

— Валяй. Все равно делать нечего, а ноги болят так, что я вставать не хочу.

— Я, Ольгерд, Джеймс — все мы имеем схожую историю, потому мы и стали братьями. Ещё давно. Но лучше я буду говорить про себя. Мой братец, гуляка и пьяница, и мой папаша, офицер-взяточник и такой же пьянчуга, не раз изменявший маме, были военными. Но однажды моего отца поймали на приёме в ряды армии какого-то паренька, заплатившего за неплохое звание. Его послали под трибунал. Итогом стало то, что он потерял звание и наш огромный домик забрал другой взяточник, но уже гораздо могущественнее. Папа спился и потерялся где-то. А мама, сводя концы с концами, бегала по мужикам в поисках приюта. Мой брат где-то затерялся, бросив нас. Видно, нашёл новую семью… Я же, будучи ребёнком, не понимающим, что происходит в семье, остался совсем один, — он прервал речь с улыбкой и обратился к Эйдену: — Вот видишь, моя судьба ничем не проще твоей. Однако ж почему-то я не стал тобой. Знаешь почему? — Рыжеволосый злобно посмотрел в сторону Дэрека. — Потому что я сумел увидеть те лучики света, те дарования судьбы, которые позволили мне понять, что мир ещё не так плох. Найдя меня у ветхого забора сгнившего домишки, голодного и грязного мальчика с чёрными затертыми глазами и черненькими волосами, дядя Эверард дал мне всё, что у меня сейчас есть: дом, семью, друзей. Он дал мне всё то, чего меня лишила жизнь. Здесь я впервые понял, что такое семейная любовь. И Джеймс, и Ольгерд — да хоть кого ни возьми из числа тех, кого подобрал дядя — все они имели схожую судьбу, такую же мрачную и тёмную. Но мы не стали таким, как ты. Мы стали семьёй. Узы дружбы, что возникли между нами, гораздо сильнее той злобы, что была у всех нас на эту жизнь. И у тебя есть шанс это понять. Мы тебя приняли с самого начала. Ты был частью нашей семьи… Решай сам, что для тебя важнее: новая семья или месть и ненависть. Однако имей в виду: мы в обиду не дадим никого. И Эди тоже. Не потому что у него неприкосновенность, а потому что он — часть семьи. — Довершив свой рассказ, Дэрек встал и протянул руку Эйдену со словами: — Давай, мы выезжаем.

Рыжеволосый промолчал. Он лишь принял помощь от напарника и молча пошёл вслед за ним.

VI.

— Что ж, господа, седлай коней, как говорится, — заголосил командующий, — выдвигаемся!

Однако осень давала о себе знать. В одночасье хлынул ливень.

— Капитан, может, всё-таки переждем? Вероятно, в такую погоду тяжко будет идти, — предложил Ольгерд.

— Да, тяжело. Но выбора у нас нет, к сожалению. Мы идём сейчас! Ни минутой позже.

И они всей кавалерией из более чем шестидесяти солдат поскакали за капитаном.

Ольгерд, Джеймс, Адияль, Дэрек шли слегка позади. Но в самом конце конвоя одиноко скакал Эйден, слушая, как его товарищи спереди шепчутся.

— К чему такая спешка, интересно? — спросил Ольгерд.

— Кто ж его знает-то… — выдал Дэрек.

— Вероятнее всего, задание это действительно весьма важное, ибо капитан взял практически всех, оставив лишь парочку слабоватых ребят. Однако… война окончена… Разве регулярные отряды разведки не справляются в таких-то условиях… — размышлял Джеймс.

— Как бы там ни было, капитан Фрей торопится. И он не выдал ни единого пояснения. Даже на какой территории будет проводиться задание… не сказал. Что-то мне это не нравится… — добавил Ольгерд.

— Разве он не говорил, что сам ещё не получил никаких инструкций и информации, — вставил Дэрек.

— Это тоже не меняет картины… Если нам не дали даже и часа времени на то, чтобы переждать ливень, то руководство явно требует от Фрея немедленного прибытия. Если так, то наше главное командование…

— Роуланд Доббер… — продолжил мысль Джеймса Ольгерд, оскалив зубы.

— Да… Если так, то нас ждёт что-то чересчур важное… Если уж один из самых могущественных военных глав лично требует прибытия целого частного отряда разведки, не разъяснив ровным счётом ничего… — предположил Дэрек.

— Эди, а ты чего молчишь? — резко переключился на молча скачущего парня Джеймс. — Волнуешься? Иль плохо стало?

— Нет. Я просто… задумался… Последнее время мой отец и его товарищи, с которыми мы ездили на Церемонию посвящения Зендея в рыцари, крайне странно высказываются на подобные темы. И я готов поклясться, что слышал имя полководца Доббера… Но в последних письмах он уже ничего не говорил такого…

— Насколько я знаю, друзья твоего отца — это Фирдес Отсенберд, знаменитый генерал, и Дориан Нильфад, выдающийся полководец. Я думаю, они знают об этом куда более нас. Да, безусловно. Мы лишь можем трепаться на такие темы, как девушки на лавочке, но даже понятия не имеем, насколько сложно там всё устроено, — ответил Джеймс.

— Помните, как этот наш малец, играясь с факелом, сжёг наш склад? А, Эди? Помнишь свои детские забавы? — вспомнил Дэрек.

— Нашёл, что выпалить… — ответил Леонель, сильно покраснев.

— Ха-ха-ха, да… Было такое. Что он там говорил? Демоны его пугают? — тоже начал припоминать Ольгерд.

— Да… Эди, Эди… Глупый ты наш барашек, — добавил Джеймс, почесав пепельные кудри Адияля.

— Стой! — раздался впереди крик капитана, а затем прогремел звон рога. — Здесь мы делаем привал. Разбить лагерь! Дальше идти сегодня смысла нет.

— Что? Да он совершенно сдурел! — возмущался Ольгерд. — Смысла нет в его действиях! — сказал он среди ребят, а затем, спрыгнув с лошади, направился в сторону Фрея. — Почему мы не могли переждать ливень в лагере, чтобы не промокать до ниточки в холодную погоду, а сейчас вдруг остановиться ни с того, ни с сего посреди пустоши можем?

— Успокойся. Сейчас не время показывать характер. Это приказ свыше. Я следую тем поручениям, которые получаю! Думаешь, я тут хоть что-то значу, как командующий? Каждое моё, мать твою, действие, сопляк, контролируется свыше! Если тебе что-то не по нраву, пиши заявление об отставке! И скатертью дорога! Ещё кто-то хочет мне высказаться? — грубо и грозно ответил Фрей, голося на всю округу. — И да, выговор получишь, парень. Фамилия!

— Выговор за то, что он не согласен с вашим мнением, товарищ заменяющий? — вступился Дэрек.

— Нет, не стоит… — пытался остановить друга Ольгерд, но безуспешно.

— Да. Тоже захотел? — буркнул капитан.

— Всё — довольно! Мы поняли, капитан. Больше такого не повторится, — неожиданно встрял в конфликт Эйден.

Ольгерд и Дэрек переглянулись и всё-таки решили отступить.

Спустя порядка двух часов лагерь уже был полностью разбит. Дождь стих. Среди полуголого леса ярко горели костры.

— Что ж, думаю, сейчас хорошее время для приёма пищи, — присев вместе с остальным, предложил Дэрек.

— Да. Неси оленину, Ольгерд, — согласился Джеймс. — Нужно хорошо подкрепиться. Постовые уже назначены?

— Вроде армейских поставили, — ответил Эйден.

— Чёрт… Не нравится мне это… Все эти махинации неспроста. — Джеймс сплюнул, чуть не попав в огонь. — Да и капитан весь, как на дрожжах. Ай, да и пусть. Мы всё равно не сможем ничего уже сделать.

— Вот так, — сказал запыхавшийся Ольгерд, положив возле костра безголовую и безногую тушу оленя. — Подайте нож.

Джеймс вынул из ножен лезвие и подкинул в сторону товарища. Ольгерд подобрал его и грубо рассек тушу на две части: на маленькую и на большую. Крупную часть он унёс обратно. Маленькую же далее Джеймс разрезал на ещё более маленькие части и насадил их на заостренные палки. Затем ребята принесли два крупных камня, повалив их по обе части от костра. Далее Ольгерд взял палки с мясом и положил их на камни так, чтобы надёжно зафиксировать их положение.

Далее ребята беседовали, поедая оленину, вспоминая смешные или интересные истории, травя байки и напевая песни. Через какое-то время все легли спать. Все, кроме Эйдена.

После того, что случилось этим днём, он был сам не свой. Таким молчаливым его никогда не видели, однако не придали тому никакого внимания, ведь после такого позора и удара по репутации подобное поведение казалось вполне адекватным. Но все это время в голове рыжеволосого крутилась одна мысль: отомстить. Его разум был давно помутнен. После гибели родителей он возненавидел всех и вся, полагая, что этот гнилой мир виноват в его горе. Месть, которую он хотел воплотить по отношению к Эди, была, скорее, вопросом его принципов и жизнеубеждений. Каждый раз, когда его отодвигали на второй план, он поглощался ненавистью к себя и другим. Когда Зендей добился взаимности быстрее него, когда Адияль получил больше внимания, чем он, всегда когда кто-то получал что-то быстрее или в большей мере, чем он, Эйден внутри пылал пламенем ярости и желания сделать всё иначе.

И сейчас Эйден, взяв нож, которым Джеймс рассекал тушу, медленно подошёл к спящему Адиялю и занёс лезвие над ним. Однако руки его внезапно задрожали.

Ну же, тряпка… Соберись! Вспомни, как он поступил с тобой! Вспомни, как этот мир поступил с тобой! Чего же ты ждёшь? Или ты не хочешь убивать Эди? Этого сопляка, это ничтожество? Ты боишься убить его? Или не хочешь? Чёрт! Чёрт! Чёрт! Чёрт! Чёрт! Чёрт, чёрт, чёрт, чёрт! Мать твою! Почему я не могу прикончить эту суку? Почему моя рука дрожит? — крутилось у него в голове. Но в конечном итоге, он выронил нож. Он не смог. Было ли это проявление честности, добродушия, любви, страха — уже не важно. Суть — он выронил нож осознанно.

Эйден заснул. Но во сне он ревел, истерзывая себя презрением.

VII.

С рассветом капитан Фрей разбудил весь отряд своим звенящим рогом и заставил немедленно выдвигаться, и, собрав вещи, все поспешно последовали за командующим.

Так как время было слишком раннее: солнце ещё только начало выходить, — ребята не успели даже понять, что происходит.

Ехал отряд не столь уж и быстро. Да и кони с утра не могли разогнаться. Однако осенние пейзажи этих краев Невервилля очаровывали солдат ни чуть не меньше писцов, черпающих вдохновение для своих трудов из этих видов золотых полей и лесов. Да и прохладный ветерок приятно обдувал сонливые лица юношей, идущих на очередной подвиг ради своего дома. Во благо своей Родине!

Вдруг кто-то из военных начал насвистывать одну из знаменитых северных бардовских песен. Затем кто-то начал аккуратно, словно сомневаясь или стесняясь, напевать слова. Потом кто-то поддержал его, и вдруг уже весь отряд дружно стал петь гимн бравых солдат:

Так будем же мы целы,

Так будем же мы петь,

Что воины мы бравы,

Идём врагов иметь,

И первый же будет на моём клинике,

Да скажем ему дружно: нечего пыхтеть,

Надо было раньше думать о семье,

Ибо в нашей воле убить тебя теперь!

Но мы же не южане,

Мы можем и простить,

Что против нашего родного выставил ты меч,

Ведь в конце концов свой же выронил теперь!

Ха-ха-ха!

Быть нам не весело

На нашей же земле,

Когда такие вот отбросы

Пляшут вольно здесь,

Потому мы резво

Выкинем всю спесь!

И будем дальше петь,

Как на свадьбе же своей!

В кульминационном моменте, где хоровой церковный мотив должен был смениться на более активный и мелодичный народный, вдруг самые голосистые ребята, что шли впереди, резко замолчали, сбив с ритма весь отряд. Затем неожиданно вся передняя часть конвоя остановилась и начала толпиться, при этом не произнося и звука. Джеймс, Эди и остальные тоже подтянулись посмотреть, в чем же причина резкой паузы и в песне, и в следовании маршруту. Однако никто из них даже и представить не мог, насколько истинно увиденное могло ошарашить и напугать даже самого крепкого и неподатливого воина, закаленного в битвах. Перед их глазами открылся ужасающий вид на спаленную до пепла деревеньку. Кроме того, среди серой золы можно было разглядеть трупы, изуродованные пламенем, но не сгоревшие полностью. И даже самое ужасное было отнюдь не это. Слегка поодаль на тропе, по которой они следовали, были расставлены огромные X-образные кресты с распятыми на них женщинами, детьми, мужиками.

Увидев это, многие потеряли дар речи. Некоторые непроизвольно дали ход эмоциям, заплакав.

— Разворачиваемся! Живо! Все! — скомандовал во весь голос капитан. — Немедленно меняем направление!

В этот момент многие в отряде, кто сомневался в руководстве Фрея, осознали, что, видимо, его решения принимаются не на пустом месте. Они выверены. И то, что они узрели, шло несколько, возможно, вразрез с теми стремлениями, которым следовал их командир. Помимо сего, это зрелище явно имеет какую-то прямую связь с тем, что за операция ожидает их отряд. Однако неведение полной картины все же, несомненно, настораживало.

— Нет… — едва слышимо произнёс Джеймс, когда отряд уже шёл в ином направлении. — Дело не в том, что мы увидели… — было сказано слегка громче, но всё же очень тихо. — Мы должны были это увидеть, — на сей раз эти слова уже были достаточно разборчивы для ближайшего круга. — Весь план был в том, чтобы нас заставить увидеть это. Все смены маршрута были выверены именно высшим командованием. Фрей ничего не знал. Я увидел на его лице удивление и ужас ничуть не меньший, чем у других. Нет… Он говорил правду: наш капитан и сам понятия не имеет, в чем идея и цель нашей операции…

— С чего ты взял? Что вообще тут можно понять? — недоумевая, буркнул Ольгерд.

— До этого момента я думал, что информация о смене маршрута приходит либо голубем, либо гонцом. Однако ни того, ни этого в этот раз не было. Я внимательно следил за каждым его взглядом. Значит, подумал я, он, вероятно, сам управляет нашим движением, но затем я осознал одну важную деталь. Во-первых, как я уже и сказал, — страх, ужас и удивление на его лице. Во-вторых, определённо точно можно сказать, я уследил за направлением его взгляда: красный флажок на одном из крестов и — что не менее важно — стрела, воткнутая в него же и указывающая в ту же сторону, в которую мы пошли по итогу. Совпадение я исключаю. Выходит, что нашим следованием управляют свыше, преследуя какую-то очевидную цель, — пояснил Джеймс.

— Что ж… Весьма интересная теория… — пренебрежительно бросил Дэрек, но затем, застав на себе презрительный взгляд голубых глаз, едва зримых из-под чёрных длинных локонов волос, добавил: — Настолько интересная, что ей даже хочется верить…

Прошло порядка десяти часов. И они наконец прибыли на место назначения. И удивлению ребят не было предела. Ведь они пришли к юго-западному побережью возле границ с Игъваром. Перед их глазами открылся огромный океанский простор и огромный лагерь невервилльских солдат.

— Что ж, мы прибыли! — не без радостной нотки сообщил Фрей. — И к нам приближается ваш истинный командир.

Речь шла про скачущего им на встречу Роуланда Доббера в сопровождении двух рыцарей.

— Я смотрю, вы уже здесь. Славно. Располагайтесь.Завтра с утра прибудет Альтильда вар Дольд. Тогда вы и узнаете, ради чего вы здесь.

— У моих ребят ряд вопросов, командир. И этот парень горел желанием высказаться тому, кто строил нам маршрут, — предательски указав пальцем на Ольгерда, сказал Фрей.

— У меня времени нет выслушивать тебя, парень. Извиняй. Всё завтра. И да, к слову… Фрей, как на пути? Всё чисто?

— Да. Я не заметил никого, — ответил он.

— Хорошо. Отдыхайте.

— Ха-ха-ха! — смеялся во весь голос Дэрек с анекдота Ольгерда.

— Вот ещё одна хорошая: жил был мужик со своею женой. Но терзали его сомнения, мол, не крутит ли любимая его на стороне? И решил он себя евнухом заделать! Мол, если жена забеременеет, то ясно, что изменяла! — рассказал Ольгерд и сам же рассмеялся.

Остальные тоже не сидели с кислыми рожами. Не понятно только: смеялись они так потому, что смешно им было, иль потому, что от глупости подобных шуток становилось им забавно, а, может, потому, что они уже изрядно выпили. Во всяком случае вечер ребята проводили сносно, веселясь от души.

— Да… Что-то Эйден и Адияль не оценили, кажется… Или вы не пьёте? А, верно же! Эди пока нельзя. Молод слишком… А Эйден, наверное, просто после той драки с ним не отошёл… Щека болит смеяться, похоже! — язвил Ольгерд на пьяную голову.

— Оставь их, пьяница ты последняя. Нашёл над чем шутить, бестолочь! — буркнул в ответ Джеймс.

Однако если Леонелю действительно было неловко в компании пьяных товарищей, то в случае с Эйденом всё было сложнее. По выражению лица было видно, как ему этот укол обиден. Но он не бросил ни словечка.

— Я лучше пойду пройдусь в лесу… — натужно, сдерживая гнев, произнёс Эйден, одиноко уходя от костра и ребят.

— Стоять! Я иду с тобой! Хорошее время для охоты, я считаю… — рыгая через каждое слово, сказал Ольгерд, последовав за Эйденом и слегка шатаясь из стороны в сторону.

— Куда ты собрался? Вечереет! Скоро темнеть начнёт! — пытался остановить его Джеймс, схватив за рукав его накидки.

— Тебя только это смущает, наш красавчик? А то, что мы в хлам напились и не попадём ни в единую тушу, даже если она будет лежать смирно, тебя не волнует, м? — поддержал инициативу Дэрек, увязавшись вслед за ними.

— Чёрт! Тупицы… Ладно, Эди, пошли за ними… Не дай Бог что-то случится ещё с ними!

В лесу было ещё холоднее, чем на той местности, где они разбили лагерь. Вообще, эта территория была полностью ограждена горными хребтами с юга и востока, а с западной стороны — океаном.

Тем не менее, тот маленький лес, в который они ринулись, был слишком опасен для пьяных солдат. Куча оврагов, ядовитые грибы и ягоды, речушка с водопадом — абсолютно всё могло доставить немало хлопот ребятам. В особенности тем, кто был трезв и нёс ответственность за выпивших товарищей.

Войдя в рощу, Эйден сразу же попытался сбежать от напарников. И ему это успешно удалось. Он моментально бросился со всех ног в гущу леса.

— Да брось, Эйден! Что за глупые шутки! — кричал ему вдогонку Дэрек.

Через несколько минут парни осознали, что ситуации вышла из-под контроля и помчались на поиски. Поначалу пьяные Дэрек и Ольгерд вполне неплохо справлялись с выживанием в условиях дикой природы, однако вскоре Ольгерд споткнулся о торчащий корень дерева и кувырком полетел в обрыв, сломав себе нос и потеряв вместе с тем сознание.

— Мать вашу! Чёрт! — заорал перепугавшийся Джеймс, помчав на помощь другу.

Дэрек, который выпил хоть и столько же, сколько его неуклюжий товарищ, ещё неплохо держался. И, увидев, как забавно скатился Ольгерд, рассмеялся.

Леонель же шёл не торопясь, даже и не пытаясь найти Эйдена. Не обращая внимания на переполох в ряду его друзей, он медленно продолжил гулять по лесу.

— Хватит ржать, осёл! Спускайся давай! Твой друг чуть голову себе не проломил! — орал на Дэрека Джеймс, нависший над Ольгердом.

— Хорошо! — ответил он и практически без единой заминки спустился вниз.

— Твою ж мать! Тупые суки! Как вы меня достали своим баловством! Где теперь Эйден и Адияль!? — взорвался Джеймс. — Так! Слушай меня! Ты сейчас берешь своего пьяного друга и несёшь обратно в лагерь, понял? — Дэрек напугано кивнул. — И без никаких травм! Аккуратно, мать твою! Не торопясь! Понял меня?

— Понял, понял. Хорошо…

Джеймс ещё раз мрачно поглядел на Дэрека, дав понять, что всё приобретает окрасы довольно плачевной ситуации, ещё раз осмотрел Ольгерда, пощупав пульс, с целью убедиться, что тот в порядке, и рванул на поиски пропавших.

Тем временем Адияль уже забрёл прилично глубоко в лес. Однако возвращаться он не хотел. Он устал от всех, а уединение в лесу, казалось, его должно было успокоить.

Леонель перебрался через поваленное огромное бревно на ту сторону леса. Он даже и не подозревал, что в том же направлении уже прошёл несколько минут назад Эйден.

Вскоре Адияль понял, что в таких рощах вполне могут обитать опасные хищники, но подумал, что вряд ли таковые сейчас бодрствуют и находятся так близко к очагу обитания группы вооруженных людей. Здесь на Эди нахлынул целый ряд воспоминаний с тех счастливых лет, когда ещё дядя был с ними. Добрые моменты с ребятами нагнетали и без того грустное состояние души парня. Кроме того, он припоминал хоть и слишком малочисленные, но все же бывалые истории с его братом, который сейчас находился так далеко. Единственное, что он получает сейчас от брата с отцом, — это письма, которые бережно хранит у себя на столе, изредка даже перечитывая по несколько раз.

На фоне всех этих грустных мыслей и совершенно беззвучной обстановки Леонель, прислонившись головой о ствол дерева, заплакал.

Возможно, сдержав эмоции, он смог бы услышать шаги приближающегося к нему Эйдена с лезвием в руке, который всё это время следил за заплутавшим юнцом, но Адияль был глух и слеп к происходящему по выясненным обстоятельствам.

Как только он подошёл к совсем заплакавшемуся Леонелю, уже готовый было вонзить нож, его запястье безжалостно сильно сжала рука Джеймса. Повернувшись, он в ужасе застыл, а его рука начала издавать хруст, точно такой же, что издают тонкие веточки осенью под ногами. Леонель же, обнаружив столь неожиданную картину, даже слегка вскрикнул.

— Урод… Я ещё в ту ночь следил за тобой… Я с того самого дня ожидал от тебя этого, но я надеялся, что разговор с Дэреком сможет тебя исправить… но я ошибся! Я сдержу свое слово. Я переломаю тебе руки и ноги! Как ты переломал Зендею. Только я буду гораздо больнее сжимать твои суставы, чтобы ты почувствовал всю ярость мою! — как только Джеймс произнёс эту речь, Эйден чудом смог вырваться из хватки, ударив ногой по мужскому достоинству противника.

Затем он вынул из ножен, спрятанных под плащом на спине, меч.

— Адияль, уходи! — крикнул Джеймс, но Леонель уже отбежал назад.

— Сволочь!.. — заорал Джеймс, вынув свой клинок.

— Попробуй! — надменно кинул Эйден и бросился в сторону Джеймса.

Бой долго не продолжался: Джеймс моментально сделал пируэт в оборот движений оппонента и, зайдя в спину, сломал сначала руку, что держала меч, а затем ногу, на которую он опирался. Разумеется, после таких травм Эйден упал навзничь.

Джеймс возвышался над подверженным врагом, но не мог решиться на необходимый, но такой тяжёлый шаг — вонзить лезвие в грудь Эйдена, лишив его этих мучений. Однако тот ждать не стал: он самостоятельно перерезал себе горло, натужно подтолкнув лежащий меч поломанной рукой.

IX.

С утра к берегу приблизилось около пяти огромных боевых судов со флагами Невервилля. Шлюпками на берег высадился целый батальон солдат.

— Здравствуй, любимая, — поприветствовал вар Дольд Доббер, помогая ей вылезти из лодки.

— Привет, Роул, — с нежеланием принимать помощь ответила главнокомандующая флотом Невервилля. — Ты же знаешь, как я не терплю, когда кто-то смеет думать, что я чего-то не могу. Если ты ещё раз протянешь мне руку, я её отрежу, — шёпотом продолжила Альтильда, — не посмотрев на то, что я твою репутацию попорчу.

— Я тоже очень скучал, стерва, — бросил Доббер, поцеловав её.

— Язык отрежу, сладкий. Потом позабавимся. В первую очередь я хочу увидеть тех бедолаг, что будут выполнять мои поручения. В особенности, отряд Медбера.

— Вот с ним, к слову, приключилась беда…

— Что?

— Дело в том, что вчера ночью у этих ребят возник… Конфликт… Междоусобица. Лучший парень в их отряде убил одного из своих…

— Симпатичный? — спросила вар Дольд, иронично поглядывая на Роуланда.

— Да. Красавчик. Чёрные длинные волосы, голубые глаза, тело настоящего воина.

— Навыки? — уже серьёзным тоном.

— Превосходные. Если верить его досье, то он весьма-таки могучий красавчик.

— Что ж, хочу посмотреть на него. Что до остальных?

— С прочими всё хорошо.

— А сынишка Вэйрада? Тот, что почти со званием рода Золотых Львов. Неприкосновенный мальчишка…

— Я пока не знаю. Фрей не предоставил никаких комментариев по нему.

— Что ж. И с ним я хочу познакомиться. Есть кто-то ещё интересный?

— Да… Не помню имён. Компашка одна. Все ребята Эверарда Медбера.

— Хорошо. Идём к ним, — приказала главнокомандующая.

— Хорошо, госпожа, — насмешливо ответил Роуланд.

— Зачем ты его убил… Тебя же теперь ждёт трибунал, Джеймс… — спросил Адияль (он не знал, что Эйден покончил жизнь самоубийством, ведь в тот самый момент уже находился далеко от драки, а Джеймс лукавил, не желая очернять честь пусть и гадкого, но всё же бывшего товарища).

— Потому что я не мог иначе. Его уже было не исправить… К сожалению, — опустив голову, томно произнёс Джеймс, и не только потому, что он, как, впрочем, и Адияль, не спал после случившегося, в отличие от двух пьяниц, что до сих пор прибывали во сне. — Эди, а ты ведь и не знаешь меня совсем… Ты не знаешь, как я попал сюда, хоть мы и сдружились, когда ты ещё совсем маленьким был. Ты похож на меня… на меня в детстве, имею в виду. Я тоже был заносчивым, жизнерадостным. И я тоже, как и ты, в одно время стал другим…

Адияль смолчал. Но в этот миг он в действительности осознал, что не знает абсолютно ничего о своём друге, который рисковал собой, чтобы спасти его. Что-то екнуло в его сердце, и он бросил на Джеймса такой взгляд, какой обычно бывает в тех случаях, когда нужно спросить нечто очень важное, но не хватает решимости.

— Что же… Возможно, мы и не свидимся больше… Джеймс. У тебя, имею в виду, есть ещё время. — Адияль мешкал, но его товарищ всё понял без лишних слов.

— История эта не такая душераздирающая, как у Дэрека или Ольгерда, но всё же в ней есть, над чем задуматься. Жил я в семье хорошей, доброй. Моя мама все время в саду возилась, а папа на службе пропадал. Счастливая семья у нас была, если отбросить всякое. Я рос, мечтая стать, как папа; с этим поступил на службу в пятнадцать. Сразу стал всеобщим любимцем: офицеров, старших, новичков, девушек. И встретил я на службе одного дурачка. Помог я ему как-то контакт наладить с армейскими, а он привязался ко мне. Так, выручая его из каждой передряги, я и сам стал дорожить им. Он стал мне лучшим другом. Время шло. И на одном из заданий на Севере я получаю весть о том, что матушка моя умерла. Я был в отчаянии. И что ты думаешь? Никто, ни один человек не помог мне тогда, кроме лучшего друга: он был рядом со мной. Он вернулся со мной домой. Хоронил со мной мою маму. Его я мог назвать настоящим другом. — После этих слов Джеймс неожиданно всплакнул. — Но я не смог уберечь его… Один из нашего отряда убил его под покровом ночи… Пока он спал. А ведь он говорил мне, Эди: есть, мол, что-то неладное с парнем, который глаз не открывает от него уже который день. Но я не слушал. И потерял его… И ты не подумай, что я выдумал эту историю… Нет. Я рассказал её ребятам задолго до твоего прихода. Поэтому я с самого первого знакомства с Эйденом знал, кто он на самом деле. Я и брата твоего предупреждал, видя, кто такой этот рыжеволосый. С тех пор… я насквозь чувствую таких скотов… с тех пор я не сплю почти ночами, ища во тьме предателей.

— Вот это игра судьбы… — ошарашенно сказал Адияль, не веря, что такое возможно.

— Игра… Хорошее слово, но плохая игра… Однако продолжение этой истории и привело меня сюда. В погоне за местью я бросился искать его. Я бегал из города в город, расспрашивал каждого. Я мечтал убить его. Медленно и жестоко… И на свое восемнадцатилетие я нашёл его. И убил… А это нарушение военного кодекса Невервилля, как ты знаешь. Меня хотели казнить, но заслуги отца и факт того, что натворил этот сучий сын, меня оправдали. Но из рядов армии меня выгнали… Папа не выдержал, видя, в кого я превратился… И отрёкся от меня… Я остался один. Так что, парень, месть никогда не приводит ни к чему хорошему. Учись на ошибках чужих, а не на своих.

— И дядя тебя нашёл?

— Что? — не поняв, переспросил Джеймс.

— Ну, продолжение твоей истории, — пояснил Леонель.

— Да. Думаю, эта часть истории мало чем отличается у всех нас.

— Возможно, — сухо бросил Адияль, забывшись.

— Не хочешь устроить небольшой спарринг? Ну, всё-таки он будет последним, скорее всего… — предложил Джеймс, взяв в руки тот меч, коим закололся Эйден.

— Хорошо, я с радостью, друг, — согласился Адияль, взяв свой.

X.

— А ты очень силен для своего возраста… Даже силен и для моего.

— Спасибо, Джеймс. Я ценю твою лесть… Вот только я тебя даже слегка задеть не смог…

— Эди, ты не сравнивай меня с собой. Я, во-первых, старше тебя на одиннадцать лет! Я уже в совершенно иной возрастной категории, можно сказать… А ты смог в честном бою одолеть Эйдена, который на шесть лет старше тебя! Кроме того, он и считался-то не слабаком… Напоминаю, он твоего брата избил, не запыхавшись.

— А ты смог легко избить его…

— Всё. Хватит уже продолжать этот бессмысленный спор. Давай, вставай, — сказал Джеймс, протягивая руку своему товарищу, который после поединка остался на земле.

Адияль встал, и они направились обратно в палатку.

Однако там их уже ожидала целая коалиция из белокурого полководца, рыжеволосой адмирала и нескольких рыцарей свиты.

Войдя в шатёр, они обнаружили весьма загадочную картину: недавно проснувшиеся Дэрек и Ольгерд, которые ещё толком ничего не понимали, что было видно по их лицам, пытались достойно выглядеть при внезапно нагрянувшем командовании, которое, по всей видимости, хотели вытянуть хоть какие-то внятные ответы из двух пьяниц.

— Здравствуйте, а что здесь происходит? — спросил вошедший Джеймс, не понимая, что в палатке делают какая-то девушка в военной форме и их беловолосый командир.

— Что ж, надеюсь эти проснулись трезвыми, — уже изрядно устав возиться с Ольгердом и Дэреком, сказала вар Дольд. — Что ж… Джеймс, я так понимаю?

— С кем имею честь?

— Ты говоришь с… — начал было Доббер, но вдруг вар Дольд прервала его:

— Это отнюдь не важно, мальчик. Поверь, тебе это знать сейчас не нужно. Просто говори со мной, как с любой другой девушкой говорил бы, красавчик, — кокетливо начала адмирал, выходя вместе с Джеймсом из душной палатки (день был жарким, чему, вероятно, способствовало то, что ребята сильно приблизились к южным границам, где климат был значительно мягче).

— Так… Я ничего не понимаю, э… Девушка…

— Это бывает. Мне сообщили, что ты вчера убил своего товарища, что, разумеется, нарушение всех возможных правил и пунктов военного кодекса Невервилля, о коих только принято говорить… и мне вот интересно, зачем же такой милый парень с изумительной внешностью совершил такое ужасное преступление? Не расскажешь мне? — совершенно холодным тоном медленно говорила вар Дольд, жестом руки показав страже, что им не нужно следовать за ними.

— Я не стал бы говорить об этом с неизвестной мне девушкой, что даже имя своего не произнесла.

— Меня зовут Альтильда. Я слушаю, — не потерявшись ни на секунду, выдала адмирал.

— Я всё равно не понимаю, кто вы и зачем вам это нужно? Я признал вину и согласился на трибунал по всем законам нашего государства, — не понимая сути дела, отклонялся Джеймс.

— Хорошо… Правда, я надеялась на более откровенный разговор. Я — Альтильда вар Дольд, главнокомандующая военного флота Невервилля, адмирал армии Невервилля и член Высшего Гвардейского Состава, — чётко и быстро произнесла девушка.

— Адмирал?! — ошарашенный, переспросил Джеймс.

— Именно так. Я с Роуландом Доббером являемся командующими этой операцией. И скажу сразу: я ненавижу, когда меня кто-то называет адмиралом. Я считаю, тот факт, что в нашем языке нет феминитива к слову адмирал, — полный абсурд и принижение прекрасного пола. Что ж, это даже и не важно. Я жду ответа на свой вопрос.

— Я убил Эйдена. И считаю, что поступил верно. Если вам нужна причина… хорошо: Эйден нарушал множество этических норм, не знал понятия чести и достоинства, желал мести… точнее сказать — мечтал убить парня, который был младше него на шесть лет, который имел неприкосновенность, так что с точки зрения закона и кодекса он тоже был преступником…

— Интересно. Мне нравится твоя мотивация. С ней легко можно замять это дело и мы не лишимся такого красивого парня. Однако это зависит от того, кто за тебя вступится. Но для того, чтобы тебя защищала я, нужно понять, чего же ты стоишь, мальчик. — Джеймс с удивлением посмотрел на главнокомандующую. — Ты, верно, бьёшься в догадках, в чем же причина столь большого внимания к вашей группе разведчиков? Ведь есть же целый батальон других воинов, которые ходят здесь. Суть дела в том, мой дорогой приятель, что вы, ребята, — те самые воспитанники легендарного Эверарда Медбера. Я, конечно, не люблю провозглашать мужчин такими громкими именами, но в данном случае это будет правильно. Ваш отряд по тем документам, что мы посмотрели, имеет самый высокий рейтинг выполнения заданий государственного значения. Соответственно, вы должны быть одними из лучших.

— Я не понимаю… Рейтинг? Задания? Вы о чем? И можете идти ближе к сути… пожалуйста. Так как, я понял только, что вы можете избавить меня от казни, — наконец прервал монолог адмирала Джеймс, окончательно потеряв нить повествования.

— Помолчи. И не прерывай меня, мальчик. Я этого терпеть не могу. Вы под началом Медбера выполняли одни из самых опасных и важных разведывательных заданий от Короны. — после сказанного Джеймс наконец понял, что всё, сказанное Дэреком и Эйденом, оказалось хоть и обидной, но правдой. — И по соотношению ваших провалов к успехам вы стали лучшими из лучших в рейтинге среди всех отрядов. Именно поэтому нам было принципиально важно взять именно вас на это задание. Если же рассмотреть отдельно каждого из отряда, то по отчётам и досье, предоставленным нам Медбером, ты самый потенциально значимый солдат. Это подтвердили и твои друзья, которых мы так старательно пытались понять после вчерашнего празднования, я так полагаю.

— Так что же вы хотите, Альтильда вар Дольд? — настойчиво продолжал Джеймс.

— Мне нравятся пылкие. Я хочу узнать, стоите ли вы того. Хочу узнать, насколько ты силен. Как насчёт спарринга? — внезапно предложила адмирал, смотря своими изумрудными глазами прямо в голубые очи Джеймса.

— Я не буду вступать в драку с женщиной, — удивившись, отказался Джеймс.

— Что? Это ещё почему? — настаивала Альтильда.

— Я не бью женщин. Это слишком низко…

Спокойное и собранное лицо адмирала изменилось. Вместо приятной улыбки на нем появилась гримаса гнева.

— С чего ты взял, что чем-то сильнее всех девушек!? — натужно выдавила из себя она, скрежета зубами.

— Я не думаю, что это уместное сравнение.

— Не беси меня, красавчик. Я ведь сейчас всё настроение испорчу… себе.

Джеймс промолчал.

— Значит, тебя ждёт казнь. Мне уже не жалко такое надменное существо, как ты. Ненавижу всех, кто считает, что женщина чем-то хуже особи с членом.

— Да согласись, дурак! Тебя же бить её никто не заставляет! Поддайся! — кричал Джеймсу Ольгерд, идя всё это время сзади них и подслушивая их разговор.

— Хорошо, — согласился голубоглазый.

— Ты серьёзно думаешь, что сможешь держаться против меня не в полную силу? — всё ещё гневная, спросила вар Дольд.

— Я уверен. Не переживайте… — Не успел произнести и этой пары слов Джеймс, как адмирал моментально сбила его с ног и, скрутив руку, а ногу приставив ему к шее, поволокла его лицом по земле.

— Надменный мальчишка… Думаешь, что я не смогла бы тебя обездвижить? Ничего, личико тебе мы немного подпортим… — грубо, что аж слюни изо рта разлетались в разные стороны, а Адияль с ребятами стояли с широко раскрытыми ртами, рычала адмирал, таща его по земле лицом.

Но вмиг Джеймс, ударив по опорной ноге Альтильды, вырвался из унизительного захвата.

— Не испытывайте меня! — буркнул запыхавшийся Джеймс.

Далее он со всей силой сделал удар ногой в уже выставленный блок адмирала. Однако даже в таком случае она не смогла сдержать весовую атаку со стороны оппонента и пошатнулась, потеряв равновесие. После чего Джеймс бросился ей в корпус, сделав удушающий захват. В таком положении вар Дольд долго бы не протянула.

— Довольно… — хрипло прошептала главнокомандующая, не имея доступа к кислороду.

— Стража! — закричал Доббер, увидев эту картину.

— Нет! — всё ещё слабеньким голоском скомандовала адмирал. Джеймс протянул ей руку. — Спасибо, мальчик. Буду честна… Я удивлена, что кто-то смог меня повалить на землю… Обычно либо я сама того хочу, либо сама кого-то ложу. Что ж… забавный ты парень. Однако твои взгляды по поводу женских возможностей меня раздражают. Но ты пригодишься мне на поле боя. Поэтому я снимаю с тебя обвинения.

В этот момент Эди, Дэрек и Ольгерд облегченно вздохнули.

— А что насчёт тебя, малыш? — сказала она, уже полностью восстановив голос, указав на Леонеля. — Ты ведь сынок Вэйрада из рода Золотых Львов?

— Так точно, — отрапортовал Адияль.

— Выглядишь мило, мальчик. Будь ты постарше… ты был бы в моём вкусе, — заигрывала и с ним вар Дольд, чем сильно смутила всех присутствующих. — Но, к твоему и моему сожалению, у меня есть уже мальчик. Вон он стоит. Безбровый белокурый паренёк с кучей орденов.

— Альтильда, мне стоит приказать убить мальчика? Ибо я начинаю ревновать…

— Если ты думаешь, что этот парень может конкурировать с тобой, то я, вероятно, ошиблась в выборе мужчины. И да, если ты отдашь такой приказ… ты знаешь, что будет. Этот малец волшебным образом попал под защиту Его Высочества.

— Что здесь вообще происходит!? — наконец не выдержал Джеймс.

— Спокойно. Сейчас я всё объясню. Вы, ребята, будете под полным подчинением Доббера. Он вам и поведает всю суть. Я же беру на себя лишь боевую часть. И так, ребята, я ушла. Слушайтесь дяденьку в мундире, — проговорила адмирал и быстрым шагом покинула ребят.

— Что ж… Данное выступление — обычное дело для этой женщины. Так, соберите всех своих и бегом ко мне в шатёр. Я буду объяснять всё от первой до последней буквы…

XI.

— Итак, слушаем, — начал Роуланд Доббер, собрав всю свою часть вокруг стола с огромной тактической картой. — Ситуация у нас такая: последнюю неделю на территории нашего государства начинают сгорать деревни. Что же это может значить, спросите вы. Три деревни сожжены дотла. Мы и отправили отряд для выяснения обстоятельств. Ни один солдат не вернулся, к сожалению. И нет даже тел! Зато мы получили весьма точное послание. И звучит оно так: «Jeget fream Iggvarh». В переводе: «Привет от Игъвара». Наши соседи вдруг совершенно вовремя решили передать нам привет в одночасье с тем, как неизвестная беда постигла наши поселения. — Вдруг в шатре все начали перешептываться. — Молчать! Я не договорил. Это задание несёт собой весьма большие риски для жизней солдат. Кроме того, с политической точки зрения мы начинаем вооруженный конфликт, что является нарушением мирного договора между нашими странами. Но это всё для вас не имеет значения. Вы всего лишь пешки. В чем же сам план действий… Мы с вами выполняем роль тех, кто соберет информацию с ближайших территорий Игъвара. — сказал командир и указал пальцем на карту, где было нарисовано красным каждое действие отряда. — Мы, естественно, не будем беззащитны. Нас будет прикрывать флот Невервилля. В случае нападения мы выпускаем голубей, которые будут значить призыв к действию. С нашей же стороны необходимо любой ценой донести информацию о нашем враге. Есть вопросы?

— Каким образом мы проберемся туда? И как нам поможет целая туча кораблей, которые явно не пройдут незамеченными? — спросил Дэрек.

— Мы проберемся на одном из кораблей, а затем высадимся на шлюпках. Что же до поддержки: корабли хоть и заметят, но к тому времени мы уже будем в лесах Игъвара. Стоящие поодаль от берегов корабли не станут поводом для нарушения договора с их стороны. Они ждут того от нас. Корабли начнут высаживать солдат только с случае нападения на разведгруппу. Но наша задача — суметь воспользоваться шумом и уйти с этих земель как можно быстрее. Если понадобится, погибнет каждый, включая и меня, и парня из рода Золотых Львов… несмотря на его таинственную неприкосновенность.

— Почему Адияль Леонель должен присутствовать на таком опасном задании? Он не вступал в ряды армии! Он ещё слишком молод! Минимальный возраст присяги — четырнадцать лет. Адиялю тринадцать! — выступил Джеймс.

— А ты чего? Его папаша? Или брат? Это не моё желание. На том настояла Альтильда вар Дольд. Она захотела посмотреть на сына Вэйрада. И его отец дал согласие.

Услышав эти слова Адияль и ужаснулся, и удивился, и обрадовался одновременно. Его лицо выказывало крайне сумбурные эмоции.

Отец дал согласие!? Когда… и почему я не в курсе… — вертелось в мыслях кудрявого пепельноволосого парня.

Джеймс же отступил, печально поглядев на своего младшего товарища.

— Всё ясно? Вопросов более нет?

Молчание.

— Тогда готовьтесь. Мы выплываем завтра с рассветом. Покушайте хорошо. Отдохните. И помните: от исхода этой операции зависит судьба всей страны! Каждого, мать вашу, ребёнка, матери, отца, деда да пусть даже собаки! — громко произнёс Доббер и ударил по столу с картой.

XII.

Утро было холодным. Все пребывали в рассеянности, ведь подобного никто не ожидал. Чего уж говорить про Адияля, который искренне не понимал, как он забрёл так далеко, даже не будучи солдатом.

Поначалу всё шло гладко. Никаких неожиданностей не предвиделось. Из-за столь раннего времени вряд ли кто-то мог обратить внимание на флот другого государства. Разведгруппа высадилась на шлюпках, как и было задумано.

На пограничных территориях Игъвара с северо-запада простирались огромные смешанные леса. На том невервилльцы и хотели сыграть. Они прошли в самую гущу лесов, и тем операция началась.

Флот находился достаточно далеко, чтобы никто не заподозрил их в покушении на суверенитет, но достаточно близко, чтобы в нужный момент начать действовать.

— Итак, суть нашей миссии — найти лагерь Игъвара, который не может находиться слишком далеко. На выполнение данного задания могут уйти недели, но мы должны достать эту информацию любой ценой, ибо от этого зависит будущее нашей страны… и наших, к слову, жизней, — разъяснил Доббер, сидя на корточках.

— В каком направлении мы должны двигаться? — спросил Джеймс, поправляя свой зелёный плащ.

— По причине того, что мы не можем рисковать временем и преимуществом, мы разделимся на пять отрядов по шесть человек. Таким образом будет проще оставаться незамеченными, — пояснил Роуланд и показал пальцем на красную ленту, вшитую в капюшон плаща. — У каждого из вас уже заранее вшита такая лента: ещё до выхода я распределил каждую группу так, чтобы у всех был хотя бы один человек, полностью осведомлённый о всех нюансах.

— Каких ещё нюансах? — возразил Ольгерд, удивившись словам капитана.

— Этого тебе знать не положено. В твоей группе есть я, — ответил Доббер. — В общем, вы знаете, что делать. С этого момента мы разделяемся на пять направлений. Однако за пределы леса не выходить ровно до того момента, пока не станет ясно, что в нем нет того самого лагеря! Усекли?

Избранные ребята сразу кивнули и ринулись со своими группами по разные стороны.

Остались только Роуланд Доббер, Джеймс, Адияль, Ольгерд, Дэрек и Ринферн, один из старших в лагере Эверарда. Именно на этот подотряд делалась ставка.

— Итак. Наше движение будет нацелено к Югу. Однако… Если хоть кто-нибудь погибнет или станет обузой, то я без колебаний прикажу бросить его. Так что в ваших интересах выполнить задание успешно и без проколов.

— Что с едой? — спросил Ринферн. По его полноватой форме можно было сделать вывод, что покушать он любит.

— Если кто-то захочет набить себе живот, то пусть ловит белку или рыбу в речке. Никаких сумок или чего-то ещё, что может затруднить передвижение или оставить информацию о нас. Это обязательное условие. Всем ясно?

Все кивнули. Процесс пошёл.

Адияль, который ещё только начинал познавать азы воинского ремесла, пока дядя был жив, не имел ни малейшего представления о том, как работает разведка. Поэтому следить за каждым движением ребят ему было крайне любопытно.

Во-первых, каждый двигался максимально тихо и осторожно, всматриваясь в каждую отметину в почве, траве, на стволах деревьев, следя за каждой веткой высокорослых деревьев. Леонель смог догадаться, что так они пытаются найти след игъварских солдат, а на ветки они смотрят, скорее всего, опасаясь лучников.

Во-вторых, за всё время их следования никто из них не произнёс и писка. Никто даже не чихнул, хотя Дэрек натужно сдерживал то ли приступ кашля, то ли икоты. Так они шли тихо и безмятежно, исследуя каждую веточку и лист, порядка трех часов. Добравшись до речки, Доббер выказал некий жест рукой, и ребята остановились.

Леонель не понимал абсолютно ничего из языка жестов, которым пользуются разведчики. Но с помощью интуиции и аналогий Адияль смог понять, что капитан указывает конкретно на Джеймса, Ольгерда и Дэрека, приказывая куда-то идти по определённому радиусу. Что это значит, до ума его не дошло, но Доббер явно дал понять весьма простым движением, что сейчас нужно молчать.

Обстановка казалась накаленной: гробовая тишина, полное непонимание, опасность, слишком высокая ставка.

Адияль присел спиной к вислому стволу сосны и долгое время пытался избавиться от дурных мыслей. Так и заснул.

Проснулся он уже спустя час, когда вернулись Джеймс, Ольгерд и Дэрек.

— Всё чисто. Ни следа, ни намёка на вражеских персон не обнаружили, — доложил голубоглазый.

— Эй, Эди, подъем! Ты чего спать удумал? — тряся Леонеля, голосил Дэрек. — Никогда нельзя спать на разведке!

— Вы чего вдруг языки свои развязали? — ещё не отойдя спросонок, удивился Адияль. Он уже отвык слышать нормальную человеческую речь. Всё, что он мог уловить своими ушами последние часы, — щебетание птиц, шорох грызунов и прочих животных.

— Расслабься пока что, парень. Здесь мы немного передохнем. Твои товарищи обошли эту чащу в радиусе, в котором наши разговоры могут быть услышаны. Так что здесь мы в безопасности и можем некоторое время отдохнуть, — ответил капитан, положив сумку с голубями на небольшой пенёк.

— Да. Только не всё так гладко. Мы нашли следы медведей, которые, видимо, уже обитают в этой глуби, — вставил Джеймс, прервав облегченные нотки.

— У этого есть арбалет, — сказал Роуланд Доббер, указав на Ринферна.

— Убить медведя арбалетом… Это же бред собачий! — буркнул Джеймс.

— Успокойся! Пока и намёка на медведя нет. И да, арбалет — лучшее, что у нас есть. При необходимости кто-то будет ценою своей шкуры тянуть время. Всем ясно? Или ещё кто-то не понял, на каком мы задании? — грубо, но размеренно проговаривал капитан.

— Давайте все будем сохранять спокойствие! Джеймс, перестань уже! — вставил Ольгерд.

— Кто будет нам еду ловить? — поинтересовался Адияль, попытавшись сгладить углы.

— Ты, наш упитанный товарищ, ну и ты, сын Вэйрада, раз уж поинтересовался, — сухо ответил капитан.

— Но я не умею охотиться… — пролепетал Леонель.

— Значит, еще и Ольгерд пойдёт с вами.

Так как двигаться вперёд было опасно и в связи с угрозой встречи с громадным хищником, и по причине слабой изученности территории, горе-охотники направились назад.

Поначалу процесс шёл туго. Никакой живности не встречалось. Однако уже спустя час они нашли целое семейство кабанчиков, поедавших орешки на прогалине.

Ловким выстрелом из арбалета, Ринферн повалил одного из них. Было принято решение, что им пока будет достаточно одного крупного кабана, поэтому остальных они оставили в покое. Чтобы не мучить бедолагу, Ринферн ловким движением зарезал зверя.

— Знаете, в моей семье папа был охотником, пока не погиб от лап волка. И он меня всегда учил, что любое животное имеет право на посмертное отмаливание… ведь каждое живое существо в этом мире рождено было Всебожеством. Значит, и умирать должно соответствующе, — вдруг заговорил Ринферн.

— Да. Это правильно, — согласился Ольгерд и вместе с товарищем прочитал молитву. — А поведай нам свою историю. Последнее время у нас традиция появилась рассказывать про своё прошлое… — ухмыльнувшись, сказал Ольгерд.

— Да, я заметил… Я многое вижу, хоть и сам не заметен. Однако говорить мне особо нечего… Моя мама… Я не знаю, кем она была. Моя история, как и я сам, в вашем кругу совсем ничем не примечательна. Я всего лишь мальчик, который остался с отцом, когда мама нас оставила — земля ей пухом. Папа был охотником, как я уже сказал. Но вот так он и скончался… от клыков волка. Потом, как и у всех… Эверард Медбер взял меня на обучение в лагерь…

— Да… ты ведь в лагере дольше даже Джеймса? Но почему-то ты всегда был… незаметным, что ли…

— Вот такая судьба у тихих ребят, что не любят быть на виду, — спокойно ответил Ринферн. — У нас в лагере есть хотя бы кто-нибудь не с грустной предысторией?

Ольгерд замолчал. Но через какое-то время Адияль всё-таки вымолвил:

— Моя история не такая… Мы с братом никогда не нуждались в помощи. Однако… о моей матери я ничего не знаю. Я помню её голос, — произнёс он с слегка грустной улыбкой. — Я помню её любовь, её ласку… Я помню её поцелуи. Но ни папа, ни Зендей ничего не рассказали мне о ней сами… Ни о том, как она умерла… Но после её смерти мы оказались тут. Лишние две головы…

— Эди, вы никогда не были лишними в нашей семье… Ты и вовсе с малых лет с нами всюду носишься! Я ещё помню тебя лет четырёх… Бегал, прыгал в лагере у нас, играл вырезными фигурками, которые тебе мы или дядя дарили. Милашка такой был… Ты со своим братом всегда были частью этого лагеря. И мы всегда будем вас любить.

Адияль почти рассмеялся, но вместо этого просто набросился на Ольгерда с объятиями, сказав:

— Спасибо…

— Да… Когда жизнь стала такой жестокой? Порой задумываешься, сколько семей разрушены, сколько детей остались одни… Бедность… Люди изнутри начинают гнить, злоба из растёт и распространяется на других. Так мы и теряем всё то ценное, что было… — задумался Ринферн.

— Невервилль ныне не тот… Война всё испортила… Приоритеты теперь иные. Возраст присяги сократили… детей пускают в ряды армии! Между тем люди беднеют: все их накопления — в казну, весь урожай — провизия. Наша власть давно уже забыла о простом народе. Главная цель — победить в бессмысленном конфликте… И в чем суть? Деньги! Власть! Сейчас живут хорошо лишь подобные Добберу или вар Дольд… Высокие чины значат сейчас всё…

— Что это!? — неожиданно взвизгнул Адияль, заметив красное пятно под подозрительной кучей листьев и веток.

— Твою мать! — рявкнул Ольгерд, ногой спорхнув, ширму, прикрывавшую труп одного из членов отряда разведки.

— Боже… он ведь наш… — опешил Ринферн. — Вон красная нашивка…

— Их тут несколько. Похоже, одна из групп… — добавил Леонель, выкопав остальных.

— Сколько до наших? — оперативно спросил Ольгерд.

— Ярдов, думаю, пять сотен. Не меньше, — ответил Ринферн. — Делать что будем?

— Очевидно, что необходимо сейчас же рвать со всех ног к капитану и сообщить об этом, — холодно выдал Ольгерд и ринулся в бег.

Адияль и Ринферн — за ним.

— Капитан, у нас огромные проблемы! — сообщил запыхавшийся Ольгерд. И рассказал всю ситуацию.

— Ясно… Чёрт! Зараза! — ответил капитан, яростно мечась из стороны в сторону.

— А мы не должны сейчас молчать? — слегка наивным тоном предположил Леонель.

— Смысла шифроваться сейчас нет, малец… Убили одних — догадываются, что есть и другие не так далеко… И уж вряд ли они подумали, что грибники забрели…

— Но откуда они могли догадаться, что мы из Невервилля? У нас нет никаких обозначений, — интересовался Адияль.

— Не будь тупым, дитя Вэйрада! По цвету кожи! — буркнул Доббер.

— Что? — не угомонился парень.

— Игъварцы — южный народ… Тут практически нет белых. Очень сомнительно было бы, что целая группа белоснежек забрела в лес с боевыми клинками, — растолковал Дэрек.

— Заткнитесь уже все! Вы меня начинаете доставать! Кучка наивных придурков… — взорвался Доббер. — Вы не понимаете, что проблема сейчас не в этом!? Сейчас нужно понять, что делать дальше! Если они поняли, что это разведгруппа из Невервилля, то мы уже, вероятно, нарушили договор и стоит выслать голубя… Если же это не так, то высадка армии станет приговором для нас…

— Да в чем дело? Что будет, если мы нарушим этот проклятый мирный договор? — нервным тоном интересовался Адияль.

— Да в том дело, что при нарушении договора мы теряем все шансы на нормальные условия капитуляции в случае поражения, мы теряем поддержку, мы теряем элемент неожиданности, время — а время ценнее всего сейчас для нас! В политике такой исход очень плачевен… — объяснил Роуланд, пытаясь не заорать на всю рощу.

— Успокойтесь, капитан! Возьмите себя в руки! — ударив по щеке Доббера, произнёс Джеймс.

— Что ты себе позволяешь!?

— Да всем уже хватит! Что за клоунада? Довольно провокаций! Нам просто нужно продолжать задание! — встрял в конфликт Дэрек.

— Ошибаешься. Нам нужно понять, узнали ли они, что белокурые грибники — северные соседи… — откликнулся Ольгерд.

— Ты-то куда лезешь? — буркнул Джеймс, не ожидав предательства со стороны товарища.

— Ребят, давайте умерим пыл! И все вместе обсудим наш дальнейший план действий, ибо, вот так крича и споря друг с другом, ничего доброго не выйдет. Если ситуация так сложилась, необходимо пойти в сторону других групп, чтобы удостовериться в сохранности информации. Если же всё так плохо, как кажется вам, капитан, мы сразу выпустим голубя, — наконец заговорил Ринферн.

— Хорошо. Единственный разумный человек в вашем отряде имеется… Действуем по плану пухляка, — отозвался Доббер.

И они направились в северо-восточном направлении, ища следы товарищей, надеясь на их целость.

Спустя два часа ходьбы у Адияля, Дэрека и Ринферна загудел желудок. А ещё через час ходьбы — у всех членов группы. Было решено, что сейчас необходимо сделать привал и отведать томящегося всё это время в сумке кабана.

Ольгерд оперативно расчленил и освежевал животинку, а Дэрек с Джеймсом разожгли костёр.

С момента определения плана все вновь замолчали, ибо риск того, что всё не так гладко, как хотелось бы, рос с каждым ярдом.

Пополнить запасы питательных веществ стоило команде тридцать минут со всеми приготовлениями. Затем, затушив костер и завалив его рыхлой землёй, они продолжили следовать в выбранном направлении.

Когда миновали ещё полмили, неожиданно шёпотом заговорил Дэрек:

— Это что? Дом? — И навёл указательным пальцем на рыхлую постройку за небольшим пригорком.

— Так… всем смотреть в оба глаза! Это может оказаться лагерем… хотя коней не видно. Возможна засада, — вполголоса руководствовал капитан.

Приблизившись к развалюхе, Доббер приказал еле слышимым тоном:

— Джеймс и Ольгерд, за мной… Тихо. Без лишних движений. Остальным спокойно сидеть и ждать моей команды.

Затем они практически бесшумно подбежали к гнилым стенам этого домика. Доббер аккуратно глянул в мутное окно, и в этот же момент в его шее оказался дротик, вынув который, капитан потерял сознание.

— Твою мать! Ветви! — заорал Джеймс, глядя на высоченные сосны, на ветвях которых сидели противники в камуфляжах и с луками. — Бегом за стволы!

— Вот суки… Этих чертей и не увидишь, если не всматриваться… — прокомментировал Ольгерд.

В то же мгновение целая орда темнокожих солдат слезла с деревьев и оголила свои клинки.

— Чёрт! Нужно к ним рвать! — скомандовал Дэрек в другой части группы.

Но их желание уже предопередили враги. Пытаясь окружить ребят, они вынудили их скооперироваться.

— В бой! — крикнул Джеймс, вынув меч. — Суки не дождутся!

Начался бой. Ринферн смог убить из арбалета лучников, оставшихся на деревьях, но увернуться от ядовитого дротика у него не вышло. Ещё один пал.

Джеймс и Адияль пока без особых проблем справлялись с врагами, дополняя движения друг друга. Леонель впервые в жизни чувствовал такой прилив сил. Он легко уворачивался от выпадов противников и вместе со своим другом рубил налево и направо воинов Игъвара.

Так вот, каково оно… Биться с осознанием своей значимости и… рисков, — размыслил Адияль.

Дэрек и Ольгерд сражались с другой стороны. За долгое время дружбы и совместной службы они уже наизусть выучили каждый маневр друг друга. Так что расправа над этой кучкой врагов для них не представлялась ничем сложным. Однако порой даже на долю таких, казалось бы, несокрушимых ребят достаются сокрушительные удары судьбы. Один из недобитых противников, который все это время корчился под ногами Дэрека и Ольгерда, будучи незамеченным, смог взять клинок убитого товарища и вонзить его в спину Дэрека.

Всё вокруг резко потеряло краски, звук словно отдалился, движения стали медленнее. Изо рта товарища хлынула кровь. Ольгерд застыл на месте. Если бы не Джеймс с Адиялем, которые примчали на помощь, то и он бы погиб в этом бою.

Живых игъварцев не осталось.

— Как же так… Дэрек! Ты чего? Помнишь, мы хотели вместе на следующей неделе отжарить пару девиц в борделе? Хватит притворяться, дружище! Я же вижу, что ты шутишь… ты всегда так нелепо шутишь… да прошу, — Боже — скажи, что это шутка! — не сдерживая слез, рыдал Ольгерд. — Ты ведь мой лучший друг… Мы давали клятву… мы должны были побывать на свадьбах друг друга… Дэрек!

— Всё в порядке… Мы обязательно ещё выпьем кружку пива за игрой в «Державы»… просто чуть позже. Это всё — всего лишь часть пути… старина. Я люблю тебя. Я знаю, что ты и без меня нормально поживешь… Я искренне рад тому, что умираю, зная: я кому-то ещё нужен в этом мире… Джеймс, Адияль, Ольгрерд… я… кажется,заболеваю… холодно.

И на этом всё. Конец пути очередного воина настал.

Ольгерду было уже плевать на задание, на шум: он просто заорал на всю округу. Крик боли и отчаяния разнесся на мили от него. Ещё порядка пяти минут он просто ревел.

Поник и Джеймс, который знал погибшего столько лет! который столько раз вытаскивал его из передряг! Лишь в силу своего неординарного менталитета и устройства характера он не выронил слезы.

Для обоих это была джае не потеря друга. Нет! — это была потеря любимого брата.

Дэрек погиб с улыбкой на лице. Он погиб счастливым человеком в этом ужасном и жестоком мире.

— Что теперь? — кряхтящим голосом спросил Ольгерд, когда выплакал весь запас слез.

Адияль был в шоке. Он впервые встретился со смертью близкого друга на поле боя. Но вскоре это чувство приведёт к ужасающим последствиям для его души. Ему не раз придётся видеть бездыханные тела убитых близких.

— Мы выполним задание. Дойдём до конца. Иного выбора у нас нет, — ответил Джеймс, едва сдерживая натиск горечи.

— Что? Ты с ума сошёл, Джеймс! Нам нужно отступать! Дэрек, сука, мёртв! Доббер мёртв! Ринферн мёртв! Нам нужно возвращаться! — зарычал Ольгерд, совсем потеряв контроль над эмоциями.

— Успокойся и возьми себя в руки! Дэрек хотел бы, наверное, чтобы его жертва не была напрасна… Не так ли?

— Дэрек хотел бы, чтоб мы живыми вернулись! Мы не справились с заданием! Капитан мёртв, другие отряды неизвестно где, неизвестно, целы ли! — продолжил Ольгерд.

— Хорошо… Спросим мнения Эди. Он решит, что мы делаем дальше.

Адияль, смутно представляя, куда занесло его детский неокрепший разум, далеко не сразу смог понять, чего от не хотят. Но через несколько минут накаленного молчания и руки Джеймса, коснувшейся до его плеч, Леонель дал ответ:

— Я обязан очень многим вам, ребята… И я… я не знаю, что хотел бы Дэрек, что было бы правильно… Но я останусь до конца с Джеймсом, ведь… прости, Ольгерд. Он был готов пожертвовать всем ради меня. Я хочу отплатить тем же. — Изречение юноши прозвучало несколько монотонно, сухо, отстраненно — да и сам Адияль находился в ту самую секунду в явной прострации. Шок поразил центры принятия рациональных решений и логичности размышлений.

Однако эти слова ошарашили обоих. Но Джеймс лишь обнял в благодарность младшего товарища и сказал:

— Эди, я и сейчас без колебаний пожертвую всем ради тебя…

Ольгерд же, понурив голову и бросив взгляд на труп Дэрека, всё же выдал вердикт:

— Да… будь так. Но если настанет момент, когда все мы будем в опасности, я хочу, я требую, чтобы мы отступили.

— Разумеется, — вдохновившись, ответил Джеймс.

Адияль же просто, кивнув, улыбнулся. Но и на сей раз он весьма отстраненно ощущал своё нахождение в реальности.

Обыскав эту хижину, ребята ничего не нашли, кроме трупов двух других групп. Таким образом, в лучшем случае в живых могла остаться только одна команда. Благодаря убитым игъварцам Ольгерд смог найти зацепку: нашивки у каждого на плече кофты с надписью Graup he Jikah ne Vitas, что в переводе означало Группа Юго-востока. Не трудно было догадаться, что лагерь должен находиться в том же направлении. Они и выдвинулись туда.

Через милю они наткнулись на лошадей, привязанных к стволам деревьев. Очевидно, оставлены они теми же, что и напали на них. И наконец, спустя несколько часов ходьбы они наткнулись на нечто, похожее на лагерь противника. Прямо по окраине леса шёл огромный деревянный забор с флагами Игъвара. Джеймс, забравшись с помощью Ольгерда на сосну, разглядел за ним десяток шатров и несколько постовых на башнях и у ворот.

— Так… Ситуация сложная… Понять, какая палатка капитанская, не удалось. Однако я придумал, как пробраться туда… Итак, слушайте, — начал Джеймс, чертя на земле некую схему лагеря. — Все шатры расположены по дальнюю сторону от леса. Ближе к нам — пустота. Ворота расположены слева от нас. Если пробраться по правой части, то единственная проблема для нас — башня с постовыми.

— И как планируешь действовать? — прервал Ольгерд.

— По старинке. Ждём, пока они отвлекутся. Время позднее, а они всё же люди — собранность на низком уровне. И все вместе пройдём. Только очень быстро и предельно тихо!

— Что с проникновением? — спросил Адияль.

— Смотрите, — сказал Джеймс, указав на схеме заднюю часть забора. — Ограда временная. Зазоры видны и отсюда. Пролезем под ними. Однако действовать нужно на пределе аккуратности и, желательно, тише ветра. Входить будем в шатер с наименьшим количеством солдат. Убивать будем тихо. Сначала я, потом Ольгерд и, если всё будет хорошо, Адияль. Вытаскиваем любые документы, которые найдём, и уходим. При необходимости зайдём в другие палатки. Но действуем ночью. Когда все будут спать. Убиваем, зажав рот. Адияль? Ты справишься?

— Да. За Дэрека я им лезвие в глотку засуну! — яростно буркнул Леонель.

— Значит, пока ждём.

Спустя полчаса уже стемнело до такой степени, что невозможно было что-либо разглядеть во тьме леса. Если бы не огни лагеря, то ребята бы даже не поняли, в какую сторону им стоит двигаться.

Всё шло по плану. Стоило только дозорным потерять бдительность, команда сразу же начала действовать. Аккуратно пробираясь под деревянными кольями, что служили оградой для лагеря, они дошли до слепой зоны постовых — задней части забора. Как и предполагал Джеймс, ограда здесь был весьма слабой мерой безопасности. Слегка подрыв руками углубление в земле, туда мог уже протиснуться Адияль. Но ребята не хотели рисковать и прокопали яму поглубже. Сначала туда прошёл Джеймс, пока Ольгерд руками держал колья, чтобы те не провалились, а затем — Адияль; и в конечном итоге — все.

Ребята действовали весьма осторожно, прислушиваясь к каждому шороху в палатках. И наконец Джеймс решил проверить ту, в которой практически ничего не было слышно. Осторожно прорезав в стенке дыру мечом, он вторгся в обитель врага. Обнаружив пять спящих солдат, он подозвал остальных.

Пока Адияль решался прикончить одного, Джеймс и Ольгерд уже расправились с остальными четырьмя. Но всё же Леонель смог: он одновременно вонзил лезвие в шею спящего парня с чёрными густыми кучерявыми волосами и заткнул ему рот рукой. Кровь, оставшуюся у него на руках, Адияль аккуратно вытер об одеяло, которым убитый укрывался. Однако руки юнца дрожали. Всё-таки убивать под покровом ночи безоружного человека — задача не из тех, которые выполняются со спокойной душой.

Подумать только… Пятеро юных солдат погибли во сне, будучи неповинными в гибели товарищей этих ребят с северных краёв, лишь потому, что где-то в сотнях миль от них знатные господа пожелали больше власти. Их амбиции не знают пределов наглости и самомнения, а их жадность приводит к погибели.

Сразу после того, как Ольгерд убедился, что игъварцы уже наверняка бы не смогли помешать, команда принялась к поиску любых ценных записей, которые смогли бы обличить правителя вражеского государства в нарушении мирного договора.

Однако, перерыв абсолютно всё, что только было возможно, они осознали: это лишь простые рядовые солдаты, у которых не может быть сведений о столь значительном политическом преступлении.

Они направились на поиски информации в другие шатры. Но и во втором ничего не обнаружилось, ровно как и в третьем. У парней уже появились нотки отчаяния и горечи, что весь их путь, проделанный до этого самого часа, что все жертвы, понесенные ради успеха этой операции, — всё было напрасно. Но сдаваться никто не собирался. Они твердо решили, что пойдут до конца любой ценой.

Во время вторжения в очередной шатёр для Джеймса мир словно застыл в одном мгновении: какой-то мужик спокойно сидел, читая книгу, и как только он заметил нежданного гостя, заходящего к нему через «чёрный ход», ринулся уже было поднимать тревогу. Однако нож Джеймса, моментально брошенный точно в шею игъварца, остановил его. Задыхаясь, он не был способен даже прокряхтеть и пары слов, но успел ударом в щеку разбудить другого паренька. Однако здесь Ольгерд сработал оперативно, выстрелив ему в голову из арбалета.

Ребята быстро разобрались с остальными шестью. Хоть этот раз и мог оказаться финальным для разведчиков из Невервилля, но судьба была благосклонна, как им казалось.

В этой палатке располагался всего один юнец на вид лет двадцати, остальным же нельзя было дать меньше сорока.

Обыскав все тела, все мешки, каждую постель, даже тумбочки, они вновь ничего не нашли.

Разочарование росло с каждой минутой, пока Адияль не додумался посмотреть ту книжку, которую читал тот мужик, их встретивший.

Пролистав её вскользь, Адияль обнаружил: из неё выпали какие-то бумажки. Как выяснилось, первая была аж посланием прямиком из Центральной Палаты Игъварского Правительства — главного правительственного органа этого государства. Прочитав её, Ольгерд кивнул, дав понять, что миссия завершена. Второй же лист был картой, на которой отмечены те самые сожженные деревни Невервилля — объекты для поражения.

Но как только они собрались убираться оттуда, на весь лагерь прогремели удары караульных колоколов.

— Чёрт! Убираемся! Бегом! — вполголоса пролепетал Джеймс, но было уже поздно: в палатку ворвалась группа игъварских солдат.

XIII.

Семь лет назад…

— Вот ты где. Как лоны природы? — послышался голос Ольгерда, приближающегося к одиноко сидящему у реки товарищу.

— Здесь хорошо, спокойно. Лёгкий ветерок, прохлада, звук текущей воды. Тут приятно сидеть и думать, погружаясь в свои мысли…

— Да? И какие же у тебя мысли? — поинтересовался Ольгерд, сев рядом с Джеймсом.

— Каким будет мой конец? — неожиданно мрачно ответил Джеймс. — Ты ведь близок мне… С тобою я могу это обсудить, как считаешь? Как я умру? От старости ли, а может, от меча в бою, защищая то, что дорого… Время идёт, а я всё ни к чему не пришёл…

— Это ты зря, брат. Я считаю, что ты великий воин и верный товарищ. А твои эти мысли меня тревожат! — ответил Ольгерд, приобняв товарища.

— Ты не понимаешь… Жаль, — отрешенно продолжил Джеймс, смотря в небо. — Суть нашей жизни в чем? Толку от того, чтобы быть, как ты говоришь, великим воином, если ты ничего не сделал? Если после смерти о тебе никто не будет говорить? Если, умирая, ты не даруешь другим что-то светлое? В чём же смысл этого?

— Так! Ты давай прекращай это! Иначе я твои эти философские книги сожгу! — сорвался Ольгерд, решительно не поняв друга.

— Хорошо, хорошо… Придёт день, когда ты вспомнишь мои слова, — слишком тихо заговорил Джеймс, что даже Ольгерд, находясь в непосредственной близости, не услышал. — Мой… друг.

— Не знаю, чего ты там про себя бубнишь… Надеюсь, ты смертные молитвы там не читаешь. И что на тебя нашло? Пошли лучше в «Державы» поиграем! Дядя зовёт, а он не часто уж с нами играет, — сказал Ольгерд и встал. — Ты идёшь, нет?

Но Джеймс промолчал. Он был погружен в себя. И был разочарован, что его близкий друг не смог понять его переживания. Хотя придёт день. Тот самый день.

XIV.

Финальный аккорд.

Однако по шокированным лицам вошедших было ясно, что, видимо, они здесь совершенно не ждали невервилльских солдат.

— Бегите! Я разберусь! — сразу рявкнул Джеймс, готовясь вступить в бой с противниками.

— Нет уж! Вместе пришли — вместе и уйдём! — ответил Ольгерд, обнажив свой клинок. Адияль последовал его примеру.

Но Джеймс своими действиями дал понять, что не намерен подвергать опасности своих товарищей: он ринулся на врагов в одиночку, без особых затруднений увернувшись от каждого их выпада. Через мгновение к числу игъварских трупов прибавилась ещё четыре тела.

Выбежав через тот же путь, откуда они вошли, команда ринулась бежать.

— Да что здесь происходит!? — не понимая, воскликнул Адияль на бегу.

— Похоже, группа, которая осталась в живых, набрела на тела наших…

— И выпустила голубя… — довершил слова Ольгерда Джеймс.

— И что дальше? — продолжил Леонель.

— Нас ждёт дорога обратно… — сухо бросил Джеймс, туго дыша из-за ускоренного бега. — Стойте. Здесь мы остановимся. Ночью бежать бессмысленно… Мы не разберём дорогу… да и отвлекающий маневр уже вступил в силу…

Привал они решили сделать у прогалины в гуще леса. И вскоре все заснули, прикрывшись небольшими еловыми ветками.

Через несколько часов, когда уже всходило солнце, Адияль проснулся от громких разговоров товарищей:

— Я не могу бросить его тело там! Он мой лучший друг! — вопил Ольгерд. — Я вернусь туда!

— Никуда ты не вернёшься! Брось своё нытье! — рычал в ответ Джеймс. — Я не позволю нам возвращаться! Это опасно! Как ты не понимаешь! Нам нужно скорее вернуться… в целости и сохранности! Или ты думаешь, что тела покойных нам никак не помешают в этом?

— Как ты вообще можешь так говорить!? Он был и твоим другом! Я и не прошу вас идти со мной, раз уж на то пошло! Вы с Эди бегите, но я Дэрека не оставлю гнить там!

— А как же Ринферн, капитан, другие ребята? Их тела тоже на себе потащишь? — иронизировал Джеймс.

— Это для тебя шутка!? — едва ли не ревя, произнёс Ольгерд.

— Слушай, брат… — сменив тон, продолжил Джеймс, по-дружески обняв Ольгерда, но тот отринул объятия. — Я понимаю твою боль. Мы все знаем, что такое потерять то, что дорого. И я не менее тебя разочарован в гибели Дэрека… Я бы и сам заплакал, но я не могу позволить эмоциям погубить кого-то из нас. Мы обязаны выжить и наконец-то донести эту проклятую бумажку, дабы жертва наших товарищей не была напрасна… Ты меня понимаешь, Ольгерд?

Его молчание сказало больше, чем могло бы любое слово.

Однако дела обстояли гораздо хуже, чем им казалось. Примерно в мили от берега ребята лицезрели огромные орды игъварских солдат, идущих к границам Невервилля. Соответственно, назревал крупный вооружённый конфликт.

— Нам нельзя идти туда… Это слишком опасно. С этого момента мы идём напрямую в Невервилль… — скомандовал Джеймс.

— Нет! — вдруг выкинул Адияль. Джеймс и Ольгерд ошарашено поглядели на него. — Я не побегу обратно… Да, вы можете считать меня маленьким, незрелым, наивным, глупым, слабым — каким угодно! Но мне это надоело! Я хочу наконец-то сделать хоть что-то! Я буду биться за свою страну!

— Ты сдурел?! — рявкнул Джеймс с перепуганным видом. — Мы возвращаемся домой! Мы выполнили задание…

— Да плевать я хотел на это задание! Дэрек погиб. Он был мне другом. Товарищем. Как и для вас… но он погиб в бою! Сражаясь за нас! За Невервилль! Какая разница, что я молод… Если это может стать преградой для меня, то я не достоин именоваться сыном великого Вэйрада из рода Золотых Львов, не смею называть себя учеником великого воина и разведчика — Эверарда Медбера! Я буду стоять с мечом… Такова моя воля. Я не трус, — выпалил Леонель с звериным взглядом, направленным на товарищей.

— Это абсурд, Эди, — небрежно бросил Ольгерд.

— Нет. Он прав. В нем говорит не ребёнок. Его глаза. Чистые и праведные. Он верит в то, что сказал. Адияль, я буду с тобой. До конца! — воодушевленно сгорячил Джеймс, высоко подняв меч.

— Боже, помилуй… Какие же дураки мои друзья… Но я, мать вашу, на удивление согласен! Разорвём глотки чёрным бестиям! За Дэрека! За Невервилль! — поддержал Ольгерд, вынув свой клинок.

Бой шёл крайне напряженно. Алые реки окрасили поля и прибрежные воды в свой кровавый цвет. Всюду царил хаос. Крики, стоны солдат. Лязг стали. Ржание коней. Рыдания.

Адияль впервые видел настоящий ужас войны. Но в нем не пробудилось ни семени сомнения. Его воля и стремление были так же горячи, как и прежде. Словно маленькие проблески молнии, его светлые волосы и серебряный клинок витали, унося жизни врагов и окрашиваясь в карминовые тона.

Джеймс и Ольгерд бились поблизости, дабы присматривать за пылким парнишкой. И порой удивлялись тому, насколько быстр и силен малец, который практически вдвое младше их обоих.

Однако сражение шло отнюдь не в пользу Невервилля. Громадный численный перевес со стороны Игъвара просто подавлял всё сопротивление. И учитывая территориальное положение, отступать воинам под синим флагом было некуда. Они оказались окружены со всех сторон: горами — с Севера, врагом — с Юга и Востока, океаном — с Запада. Таким образом, ситуация для батальонов вар Дольд и ныне покойного Доббера была катастрофической. И было принято решение сделать стратегический размен: Невервилль отдаёт часть солдат для отвлекающего маневра, а этот момент адмирал и некоторая часть солдат покинут бой на кораблях. Это позволит сохранить жизни хоть какой-то доле войска.

— Вы уверены, госпожа? — поинтересовался Фрей, что слушал руководство вар Дольд о предательском обмене.

— Да! Мы убираемся из этой западни! Это конец! — вопила адмирал, готовя шлюпку к отплыву. — Стоп… это что?! Сын Вэйрада?! Он жив?! Какого…

— Боги… Это он! И те ребята из лагеря! Они, правда, выжили…

— Значит, и Доббер где-то должен быть… Я иду туда!

— Но… госпожа адмирал! Это опасно! И вы сами сказали отступать… — пытался громче голосить Фрей, чтобы его речь в этом кошмарном вое была хоть чуточку ясна.

— Собирай воинов потихоньку и уходи! Я должна его увидеть! — бросила она и умчалась с мечом в руках в гущу сражения, подобрав на пути лук и стрелу.

В этот момент Адияль с ребятами бились на передовых линиях. Леонель всё больше и больше поражал и товарищей, и прочих воинов своим мастерством в столь юном теле.

Адмирал быстро приметила отряд. Однако подбираться к ним было нелегко. Солдаты слишком тесно толпились вследствие давления со стороны врага. Вар Дольд приблизилась к ним и натянула тетиву, готовясь выстрелить в… Но вскоре она поняла: среди ребят нет ещё троих. Потеряв любое стремление продолжать сопротивление, Альтильда ринулась назад в слезах, выбросив лук. На этой операции она потеряла того единственного человека, которого любила.

Тем временем Адияль на пути своего меча встретил первое воистину опасное препятствие в виде воина-выпускника из «Академии Медведя». Внезапным взмахом боевого молота противник сломал руку юному солдату — Адияль выронил клинок; а следующим ударом, который последовал моментально после предыдущего, враг попал в грудную клетку молодого разведчика. Леонель потерял сознание и свалился. Джеймс, увидев это, бросился на помощь товарищу, которого уже последним ударом собирался прикончить громила с молотом. Разведчик едва успел спасти Адияля, срубив с локтя руку верзилы. Однако, потеряв бдительность, Джеймс не уследил за своими оппонентами…

— Сыночек… — произнёс лёгкий женский голосок. Перед Адиялем всплыла юная женщина с роскошными чёрными волосами, приятным лицом.

— Мама? — мысленно спросил Адияль, ещё не осознав, что находится в плену своих чертогов.

— Всё хорошо, мальчик мой ненаглядный. Ты молодец, я горжусь тобой, сын, — сказала она и подошла к лежащему в крови среди трупов Адиялю, поцеловав его лоб.

— Мамуля, — вцепившись в мысленный образ матери, завопил Леонель, — где же ты… Мама…

Но вдруг он понял, что обнял лишь свою фантазию, не имеющую физического облика. И вдруг весь мир потух в его глазах. Из белых тонов, окружавших его, всё переросло во мрак и тень, которые затем слились с реальным миром. Грохот металла становился всё громче, крики солдат гудели всё ярче. И наконец он смог открыть глаза. Но в этот же момент лицо юного воина омрачилось. На нем не осталось ничего, кроме ужаса и сожаления.

Джеймс стоял спиной прямо перед ним, истекая кровью от полученных ранений: сквозь него было направлено прямо на Адияля лезвие меча. Последнее, что успел сделать Джеймс перед своим концом, — последний взгляд, брошенный в сторону лежащего в крови Леонеля. Он был таким добрым и тёплым. А на лице его проскользнула улыбка.

Адияль зарыдал так, что затмил вопли сотен солдат, окружавших его. Ольгерд подобрал его и, закинув на плечо, кинулся бежать к лодкам.

— Нет! Отпусти меня! Я не оставлю Джеймса! Нет! — орал сквозь слезы Леонель, из последних сил бив по спине Ольгерда, который уносил его прочь.

Однако у Ольгерда не было желания отвечать: он и сам задыхался от слёз.

Уйти с поля боя удалось лишь половине выживших солдат. На бортах кораблей повисла гробовая тишина. Задание было выполнено, но какой ценой? Более пятисот воинов Невервилля не вернутся домой, не смогут уже вновь увидеть лица родных, близких, любимых. Адияль и Ольгерд ни слова не произнесли друг другу после всего случившегося.

В миг один из них потерял всё, что было ему дорого, — друзей, семью, мечту. Однако лишь сейчас, вдали от тех беззаботных времен, он смог понять те слова Джеймса. И рев его был настолько отчаянным, что, казалось, на этом он и захочет завершить свою жизнь.

XV.

Прощание.

Спустя неделю после специальной разведывательной миссии.

— Куда ты теперь? — спросил Ольгерд, провожая Адияля, запрыгнувшего на коня.

— Я хочу переосмыслить себя. Все, что произошло… Хочу поступить на службу, — ответил он. — Вернуться к своим.

— Как? Тебе нет ещё четырнадцати.

— Папа ещё на поминках Джеймса и Дэрека сказал, что может устроить меня на службу в случае моего положительного решения. Поэтому…

— Ясно. Ну… я буду скучать, Эди. Ты уж вспоминай почаще обо мне. Приезжай в гости… — едва сдерживая слезу, лепетал Ольгерд.

— Конечно. Я не забуду ни о тебе, ни о ребятах, ни о лагере. Вы для меня… очень дороги.

— Да… Прежним он, конечно, никогда не будет уже… Но ты всё равно заезжай.

— Да. Прежним он точно уже не будет… Прощай.

— Пока, Адияль.

Ольгерд, Джеймс, Дэрек, дядя Эверард, Ринферн, Бергенден, Эйден, до встречи, друзья. Я буду помнить каждый день, проведённый с вами, я не забуду ни доброе, ни плохое, что случалось с нами за эти годы. Вы всегда будете для меня семьёй. Моей второй семьёй. Я любил вас и буду любить. Каждого по-своему. Да, пусть и наш договор не станет преградой для вечной памяти о прекрасных днях вместе. Я никогда не вспомню больше последних встреч с вами, но это и не важно. Память о вас — ни о ваших концах — о вас! никогда не сотрётся с полок моей души. Прощай, семья! И покойся с миром…

XVI.

Двумя месяцами ранее.

— О, прекрасная принцесса всё-таки явилась в моих скромных хоромах! — грозный и противный тон Норберта Изельгаама раздался в огромном золотом зале. Его длинный язык по-прежнему тянулся к верхней губе.

— Под скромными хоромами ты подразумеваешь дворец невиданных размеров, который ты без капли стеснения построил на деньги из казны? — ответил ни чуть не менее сокрушительный женский голос.

— Альтильда, всё так же прекрасна и жестока! Воистину сильная женщина!

— Хватит лести, Норберт. Ближе к сути. Зачем ты вызвал меня, словно пса придворного, в эту миленькую усадьбу, где на каждом шагу висят твои грязные гербы? — буркнула в ответ недовольным тоном адмирал.

— Рот свой закрой, шавка! Я буду тебя вызывать, когда хочу! — с пеной у рта зарычал Изельгаам. — Ты не забывай, кто тебе устроил жизнь! Я, сука, тебе даровал карьеру, место в армии, чины, звания, повышения! Так что ротик свой прекрасный на замок повесь! И слушай! Пока я его сам не заткнул своим членом! — мерзко, что даже присутствующей страже стало неловко, визжал полководец.

— Не смей так говорить со мной! Ты мне ныне никто! Ты лишь жалкий казнокрад и дебошир… Все твое достоинства можно увидеть в твоём кармане и на шее, увешенной красивыми цепями… И я тебе более ничего не должна, — пылко выдала она и развернулась, готовясь покинуть Изельгаама.

— Да? А если я убью тебя и твоего мальчика? Этого безбрового индюка. Я, мать твою, не шучу… Я могу устроить вам прекрасную свадьбу на том свете! Так что брось свои брыкания, женушка моя бывшая…

— Как же ты низок, Норберт… Можешь надеяться только на защиту своего дружка Зельмана…

— Ты получила приказ от Короны? Так вот: ты должна устроить всё так, чтобы туда не попал ни Вэйрад, ни его друзья. Но чтобы его детишки почувствовали вкус боли. Ты меня поняла?

— Ты чудовище… дети… Твоя наглость и самолюбие не знают пределов… — ужаснувшись, ответила Альтильда. — Настолько Вэйрада ты боишься…

— Не желаю более тебя слышать. Вали отсюда. Ты меня поняла, — бросил он и приказал страже спровадить адмирала из его дворца. — И запомни, скотина: я никого никогда не боюсь!

Тень V. Мрак и затишье

Акт первый.

I.

— Я сейчас имею возможность прочитать весьма интересные документы, господа. Бумаги под личной печатью главы Высшего Гвардейского Состава, Норберта Изельгаама. Это засекреченные архивы… — начал король.

— Что?! — прервал его вышеупомянутый господин грозным басом. — Откуда…

— Закрой свою пасть, животное… — отрезал Зельман. Все присутствующие отвалили челюсти. — И из этого документа я узнал много действительно занимательных вещей. Например, задание «В-1» под печатью самого Изельгаама. Тут наглейшим образом расписаны все подробности по ликвидации одного человека…

— Протестую! Это чушь! — рычал Норберт, вскочив со стула. — Это… это…

— Тебе сказали помалкивать, — безучастно и сухо бросил Леонардо Эйдэнс.

Изельгаам лишь прикусил губу то, ли от страха, то ли от гнева, хотя, скорее — от всего сразу. Казалось, его глаза вот-вот вылетят из орбит.

— Так вот… продолжу. Ликвидация Вэйрада из рода Золотых Львов стала, по всей видимости, основной задачей для этого персонажа, что сейчас нервно вскочил со своего места. И я жду объяснений. Что же такого сделал тебе мой сводный брат, что ты так мечтаешь отправить его на тот свет?

Все присутствующие замолчали. Альтильда вар Дольд сидела одна, отстранившись от всех, опустив голову. Её глаза были красными, под ними красовались серые круги, а нос оказался по невнятной причине искривлен. Помимо того, у девушки в нескольких местах сверкали не столь давние синяки, портившие естественную красоту. Рядом с ней виднелась голая спинка одинокого пустого стула. Зельман не отрывал жалостливого взгляда с той части круглого стола. Мариус Ольд Святейший лишь покачал головой, тем самым дав понять, что осуждает поступок полководца Изельгаама.

Однако среди прочих ни Льюис Фоттейд, ни Персиваль Умбер не выказали ничего.

— Что ж. Допустим. Хоть меня и раздражает ваше молчание… Однако я сам разберусь с Норбертом чуть позже. — Изельгаам вновь выпучил глаза. — Сейчас меня интересует немного иное. Как вам известно, мы получили очень ценные сведения о нарушении со стороны Игъвара мирного соглашения. Завтра же я встречаюсь с Высшим Гвардейским Составом и буду планировать дальнейшие действия по внешней политике. Что касается вас, мои друзья… Мы столкнулись с иной проблемой. Наше экономическое состояние затруднительно. Мы успешно аннексировали территории северных государств, но даже при этом нам катастрофически не хватает ресурсов. Кроме того, после кампании на Севере мы потеряли некоторое количество военных. Соответственно, эти проблемы нужно немедленно решать. При наших запасах золота мы сможем купить определённое количество металла у других стран Юга. К сожалению, придётся уже вынуждать княжества Севера отдать все свои ресурсы.

— Ваше Величество! — крикнул Умбер. — Мы не можем просто так брать из казны золото! Это уничтожит всю нашу внутреннюю экономику… Мы и так теряем с каждым годом войны колоссальное количество мирных жителей… Они не способны существовать при таких условиях… а если так, то… у нас больше не будет прироста трудовых кадров, личных ресурсов и прочего… — дрожащим голосом договорил счетовод.

— Что ж. Верно. Соответственно, мы полностью лишаем поддержки некоторые отрасли. Мариус Ольд, святейшество более не будет получать государственные деньги. — Священник кивнул, томно вздохнув, но приняв неизбежное и необходимое. — Лишается поддержки и полиция…

— Да бросьте! Это же абсурд! Преступность, бандиты, воры, разбойники… Как вы можете оставить и без того гнилые улицы городов без последней защиты, Ваше Высочество? — возразил Льюис Фоттейд.

— Да плевать мне на преступность! Мы воюем с самым могущественным государством континента за последнюю сотню лет! Мы на грани поражения! Народ голодает, ресурсов нет! Твоя полиция поможет восстановить экономику под гнётом южан? — взорвался Златогривый, но после его слов Фоттейд заткнулся. — И… к моему сожалению, Альтильда, Флот вскоре может быть расформирован… — Адмирал не подала никакой реакции. — Если мне удастся договориться с островами Баго и некоторыми другими государствами, то необходимости в твоих кораблях не останется. — Молчание. Её лицо, мрачное и томное, не дёргалось. Казалось, она умерла. — С вами всё хорошо, Альтильда?

В этот момент Норберт противно ухмыльнулся, высунув свой язык, прислоняя его к губе.

— Что ж. Заседание окончено. Через трое суток будет повторное. Я окончательно поведаю действия по внутренней политике на время возобновления войны. Все свободны… кроме Изельгаама.

Через минуту зал уже опустел. Остались лишь король, глава Высшего Гвардейского Состава и Леонардо Эйдэнс.

II.

— Ты отвратительное существо, Норберт! — кинул Зельман, грубо прижав к стене собеседника, надавив на его шею. — Оставь в покое моего брата! Он уже поплатился за свое! И, что более важно… не смей приближаться к Альтильде! Как ты мог воспользоваться трудными временами для женщины, чтобы надавить на неё! Ты, сука, не только надавил… Ты ещё избил…

— Да пасть свою закрой уже! — буркнул в ответ Изельгаам, оттолкнув в сторону короля. Леонардо насторожился. — Она это, мать вашу, заслужила! Эта шлюха не знала свое место. Я ей лишь указал, где оно!

— Заслужила?! За эти слова я бы лично сейчас обрубил тебе пальцы и гнилой язык… и я не погляжу на то, что ты мой давний товарищ! Нет оправданий тому, чтобы поднять руку на женщину! Она, к тому же, твоя бывшая жена!

— Кто бы сейчас пищал… мой давний друг, кто же, скажи на милость, отдал приказ несколько лет назад на убийство жены твоего брата? — Глаза Златогривого на мгновение опустились, потухли. — Это был твой приказ! Твой! По твоей милости подняли мечи на беззащитную женщину, мать двоих детей! И тебе ли говорить о чести и уважении к этим свиньям? Ну же, Зельман… очнись! Мы живём в мире, где господствуют сильные. А сильные — это всегда подобные нам с тобой.

— Не равняй меня с собой, урод… Да, я в тот день поступил ужасно… — речь короля изменилась, ему было тяжело говорить. Каждое его слово едва вырывалось изо рта без слез, но мысль его не изменилась. — Я поступил низко, бесчеловечно… но я не спал после ночами… я рыдал, каялся, молился, просил прощения! Я мечтал о скорой расплате за мои грехи. Но сейчас речь не обо мне. То, что сделал я, на моей совести и останется. Но ты совершил не единую ошибку… Да, мы через многое прошли вместе, были близки долгое время, стояли бок о бок, когда наставали самые трудные времена. Но теперь нет того Норберта… нет — ты не он! Ты его прогнившая до самых последних краёв подсознания оболочка… И я желаю, чтобы ты отныне добровольно ушёл из Высшего Гвардейского Состава и оставил все свои полномочия.

И раздался безумный смех. Изельгаам надрывал живот, чуть ли не валясь с ног.

— Ты меня выгнать вздумал? Щенок! Да у тебя кишка тонка… Я располагаю такой властью, что даже ты не сможешь так спокойно меня убрать. Да и к прочему, я слишком многое знаю, чтобы бояться твоего пыла. Я спокойно продам информацию Игъвару, если ты посмеешь пойти против меня, а мой клан защитит своего господина хоть от твоих лучших воинов, — произнеся эти слова, Норберт успокоился, подошёл к Зельману, наклонился к его уху и грозным хриплым тоном нашептал: — Так что, мальчик, не стоит лишних телодвижений совершать. Трудные времена настали. Помни об этом…

И Изельгаам покинул комнату. Зельман остался разгневанным, а Эйдэнс — разочарованным.

III.

— Холодает, однако, — заметил Зендей, укрывшись тулупом, сидя возле костра в компании младшего брата.

— Верно подметил, брат! Зима наступает, как ни удивительно. Каждый год так, оказывается, — решил съехидничать Адияль.

— Не умничай тут! Ишь какой наглый стал! — ответил старший, ухмыляясь.

Адияль лишь слегка улыбнулся.

— Чего ты такой печальный, братец? Всё из-за ребят?.. — поинтересовался Зендей.

— Всё такой же догадливый… Последние месяцы были… тяжёлые. Знаешь ли, я остался совсем один. В этом огромном мрачном жестоком мире. Я утерял дядю, который был мне словно отцом. Вы с папой покинули мою жизнь ещё раньше…

— Эди…

— Нет, я не осуждаю. Увы, но выбора особого не было. Да и это было моё вполне осознанное решение. К сожалению, факт остаётся фактом. Дяди нет, ребят из лагеря — тоже. Нет у меня друзей, нет родных, которым можно поведать самые печальные думы. Вы с отцом едва меня посещаете. И эти дни, что мы вместе, вы проводите вдвоём. Последние два человека, которым до меня есть дело, не замечают меня… И тем более вам так важно обсудить очередную новость об общих ваших знакомых, — пытался спокойно договориться младший, но его дрожащая губа и краснеющие глаза давали ясно понять, что всё отнюдь не так просто.

— Эди, прошу перестань нести эту чушь! Имей честь, совесть! Мы с отцом никогда не забудем тебя! Никогда не предадим! А ты такое тут смеешь говорить? — взорвался Зендей, гневными очами прожигая насквозь брата.

— Ты сейчас действительно хочешь выставить меня виноватым в том, что я делюсь своими мыслями? В том, что я в отчаянии пытаюсь тебе донести мою гореть? — Глаза Адияля уже заслезились. Он покачал головой и отвернулся, едва добавив из последних сил: — Прости…

Однако в душе юного парня по-прежнему осталась тоска, обида, боль, разочарование в себе, мире, судьбе… в близких.

— Хорошо. Но не говори так более. Мне это неприятно, — холодным безучастным тоном ответил Зендей.

Спасибо большое за столь великодушное прощение. Неприятно? Забавно. Мне ведь сейчас прям легко… Извинился я перед тобою не из-за чувства вины, а лишь потому, что не перенесу ссоры с тобой… И ещё этот твой холод в речи. Господи, за что… Говори уже так, как есть… — произнёс про себя Адияль.

Эти несколько недель для него и правда были отвратительными. После операции на Юге и потери в ходе неё практически всех своих друзей, получив психологическую травму и несколько тяжёлых физических, Адияль впал во мрак. Сначала он хотел поступить на службу, однако офицер не принял его в виду возраста. Далее он несколько дней гулял от одной гостиницы до другой, пытаясь разобраться в себе. Но письма отца и брата, всё преследовавшие его, заставили отречься от одиночества. Встретившись с семьёй, он присоединился к их похождениям, суть которых заключалась в сборе сведений по каждому частному батальону Невервилля.

IV.

Наутро они продолжили путь.

— Ночь уж больно холодной случилась! Чего мы не доехали до ближайшей гостиницы? — высказался Зендей.

— Не ной. В армии такое не приветствуется, — в своей манере ответил Отсенберд. — Кони уж вчера устали двадцать с лишним миль к ряду скакать без передышек, учитывая, что и до этого отдыха у них не было.

— Право, Фирдес, ты не перестаёшь удивлять меня своей грубостью… — заступился тоже привычным образом Нильфад.

— К чему вообще требуется заниматься нам подобным? Зачем Составу эта информация? — поинтересовался Адияль, всё зевая. Выглядел он тускло. Синяки под глазами, тощий вид, мутные глаза — всё свидетельство большого стресса, бессонницы, отсутствия аппетита.

Некоторое молчание. Это смутило Адияля. Ему всё более и более казалось, что его слова не имеют никакого веса в этом обществе, что его не слушают, не воспринимают.

— Видишь ли, парень… Когда в высшем свете кто-то не понравился, случается так, что его направляют на бессмысленные задания, дабы те не лезли не в свое дело. И вот уж вышло, что таковыми личностями стали мы, — растолковал Дориан.

Через продолжительное безмолвие заговорил Отсенберд:

— Кстати, знали вы вообще о том, что стало с нашим другом дорогим, — эти слова были произнесены с явной иронией, — Фердинандом Рушером?

— Это… который? — спросил Зендей.

— Не тот ли, который хотел от нас, чтоб мы глаза закрыли на наглое вранье о численности батальона? Тот рыжий мужик со шрамом на щеке и забавными усами? Предложил нам по дряхлому коню еще? — предположил Дориан.

— Именно!

— Так что с ним?

— Его взяли под стражу благодаря нашему докладу! — ответил наконец Фирдес.

— А ведь забавный был он… Мне нравилось, как он пытался раболепствовать пред нами, словно не изгнанники пришли, а господа уважаемые! А как он нам про жизнь свою печально рассказывал! Даже жалко немного, — прокомментировал Зендей.

— Да… Жаль, если закрыть взор на то, что в батальоне его числились давно умершие люди, некоторые из которых даже не служили, — выдал свое мнение Вэйрад. — И всё для того, чтобы лишние обмундирование, выдаваемое на заявленное число солдат, перепродавать, наживая себе кармашек покрупнее.

Адияль чувствовал в этот момент себя отстранённо. Будто он случайно встретил по пути этих людей. Его никто не замечал, он это видел.

Проехав приличное расстояние, компания остановилась в небольшом городке близ столицы, где они решили переночевать.

Наутро они продолжили следовать цели. Следующий лагерь они посетят уже через несколько миль.

Адияль всю поездку размышлял. Его товарищи все беседовали о своем, изредка задавая ему бессмысленные вопросы. Однако юноше не было никакого дела до их вопросов. Он уже давно уяснил для себя, что едва ли он чем-то их сможет заинтересовать в беседе. Нет, он был от них сейчас слишком далек. Его мысли, за последние несколько месяцев превратившиеся в мрачную обитель, сейчас вовсе не следовали вместе с остальными.

— Прибыли наконец! — обрадовался Нильфад, заметив вдали ту самую деревеньку, возле которой и был расположен лагерь частного батальона Ригера Стоуна, одного из генералов армии Невервилля.

Остальные тоже разделили его радостные эмоции.

— Черти вы проклятые! Дети Дьявола! Оставьте же нас в покое уже! У нас нет ничего! Урожай закончился, дети голодают, мужи истощены! Имейте хоть капельку достоинства и чести… Дайте пережить нам зиму…

Вопль донёсся из уст пожилой женщины в грязном изорванном платье. Она выглядела худо: до неимоверности тощее лицо, костлявое тело, уставшие глаза, которые уж стали слезиться, кожа мертвенного цвета.

— Старушка, что стряслось? — спросил Вэйрад, задумчивым взглядом уставившись на женщину.

— А вы и не стройте из себя дураков! Я ведь вижу — солдафоны! Точно из тех, что палатки свои понастроили к югу от нас… Вы ведь и путь к речке перекрыли… Ни рыбы, ни воды… Что мы вам сделали… мы простой люд! Убирайтесь вон! Нет у нас зерна, крупы, молока — ничего у нас нет! Вы уже всё забрали!

— Матушка… мы не имеем понятия, о чем вы толкуете. Мы вот только приехали. Мы с товарищами выполняем поручение командования. Собираем информацию о частных батальонах, вроде того, что тут где-то ютится, — пояснил Нильфад.

— О, Боги мои… Неужели король наш обратил внимание на преступность по отношению к нам, людишкам маленьким… Ведь эти твари, называя себя солдатами, требуют от нашей деревни провизию! А мы-то что… Они грозятся каким-то там трибуналом! — продолжала, уже еле дыша, женщина.

— Успокойтесь. Мы разберёмся с этим. Но сначала опишите нам всё в точных деталях, прошу. Кто требовал, а далее и угрожал, когда это было, сколько и чего они забрали? — начал расспрос Вэйрад.

И она рассказала…

Из дальней комнаты раздался детский стон, а затем и кашель, пронзительный, тяжкий, сухой.

Уставшая мать, которая едва нашла время почистить картошку для обеда, вынуждена прибежать к ребёнку. Мальчик, маленький ещё, лет семи, лежал на влажной постели, сам промокнув до ниточки. Болезнь уже далеко зашла.

Старушка в отчаянии упала на колени возле мальчика и начала реветь, поглаживая холодную влажную его руку. Сквозь слезы она читала молитвы — они были её последней надеждой на выздоровление сына, ибо ни еды, ни денег, ни условий для комфортного проживания у семьи бедных крестьян не было.

Этот год для всей деревни, да что там деревни — большей части государства вышел неурожайным. В связи с этим положение и без взимания пошлин и налогов у простого люда стало прискорбным. Как прокормить семью? Ответ может быть лишь один… Увы, жизнь ребёнка весела на волоске. По этой причине мать не могла спать ночами, работала в полях чуть ли не круглые сутки в надежде собрать урожай к зиме и сохранить единственный лучик света в её жизни.

Муж её, бывалый любитель выпить пива в придорожных барах и пропасть на несколько суток к ряду, едва ли мог послужить опорой в таком тяжёлом положении.

Искать помощи у деревенских? В эти времена никто не мог похвастаться спокойным бытием. Те, у кого положение было ещё удовлетворительным, могли как-то подсобить, преподнося то картошки треть мешка, то дров охапку. Но толку от этого было немного… Мальчику становилось всё хуже.

Стук в дверь. Настойчивый, грубый. Старушка вытерла слезы да побежала дверь открывать, думая, что муж соизволил вернуться домой к жене-одиночке и больному сыну. Но на пороге её встречали три мужика в кольчужных доспехах и с мечами на поясе.

— Мать, мы с поручением от военного подразделения армии Невервилля. По приказу высшего командования мы должны изъять у вас провизионный налог. С каждого требуется собрать пуд картошки, галлон молока, фунт зерновых… Вроде бы… ничего не запамятовал, — сообщил один из незваных.

— И стояли они так… нагло, словно не обкрадывают народ… Я-то уж попыталась несколько поторговаться… Дитя ведь моё совсем худо… но они ни в какую! Я сказала, мол, нет столько сейчас… а они дали день! День! Бездушные бесы… И вот вчера я отдала им всё… Практически всё, что у меня было… Я уж не знаю, как мне жить-то теперь…

И старушка тихо заплакала.

— Сударыня, не переживайте! Мы обязательно разберёмся с этим безобразием и постараемся вернуть вам ваш урожай! — попытался утешить женщину Дориан.

— Как вас зовут? Чтоб было проще вас потом найти, — спросил Вэйрад.

— Мария я… — едва различимо ответила старушка беззвучным голосом.

Добрались они до лагеря. Кругом раздавался хохот: каждый солдат, что здесь обитал, уже изрядно выпил.

— Что за черт! Праздник что ли какой? Чего это все средь белого дня напились и в карты играют, а от смеха у меня уже уши вянут… — возмущался Фирдес.

— Я б так праздновал лишь победу навойне… — добавил Нильфад.

— Эй, сударь! — остановил одного из прохожих военных Вэйрад. — Где у вас здесь генерал Ригер Стоун? Твой командир.

— Мужик, расслабься. Чего такой серьёзный? Капитан наш вон в том… шатре. — рыгнув, ответил он.

— Что за ерунда здесь творится! — вырвалось у Отсенберда.

И они направились к шатру генерала.

Застали они Ригера с двумя парнями, ублажающими его в постели. Стоны свидетельствовали о немалом удовольствии, которое получал капитан батальона. Смущение и удивление, проступившее на лицах ребят, выглядело несколько забавно. Но Стоуну смешно не было: он был в ярости.

— Что за черт! Вы кто такие?! Вышли вон! — вырвалось у него в пик наслаждения.

В этот же момент Вэйрад услышал скрежет лезвий позади и в тот же миг крикнул:

— Осторожно! Сзади!

Отсенберд и Адияль, что были ближе всех к выходу из палатки, моментально обернулись. К ним исподтишка подобрались двое вооружённых стражников генерала. Фирдесу ничего не стоило в мгновение ока обезоружить и обездвижить одного. Однако второй ударом ноги повалил Адияля и готовился уж было добивать, но вовремя подоспевший Вэйрад защитил сына, перехватив взмах меча противника своим, а затем мощным ударом в шейный отдел вырубил стражника.

— Это как понимать?! — разъяренно буркнул Нильфад в сторону Ригера Стоуна. — Мы отряд специального назначения высшего командования! Перед тобой генерал Вэйрад Леонель из рода Золотых Львов, генерал Фирдес Отсенберд и полководец Дориан Нильфад! Нападением на нас ты нарушил строжайший закон Невервилля о неприкосновенности старших или равных по званию без разрешения на то высшего командования!

Стоун, не выказав ни страха, ни отчаяния, ни даже разочарования, спокойно встал, скинув с себя покрывало, прикрывавшее его достоинства, и стал надевать генеральский мундир и штаны. Двое бедолаг, которые развлекались с капитаном батальона, в ужасе и непонимании выбежали прочь через задний проход в шатре.

— Что вы так смотрите на меня, господа? Неужели вы хотели бы говорить со мной в голом виде? — совершенно надменно и до мурашек спокойно съехидничал Стоун.

Стоит отметить, что генерал обладал крайне приятной внешностью: отменные скулы, об которые, казалось, можно порезаться, лишь взглянув на них, невероятно симметричное лицо, синие глаза, толстое брови, длинные чёрные волосы, завязанные в косичку, хорошая физическая форма (несмотря на то, что он явно был несколько худощав).

— Не шути, ты не в том положении, мальчик! — вырвалось у Фирдеса.

— Что ж… Примитивный приём. Вы, господин, желаете данным обращением поставить себя заранее выше, действуете внушением. Однако едва ли данный подход сработает на мне.

— Не стоит сейчас показывать все свои интеллектуальные возможности, вам они ещё пригодятся в суде, — вступил в разговор Нильфад.

— Суде? Что же я такое наделал? А! Вероятно, вы про свои ранние претензии по поводу нападения на вас моих людей. Однако спешу вас опечалить! Вы, должно быть, забыли об одной маленькой детали… Приказу я не давал, а вы, в свою очередь, явились без предупреждения на частную территорию батальона, чего не имеете права делать. Потому мои внимательные и заботливые солдаты кинулись мне на помощь, подозревая в вас угрозу. Можно ли их за это винить?

Спокойный и весьма приятный тон Ригера выводил из себя Фирдеса и Вэйрада.

— Умный самый нашёлся? Ты…

В этот момент Зендей прервал изречение Отсенберда резким возгласом:

— Адияль, что с тобой?!

Леонель младший валялся на полу в полусознательном состоянии. Из носа у него текла кровь. Звуки и речь присутствующих отдалялись, были заглушенными. Адияль пробыл в таком состоянии никем не замеченным на протяжении всего разговора с генералом Стоуном.

Проснулся он уже в одной из палаток батальона Стоуна.

— Эди? Ты очнулся? Слава Богу… Как ты? Как себя чувствуешь? — напряженным голосом произнёс Зендей, сидящий возле брата.

— Бывало и лучше… — откашливаясь слегка алой мокротой, ответил Адияль.

— Вновь травма?.. — поинтересовался старший.

— Да нет… Я думаю, просто простыл немного, — иронизировал Адияль. — Разумеется, травма… Грудная клетка всё ещё ни к черту. К тому же ещё и спина теперь болит ужасно. И всё это дополняется головной болью и…

Младший не стал продолжать.

— Господи, Эди…

— Почему никто не обратил внимания на то, что я всё ещё лежу? что у меня пошла кровь? — резко продолжил Адияль.

— Ситуация была напряжённая, да и…

— Лучше заткнись. Я уже давно замечаю, что мало кто видит, слышит, чувствует, что со мной что-то не так. Никто не подал мне даже руку!

— Эди, хватит! Я уже говорил, что это чушь! Ты занимаешься лишь самовнушением.

— Это тебе, Зен, хватит… Не обманывай ни меня, ни себя. Ты прекрасно понимаешь, что всё это лишь самозащита. Изоляция от правды!

— Мне больно слышать эти слова.

— А мне не больно осознавать, что каждый раз я остаюсь позади? Вам с отцом и дядей Фирдесом и Дорианом не интересен я… Может, когда-то был, но не сейчас. Я всегда был лишь заменой кому-то… После смерти дяди и Джеймса я и вовсе остался один. Ты с папой никогда не будете видеть во мне такого же близкого человека, как они во мне.

— Возможно… вполне вероятно, что они были тебе ближе. Да и, скорее всего, я не являюсь для тебя тем, кем ты хотел бы меня видеть. Прости… Хоть этими словами ничего не изменить… Прости меня, Адияль…

— Уходи. Я хочу побыть один. Как и всегда, один…

Зендей ушёл.

Адияль уже не мог сдерживать эмоции. Он закрыл лицо подушкой и начал тихо плакать.

Он даже не отрицал… — молвил про себя он.

— Спасибо вам, что позволили столь великодушно переночевать у вас, господин генерал, — начал Вэйрад.

— Да бросьте. Как уж я смог бы позволить себе выгнать вас? Тем более сыну вашему стало нехорошо. С моей стороны лишь обыкновенное приличие было проявлено, — ответил Ригер. Столь размеренная и вежливая речь доставляла некий дискомфорт Отсенберду и Леонелю. Как возможно сохранять такое хладнокровие в подобной ситуации? Ответ мог быть только один: генерал Ригер Стоун чётко знал все неточности, ошибки, недочёты военного кодекса и сборника единых законов. Соответственно, расколоть его представлялось нелёгкой задачей.

— Тем не менее я не могу не заметить, что цель нашего визита вовсе не в дружеском винопитии. Мы доверенные лица Короны по проверке частных батальонов государства… и у нас уже есть некоторые вопросы к вам… — продолжал Вэйрад.

— С радостью отвечу на них! — без капли сомнений бросил Стоун.

— Почему местные жители жаловались на несанкционированные поборы со стороны ваших людей? — наконец выкинул Отсенберд.

— Понятия не имею, о чем вы толкуете, господа.

— Это вы, вероятно, просто подзабыли. Но жители ближней деревни жаловались, словно вы отняли у них огромные запасы картошки, зерна, молока и прочего, — уточнил Леонель.

— Верно. Таков был мой приказ.

— Вы понимаете, что совершили незаконное действие?

— Незаконное? Не знаю, что вы хотите этим сказать.

— Да брось брыкаться! Ты нагло отнял у мирных жителей их запасы пищи! Это подло! Да и к прочему ты переступил закон данным приказом! — вступился Отсенберд. — Ты вернёшь им изъятое и понесёшь ответ перед судом!

— Господа, не разочаровывайте меня… Не позволяйте усомниться в вашей компетентности… — ответил Ригер, бросив презрительный взгляд на Фирдеса, чем более его насторожил.

— Прошу. Поясни, — присоединился к разговору Нильфад.

— Вы ж наверняка знаете, что Корона прекратила централизованный сбор провизии для армии. И в связи с этим были введены некоторые поправки в свод законов, гласящие о том, что конкретный батальон, получивший разрешение Высшего Гвардейского Состава, имеет право проводить сборы в рамках тех ограничений, которые предоставила Корона, — без единой заминки и нотки неуверенности отчеканил Стоун.

— Что ты… — начал было Отсенберд, но в этот момент Вэйрад оставил его.

— Думаю, все мы устали. Сейчас вовсе не лучшее время для выяснения столь тягостных вопросов, — спокойно сказал Вэйрад и направил друзей к выходу. — До свидания, генерал.

— До свидания, господа, — попрощался Ригер, после чего на его лице проступила надменная и самодовольная улыбка.

— Почему мы ушли? — задался вопросом Фирдес.

— Потому что нам нужно сначала собрать сведения, прошерстить все законы, поправки, кодексы, а затем уже начинать разбираться! Он явно был готов к этому. Он знает больше нас. Однако я уверен, что Стоун что-то скрывает, ибо глаза его блестели, — пояснил Вэйрад.

— Вэйрад прав. Не стоит пока спешить. Если он и лжет, то мы это раскроем, — добавил Дориан.

— Черт с вами! Спокойной ночи… — буркнул Фирдес и направился к палатке, где ему предстояло переночевать.

То же сделал и Нильфад. Вэйрад же пошёл к сыновьям. Зендей уже крепко спал, впрочем, как и Адияль. Вэйрад присел рядом с младшим.

— Привет, сын. Прости меня, что не могу найти время поговорить с тобой. Я виноват. Я плохой отец, чего уж утаивать. Я не знал любви своего горе-папаши, не знал любви матери… — Леонель говорил очень тихо, поглаживая руку сына. Его глаза непроизвольно заслезились. — Прости меня… но отныне я тебя никогда не оставлю одного. Я никогда не позволю кому-либо тронуть тебя и пальцем… Я никогда не позволю тебе испытать боль вновь. Прости меня, Эди, что я не знаю тебя. Но ты у меня сильный мальчик. Ты справишься. В этом уж я не сомневаюсь, — на мгновение в до боли печальных глазах сверкнула искорка надежды и радости, но затем вновь потухла. — Ужасное время наступило… Судьба твоя будет нелёгкая… и мне жаль, что… что я не смог сделать её хоть чуточку проще… Прости, что я выбрал не тебя… — Вэйрад едва смог дошептать эти последние слова. Нагнувшись над вспотевшим лбом сына, он поцеловал его, нежно поцеловал, по-отцовски. — Я люблю тебя, сын…

V.

Ригер Стоун. Генерал, получивший звание в раннем возрасте. Кто он? Выходец из знатного рода? Или юный талант? Этим же вопросом задались Фирдес, Вэйрад и Дориан. Однако человек этот был полнейшей загадкой. Никто не имел представления, откуда взялся этот Стоун. О нем не было информации ни в отчётах, ни в архивах…

— Огромная редкость в наше время встретить генерала, который не засветился ни в одном деле… По крайней мере на уровне общественных сведений.

Вэйрад весь кипел. Было видно, что его нервы скоро окончательно сдадут. Ударив по балке, служащей опорой для шатра, он поспешно вышел прочь.

— Что это с ним? — задался вопросом Нильфад.

Отсенберд лишь покачал головой.

Вэйрад запрыгнул на коня и поскакал в неизвестном направлении.

Тем временем Адиялю становилось хуже. Уже не следующее утро он едва ли нашёл силы встать с постели, однако даже это простое действие сказалось невыносимыми болями в спине и груди. Помимо того, разум юноши также слабел. Его терзали кошмары, и не только ночные… Порой он наяву видел неясные силуэты и мрачные образы. Зендей наблюдал за братом, не отрывая глаз.

Неожиданно во время небольшой прогулки Адияль свалился на землю. Зендей поспешил помочь брату, но младший оттолкнул её со словами:

— Брось притворства! Я знаю, что тебе и дела нет до меня! Уйди прочь! Думаешь, я не вижу?! Думаешь, раз я в таком жалком положении, можно и измываться над моими чувствами? Я же вижу, как ты смотришь на меня… Я вижу, что тебе неприятен я…

— Ты мне уже порядком надоел, и правда. Ведь ты постоянно возмущаешься. Постоянно высказываешь мне то, другое. Что я такой-сякой. Брат, если тебе так неприятно со мной проводить время, что ж… сам справляйся со своими бедами, — бросил Зендей и ушёл, оставив Эди лежать на земле.

— И уходи! Давай! Ты ведь всегда так делал! — крикнул вдогонку Леонель-младший и рухнул без сознания на берегу ручья, окружённый берёзами, листья которых уже обрели свой золотистый оттенок, слепящий глаза при ярком солнечном свете. В полном одиночестве.

— Где Адияль и Зендей… — спросил вполголоса Дориан, зайдя в шатёр, где расположилась семья Леонель.

— Что ж за ересь здесь происходит? Отец исчез, сынов тоже нет… Может, они решили сбежать по-тихому? — предположил Фирдес, почесывая свою лысину.

— Не стоит клеветать на товарища. Вэйрад бы никогда так не поступил. Но вот вопрос действительно интересный: где же они?

В этот же момент в шатер вошел Зендей, который был явно в не лучшем состоянии духа.

— Малец, что стряслось? На тебе лица нет. И где Эди?

— Эгоистичный дурак мой брат! Вот что стряслось! — грубо ответил Зендей на вопрос Фирдеса.

— Так, успокойся. Где Адияль? Ты же знаешь, что его нельзя сейчас оставлять одного?.. — произнёс Дориан.

— Если мой брат считает, что я, как он выражался, не обращаю на него никакого внимания, то пускай сам за собой смотрит, а я же буду выполнять ту роль, которую мне приписывают.

— Глупец ты! Так с братом не поступают! Где он? Быстро говори! — набросился Отсенберд со взглядом, будто он готов на месте испепелить его.

— На речке был… — испуганно пролепетал Зендей.

На лице Дориана поступил ужас и он ринулся вместе с товарищем в направлении к реке неподалёку от лагеря.

Всё то время, что Адияль оставался один, он был без сознания. Когда Фирдес и Нильфад прибежали к его телу, лежащему неестественно, сразу же бросились пытаться привести в чувство юношу. Однако ни удары по щекам, ни холодная речная вода не поспособствовали пробуждению Леонеля.

Наконец прибежал и Зендей, который, увидев состояние брата, непроизвольно пустил несколько солёных струй из глаз.

Через какое-то время Адияль уже лежал в постели под пристальным надзором Фирдеса, Дориана, Зендея и военного лекаря, которого великодушно предоставил Ригер Стоун.

После того, как он очнулся, Адияль сразу же бросил взгляд на Зендея, который смиренно и с отчаянным видом стоял над ним.

— Он проснулся! — сразу же воскликнул Зендей.

— Так, посторонись. Как себя чувствуете, молодой человек? — спросил лекарь, прикладывая руку к горячему компрессу на груди больного.

— Вполне приемлемо… — охрипшим от бессилия голосом ответил Адияль.

— Что ж, господа, малец более или менее неплохо себя чувствует, жар немного спал. Вам следует сохранять постельный режим, сударь, — сказал врач, обращаясь к Адиялю. — Ну и гулять далеко пускать его не стоит более.

— Спасибо тебе, лекарь, — поблагодарил Нильфад.

— Чем мог — тем помог. Дальше зависит от вас. И да, тёплые компрессы ставьте ему на грудь, спину. Будет проявляться жар, но тут же спадать. До свидания, — попрощался врач и вышел.

— Зен… подойди, прошу… — едва произнёс Адияль, дождавшись, когда лекарь уйдёт.

Но как только Зендей приблизился к брату и помог ему слегка присесть, получил удар кулаком в челюсть. Хоть Эди и был слаб в нынешнем состоянии, однако удар был прочный. Зендей пошатнулся. Затем последовал очередной удар уже в височную кость.

— Урод! Предатель! Я тебя ненавижу! Гнилое подобие брата! — внезапно заревел чуть ли не сорванным окончательно голосом Адияль, продолжая из последних сил бить Зендея по лицу.

Наконец, отвлекшиеся Фирдес и Дориан обратили взор на странное поведение больного и ринулись на помощь.

Зендей оттолкнул брата со словами:

— Ты с ума совсем сошёл? Что ты творишь!

— Я тебя ненавижу! Ненавижу! — продолжал визжать младший.

— Успокойся! Ну же! — подключился Нильфад, обняв Адияля так, что сковал его движения. — Тише, тише… Всё хорошо. Дыши глубже…

Адияль заплакал.

— Пошли. Нам сейчас лучше выйти, — прошептал Фирдес Зендею.

Они удалились. Младший же стал засыпать.

Уйдя достаточно далеко от шатра, Фирдес начал кричать, срывая связки, на Зендея:

— Какого, мать твою, черта у вас произошло?! Ты настолько тупой и никчёмный, насколько я полагаю? Отвечай! Что ты наговорил брату?! Почему он так бесится?!

— Я, сука, откуда знаю! — вырвалось у Зендея. Когда он осознал, что сказал лишнее, его лицо сделалось крайне бледным.

— Рот протри! Щенок! Ты ещё только рядовой! Ты смеешь в подобном тоне разговаривать с генералом?! Страх потерял? Да я и твоему отцу не позволяю так говорить со мной! Итак, сопля, я задал вопрос. И я приказываю отвечать на него!

— Да я откуда знаю? Брат последнее время сам не свой… Вечно печальный ходит… да обиды мне предъявляет зачем-то… Хотя я ничего не сделал! Я не виноват в том, что меня не было в тот день! Что я могу ещё сделать…

— Понятно.

— Что понятно? Мне лично ничего не понятно! Где тот Эди, которого я знаю?

— Малец, увы… Есть некий термин подобным переменам среди военных. Его мало кто употребляет, ведь полагают, что это бред да сказка. Послевоенное расстройство… звучит оно.

— И что это ещё значит…

— Когда юный солдат впервые видит все ужасы войны: теряет родных, близких, дом, друзей и товарищей… он начинает страдать от сильнейшего упадка духа. В целом, это вполне очевидно, однако… в данном случае речь идёт о болезни. Хандра, которую невозможно подавить извне. Печаль, которую не изгнать любовью и близостью. Это перестройка внутреннего мира человека. Он взрослеет, но чересчур быстро, познав боль жизни через реалии войны. Но это взросление может свести человека с ума. Многие юноши после такого приставляют лезвие к горлу…

VI.

— Конюх, лошадь мою придержи-ка у себя! — сказал Вэйрад, подав поводья и пару серебряных монет старику с длинной седой бородой и в куртке с капюшоном. — И не подскажешь, где можно найти городничего?

Старик ничего не сказал, словно и не услышал генерала. Направился, ведя лошадь с собой, к стойлам.

Вэйрад решил не мучить бедолагу и направился к центру города.

Нордерд — третий по значению город Невервилля. Столица производства доспехов и щитов. Сюда и прибыл Леонель.

— Не подскажите, где можно найти мэра? — спросил Вэйрад у прохожего.

— Нет, не знаю! — неожиданно грубо зарычал в ответ мужчина.

Так Леонель обошёл чуть ли не всю центральную улицу города. Хоть время было и позднее, однако генерал рассчитывал, что найти градоначальника ему удастся несколько быстрее. Но потратил он на это порядка трёх часов.

Администрация мэра Нордерда находилась возле ратуши, в большом доме, ограждение возле которого было украшено золочеными пиками.

Благодаря значку рода Золотых Львов Вэйрад беспрепятственно прошёл мимо стражников в суровых металлических доспехах. Войдя в резиденцию мэра, глаза генерала полетели из орбит: кругом в глаза бросалась немыслимая роскошь. Все было либо позолочено, либо состояло лишь из золота. Если в королевских дворцах ещё вполне ожидаемо видеть подобное, то у обыкновенного мэра это вызывало некоторое удивление (мягко выражаясь).

— Вас провести? — послышался мягкий женский голос.

Вэйрад обернулся и увидел молоденькую девушку в костюме горничной.

— Да, прошу, — ответил он.

Вэйрад всё думал, сколько же лет горничной. Его терзали сомнения, что ей не больше шестнадцати. Наконец они дошли до той самой двери, ведущей в кабинет мэра, встречу с которым Леонель искал с самого приезда в город.

Впрочем, мэром оказался неказистый мужчина небольшого роста с чёрными короткими волосами; над губами его располагались чёрные усы с закруглениями на концах; одет он был в дорогой бархатный сюртук, белые лосины и блестящие красные туфли. Вид мэра вызвал у генерала лёгкую усмешку. Но, к счастью, мужчина не заметил этого, будучи занятым бумажной волокитой.

— Слушаю вас… — отстранённо спросил мэр тихим протяжным тоном, который бывает обычно у людей занятых чем-либо более на данный момент времени важным.

— Я генерал Леонель из рода Золотых Львов. Мне необходимо получить доступ к новейшим изданиям военного кодекса и сборнику законов Невервилля…

— А я, Кильдемар фон Белго, не могу сейчас вам ничем помочь. Обращайтесь к Высшему Командованию, — не дослушав обращения генерала ответил градоначальник.

— Прошу, у меня нет времени… — настаивал Вэйрад спокойным голосом.

— До свидания! — раздалось из уст мэра.

— Да имейте вы честь! Я прошу вас по-человечески! У меня сын тяжело хворает, я не могу надолго задерживаться… — продолжал Леонель, уже более настойчиво.

— Думаете, что вы единственный, кто приходит ко мне со своими просьбами, предъявляя аргумент, мол, сын болеет. А то и вовсе дочь… Я — мэр! Свои проблемы решайте сами, у меня и собственных по горло! Вон! — грозно выдал наконец фон Белго.

— Немедленно выполняйте приказ! Ныне я обращаюсь к тебе не как просящий, а как генерал армии Невервилля.

— Думаешь, я не расслышал твой чин? Увы, но по новому кодексу мэр города такого высокого значения стоит в служебной лестнице на уровне генерала. Удаляйтесь.

— Выдай уже чертовы кодексы мне! Хватит трепать нервы нам обоим! Если я не ошибаюсь, то как раньше, так и сейчас равные чины обязаны относиться друг к другу на должном уровне. А значит, и ты должен помочь мне с просьбой, ибо прогнать меня не в состоянии! — Вэйрад говорил уверенно и чётко, хотя и понимал, что блефует.

— Да Господи! Нимфа! Зайди в кабинет! — громко крикнул городничий, что голос эхом раздался по всей администрации.

Через мгновение зашла служанка-горничная. Та самая, возраст которой так заинтересовал Вэйрада.

— Да, дорогой! — внезапно произнесла она. Вэйрад оказался шокированным тем, что столь юная и прекрасная девушка могла быть вместе с этим надменным человеком, которому явно перевалило за сорок.

— Подай этому надоедливому генералу пять томов военного кодекса и армейского устава Невервилля и сборник законов под печатью от двадцатого октября из моей библиотеки. И пусть убирается! Чтоб ноги его более здесь не было! — рявкнул напоследок фон Белго.

Служанка Нимфа вышла, Вэйрад — за нею следом.

Вновь пройдя эти роскошные, кругом золоченые коридоры, Леонель приблизился к библиотеке, размеры которой оказались гораздо скромнее залов администрации. Горничная потратила всего несколько минут, чтобы найти необходимые книги.

После того, как Леонель получил необходимые для подробного изучения к дальнейшему расследованию источники, он направился в центральную ратушу.

На первом этаже располагалась пивная, а на втором и третьем — жилые комнаты. Бар был полон народа. И абсолютно все были либо пьяны, либо очень пьяны. Леонель кое-как смог протиснуться сквозь толпу и пройти к крайнему столику у окна.

— Я вас заждался, генерал, — произнёс мужчина в светлом плаще с круглыми очками, которые дополняли и без того пронзительные серые глаза.

— Прошу прощения, господин Моро… Увы, довольно тяжело было вынудить градоначальника выдать мне эти книжки, — растолковал Вэйрад.

— Чего же вы не попросили у Высшего Командования? Или, в конце концов, можно было найти эти кодексы в частной библиотеке.

— Высшее Командование, сами, верно, подозреваете, отвечает не скоро. А надеяться на то, что в городской библиотеке найдутся новейшие издания военных кодексов, не приходится. Ставка, что они могут быть у главы города, была рискованной, но она сыграла.

— Понятно. Когда вы обратились ко мне, я был сильно удивлён и польщён столь неожиданным письмом. Однако мне интересно взглянуть на больного как можно скорее. Ведь описанные вами симптомы весьма интересны мне в первую очередь как врачу. Так что не будем медлить, генерал! — сказал Моро и допил свою кружку пива, кинув на стол одну серебряную монету.

— Разумеется, давайте поедем прямо сейчас, если вас не затрудняет такое позднее время.

— Да уже не позднее… скорее уж — раннее время: рассвет скоро! Так что давайте не будем терять времени понапрасну!

VII.

— Да куда испарился этот Вэйрад! — воскликнул Отсенберд, весь вспотевший и взволнованный.

— Да под землю, кажется, провалился… — добавил Нильфад. Даже при его умении сохранять хладнокровие в любой ситуации сейчас невозможно было равнодушно реагировать на пропажу товарища. — И ведь не предупредил! Что вот могло с ним случиться! Дурные мысли в голову уж лезут…

— Брось! Вэйрад — великий воин, славный стратег. Он уж явно так просто не покинет нас.

— А если… этот Изельгаам добрался до него… если он… — робко, страшась собственных мыслей, тихо шептал Дориан.

К ним подбежал Зендей и звонко, голосисто отчитался:

— В ту ночь, когда папа исчез, на посту видели солдата с синей лентой, скачущего галопом в неизвестном направлении! Они подумали, что это очередной беглец.

— Это был Вэйрад! Они не знают хотя бы ориентировочное направление? — восторженно спохватился Фирдес, услышав первую зацепку за всю эту беспокойную ночь, что их товарища не было.

— Увы… — печально ответил Зендей, пытаясь скрыть чувство страха и оставаться в здравом рассудке.

Тем временем близился рассвет. Первые огненные лучики солнца уже пробивались сквозь тёмный занавес ночи.

Генерал Леонель на всех порах скакал бок о бок с доктором Моро, знаменитым лекарем, известным во всем Невервилле. Он некогда помог предыдущему правителю государства. Вообще, Вильям Моро — человек уникальных взглядов, как говорят в учёных кругах: он придерживается политики, что учёные вроде него специализируются лишь на делах необыкновенных, то есть на случаях новых и ещё не обузданных наукой. По этой причине, но ещё и потому, что Вэйрад обладал неким весом в обществе, доктор согласился помочь его сыну.

— Меня сейчас удар хватит! Ну же! Вы же разведчики! Вы должны понимать, как действовать в подобных ситуациях! Да в конце-то концов по следам найдите! — кипя от возмущения и тяжкого ожидания, рычал Отсенберд.

— Господин генерал, мы не можем определить след конкретно лошади генерала Леонеля. Это чисто физически невозможно, — ответил лейтенант, руководящий отделом разведки батальона Ригера Стоуна.

— Да как же это! — начал было вновь бурчать Фирдес, но в этот же момент раздался радостный вопль Нильфада:

— Господи! Вон он скачет! Это ж Вэйрад!

— Огрейте меня метлой… Какое облегчение! — выдал наконец генерал Отсенберд, выдохнув и протерев со лба пот.

— Вот оно значит как… За нас уже практически всю работу сделал.

— Увы, но далеко не так. Без вас эти книги прочесть я не смогу за ближайшее время. И да… простите меня, что умчался, забыв предупредить. Я был на эмоциях и не мог здраво оценивать ситуацию… из-за Эди. Но Моро, я уверен, сможет разобраться с недугом, — объяснил Леонель.

— Всё уже в прошлом. Главное, что все в сборе, — прокомментировал Дориан, положив руку на плечо Вэйрада, который, было видно по взгляду, очень сожалел о проступке.

— Итак, опустим случившееся. Сейчас важно убедиться, что состояние Адияля поправимо! — продекларировал Фирдес.

— Вэйрад, ты как? Сможешь? — с некой ноткой сожаления спросил Нильфад.

— Смогу что? — буркнул Леонель. Видно, вопрос смог задеть за больное генерала, задеть его отцовские чувства и переживания.

— Ну… я предположил, что беседа с Моро сейчас может оказаться для тебя тяжёлой… — аккуратно ответил Дориан.

— Ничего подобного. Я должен знать, что с моим сыном! — вновь агрессивно бросил Вэйрад, но Нильфад понимал его. Понимал как нельзя лучше кого бы то ни было, ведь и он является отцом, и эти эмоции ему знакомы.

— Отец, доктор зовёт тебя на беседу… — неожиданно сообщил Зендей, вторгшись в палатку.

Вэйрад, тяжело вздохнув, встал со стула, подошёл к старшему сыну, приобнял его, взял за руку (отцу было так спокойнее), ещё раз посмотрел на товарищей и направился к палатке, где Моро остался наедине с Адиялем.

— Что ж, вы всё-таки осмелились, — произнёс врач, с ехидной улыбкой взглянув на генерала. — Во-первых, хочу отметить, что здешний лекарь не имеет права прикасаться к больным, ибо он даже не смог назначить должное лечение повреждённых костей и участков кожи. Больному следует в первую очередь наложить не компрессы, а твёрдые бинты, пропитанные лечебными травами группы восстановителей. К счастью, я смогу легко раздобыть их. Во-вторых, повреждения не столь значительны, что вас должно успокоить и обеспокоить одновременно, ведь если бы они являлись значительными, сын ваш уже давно проколол бы себе внутренние органы. В-третьих, повреждения коснулись позвоночника — произошло смещение. Это и стало основной причиной тяжёлого перемещения и дестабилизации опорно-двигательного аппарата. Лечить это предстоит корсетом. Ко всему прочему, я побеседовал с ним, прежде как сработало моё усыпительное лекарство… — Здесь Моро остановился и слегка печальным взглядом осмотрел отца. — У вашего сына очень серьёзные внутренние проблемы. Его разум помутнен. Вполне основательно полагать, что это первый в моей практике реальный случай послевоенного расстройства, которое усугубляется тяжёлым физическим состоянием и, весьма вероятно, конфликтом с кем-то из его круга общения. С кем — знать я не могу. Но если таковое есть, необходимо искоренить это. И могу посоветовать больному пить успокаивающие снадобья не менее, чем трижды в сутки. Состав я вам пропишу и подскажу хорошего торговца в столице, который готовит лучшие лекарства и травяные зелья. На этом всё, — сказал Вильям Моро и развёл руками.

— Спасибо вам… Выражаю чрезмерное восхищение и благодарность! — едва смог выдавить из себя Вэйрад и поклонился, подавая доктору звенящий мешочек.

— Оставьте. В материальной помощи я, благо, не нуждаюсь. До свидания… и удачи, — произнёс Моро и удалился прочь.

— Ясно… — несколько задумчиво ответил Нильфад на пересказ Вэйрада того, что сообщил лекарь.

Молчание. Фирдес выглядел крайне растерянным, а Вэйрад — поникшим.

— Отец… с Эди всё будет хорошо! Почему все такие печальные лица состроили? — наконец сказал Зендей серьёзным и даже немного воодушевленным тоном.

Лица взрослых вмиг изменились: взгляд Отсенберда стал сосредоточеннее, а лицо генерала Леонеля обрело нотки надежды. Нильфад всегда выглядел серьёзным, но сейчас он выказал удивление, не ожидая от Зендея подобного высказывания, которые сейчас как нельзя было кстати.

— Ха! — вдруг послышалось из уст Фирдеса. — А малец-то не так безнадёжен, как я думал! Верно! Нечего грусть разводить! Едва ли это поможет выздоровлению Адияля.

Вэйрад и Дориан практически одновременно усмехнулись. Но смешок этот был добрый, вызванный чувством понимания своей ошибки.

VIII.

Вэйрад всё думал, как отвлечься. Они уже несколько дней пребывают в лагере батальона Ригера Стоуна, пожалуй, величайшего лжеца в истории их практики. Однако раскрыть его вранье ещё только предстояло, потому Леонель и читал кодексы, в высочайшей степени вдумчиво, не упуская ни одной детали.

Отсенберд решил подремать, а Нильфад помогал Леонелю, читая сборник законов.

— Ну как оно, братец? — поинтересовался Зендей, увидев, что Адияль проснулся.

— Паршиво, — холодно ответил младший.

— Чего так? Травмы ноют? — продолжал Зендей, делая вид, что ничего не произошло между ними ещё только пару дней назад.

— Травмы ноют… и не только физические, — ответил Эди и с укором посмотрел в сторону брата, сидящего на полу прямо возле койки больного.

Зендей умолк. Опустил голову.

— Прости меня, что я не смог оправдать твоих ожиданий, Эди… — дрожащим голосом выдавил из себя старший брат.

— Ты не виноват в этом. Нельзя сказать, что кто-то виноват. Случилось всё так, как случилось.

— Я мог уделять тебе больше внимания, особенно после того, что ты пережил…

— Мог. Но ты не знал, как всё обернётся, так что смысла особого не было, — сказал Адияль. Зендей вновь замолчал — ему было нечего сказать, и его глаза изображали лишь одно чувство — стыд. Затем младший продолжил: — Понимаешь, я уже давно замечал, что в компаниях меня редко замечают, редко выслушивают, редко воспринимают всерьёз, практически никогда не советуются со мной. Но проблема, как оказалось, была лишь в том, что я дорожил людьми, которых пришлось потерять. Имею в виду… они меня ценили, они ставили меня хоть и не на их уровень, но со мной они считались. И вот их не стало… и я был потерян, травмирован, если хотите. Наконец, мне решила помочь родная семья. И всё, что я обнаружил, когда воссоединился после долгого времени с братом и отцом, — это банальное игнорирование моего присутствия, — кончил Адияль и повернулся набок, в противоположную сторону от Зендея. Ему было тяжело лежать не на спине, больно, но по какой-то причине он терпел.

Старшему брату было нечего сказать. Вновь. Он промолчал и ушёл.

Тем временем Вэйрад и Дориан молча сидели в уютном шатре и изучали законы.

Вдруг Нильфад заговорил:

— Что за жизнь! — неожиданно он начал. — Ведь подумаешь да и придёшь к мысли: все мы живём с какой-то целью. У некоторых цель жизни — богатство, власть, известность, признание. У других — спокойствие и умиротворение. У меня цель — покончить с войной и вернуться домой, к семье. И я ради этой цели готов на всё. Для меня главное в жизни — благополучие моей семьи. Но я знаю, что если даже меня не станет — а вероятнее всего, я погибну на поле боя (если погибну), стараясь как можно сильнее приблизить победу Невервилля — с моими ничего не произойдёт. Они живут в маленькой деревне близ столицы: жена, дочь. Они смогут позаботиться о себе. Но я не могу понять тебя, Вэйрад, — вдруг перешёл Дориан. — Ведь жизнь коротка. Наследие, что мы оставляем, — это наши дети. Дети — будущее государства. И каким будет это будущее зависит от того, какими людьми мы вырастим детей. Адияль и Зендей. Я вижу в них безграничный потенциал. Оба умны, отважны, слегка взбалмошны, сильны… но… если не станет их отца? Оба твоих сына пережили ужасы войны в слишком раннем возрасте. Ты чуть ли не потерял сознание младшего сына, но не отступаешь от своих идеалов. Не можешь пойти против своих убеждений, хотя бы ради детей. В чем же твой смысл жизни? — наконец прозвучало из уст Нильфада.

Молчание. Взгляд Вэйрада был пуст, как и всегда, мрачно спокоен, даже чист.

— Наверное, в том, чтобы из моих сынов сделать настоящих людей. Людей чести, упертых за правду, бьющихся до конца за то, что им дорого. Благополучие? Какой ценой? И меня, и Адияля, и Зендея воспитал Эверард Медбер. И фраза, которую я запомнил до конца времен, не позволяет мне бросить дом, родную землю. И придёт день, запомни мои слова, когда мы с тобой будем лежать в земле, не окончив войну… а мои сыны возьмут мечи и положат ей конец раз… и навсегда. «Важно не то, какие звания получал, важно то, человеком ли ты стал… В жизни главное отдавать, а не получать — это то, что грех не знать…» — довершил свое изречение Вэйрад и с доброй улыбкой взглянул на товарища, сидящего рядом.

— Разные у нас пути, однако! — выдал Нильфад, скрывая свои смешанные чувства, связанные с ответом Леонеля.

— Разные учителя, — спокойно ответил Вэйрад.

IX.

— Ru enmi ta Ighvar! — воскликнул придворный лорда Дезевона, встречая карету Зельмана Златогривого. — Добро пожаловать в Игъвар! — повторил он уже на всеобщем с явным акцентом.

— Наконец прибыли, видать, — сказал Леонардо королю. — По крайней мере говорят здесь на игъварском.

Зельман ничего не ответил. Он лишь задумчиво глядел в небольшой просвет на занавесках в карете, оглядывая местность. И наконец добавил серьёзным и сосредоточенным тоном:

— Гляди в оба, прошу. Мы сейчас в затруднительном положении — сбежать не удастся.

— Всё будет хорошо, Зел. И я сконцентрирован всегда.

В этот день должна состояться конференция глав государств всего континента для решения военного вопроса и волеизъявления собственной позиции по нему. Иными словами, короли должны принять сторону страны, по их мнению, имеющей большие шансы на победу; или — для них более выгодного союзника. Правители островов Баго, Игъвара, Невервилля, представители Альянса Южных Княжеств и Альянса Северных Княжеств выступят с речами во дворце лорда Дезевона.

— Кругом один песок… Едва ли здесь возможно устроить засаду, Зел.

— Нельзя расслабляться! — буркнул король.

— Спереди и сзади, слева и справа нас сопровождают лучшие воины Невервилля. Если так хочешь занять свою голову, лучше подумай о том, что ты будешь говорить на выступлении.

Зельман замолчал. Он редко признавал свою неправоту, но в этот раз он, видимо, согласился с товарищем.

X.

Седьмая Международная Континентальная Конференция.

— Gnjup ts ba vil in du Sima Mivit Ghresd Kongerg! — огласил правитель Игъвара.

У каждого из собравшихся представителей и правителей под рукой стоял переводчик, ибо, как принято с тех самых времен Первой Конференции, все выступают на своём родном языке, а в связи с этим могли возникнуть трудности с пониманием речи остальных участников. Однако, как бы то ни звучало абсурдно, но единственное государство, не говорящее на всеобщем языке, — Игъвар. Все остальные народы континента утеряли свои родные с течением веков.

Собрание проходило в огромной куполообразной зале. По кругу стояло пять длинных золотых столов, над которыми были развешены флаги представляемых стран.

— Да начнётся сейчас Седьмая Международная Континентальная Конференция… — сказал переводчик Зельману тихим голосом.

— Mi vore tu ragher ts du qour statt, — огласил правитель.

— Я должен сообщить, что война вынуждена начаться… — вновь передал переводчик.

— Dsaf wul tu sograh ts gyop jemu cytg.

— Сегодня мы собрались, дабы обсудить принятие сторон, — перевёл толмач.

— Piugher geps, tuet werty fogher, mi deliop meis fream Vierts Bago! — произнёс с ещё более выраженным торжествующим тоном король игъварского государства.

— Дорогие господа, как страна-организатор, я приглашаю сперва выступить острова Баго, — сразу же выдал переводчик.

— Твою ж мать… лорд прекрасно знает, что Острова не решатся выступить против него… Такими темпами, если следующим будет выступать Южный Альянс, я останусь только при поддержке Северного Альянса, — шептал Зельман себе под нос.

— Я, король Илмет Совари, прозванный Соколом Южных Краёв, как представить островов Баго, независимого островного государства, предстаю перед вами с заявлением о том, что моё государство принимает позицию Игъвара по причине соглашения, подписанном с почтенным лордом Дезевоном о торговом и военном союзе, — изъявил король Островов. Помимо того, хотелось бы высказаться по поводу сохранения суверенного статуса Тзильета. Всем нам известно, что король Зельман аннексировал земли независимых северных княжеств и нагло тем самым наплевал на вековые законы континента о праве любого народа на самоопределение. Мы, как страна, что в числе первых признала Ивиля Рогуда в титуле князя, намерены обратить взор всех здесь собравшихся на абсолютную наглость, выражаемую в том, что среди нас есть повинный в свержении этого благороднейшего человека. Теперь же и он, сидя в этом самом зале прямо сейчас, надеется на то, что мы закроем глаза, что Невервилль с определенно ясным намерениями усиливает армию и влияние в регионе с целью подавления Южной Коалиции. Мы, уверен, как и многие, обеспокоены тем, что Зельман Златогривый объявил войну на континенте против нашего ближайшего и крупнейшего союзника в лице Игъвара. Конечно, такой жест совсем однозначен: усиление влияния на государства Юга посредством угроз и прямых военных действий — вот чего добивается король Невервилля, главный, на наш взгляд, агрессор.

— Dui!

— Принято.

— Ragher bikhe, Ilmet Sovari.

— Назовите следующего, Илмет Совари. — Казалось, толмач не тратит и секунды на перевод фраз с инородного языка.

Зельман вовсе не был удивлён изречению правителя островов Баго. Практически все здесь присутствующие следуют своим личных целям, а Илмет Совари, чья власть на Островах — есть лишь воля лорда Дезевона, который всеми силами поддерживает его, жертвуя как людские, так и денежные ресурсы на сохранение полулегитимности правителя. Его резон также крайне прост: ближний сосед, государство с сильнейшим флотом, обязан быть верными союзником для южной сверхдержавы.

— Я бы желал узнать, будет ли мне союзником иль противником Альянс Южных Княжеств! — наконец произнёс правитель Островов Баго. — Ваше Величество, князь Веломора. Будьте добры.

Златогривый ударил по столу, и не пытаясь скрыть недовольство.

— Ты знал, что так будет, Зел, — сказал Леонардо Эйдэнс, сидевший позади короля. — Ты прекрасно понимал, что Игъвар начнёт конференцию, и ты догадывался, что Дезевон навряд ли назвал бы другую страну, нежели Баго с его этим дурачком Совари. Всё идёт в логичной последовательности. Мы здесь явно ничего не значим.

Правитель Невервилля промолчал. Разумеется, Златогривый понимал ситуацию и был даже готов к данному сценарию, однако, как говорится, и надежда умирает в последнюю очередь.

— Я, князь Веломора Дубинский, представитель одной из стран-участниц Объединенного Альянса Южных Княжеств, заявляю: Мигора принимает сторону Игъвара и присоединяется к совместному сопротивлению Невервиллю, незаконно претендующему на земли Юга. Мы в полной мере согласны с высказыванием Илмета Совари. Невервилль — совершенно очевидный агрессор. Его правитель, безусловно, — мы видим это с самых первых дней его становления у штурвала страны — жаждет одного: тотального контроля над всеми, и его не волнуют инструменты, коими он намерен добиваться этого самого контроля. Уничтожение целого блока независимых княжеств, где проживало по меньшей мере три миллиона человек, живых и свободных… Теперь мы видим, что Северный Альянс, грубо говоря, — есть плацдарм для наступления на другие государства континента. Мы с уверенностью заявлением, что абсолютно бесчеловечные и незаконные действия Невервилля должны быть наказаны в соответствии с международными правами и постулатами. Я выражаю искреннюю надежду на, что никто из здесь собравшихся не сможет поспорить со мной и видит истину так же чётко, как её видим мы.

— Какая клевета… — бубнил позади Эйдэнс, натачивая кинжал. — Они давят на эмоции, оголяют слабые позиции нашей политики с целью затуманить сознание остальным…

— Ты, что же, не понял? — вдруг спросил Зельман. — Южный Альянс выступает порознь… среди них есть государство, которое не согласно с общепринятой политикой союза! Возможно, даже не одно…

— Ну, радуйся… У тебя появился шанс, — холодно поддержал короля Леонардо.

— Ragher bikhe, Velmorra Dubinski… — слегка опечаленно на этот раз произнёс Дезевон.

— Не переводи, — опередил толмача Златогривый.

— Я желаю выслушать позицию государства, желающего выйти из состава Альянса.

Встал моложавый князь с серебряной короной на голове.

— Я, Гефест Гербинский, представитель страны-бывшей участницы Южного Альянса,заявляю с полной уверенностью в своих словах: Лерилин выступает за сторону Невервилля! — В этот момент все стали перешептываться.

— Ну и дурень же ты, малец! — тихо, что даже не дошло до соседнего стола, возразил король Невервилля. — Ты ведь обрёк себя на погибель!

— И да! Вы не ошиблись! Хоть я и молод, но я стою того, что меня называют князем величайшего государства с древнейшей историей! — На вид, государь, действительно выглядел очень молодо. По сравнению с относительно молодым королём Зельманом, Гефест Гербинский мог сойти за шестнадцатилетнего юношу. — Моё княжество невелико, моя армия не столь богата, но я уверяю вас: моё имя будет звучать в летописях как тот, что сверг лорда Дезевона! И вместе с моим именем будет имя Зельмана Златогривого, Льва из Невервилля! Победа за правыми. Все те, кто выступал до меня на сегодняшней конференции, безусловно, лжецы! Они прикрывают свои уязвимости якобы неправомерной политикой Невервилля. Однако я спешу напомнить вам: именно Невервилль в свое время оказал немыслимую поддержку как моему государству, так и многим другим, тем, что защитил от гнёта Игъвара. Конечно, вы позабыли историю! Вам проще ныне быть на стороне сильного, однако это неправильно, аморально! Игъвар — страна, которая вот уже второй век усиливает свое влияние в регионе, а никак не Невервилль. Ибо, признайте уже, половина из корон, светящихся здесь в этой зале досталась их носителям с руки политиков Игъвара, которые всячески лезли в чужие внутренние дела вот уже на протяжении века! Они ставили угодных себе правителей и свергали неугодных, подсаживали, в том числе и Лерилин, на экономические крючки, которыми сейчас свободно шантажирует всех нас! Вспомните хотя бы случай десять лет назад, когда княжество Мигора отказалось от дачи в аренду своих пашен и некоторых иных ресурсных баз Игъвару. Да ведь именно тогда Веломора Дубинский пришёл к власти! Десять лет назад был убит его предшественник. Конечно, никто не поставил под сомнение естественность его гибели… Однако мы прекрасно понимаем, что все те события, которые, впрочем, были забыты в связи с активными военными действиями между двумя гигантами континента, были ловко спланированы и провернуты лапами лорда Дезевона и сформированного им правительства. Протрите же глаза, друзья мои! Ещё не поздно принять верную сторону! Спасибо.

Речь юного правителя шокировала всех, включая самого вышеупомянутого Зельмана. Он не верил в то, что столь слабый союзник станет для него полезен, но знал, что такая речь могла внушить уверенность в победе Невервилля или, по крайней мере, пошатнуть убежденность в победе южной державы. Кроме того, потряс его и тот факт, что Гефест Гербинский тоже пришёл к власти при сомнительных обстоятельствах и не без вмешательства игъварских солдат, однако так нагло и прямо, можно сказать, плюнул в лица уважаемых князей и королей самых ближних к нему государств. Это насторожило короля Невервилля. Вероятно, может быть, этот юноша окажется предателем и обернёт в самый неподходящий момент свою армию против меня…

— Что ж. Следующим я хочу выслушать представителя Объединенного Альянса Северных Княжеств, — не дожидаясь слов игъварского короля, сказал Гербинский.

— Я, представитель Объединенного Альянса Северных Княжеств и князь Тзильета, Леонардо Эйдэнс высказываю желание присоединиться к Невервиллю в оказании единого сопротивления Южному союзу, посегательствующему на суверенитет северного государства. Я также считаю важным выступить с претензией в адрес моих коллег, которые наглым образом оклеветали и меня и Зельмана Златогривого в нарушении суверенитета соседних княжеств. Хочу заверить: мы действали изначально в рамках дипломатии и стремились к заключению мирных соглашений. Князь Ивиль Рогуд, которого господин Илмет Совари назвал благородным человеком, направил в сторону короля Невервилля меч и угрожал ему. Это вы, разумеется, опустили. Более того, мы считаем, что действия Игъвара много лет назад, которые и посеяли зерно вражды между Северным Альянсом и Невервиллем, были в большей степени противозаконными и нарушили целый ряд пунктов международных соглашений. Я бы мог продекларировать и ряд иных аргументов, часть из которых, к слову, была уже произнесена господином Гербинским, но не стану тратить ни свое, ни ваше время. Думаю, все, кто хотел, уже поняли, не чьей стороне правда. Спасибо.

— Cvher op tu qour gille front? — вдруг поинтересовался лорд Дезевон, демонстрируя явную неприязнь.

— Переведи, ну! — тут же отреагировал Зельман.

— Вы хотите воевать общим фронтом? — дословно передал толмач, слегка нервничая.

— Да, — чётко и без колебаний ответил Эйдэнс.

— Ghek, — ответил лорд. — Ragher bikhe.

— Хорошо. Назовите следующего.

— Желаю выслушать другие страны Южного Альянса, — произнёс Леонардо Эйдэнс.

— Beut lipu, — особо суровым тоном сказал лорд.

— Нет больше, — перевёл толмач.

— Я, Горуд Века, князь независимого ныне княжества Ибиз, изъявляю, что принимаю нейтралитет.

Подобный поворот событий удивил всех присутствующих. Подобное ещё не происходило в истории ныне живущих никогда.

— Op mulg?

— Вы уверены? — из уст переводчика.

— Да. Я отказываюсь от участия в войне и выхожу свое княжество из Альянса, — огласил Горуд Века. — Моё княжество долгое время находилось в зоне влияния сразу двух сверхмогущественных держав, потому мы натерпелись сполна в эпоху бесконечных войн, как территориальных, так и экономических. Отныне моё государство не будет принимать участия в разрешении конфликта. На этом всё, благодарю.

Таким образом, по итогам конференции на стороне Невервилля выступили Северный Альянс и княжество Лерилин, а за Игъвар — три из пяти княжеств Южного Альянса и острова Баго.

— Подумать только! Шутовство! — ворчал Зельман. — Знал я, что это мероприятие — сплошь ересь… Не имеет никакого значения, какова объективная мощь государства… Половина здешних правителей оказались безмозглыми, а другая — подконтрольными. Единственные два настоящих короля здесь — это я да лорд Дезевон… — довершил свое изречение шёпотом Златогривый и встал из-за стола, направился к выходу.

Никто из присутствующих не понял данный жест правителя Невервилля, ведь, как было принято, после волеизъявлений следует обсуждение насущных проблем и дилемм, связанных непосредственно с темой собрания. Однако свита, впрочем, не способная поступить иначе, пошла следом за своим государем.

— Duvmagh mi loghek confek bitgor! — огласил Дезевон и в ускоренном темпе покинул залу.

Эйдэнс успел заметить лицо игъварского короля, такое злобное и ядовитое, что, казалось, вскоре под ним начнёт кипеть земля. Очевидно, что-то пошло не ео воле лорда.

— Признай, Зел, всё прошло на удивление неплохо и даже неожиданно приятно, — прокомментировал Леонардо, уже сев в карету.

— Двигай! — послышался хриплый голос кучера.

— Я тебе уже не раз говорил, что подобные мероприятия в наше время уж лучше проводить в ближайших кабаках!

— Да брось, в этом году вышло ещё отлично, — продолжал стоять на своём Эйдэнс, взяв в руку книгу.

— Если не считать, что данный визит в столь прекрасную страну в нынешнее время, как Игъвар, оказался бессмысленным, — говорил король, листая отчёты о финансовом положении Невервилля, которые лишь совсем недавно передал ему Персиваль Умбер.

— Что же тебя не устроило в этот раз? Неужели вновь далёкая поездка? — интересовался Леонардо, не прерывая чтение.

— Начну с того, что поездка действительно была неблизкой! К тому же, каждая секунда, проведённая в этом купольном дворце, прошла напрасно, ибо точно такие же действия мы могли совершить, написав друг другу или отправив послов. Мы чудом не угодили в западню! Я с самого начала поездки верил, что вот-вот на наш конвой нападут игъварцы, — отвлекшись от прочтения явно не радостных отчётов, высказался Зельман. — А этот Гербинский… он поставлен был ровно так же, как и Илмет Совари! С чего вдруг он бы стал твердить, как плоха политика Игъвара, если и он её часть? Это всё большое надувательство и фикция! Он специально хочет того, чтобы я поверил в его чистые намерения, а затем получил кол в спину!

И как только он договорил, движение вдруг резко оборвалось, карета пошатнулась, Эйдэнс, будучи занятым чтением, не удержался и подлетел на месте, чуть не повалившись на короля, а Зельман же прибился в угол.

— Что за черт! — воскликнул король.

— Сиди здесь! — сказал Эйдэнс, вынул из скрытых ножен меч и пинком открыл дверцу кареты.

На пути следования конвоя Невервилля стояла баррикада в виде экипажа с флагом чужого государства.

Воины уже стали в построение.

— Что здесь происходит! — зарычал Леонардо.

— Спокойно! Друзья, мы с добрыми намерениями. Не стоит так беспокоиться, — неожиданно заговорил тот самый князь Гефест Гербинский, что выступил за сторону Невервилля, выходя из того самого экипажа, что перекрыл путь.

— Насколько я знаю, люди с добрыми намерениями обычно не мешают следованию конвоя чужой страны, — ответил Эйдэнс, слегка расслабив хватку.

— Я хочу поговорить с Зельманом Златогривым! — сообщил Гербинский.

— Меня не интересует твоё предложение до тех пор, пока ты не отзовёшь своих солдат, что выстроились позади тебя.

— Вот дурак! Надо мне время тратить на эту мелочь… с чего это он за меня решает, хочу я говорить, или нет? — бурчал Зельман, наблюдая за происходящим в зазор. — Подумать только… конвой этого князя состоит всего из шести стражников… Либо он наивный болван, либо…

— Отступите, ребята, — отдал приказ Гербинский. В тот же миг солдаты княжества встали смирно.

— Стойте! Необходимо согласовать разговор с королём, — сказал Эйдэнс и вернулся к карете.

— Нет! — тотчас встретил его Зельман. — Я наотрез отказываюсь от беседы с ним!

— Не веди себя как ребёнок! Да что с тобой, в самом деле! Как мы двинулись на эту конференцию, ты, не переставая, ворчишь и отказываешься от таких возможностей! — изъявил Эйдэнс. — Очнись уже, Зел! У тебя война на носу!

После этих слов лицо невервилльского короля стало проще и снисходительнее.

— Хорошо. Пускай зайдёт в карету, — вздохнув, позволил наконец король, упираясь ладонью в лоб.

— Что ж! — произнёс князь, садясь в экипаж. — Вот мы и сидим в метре друг от друга. Вы не поверите, как я ждал этого момента! Два величайших стратега всех времен и народов говорят один на один! Миф! Сказка! Подумал бы я, если бы не знал, что это явь!

— Что тебе нужно? Давай ближе к сути: мне некогда тратить время, стоя на пустыре без дела.

— Поверьте мне, вы не разочаруетесь! — с неким ехидством произнёс Гербинский, прожигая своими искрящимися серыми глазами спокойное и снисходительное лицо Златогривого. — И правда! Не буду церемониться! Ведь мы оба — ниспровергатели с трона своих отцов…

Нельзя описать всё удивление и непонимание невервилльского правителя, зародившееся в его думах в ту самую минуту. Его глаза задрожали, однако он старался не выказать волнения и сказал:

— Интересно. Ты равняешь меня с собой? — лукавым тоном спросил Зельман. — Только вот я — наследник своего престола. Я не ниспровергатель.

— Мы оба прекрасно знаем, что это ложь. Истинный наследник трона Невервилля — некий Вэйрад Леонель, что сейчас носит чин генерала.

— Вздор и чушь. Не знаем, чем ты руководствуешься, но…

— Есть человек, свидетель тех событий, который поведал мне об этом и предъявил ворох доказательств вплоть до настоящих документов о передаче трона, — перебил короля князь Гефест, всё так же ехидно улыбаясь.

Молчание. Скрежет зубов, треск суставов. Зельман был в бешенстве. Не только от того, что его предали, но и от того, что какой-то юноша смог выбить его из состояния покоя, чего не удавалось практически никому, кто не был близок королю или не выполнял государственно важные поручения.

Не имеет никакого смысла брыкаться… Этот сопляк знает, о чем говорит. Но кто мог дать ему столь ценные сведения? Кто?! Неужели он… (В его голове всплыл силуэт Норберта Изельгаама). Нет… ему не было толку делать это сейчас, пока ему ничего не угрожает. Он не из тех, кто побежит с корабля, который может утонуть, но ещё на плаву. Думай. Думай! Быть того не может… Нет. Вэйрад точно не мог: куда ему до князя Лерилина. Остаётся только…

— Что ж. Хвалю. Но кто же этот великодушный господин, что передал вам эти сведения? Будьте добры, — наконец сказал Зельман.

— Не поймите неверно, но я не могу разглашать его имя. Он просил остаться инкогнито, ибо боится за сохранность его жизни, — с таким же пафосным лицом ответил Гербинский. — И, признаться, я его понимаю.

— Я ведь знаю его. Не так уж и много сохранилось людей, кто знал и застал свержение…

— Нет, вы ошибаетесь: их гораздо больше, чем вы думаете. Некоторые остались, и их обезглавили. Некоторые бежали, и их догнали. Но есть и те, кто смог выжить, взяв притом ценные бумаги. При вас осталось всего пять людей, знающих о тех событиях: ваш товарищ, что ныне князь Северного Альянса, ваш полководец и друг детства Изельгаам, некий Мариус Ольд, ваш сводный брат, истинный наследник престола, Леонель и ныне уже умерший Медбер, — растолковал Гефест.

В горле короля словно ком образовался с этих слов, им услышанных.

Есть кто-то, знающий об убийстве, свержении, имеющий доказательства этого и свободно живущий?.. — вертелось у него в мыслях. — И этот князь… Сукин ты сын…

— Но вы не думайте, Ваше Высочество! — видя подавленный взгляд Златогривого, обратился князь. — Мои намерения от того не становятся иными! Напротив, наша судьба во многом схожа. Вот только мой отец хотел избавиться от единственного своего сына и наследника — избавиться от меня. Он сослал меня на службу и заставил подписать отказ от трона. Но, как видите, я правитель. И мои намерения весьма просты и даже наивны. Я буду мстить каждому, чьи ложь и коварство могут принести вред людям чистым душой. А лорд Дезевон… Ну, вы и сами понимаете.

— Да ты ещё юн и ничего не понимаешь… — монотонно и тихо пролепетал Зельман. — Политика — гораздо более многогранна, чем ты представляешь.

Наконец надоедливая и даже слегка надменная ухмылка исчезла с лица Гербинского. Руки, до этого сложенные на груди, опустились. Перекрещенные ноги разошлись. Его поза приняла, в коем-то веке, подобающий вид.

— Не стоит смотреть на мой возраст, господин. Поверьте, хоть я и молод, неопытен, зелен, я многое могу показать. Запомните мои слова, господин: моё имя станет наравне с вашим в хрониках летописцев. И мы будем теми, кто разгромил великого лорда Игъвара.

И на этом князь вышел, пройдясь подолом платья сначала по полу кареты, а затем — по песчаной дороге. Изящной походкой он воротился в свой экипаж.

Спустя минуту тот уже гнал на всех порах в южном направлении.

XI.

Всю ночь и всё утро Вэйрад и Дориан изучали, разбирались в бесконечных кодексах, законах, уставах, правилах, поправках в них и их исключениях. Позже к ним присоединился Фирдес, который без двух кружек пива работать не мог.

Вскоре они нашли первый аргумент против генерала Ригера Стоуна.

— Солдатики батальона лопаты взяли, — неожиданно произнёс Отсенберд во время завтрака, — землянки рыть будут.

— Давно пора. В этих краях скоро морозно станет. Уж середина осени проходит. В палатках мёрзнуть… — сказал Дориан в необычной для себя манере.

— Отсенберд, как по отчётностям? — спросил Вэйрад.

— Всё довольно-таки чётко… на первый взгляд претензий быть не может. Все солдаты числятся в базе. Реальное число с базой совпадает. Нарушений никаких я не обнаружил и в характеристиках. Но! — сказал Фирдес, подняв указательный палец. — Есть одна деталь, которая меня заинтересовала. Когда я проходил мимо оружейной, я заметил: на большинстве оружий и доспехов какая-то эмблема с чёрным драконом. Сначала я подумал, что это просто эмблема компании, которая поставляет им снаряжение. Но через какое-то время, когда я уже шёл обратно, я наконец понял! Чёрного дракона этого я видел! Игъварские мечи и копья, щиты и доспехи — всё с точно такой же эмблемой. Я навёл справки, и оказалось, что эта компания находится в одном из южных княжеств, которые поставляют оружия чуть ли не на половину континента. Но у нас они под запретом.

— Забавно. Такая мелочь. Обидно, стало быть, — произнёс Леонель. — Что ж, вкупе с тем, что мы уже имели, это станет приятным добивающим фактором.

— О, здравствуйте, дорогие господа! Чем на этот раз вам помочь? — съязвил генерал Стоун.

— Мы высоко ценим вашу заботу и помощь, оказанную нам, — начал Вэйрад, — но увы! стоит признать, что вы нарушили некоторые правила, изложенные в кодексах армии Невервилля.

Лицо Стоуна переменилось. Даже слегка озлобилось.

— Интересно… Так принято у вас благодарить за уют и поддержку? — ответил Ригер. — Ну, давайте. Что я нарушил?

— Во-первых, по уставу 321 никто не имеет право изымать в качестве провизионного оброка пищу у семей с тяжёлым положением. Среди таких положений: болезнь кого-то из членов семьи, смерть кого-то из членов семьи (действует в течение двух месяцев), уход кого-то из членов семьи (действует в течение одного месяца), бедственное положение (вы должны позаботиться о выживании семьи, у коей вы изъяли провизионный оброк). Ваши солдаты, как ни прискорбно это говорить, нарушили ряд вышеизложенных пунктов.

— Ну и что же мне будет? — спросил, смирившись с поражением, Стоун.

— Мы, как государственные ставленники в данном вопросе, имеем возможность вынести приговор вам. Но также у нас есть право отблагодарить вас: по правонарушениям военного устава 321 вы обязаны вернуть в полном размере изъятое и оплатить за свой же счёт издержки в размере, который назовёт пострадавший.

Выражение лица генерала Ригера Стоуна не выглядело ни разочарованным, ни радостным. Он словно знал, что так и случится. И на этот счёт он был готов.

— Благодарю за такое нисхождение! — слегка с иронией произнёс Стоун.

— Есть и второе нарушение, господин генерал! — тут же воскликнул Отсенберд, кипя от негодования.

— Интересно, что же я ещё натворил? — продолжал играть на нервах Стоун, состроив мерзкую ехидную рожицу.

— Ты смеешь играться с нами? — спросил грозным тоном Фирдес, сделав два шага в сторону Ригера Стоуна, сидящего на кресле за рабочим столом. — Ты, сукин сын, предатель! Откуда у тебя поставка снаряжения с Юга?

Ни Вэйрад, ни Дориан не спешили остановить Отсенберда. Они прекрасно понимали, что подобный подход сейчас весьма уместен.

— Соблюдайте приличие! — вдруг вырвалось из уст Стоуна. Фирдес понял: несокрушимая чешуя генерала пробита. Осталось докончить начатое. — Я ни малейшего представления не имею, что вы имеете ввиду!

— Ох! Фирдес даёт! Смог всё-таки вывести его, — прошептал Нильфад, обращаясь к Вэйраду. Леонель кивнул и холодным взглядом продолжил наблюдать за диалогом.

— Ещё как имеешь! Доспехи, щиты, мечи, копья, клинки, луки, арбалеты, кинжалы — всё это было под эмблемой компании, находящейся в княжестве Лерилин и снабжающей этим же боевым набором страны, с которыми мы в скором времени будем мечи крестить.

— Вот как! Довольно с меня этого абсурда! Сумма! — воскликнул генерал, встав из-за стола и достав звенящий мешок. — Это вам нужно? Убирайтесь немедленно!

— Предлагает взятку! Глупец! Теперь тебе точно грозит трибунал! — произнёс Отсенберд.

— Это мы ещё посмотрим. Я имею право представить на суде любые доказательства невиновности?

— Да, — ответил Вэйрад.

— Что ж. А теперь выметайтесь все из моего лагеря! — зарычал Стоун.

— Про возврат провизии не забудь, — холодно добавил Леонель, и, развернувшись, ушёл прочь вместе с товарищами.

Войдя в шатер, из которого их совсем скоро бы гнали копьями, они застали оживленный спор между Зендеем и Адиялем:

— Не подходи ко мне, словно к больному! Зачем мне ваша служба, эти ваши вечные поездки! Меня уже вымораживает сама суть понятия войны! Я умываю руки! К черту службу! — воскликнул Адияль, не видя за спиной зашедших отца и Нильфада с Отсенбердом.

— Брось ты эту чепуху нести! Ты никуда не уйдёшь от службы! Только слабаки бросают Родину и семью! — настаивал на своём Зендей.

— Да?! Только слабаки бросают Родину и… ты сказал, семью? Забавно, ведь наш папаша как раз и бросал нас некогда! Каждый раз то на службу, то на важную встречу с каким-нибудь чинушей! Так и умерла наша мать, если ты не помнишь!

— Замолчи! — пытался прервать речь младшего брата Зендей, видя подавленное лицо отца, стоящего за ним.

— Нет! Ведь отец наш виновен в гибели мамы! Такие идеалы проповедует армия? Я уеду учиться на Юг или ещё куда-нибудь, но воевать я отказываюсь… довольно с меня жертв! Да ещё и калекой я остался…

Как только он договорил, до его плеча коснулась до боли знакомая рука. Адияль онемел. В горле у него осел тяжёлый ком. Ноги дрожали. Глаза заблестели. Это была отцовская рука, такая теплая, приятная, но почему-то дрожащая. Адияль в миг почувствовал всю вину за сказанное, в мгновение осознал себя, которого чуть было не утерял. Прикосновение папы пробудило в угасающей душе того беззаботного мальчика, бегающего где-то на территории лагеря дяди Эверарда, мечтающего стать кем-то великим. Он вспомнил слова дяди, и оттого его сердце дрогнуло. Адияль уже не стоял на ногах, но отец удержал его, сел на колени и обнял. Грудь отца колебалась ни чуть не меньше груди сына.

— Прости меня… — вырвалось из отцовского сердца вместе со слезами и болью.

— Папа… — лишь осилил сказать Эди, но и того было достаточно.

Удивительно. Казалось бы, простые слова… Но сколько в них заложено страданий и искренних чувств!

Поднялся ветер. Все сидели по своим уголкам, в уюте. Белые и пушистые капельки повалились с облачного неба, кружа вокруг, а затем, оседая на ветках голых деревьев, на мёртвой земле, на крышах домов, на льняных палатках. Вскоре лёд окутает всё кругом. И встретятся, схлестнув клинки, пламя и холод. И это сражение окрасит белый снег в алый цвет.

XII.

Гром. Облачно. Туман.

В столице Невервилля введён особый военный режим. Всюду расхаживают солдаты. Возводятся баррикады, роются туннели. Словом, идёт подготовка к войне… Люди в страхе бегают по улицам, переулкам. Скупают все продукты с прилавок, собирают вещи. Город заполнен колесницами, каретами, экипажами. Все въезды и выезды перекрываются. Для сдерживания толпы организованы военные отряды.

В кабинете министров был собран в экстренном порядке весь Высший Гвардейский Состав. Зельман стоял у окна и наблюдал за происходящим на улицах с особой задумчивостью.

— Как вы не понимаете! Эта позиция — единственный шанс на сдерживание натиска с моря! — во весь свой грозный басовый голос толковал один из генералов.

— Если мы сейчас перекинем на берега часть войск, то нас разгромят с фронта! У нас даже окопы не вырыты! — голосил другой.

— Мы не можем рассчитывать только на регулярные войска. Необходимо запросить поддержку у Леонардо Эйдэнса! — крикнул издалека третий генерал, который, казалось, и не слушал практически товарищей.

— Помолчи! Мы и без того знаем, что есть у нас в распоряжении! — ответил тот, что сидел рядом с ним.

— Довольно, — раздался голос короля. — Я вас здесь собрал, чтобы вы организовали свою отряды и батальоны и мобилизировали как можно больше солдат. — После этих слов все присутствующие сели по местам.

Зельман подошёл к огромному дубовому столу, вокруг которого и располагались все двадцать три члена Высшего Гвардейского Состава.

— Сейчас мы не будем рисковать. Всё, что необходимо сейчас сделать, — это рассредоточить войска по всей южной границе, занимая передние крепости. Зима на носу — нам не имеет смысла держать оборону на мысах. Кроме того, мы максимально усиливаем оборону вокруг столицы. Десятая часть войск будет находиться вокруг Сноудэрхелля. Остальная — на южных крепостях. В зависимости от того, в какую конкретно часть сделает удар Дезевон, мы будем в дальнейшем распределять, уже исходя из этого, отряды. Всё ясно? — пояснил Златогривый.

Все покивали и начали расходиться. Предстояла тяжёлая задача по мобилизации всех резервов Невервилля.

XIII.

— А говорят, слушай, что! — заговорил один из мужиков в пивной, обращаясь к своим. — А этот… наш-то! Этот важный который!

— Генерал что ль? — спросил другой.

— Да! Он-то вот, говорят, перед судом будет стоять! Говорят, эти пришли! Все такие из себя… Тьфу! Сверху приставили к генералу нашему то ли двух, то ли трёх чинуш… — сказал он и глотнул из кружки хмельного. — Эх, память! Тьфу! Эти вот пришли со своими гнилыми законами каким-то да заставили платить по счетам генерала нашего!

— Да ну! И сколько взяли? — спросил второй. — Полно уж взяли, стал быть…

— Да нисколько не взяли! — ответил третий. — Они ведь проверить приезжали, как, мол, работают генералы. Да вот увидели, что наш-то нечестно, не по закону берёт у деревенских молока там… еще чего-то сь! Мол, в налог какой-то! У Марьи, стал быть, чего-то сь там было дело…

— Да что ты мелишь! Наш средь этих ещё куда уж неплох! — возразил первый.

— Правильно говорит он! Так всё и было, бабка мне говорила! — присоединилась к беседе немолодая трактирщица.

— Да ты-то варежку куда! Молчи сиди! — буркнул ей первый. — Баба еще лезет к мужикам! Хо!

— Да пусть говорит. Всё равно, что правда, — сказал третий.

— Ну, и дальше-то что было? — заинтересовался второй.

— Так вот! Это они ему и предъявили! Заставили обратно возвращать… да ещё и больше того, поговаривают!

— Ну?

— Ну! Он и должен остался… как бы правда… Ну, суд, кажись, иль был… Иль будет! Чего там у них — ничего не разберешь всяко. Тьфу!

— Не всё тут, мужики, — вновь прибавила трактирщица. — Та бедняжка, у которой и отняли последнее, потом повесилась, ибо сын её, больной давеча, помер… Вот вам и история вся! Марья, звали ее, повесилась! Хорошая была женщина…

— Ох, дела! — зевнул второй.

— Медленно, видать, работали те чиновнички! — сказал третий и выпил до дна.

Вэйрад, сидящий в этом же баре вместе с товарищами, слушая эту беседу, сильно сжал в руках кружку, стиснул зубы, зажмурил глаза. Словно бы затрясся.

— Вэй, ничего мы не могли сделать… — тешил друга Дориан, положив на его плечо руку.

Леонель промолчал и лишь поправил капюшон. Из-под него упала сверкающая капля. Фирдес сидел тихо. Он не знал, как помочь товарищу, который чувствует вину за случившееся только на себе.

— Мы закончили задание, порученное нам высшим командованием. Теперь можно слегка выдохнуть перед войной, — наконец заговорил Вэйрад хриплым тоном.

— Ты прав! Предлагаю рвануть в тзильетские бани! Знали бы вы, какие там бани! Ну, говорят так… — сказал Фирдес.

— Я бы лучше ринулся к семье. Да и… поеду, наверное. Доченька моя уж совсем соскучилась по мне! Накануне письмо читал, — произнёс Нильфад.

— Я поеду один. Домой… — сказал Вэйрад.

Фирдес и Дориан переглянулись, затем посмотрели на Леонеля.

— Завтра с утра уеду. Мне нужно освежить голову. Извините, что так вышло, — договорил он и встал. — Спасибо, до свидания! — крикнул он трактирщице и кинул на стол две серебряные монеты.

Зайдя в комнату, которую снял Вэйрад в гостинице сверху, над пивной, он застал своих сыновей спящими. Кровать была одна, поэтому на него места бы не хватило. Он сел рядом с кроватью на пол. Задумался. Спустя время уснул с важными глазами.

— Мама! Мама! — Выбежал во двор маленький Зендей.

— Привет, моё солнышко! — ответила Агата.

Вэйрад вышел вместе с малышом Адиялем на руках, которого он только-только хотел уложить спать.

— Эх, просил ведь не кричать… — пробормотал Вэйрад, нежно обняв вернувшуюся с поездки к тёте Фалько супругу.

— Здравствуй, мой медвежонок! — потискала Эди Агата. — Моя прелесть хочет на ручки к маме!

— Да забирай! Больно надо было… предатель, — проворчал Вэйрад, видя, как младший сын тянется к маме.

— Ты сделал, что я просила? — задала вопрос Агата, взяв малыша на руки.

— Да, суп свекольный уже ждёт тебя, — ответил муж.

— Умничка мой! Спасибо! — произнесла супруга, поцеловав Вэйрада в губы.

— Я тоже хочу! — тут же завопил Зендей, подбегая к родителям.

Все рассмеялись. Вэйрад взял старшего сына на руки и нежно поцеловал его в каждую щеку по очереди и несколько раз. Затем то же проделала и мать.

Семья вошла в дом. Уютный родной домик. Вэйрад наложил жене порцию супа и, взяв Эди, понёс его на второй этаж укладывать спать. Зендей носился по дому и всё изображал какие-то военные представления. Ровно до того момента, пока мама не отругала его за это, ибо сверху отец ещё не уложил его младшего братика.

До чего же приятна эта обстановка спокойствия и мира…

Вэйрад проснулся от стука в дверь. Было раннее утро. Зендей и Адияль ещё спали. Открыв дверь, Леонель увидел стоящего перед ним Нильфада. Тот был немногословен:

— Здравствуй, Вэй. Коней подали. Я собираюсь через несколько минут уже выезжать к семье… — Тут он немного замялся. — В общем, не хочешь поехать со мной. Дом у меня большой. Хватит места на всех. Я…

Молчание.

— Спасибо, друг, за помощь твою, поддержу, приглашение. Но… я лучше, право, поеду домой, — ответил Вэйрад всё тем же печальным тоном.

— Да брось. Рад я быть твоим другом и помощь тебе оказывать рад, — произнёс Дориан, и вновь настала тишина.

— Стало быть, прощай, товарищ.

— Прощай… Вэйрад… Свидимся еще!

И они по-дружески обнялись.

— Не нарушаю ли я вашу идиллию? — поинтересовался Отсенберд, стоя чуть за порогом, скрывшись за дверью.

— Фирдес… — произнёс Вэйрад.

— Всё-таки уехать решил, — сказал Вэйрад.

— Да. Хочется забыться на время: война грядёт, и мы в ней… разменные монеты. Предчувствие у меня, что немало потерь мы понесём. А до того хочется ещё немного насладиться жизнью, — пояснил Отсенберд.

Затем оба молчали. Ранее утро — на улице пусто, мрачно, но спокойно и благодатно.

Вэйрад, откинувшись на спинку скамьи, на которой они сидели, начал:

— Мне сон привиделся… Сладкий сон, что теперь отравляет мою душу… — Фирдес вопросительно взглянул на товарища. — Ничего, казалось, особенного: я, сынишки, Агата… наш семейный очаг… И, понимаешь, чувство такое беззаботное, мирное, находишься вдали от суеты, от города, войны… — Глаза Вэйрада заблестели, и на лице отобразилась печаль. — Этих дней-то и не было никогда. Я постоянно был на службе… Зендей обижался, Эди ещё малышом совсем был. Агата скучала, вечно письма отправляла, говорила, как дни её проходят. А в этом сне мы все вместе… Я не на службе — можно подумать, и войны нет… Иногда задумываюсь, а зачем я выбрал этот путь? Разве счастье не в этом тёплом семейном кругу, где нет места боли, переживаниями, страхам. Одинокий тихий и уютный домишка где-то далеко от всего мира, и в нем только да и моя семья.

— Да… Извини, Вэй, я не могу понять тебя. Я никогда в жизни не любил и считаю это чувство самым нелепым, что было придумано человеком. Дети… супруга… Вечный долг и нескончаемые обязанности, чувство привязанности, беспокойство за жизнь кого-то ещё, кроме самого себя… Нет! Не нужно мне такого, — холодным тоном ответил Фирдес. — Настрадался уже…

— Я сына не смог уберечь… я не успел… Он был вынужден в одиночку пережить боль утраты… — Из глаз побежала струйка. — Я никогда не прощу себя за это… и не прощу того, кто в ответе за случившееся…

Оба замолкли. Наконец Леонель встал.

— Я пойду взгляну, не проснулись ли мальчики, — сказал он и ушёл, оставив Фирдеса греть скамью в одиночестве.

— О, с добрым утром, ребята! — крикнул Отсенберд, увидев покидающих постоялый двор с мешками в руках Вэйрада и детей. — Я полагаю, пришло время прощаться, — несколько призадумавшись, произнёс Фирдес, не скрывая грусти.

— Прощайте, дядя Отсенберд! — кинувшись на шею, завопил Зендей. Генерала слегка удивил данный жест, но все же он ответил нежным объятием.

Адияль, корчась от неудобства ношения корсета, подошёл к Фирдесу и протянул руку. Отсенберд пожал её, но затем всё же решил обняться.

— Прощайте, друзья! — сказал Отсенберд.

Вэйрад подошёл к товарищу и они, простившись, тоже обнялись.

Временем спустя…

Пролог.

По приезде домой Вэйрад обнаружил письмо следующего содержания:

Здравствуй, Вэйрад. Это Зельман. И вновь я вынужден обращаться к тебе через записку без указания адресата и автора, которую (уж не знаю как) доставит Леонардо Эйдэнс. Он единственный, кому можно доверять.

Ближе к сути… На прошедшей конференции стран континента всплыл — иначе и не сказать — один юноша… На первый взгляд простой и незаурядный. Однако он выступил на нашей стороне, будучи князем одного из Южных княжеств… Казалось бы, сумасбродное решение! Но всё оказалось куда как забавнее… Этот парень знает о свержении Эстороссо Мудрейшего. Ты уж понимаешь, к чему я клоню и о чем это свидетельствует.

Среди тех, кто выжил и сбежал, есть реальная УГРОЗА. И я хочу, чтобы ты лично обнаружил её. И назвал мне его/её имя. Я не могу на данную операцию поставить кого-то из армейских, сам понимаешь. И тебя прошу не доверять никому, кроме меня, себя, детей и Эйдэнса. Ты получишь некоторые документы, которые могут помочь тебе с выполнением задания. Приезжай в небольшое поселение Орлон близ столицы. Там ты спросишь в гостинице Леонардо Эйдэнса. Он всё объяснит и передаст.

Спасибо, Вэйрад. Но прошу отнестись к заданию не как к просьбе, коей она фактически является, а как к приказу короля. Ибо на кону стоит не только легитимность моего престола, но и устойчивость внутренней политики нашего государства.

Акт второй.

Продолжение.

XIV.

— И всё же мне совсем неясны твом с братом отношения… Ты, казалось, ненавидел его, постоянно твердил о том, какую громадную боль он тебе причинил, но… ты ему по-прежнему доверяешь больше кого бы то ни было другого, не считая, если только, меня, — озадачился Эйдэнс.

— Наверное, узы…

В этот момент в голове Златогривого пронеслись сцены из прошлого. Из тех дней, когда он был ещё мальчиком, как и его младший сводный брат.

— Дядюшка Мариус, а можно я буду играть с Вэйрадом? Я уже умею! Я научился! — вопил Зельман.

— Конечно можно, но только спроси у него разрешение, ибо я не уполномочен говорить от его лица, — с добротой ответил Мариус Ольд.

— Брат! Брат! — побежал к Вэйраду Зельман. Но тут же остановился, увидев, что он его даже не слышит, и, наверное, не хочет слышать.

Вэйрад играл с детьми знатных чиновников и офицеров, которые проживали в столичном дворце. На его лице сияла искренняя улыбка и из его детских уст ещё совсем юным голоском раздавался неутомимый смех.

Зельман чувствовал неодолимое чувство одиночества, но не мог ничего с этим поделать.

Он убежал. Бежал по всему бескрайнему двору замка, пока не споткнулся об торчащий из-под земли корень. Расшибив себе лоб, он заплакал.

В этот момент раздался детский голос где-то поблизости:

— Эй, мальчик, ты в порядке?

Эти слова произнёс юноша примерно такого же возраста с янтарными глазами, оттенок которых напоминал отдалённо взгляд дьявола из детских сказок. Это был Леонардо Эйдэнс — сын одного из прислужников относительно низкого класса при королевском дворце.

— Да и надо уметь прощать людей… Грех грехом нельзя покрыть — от этого ненависть лишь будет распространяться. Гораздо важнее соблюдать простую истину, которые многие в наше время забыли: «Прощай — и тебя простят», — в конечном итоге ответил Зельман.

XV.

Спустя несколько дней сложного пути Вэйрад вместе с сыновьями наконец прибыл к месту встречи. Растолковав план действий, разъяснив ход операции и её некоторые подробности, они отправились в дорогу. Но здесь их ожидал ряд иных трудностей: все дороги уже были перекрыты, все города и крупные посёлки, деревни были закрыты, куда ни глянь — всюду скопления воинских частей. Казалось бы, мало чем подобные трудности могут помешать в передвижении по стране, однако, как оказалось, практически все дороги и большаки вели к крупным городам или деревням, а они, в свою очередь, были всячески ограждены так, что объехать их не представлялось возможным, поэтому им пришлось добираться до судового порта мелкими проселочными дорогами, заметно удлиняя путь.

В порту было необходимо сесть на королевское судно, капитан которого должен был довезти их через морские просторы к берегам княжества Лерилин. Того самого государства, правитель которого выступил на стороне Невервилля. По сводкам разведчиков и информаторов подтвердилось, что скрывшийся свидетель переворота пребывал именно там. И именно он напрямую, вероятнее всего, и сообщил об этом Гефесту Гербинскому. Сложность заключилась в том, что не было ни малейшего представления, кто этот человек.

Вэйрад вместе с детьми поселился прямо во дворце князя Гефеста. По официальным словам, Леонель — один из трех генералов, что будут исполнять военную подготовку на территории Лерилина. Но истинная причина пребывания его здесь известна была лишь королю Невервилля, Леонардо Эйдэнсу, детям генерала и самому Вэйраду.

Первые шесть дней Леонель старался не привлекать излишнее внимание и выполнял ту работу, за которой он и был якобы отправлен. Адияль и Зендей чувствовали себя неуютно в чужом государстве. Во-первых, сразу бросалась в глаза культура южного княжества: все дома на улицах выглядели безобразно, скучно, блекло; все они имели плоские крыши, маленькие редкие окошки, чересчур простые формы квадратов и прямоугольников; большинство из домов шли подряд, прислоняясь друг к другу так, что не оставалось и малейшего переулочка, дабы пройти на другую сторону города. Но что стало самым неприятным — так это люди, живущие здесь. Все жители Лерилина — темнокожие и с неприязнью принимают тех, кто от них отличается. Когда Зендей в один день решил прогуляться по улицам города, то неоднократно замечал, как люди шепчутся сзади него, как бросают на него косые взгляды. Во-вторых, непривычный был и климат на южных землях: в то время, как на их родной земле уже царит лютый мороз, выпадает снег, здесь стоит невыносимая жара, которую в Невервилле можно почувствовать лишь в самый разгар лета. Однако стоит отметить, что в Лерилине были замечены и положительные моменты. Один из них — обилие фруктов и ягод на любой вкус. Что Адияль, что Зендей, что Вэйрад не ели никогда в жизни и половины из них.

— Ты куда? — спросил Зендей, увидев, что Адияль одевается. — Рассвет же только… в такую рань…

— Мне надоело торчать во дворце. Здесь ужасно душно и пахнет отвратительно.

— Ты ещё на улице не был… — сонным тоном ответил старший.

— В том-то и дело, что я ещё даже на улице не был. Я хочу посмотреть город. А в такую рань я не встречу тех, кто ненавидят белых до такой степени, что готовы кожу с них содрать, — спокойно произнёс Адияль, надев сандалии.

— Стой, подожди меня! Я тебя одного не пущу! — с закрытыми глазами пытался остановить брата Зендей.

— Пока! — сказал Адияль и в быстром темпе пошёл в лестнице, ведущей прямо в сад, откуда легко можно было выйти на главную городскую улицу.

Раннее время сыграло свою роль: на улице не было ни души. Впрочем, Адияль этого и добивался. Гуляя, Леонель задумался. Он не мог поверить, что его семью забросило так далеко от тех холодных и мрачных краёв, что являлись домом для них. С одной стороны, ему нравилась смена обстановки, с другой, он скучал по привычным землям, где либо растёт густая длинная трава, либо лежат огромные сугробы. Здесь же всюду был песок. Зелёные в Лерилине были лишь экзотические цветы, кустарники да фруктовые деревья.

Однако благодаря этой поездке Адияль поправлялся. Горячие ванны, на которые он ходил все эти дни во дворце князя, сняли всю боль с его спины. На четвёртый день Леонель перестал чувствовать печаль и грусть, даже иногда стал подшучивать. Правда, лицо его по-прежнему сохраняло пустой облик.

Вдруг Адияль обратил внимание на вывеску на стене одного из домов, которая гласила:

Внимание! Внимание! И ещё раз внимание! Дорогие господа, через десять дней состоится восьмой турнир на титул рыцаря Лерилина! Беспощадные поединки, море крови и зрелищ! Приходите на Главную Арену и лицезрите невероятные и захватывающие бои юных воинов за почётнейший титул рыцаря княжества Лерилин! Ждём всех!

Прочтя объявление, Адияль подумал:

— Интересно… может, и мне стоит проверить, на что я способен? Правда… моё тело… За эти месяцы ада я растерял форму… Но что мне мешает отточить навыки за эти десять дней? Все равно здесь скучно…

Сорвав объявление и взяв его с собой, он направился дальше.

Ближе к полудню Адияль уже возвращался во дворец. У тех самых ворот, из которых он вышел утром, стояли отец и брат. Смотрели они на него с негодованием.

— Помню, говорил я тебе, просил слёзно, чтобы ты без кого-либо из нас не уходил из дворца. Сын, я жду оправданий, — серьёзным тоном встретил Адияля Вэйрад.

— Мне надоело сидеть в четырёх стенах. Да и я уже не мал, чтобы самостоятельно гулять по окрестностям, — ответил Эди.

— Я вижу, что ты не мал. Однако в твоём положении я не могу закрыть на это глаза. А если бы что-то произошло? — обеспокоенно продолжил отец.

— Да и к тому прибавь, что мы находимся на территории чужой страны, где нас, мягко говоря, не любят… — добавил Зендей.

— Хватит нравоучений! Я уже давно не мальчик! Я гораздо больше твоего пережил, братец! И я уж точно смогу постоять за себя! А что насчёт моего состояния… Так вы не бойтесь, я уже давно в порядке, — грубо ответил на все обвинения Адияль и демонстративно пошёл в комнату, где они жили, не дожидаясь ни отца, ни брата.

Адияль лёг на кровать и постарался отвлечься. Однако у него не вышло.

Последние дни его терзали тёмные воспоминания с того самого дня, когда он лишился разом нескольких близких друзей. Эти мысли мучали его, пугали. Он не говорил об этом отцу или Зендею. Он пытался этого не выказывать. Но каждый раз эти моменты, всплывающие в голове, заставляли Адияля плакать от ужаса, закрывать лицо подушкой и натужно пытаться вспомнить что-то светлое. Подобные приступы часто наталкивали его на такие мысли, о которых принято не говорить.

В момент, когда приступ стал утихать, в комнату вошли Вэйрад и Зендей.

— Извини, Эди… Я правда не хотел задеть тебя. Пойми, что я просто переживаю… — заговорил отец, присеввозле Адияля, который едва успел спрятать заплаканное лицо, отвернувшись.

— Всё хорошо, — ответил Адияль, с усилием контролируя голос. — Просто я устал. На улице слишком жарко.

— Ясно, — сказал Вэйрад, но он понял, что дело не только в усталости, однако решил: раз его сын не хочет об этом говорить, то лучше и не начинать. — Я получил приглашение на званый вечер от одной весьма знатной личности. Насколько я знаю, это владелец крупнейшей сети по снабжению оружием и доспехами всего юга континента. И я решил, что пойду с вами. Ну как, хорошая мысль? Или же мне стоит развлечься без сыновей? — ухмыльнувшись сказал Вэйрад.

Зендей посмеялся и сказал:

— Ну тогда мы с Эди точно где-нибудь в городе оторвемся так, что сыновей ты своих больше не увидишь!

Адияль улыбнулся и наконец успокоился.

XVI.

Ближе к вечеру следующего дня Вэйрад уже стал поторапливать детей. Он всегда был пунктуален и точен, а когда дело касалось запланированного мероприятия, он никогда не допускал опозданий, даже приходил раньше положенного.

— Пап, мы точно не опоздаем, не нужно так нас торопить… — возражал Зендей, когда Вэйрад в очередной раз попросил их уже начинать одеваться.

— А что мне надеть? — спросил Эди, рассматривая свой скромный гардероб, в котором практически ничего не было: пара рубах, штаны, портки, брюки.

— Я уже запросил для тебя юношеский наряд у дворецкого. С минуты на минуту уже должны принести, — ответил Вэйрад, поправляя свои коротко стриженные волосы.

Спустя некоторое время они наконец собрались и выехали на заказанном от делегационного лица экипаже. Вэйрад волновался больше всех за предстоящее мероприятие. Как он говорил, там соберутся самые значимые лица княжества и нельзя опозорить Родину. Кроме того, он подозревал, что сможет встретить на вечере и того самого беглеца, располагающего лишней информацией, ради которого он и оказался в этих землях. И почему-то он был уверен, что так и будет.

Адияль и Зендей же были в предвкушении. Он оба уже стали представлять, как с важным видом разговаривают с почётными иностранными генералами, офицерами и прочими чиновниками.

Вечер должен был состояться в родовом имении клана Лузвельт. На подъезде к нему необходимо было подождать, пока стражники проверят приглашение, установят личность, осмотрят на наличие оружия, а лишь потом откроют роскошные ворота с золочеными рисунками в виде роз (герба клана).

За воротами открылся неописуемый вид: низкорослые акации, скрывшие своими ветвями людей, ходящих по каменным дорожкам, от солнца; всюду вдоль дорожек шли многочисленные кусты жёлтых и белых роз; всюду стояли фонтаны; пробегали ручейки из искусственных прудов. Но самым главным достоинством имения, безусловно, являлся огромный дом, который контрастно отличался от городских домов:: этот был выполнен в стиле, напоминающем родовой королевский дворец Урвалл в Невервилле, а не песчаную коробку.

Консьерж провел Вэйрада с детьми к дому. Однако изнутри здание выглядело поскромнее и даже несколько мрачно. Окна были занавешены, потому света было немного и обеспечивался он в большей мере свечами. В огромной гостевой зале, где и пройдёт вечер, стояло множество круглых столиков с разными деликатесами, фруктами, винами и хмельными напитками. Кругом висели картины и стояли мраморные статуи.

Слуга сообщил, что через несколько минут в зал спустится семья Лузвельт, та самая, которой и принадлежит вся эта роскошь.

Через некоторое время ожидания где-то вдали послышались голоса. Вскоре двое симпатичных юношей и мужчина лет пятидесяти, девушка крайне приятной наружности уже шли по направлению к залу.

Семья Леонель встала, все поправили костюмы и направились в их сторону. Однако приветствие прошло несколько сухо и вовсе не так, как ожидали ребята и Вэйрад. Словно до них не было никакого дела. Лишь один из парней поинтересовался, как невервилльцы добрались. Но — что самое удивительное — все Лузвельты были белокожими.

Вскоре гости собрались. Среди всех Вэйрад заметил генерала Филлипа Вейра, что являлся одним из признанно лучших невервилльских дипломатов. Они разговорились. Беседы вели они преимущественно по военной тематике: обсуждали нынешнее положение дел в политическом мире, рассуждали, на чьей стороне большие шансы (и оба склонялись к мнению, что Игъвар возьмёт своё), рассматривали возможные требования, которые выдвинет лорд Дезевон в случае победы его армии, но в остальном питали большие надежды на собственную армию. Затем к разговору подключился один из лерилинских полководцев по имени Фран-дэ-Луа, который всячески нахваливал юного князя, что ныне правит у них. Чеканил громкие фразы по типу: «Война будет за тем, на чьей стороне правда…» или «Бог покарает тех, что ложью войны начинает и кровью неправедной их выигрывает…» Впрочем, скорее, полководец просто уже успел изрядно выпить. Даже Зендей нашёл для себя увлечение. Он всё оживленно беседовал с одной юной девицей примерно его возраста, дочери богатого купца, друга семьи Лузвельт. И, исходя из того, что девушка неутомимо хохотала и краснела, Зендей явно справлялся. Через некоторое время Зендей и девушка, ускользнув от обеспокоенных взоров её родителей, куда-то удалились.

Адияль, наблюдая за всем этим, будучи в полном одиночестве, уже стал жалеть о том, что приехал сюда. Здесь не было никого, кто был бы интересен ему: ни кого из ровесников, кроме этой девицы, за которой ухаживал его брат и, быть может, дочери барона. И, что убивало больше всего, никто даже не замечал его. Он уже стал чувствовать приближающийся приступ и хотел удалиться из зала. Единственная, кто привлекала внимание Адияля, была дочь барона Лузвельта. Черноволосая, веснушчатая, темноглазая девушка, которая ни на шаг не отходила от своих братьев, рисовалась перед взором Эди каждый раз, когда тот смотрел в ту часть зала, где находились члены её семьи и некоторые, по всей видимости, крайне важные персоны. Но приступ всё усиливался, и он ушёл в коридор, где, упав на пол, а затем, ползком добравшись до ступеней лестницы, присел. Дыхание его было тяжелое, глубокое, сердцебиение учащенное, зрачки расширенные, волосы стали потеть. Вид Адияля оставлял желать лучшего. Он вот-вот дойдёт до стадии, когда не сможет сдерживать слезы…

Но в этот же момент мимо проходил тот самый глава семейства Лузвельт — барон Назар Лузвельт. Он заметил печальное состояние юноши и озадаченно спросил:

— Парень, ты выглядишь не лучшим образом… Всё ли хорошо?

— Да… — едва нашёл силы ответить Адияль.

Щетинистый мужчина с чёрными вьющимися волосами присел рядом с Леонелем.

— Слушай, ты давай не шути со мной, я шуток не понимаю, — произнёс он хриплым грубым мужским голосом. — Выпей, — предложил бокал Назар Лузвельт.

Адияль трясущимися руками едва смог проглотить кислое вино.

— И вот — закуси, — потянул барон ему зелёный лист в скрученной форме.

Адияль скушал и его.

— Это трава, которую выращивают только на моих плантациях на островах Баго. Она обладает чудными свойствами… такими как, например, моментально избавление от головной боли, утоление голода и жажды, успокаивание. Правда, стоит кушать её лишь в маленьких количествах, ибо при больших концентрациях могут произойти некоторые неприятные последствия… Но о них я умолчу, — растолковал мужчина и, увидев успокоившееся лицо Эди, произнёс: — Ну-с, рассказывай. Что случилось? Все равно в зале скучно. Одни лицемеры да чревоугодники собрались и рассказывают друг другу, у кого за неделю больше любовников или любовниц было иль у кого прибыль возросла в большее количество раз. Хватаются никчемными достижениями. Пытаются привлечь внимание к своей скучной персоне. Тут все же намечается история поинтересней.

Адияль сначала колебался. Стоит ли рассказывать столь откровенные вещи какому-то малознакомому мужчине? Однако всё же решился, что терять ему нечего, а так он сможет немного отвлечься. Или растение, которое он только что съел обладает ещё какими-то свойствами, о которых барон умолчал…

— Что ж… с чего начать? — Леонель задумался и резко продолжил: — Не так давно я потерял очень близких друзей на поле боя, где сам выжил чудом, хотя и вовсе, как оказалось, не должен был там находиться… После этого в моей голове начали происходить странные вещи… как бы вам сказать? Я начал сходить с ума. Видеть кошмары то во сне, то наяву. Перестал доверять брату, отцу… Стал чувствовать, что я абсолютно одинок в этом жестоком мире… Затем ко всему подключилась физическая боль от травм полученных в том сражении. Со временем я стал настолько плох, что на меня нападали какие-то приступы беспричинного беспокойства и страха, которые доводят меня до слез. Впрочем, вы именно их сейчас и видели.

— Действительно, интереснее. И с чего же вдруг ты потерял доверие к родным? — спросил Назар Лузвельт, явно заинтересовавшись историей.

— Они стали уделять мне меньше внимания… словно перестали замечать меня… а когда я высказал это брату, он ответил, мол, мне всё это кажется! Будто я настолько слеп, чтобы не замечать…

— А не кажется ли тебе, что это последствия сильной травмы, которую ты пережил в столь раннем возрасте? Сколько ж тебе?

— Шестнадцать будет скоро.

— Вот-вот. Времена настали тяжёлые… Даже дети… Куда катится наш мир? — спрашивал сам у себя барон еле слышимым тоном.

— Да дело не во времени… — недовольно ответил Леонель таким же тихим голосом.

— Почему?

— Потому что дело в людях. В тех, кто повинен в этих смертях… в тех, кто отдал эти приказы… Я бы хотел только одного — покончить с этим всем… стать воином, что принесёт с собой рассвет, дабы вновь в сердцах людей разожглось пламя веры и правды…

— Ты прав, юнец, — удивлённо промолвил барон. После чего, немного подумав сказал: — Знаешь, виноваты действительно люди… Короли по типу Златогривого или Дезевона никогда не отступят. Они мечтают о большей власти, могуществе, богатстве. Ищут любые поводы для начала войны, мечтают её выиграть всеми возможными способами. Их не интересуют жизни простого люда. Они способны выложить из простых крестьян стены крепостей для солдат. В наше время давно исчезли понятия чести и достоинства. Читая летописи, мы представляем гордых носителей знамен и флагов, что идут впереди отряда, великих правителей, что бесстрашно с мечом в руках идут на три шага дальше своей армии. Знаем, что некогда государства объединялись из искренних побуждений, отстаивая правду, а не мечтая что-то с этого получить. Сейчас мы видим, что природа человека прогнила насквозь. Подобные Зельману и Дезевону готовы отправить на верную гибель даже детей. Как возможно говорить о справедливости в этом мире, если на полях сражений лежат трупы юношей? — Молчание. Назар посмотрел на воодушевленное лицо Эди, после чего продолжил: — Понять уже нужно тебе, что нет и не будет более никогда светлых дней в истории, не будет надежды, не будет мира, не будет справедливости, не останется места правде и чести. Так что твои наивные страдания и переживания не значат ровным счетом ничего. Согласен?

Адияль вновь поник. Опустил голову, сжал кулаки и с тяжестью кивнул.

— А сейчас ты сглупил. Если действительно ты хочешь что-то изменить, так действуй! Думаешь, слова простого торгаша что-то значат? Юнец, никогда не слушай никого, кто не верит в тебя, кто не слышит о твоих проблемах. Лишь ты сам в праве решать, что ты можешь, а что — нет. Сдаваться? В чем смысл? Жить нужно так, чтобы ты с гордостью мог умереть, не жалея о никчёмно истраченных днях.

— А если я не хочу больше жить? — вдруг ответил Леонель, взглянув на барона пустыми и холодными глазами цвета мрачного неба.

Лузвельт ужаснулся, услышав эти слова, но вида не подал, а лишь выдал презрительное выражение лица.

— Дело твоё, мальчик. Но я тебя уверяю: никто из погибших не отказался бы от шанса прожить те годы, от которых ты отказываешься. Лицемерие — вот что движет людьми, которые готовы наложить на себя руки. Я презираю подобных. Я сам уже давно не молод и видел немало на своём веку. Однако я не готов умирать, ибо знаю, для чего живу. Ради тех парней, что сейчас всячески стараются угодить этому сброду чиновников и богачей. Ради той девушки, что не отходит от них ни на шаг, — после этих слов зрачки Адияля блеснули незначительно, однако достаточно, чтобы Назар уловил этот момент. — Дети — вот для кого я живу. Ради них живёт и твой отец. Вообще, суть нашего существования лишь в том, чтобы продолжать свой род, передавая друг другу ту мудрость, которую постигли сами. Да, есть много мнений и трактовок такого сложного вопроса, как смысл жизни. Но я более чем уверен, что главный из них в нашем будущем. В нашем наследии. Мы забываем об этом. И такие, как ты, желающие покинуть этот мир пораньше, не стоят и гроша. Из-за таких, как ты, я не вижу смысла в будущем человечества, — произнёс Назар Лузвельт, вздохнул, встал со ступени и, взглянув в сторону Эди, договорил: — Ты сильнее, чем я о тебе сказал. Я вижу это по твоим глазам. Не сворачивай с пути.

И Леонель остался один.

Тем временем Вэйрад разговорился с государственным казначеем Лерилина. Беседа началась с традиционного обмена любезностями:

— Добрый вечер, Вэйрад Леонель из рода Золотых Львов, знаменитый генерал из Невервилля. Я ведь не посмел ошибиться? — заговорил высокий и чересчур худощавый мужчина с длинной густой вьющейся бородкой и длинными волосами, заплетенными в косу.

— Здравствуйте, имею честь, а вы… — ответил Вэйрад, надеясь услышать продолжение от лица собеседника.

— А я лишь простой счетовод князя… как у вас принято называть, министр финансов. Ибис Форель.

— Очень приятно. Как вам вечер?

— Довольно-таки изысканно. Впрочем, ничего другого от барона Лузвельта и не стоило ожидать. Человек всё-таки далеко не среднего достатка.

— Что верно, то верно. Однако, как это обычно бывает, он не похож на того, кто смотрит на всех свысока.

— Правда. Всё-таки северное воспитание даёт о себе знать. Ведь, на кого ни посмотрю, все вы сдержанны и редко бывают многословны. Хотя, возможно, под этим кроется ваша неприязнь к южанам.

— Подождите, а вы сказали северное воспитание? Барон Назар Лузвельт с севера? — взволнованно уточнил Вэйрад.

— О, а как же! Ведь у южан, насколько вы могли заметить, цвет кожи бывает несколько темнее.

— Я не придаю большого значения оттенку кожи человека, однако этот факт действительно интересен. Неужели он родом из Невервилля?

— Не могу знать. Но не так давно к банкету присоединилась одна особа. Вы наверняка её могли уже видеть. Госпожа Керст Лорен. Та, что сейчас своей пышной фигурой привлекает внимание почти всех собравшихся мужчин. Одна из богатейших женщин. Властная, опасная, хитрая и неугомонная. Истинная львица родом из самых дальних земель севера — княжества Йорган. Она крайне близкая знакомая Лузвельта. Настолько близкая, что один из сыновей барона — её чадо. Хотя, впрочем, это лишь слух.

— Интересно. Эта особа на моих только глазах соблазнила по меньшей мере тройку офицеров, но не довела дело до конца.

— Видимо, выискивает жертву полакомее. Но прошу ни слова об этом. Государственная тайна. Но вам я доверяю, ибо и вы своего рода хранитель тайн короля.

— В каком смысле? — озадачился Вэйрад, почувствовав намёк в словах Фореля.

— Как же! Вы ведь один из трех генералов, что поставлены Его Величеством на контроль военной подготовки в Лерилине.

— О, ну что вы. Работа и не более, — пытался выбраться из неловкого положения Леонель.

— Господин Ибис Форель, имею честь! — неожиданно присоединилась к беседе та самая Керст Лорен. — Как там дела обстоят с государственной казной?

— Добрый вечер. И для меня честь видеть вас! Что касается финансов княжества, то могу вас уверить, что ваши старания не проходят напрасно. И страна благодарна вам за вашу помощь.

— Пустяки. Для меня спонсировать любимое княжество — великая радость. А кто ваш собеседник? — спросила Лорен, похотливо глядя на генерала.

Неудивительно, — подумал Вэйрад, — что эта дама так легко управляется с мужчинами. Её взгляд уже способен взбудоражить сознание, а совершенная фигура, подчеркиваемая полупрозрачным платьем, облегающим тело, сразу бросается в глаза, а с тем становится невозможным отвлечься от неё…

— Это господин генерал Вэйрад Леонель. Один из трех невервилльских генералов, что является лицом короля Зельмана в Лерилине.

— Интересный экземпляр. Мускулы, лёгкая небритость и мужественная форма лица. Скулы. Вы весьма хороши, Вэйрад. Не желаете ли провести завтрашний вечер со мной? — в абсолютно дерзкой форме предложила Лорен.

Вэйрад сразу понял: это идеальная возможность узнать всё про Лузвельта. У него были подозрения, что именно он тот беглец из Невервилля и может являться доверенным лицом князя Гефеста, сообщившим ему тайны престола северного государства.

— Сочту за честь, госпожа, — ответил Леонель с выражением лица, соответствующим обстановке на вечере.

— О, здравствуй, дорогая моя! Давно не виделись, — произнёс внезапно появившийся барон Лузвельт.

— Здравствуй, Назар, — приобняв его и поцеловав в щеку, сказала Лоран. — А мы здесь беседуем с генералом из Невервилля.

— Да что вы говорите? Я полагаю, вы — Вэйрад? — сказал барон, подозрительно глядя на генерала.

Невервиллец вздрогнул. Леонель был уверен, что помнит это лицо, но не знает откуда.

— Как у вас на севере? Холода пришли? — спросил Лузвельт.

— Да, зима уже полным ходом идёт.

— Помню, когда был проездом в Невервилле, чуть не замёрз до смерти! У вас жуткие морозы… Но и вместе с тем невероятно красиво…

Адияль продолжал сидеть на холодной ступеньке лестницы в полном одиночестве. Приступ сошёл на нет, однако мрачные мысли не покидали его разум. И вдруг в коридоре появилась прелестная девушка. Дочь барона Лузвельта, которая приглянулась давеча Адиялю. Она шла размеренно, грациозно, шурша подолом её изысканного платья по багровому ковру. Её аккуратное веснушчатое личико с наивными чёрными глазками, как у маленького котёнка, вновь приковало внимание Леонеля, который забыл напрочь о мраке, царящем в его голове. Проходя возле лестницы, она поначалу даже не заметила его. Но затем, обернувшись в сторону Адияля, вопросительно взглянула на него. Вновь осмотрелась по сторонам и спросила своим прелестным нежным голоском:

— Что-то случилось, господин?

Адияль потерялся.

— Может, вам стоит подозвать кого-то из родных или лекаря?

— Нет, нет! Всё хорошо. Просто я немного устал, — ответил Леонель, слегка покраснев.

Девушка присела возле него.

— Знаете, я вас понимаю. Очень трудно находиться в обществе столь значимых людей, которых ты никогда не достигнешь… — она запнулась и резко вставила: — Ой! Прошу прощения, я не имела в виду конкретно вас или!.. Я исключительно про себя!

— Ничего, ничего! — неловко выдал тут же Леонель.

— Просто, понимаете… Отец не ставит меня ни во что, не верит в меня, мои способности. Он лелеет меня, будто я способна быть лишь предметом некой жалости! А сынов он боготворит! Мои братья — его наследники, что разделят все его неизмеримое состояние поровну между собой, и папа верит, что они приумножат его. Нечестно… Я тоже могла быть влиятельной особой, как его обожаемая Керст Лорен! — в этот же момент Лузвельт покраснела и, интенсивно закачав головой, произнесла слегка испуганным тоном: — Ради Бога! Забудьте всю эту чушь… Господи, я ведь не должна была… Какая я бестолковая! Извините меня…

— Я думаю, вы не правы. Отец любит вас не меньше ваших братьев. Да и вы вовсе не бестолочь! — ответил Адияль, нелепо рассматривая взволнованное лицо девушки.

— Вы не можете знать, что творится в моей семье…

— Нет. Но мне приходилось сегодня говорить с вашим отцом, который, впрочем, тоже был весьма откровенен.

— Мой отец даже с чужим человеком говорит более открыто, чем с собственной дочерью! — взбесилась особа.

В этот же момент со спины Леонеля послышался знакомый голос:

— Эди? Ты чего тут расселся? — произнёс Зендей, держась за руку с той девушкой, с которой давеча удалился.

— Брат… — разочарованно сказал Адияль.

— Прошу прощения, я удалюсь, — сказала Лузвельт и встала со ступени. — Кстати, меня зовут Лисан Лузвельт.

— Адияль Леонель. Приятно познакомиться! — ответил юноша.

— Необычный ты способ находить знакомства подобрал, Эди.

— Ну, я не настолько обаятелен, как ты. Я по-скромному, — съязвил Адияль.

— Знакомься, это Вероника фон Марэль. Моя…

— Не нужно уточнений. Я понял, что вы не за добавкой ко столу пошли.

Вероника покраснела и увела взгляд в сторону, подталкивая лёгкими движениями плечо Зендея.

— Ступай пока. Будет неловко, если твои родители увидят, что мы возвращаемся вдвоём, — сказал Зендей, лёгким движением руки направив девушку обратно в зал. Через мгновение её уже не было. Взгляд Зендея сделался значительно суровее, а тон голос — грознее.

— Эди, как понимать это? — вдруг спросил старший брат.

— Что понимать?

— Что твои глаза красные, как у рака морского. Что твой голос слегка дрожит. Что волосы твои вспотевшие. Что сидишь ты, в конце концов, на ступеньке лестницы вдали от пиршества.

Адияль смолчал. Зендей томно вздохнул и продолжил более ласковым тоном:

— Эди… Я вижу, что с тобой что-то происходит. Да, я был груб с тобой. С чего бы это я сейчас должен стать снисходительнее? Но я, правда, осознал. Ты скрываешь за маской свою боль. Ты её пытаешься подавить. Но когда она тебя побеждает, ты лишь пытаешься убежать от неё. И ты боишься довериться мне, отцу… У тебя есть на то основания… но мы хотим только хорошего для тебя. Правда!

— Не понимаю, о чем ты толкуешь, — резко прервал Зендея брат. — Я просто устал от шума этих господ, что уже не знают, как обольстить кого-то влиятельного, — холодно ответил Адияль и направился в сторону залы. — Пошли к отцу. Здесь нам нечего делать.

Вскоре народ стал расходиться. Нескольких офицеров срочно созвали на военный сбор по поводу нарушения пограничного контроля. За ними удалились и другие военные чиновники. Затем ушел Вэйрад с сыновьями.

XVII.

На следующий день Вэйрад был вынужден пойти на встречу с Керст Лорен. Несмотря на то, что дама эта была вовсе не дурна собой и могла соблазнить любого мужчину, Вэйрада она не впечатлила. Для него она была лишь объектом информации, которая очень нужна генералу Невервилля.

Адияль же отправился в город, вновь ускользнув из-под надзора его старшего брата.

Встреча Лорен и Леонеля состоялась в порту возле роскошного судна из тёмной древесины, украшенной резными узорами и золочеными щитами по бортам. На носу располагалась фигура тигра, выполненная из серебра. Паруса были белыми с серебристыми узорами. Вэйрад прибыл к месту слегка заранее. Лорен вышла на палубу и лёгким голосом произнесла:

— Мужчина, так и будете стоять на причале? Или соизволите подняться на судно?

Её прекрасная фигура в полупрозрачном белом платье с высоким разрезом на бедре и оголенной спиной заиграла особенными красками под огненными лучами яркого солнца.

Вэйрад был одет более скромно, но не менее изысканно в шикарные белые брюки, обтягивающие ноги, тем самым подчеркивая их силу и стройность, и в лёгкую шёлковую рубашку бежевого цвета с традиционными невервилльскими узорами в виде львов. Однако стоит отметить, что это единственный наряд генерала, который допустимо одевать на подобные встречи.

— У вас шикарный корабль, госпожа Лорен, — сказал Вэйрад, поднявшись по трапу на палубу. Он взял руку Лорен и поцеловал её. Нежно и изысканно.

— Смею заметить, что это судно одно из моих любимых, господин генерал, — ответила она, отдав рукой сигнал капитану корабля, чтобы тот тронулся.

— Не желаете ли пройти в мою каюту? — спросила внезапно Лорен, упершись рукой в бедра и выпятив грудь вперёд.

— С превеликим удовольствием, — тут же ответил Вэйрад.

Каюта госпожи Лорен выглядела весьма богато: позади стола, выполненного из дорогой на вид древесины, располагалось кресло, отделанное дорогой шкурой. Справа от двери находилась кровать, а слева — спуск вниз. Там, как сказала сама Керст, был склад ценных бумаг, книг, документов, заметок и тому подобного. В каюте висели две картины с золотыми рамками. На одной была изображена она сама, но в весьма провокационном виде, а на другом — военный сюжет, что впечатлил Леонеля.

— На полотне ты можешь видеть битву при реке Сао-Грей. Здесь впервые схлестнули свои клинки клан Верданц и северный народ. Примерно сто пятнадцатый год, — пояснила Лорен, заметив интересующийся взгляд Вэйрада.

— Занимательно. Я даже не знал, что такая битва была.

— Северяне сожгли упоминания об этом позоре. Да и множество других документов… картин… книг… рукописей… скульптур… которые напоминали королям об их провалах… — заговорила несколько замедленным и томным голосом Керст, подходя все ближе и ближе к Вэйраду.

В конце-концов они слились в страстном и жадном поцелуе, срывая одежду друг с друга. Лорен толкнула генерала прямо на кровать и запрыгнула верхом на него…

Порядка получаса слышался скрип кровати, раздающийся по всей палубе.

Адияль не замечал времени. Ему уже начинало нравиться внимание прохожих, которое ему оказывалось. Он всё чаще слушал местные разговоры и сплетни, интересовался местной культурой и рассматривал архитектуру.

И вновь он заметил на стенах домов листовки с приглашением на турнир на званием воина Лерилина.

Гуляя по городу, он забрёл на одну из главных улиц города — на торговый тракт. Здесь собрались все торговцы и купцы княжества и толпы народа, готовые раскупить весь товар, что только могут им предложить. Гул стоял неимоверный. Один говорит:

— Не стойте в куче!

Другой орёт:

— Ловите вора, тот сапоги украл!

Третий визжит:

— Меня сейчас придавит!

Четвертая кричит:

— Я там видела меховую куртку в три раза дешевле!

Пятая так и скулит:

— Обокрали сволочи! Три медных за тыкву!

Адияль, сам не понимая как, но смог выбраться в переулок и передохнуть от такой давки да ещё и в жару испепеляющую. Заодно он услышал разговор трех парней примерно возраста Зендея в чёрных накидках:

— У ларька возле дома мисс Джейкоб, где продают украшения, толпа народу, а бабушка, что торгует ими, видимо, глуховата. Мы можем под шумок забрать пару цепочек… ей не в убыток, а нам на месяц хватит! — говорил один.

— Тогда ты с Гайкой туда, а я всё-таки попробую у кожевника брюки забрать, — произнёс второй.

Адияль решил, что стоит ему уточнить, зачем они собираются закон нарушать и вышел им навстречу.

— Чего тебе, беломордый? — уставился один.

— Воровать не очень хорошо, — сказал Адияль.

— Ты бы варежку прикрыл! Тебя никто не спрашивал, сопляк! Да ещё и белый… Чужакам в наших краях не рады!

— Я вам настоятельно рекомендую не преступать закон, — продолжал гнуть свое Леонель, забыв об инстинкте самосохранения.

— А то — что?!

— Я вас найду и заставлю вернуть украденное, — ответил Леонель.

— Со сломанными ногами не сможешь! — тут же кинул один из парней и накинулся на Леонеля.

Адияль моментально нанёс удар ему в нос. Раздался треск. Затем вывел его из равновесия локтевым выпадом в челюсть.

Однако второй уже схватил его сзади за руки — Адияль не мог выбраться, а третий ударил в него деревяшкой, валявшейся в грязи, прямо в лоб.

— А ты неплох, генерал! — запыхавшись, произнесла Керст.

— Благодарю, госпожа.

— Брось эти формальности, Вэйрад, — неожиданно для себя и для партнёра сказала Лорен.

— Я хотел бы услышать ещё о каких-нибудь исторических справках. Например, кто такие — этот клан Верданц… кажется?

— Да. Это коренной народ земель Лерилина. Не желаешь ли узнать настоящую историю этого континента? Не ту, которую выдумали ваши короли, а ту, которая хранится в великих свитках в старейшей библиотеке в столице Игъвара.

— Было бы любопытно. Однако где гарантии, что и они не выдуманы королями Игъвара?

— Пергаментам, на которых написана история, больше лет, чем прошло с появления Святого Нивана. Доказано научно, — ответила спокойным тоном Лорен, встав с кровати. Её прекрасная и пышная фигура вновь засветилась полностью оголенной во взгляде Вэйрада. Она накинула на себя лежащую на кресле кофту, однако нижняя часть её тела была прикрыта весьма ненадежно. — Некогда все народы континента жили в согласии и понимании. Но в один момент клан Верданц провозгласил себя единственным народом, стоящим выше других. Ибо, по их словам, Боги беседуют лишь с людьми из этого клана, а все прочие — отброс. Это, конечно, не понравилось практически никому. Так и люди раскололись. Но в действительности клан Верданц поддержали многие северные племена. Разрозненные южные народы не могли противостоять союзу Верданц и Севера. Так продолжалось столетиями… До того момента, как один из влиятельных северных вождей не назвал себя…

— Ставленником Всебожества… — продолжил Леонель.

— Да, и имя его было Ниван. Клану Верданц не понравилось это, и они изгнали вождя… Но увы! северяне не предали своего правителя, не отказались от собственной чести. В этом плане Север всегда был мудрее. Верданц назвали их за это Великими Грешниками и стали молить Богов о скорой каре за их ложь…

— Север и Юг объединились и уничтожили всю память об этом клане…

— Да. Остались лишь руины. Но после этого Юг отказался от товарищества с Севером. Случился новый конфликт на почве вероисповедания и моральных истин, которые сильно разнились… И они вновь разошлись своими путями. А вскоре на руинах тех земель воздвигли княжество Лерилин, в честь второго короля Игъвара, где уже его династия продолжала жить и процветать.

— Что случилось с династией короля после? — заинтересовался Вэйрад.

Керст задумалась и, повернувшись, кинув холодный взгляд на Леонеля ответила:

— Его уничтожили… Отравили партию северной оленины, которую подарил король Невервилля Роланд Кровавый.

— Ясно…

Вэйрад затеял беседу об истории только по причине необходимости мягко подвести разговор к вопросу о происхождении Лорен, а оттуда уже к вопросу о том, откуда родом её близкий друг барон Лузвельт. Но рассказ Лорен тронул его. И в глубине его души, где все это время хранилась гордость за свою родину, что-то неприятно ёкнуло. Вэйрад почувствовал вырожденный стыд за себя, за свой род, за свой дом. Но вскоре пришёл в себя.

Однако не успел он сказать и слова, как Керст Лорен спросила:

— Вэйрад, чего ты хочешь от меня? — неожиданно произнесла Лорен, каменными очами глядя на Леонеля. — Я же вижу по твоему взгляду, по лёгкому подрагиванию губ, что ты пытаешься у меня что-то спросить. Так говори, не молчи. Или ты думаешь, что раз уж я женщина, то совсем глупа?

Леонель, мягко говоря, не ожидал подобного. Он недооценил одну из самых влиятельных женщин Юга. И сейчас ему предстоит сделать выбор, от которого зависит исход не только самой операции, но и всего Невервилля: раскрыть карты или слукавить… Исход того или иного выбора не был известен ему.

Адияль очнулся с жуткой головной болью, вызванной, очевидно, неслабым ударом бревном по его черепу. Парней в чёрных одеяниях уже не было. Солнце уже близилось к зениту, что несколько напугало Эди. Он вышел из переулка и обнаружил, что рынок почти опустел. Он направился обратно во дворец.

По пути он обнаружил, что его обокрали: он остался без гроша в кармане и потерял кинжал, некогда подаренный ему Джеймсом.

— Да чтоб я ещё раз когда-нибудь решил погеройствовать… — проворчал Леонель, взявшись за лоб, на котором красовалась уже засохшая кровь. — И оружие решил не использовать… Дурень!

Подходя к переходу на другую улицу, на которой и находились ворота, ведущие во дворец, он ощутил, что кто-то взял его за руку и сильно сжал запястье. Обернувшись, он увидел трех людей в красных мантиях с черными масками в виде морды тигра. Он были немногословны, а за их спинами красовались рукоятки мечей.

Адияль, неслабо перепугавшись, произнёс дерзким тоном:

— Как это понимать?

Но как только из его рта вылетели эти слова, он получил сильный, безжалостный удар в живот. На чёрных перчатках незнакомцев были металлические пластины, которые усугубили болевой эффект. Адияль скорчился и чуть было не рухнул на землю. Затем один из людей в масках начал подносить к лицу Леонеля какую-то тряпку, пропитанную неизвестной жидкостью.

Однако неожиданно для всех его рука вместе с той, что держала Адияля, упала на землю. Забрызгала кровь. Адияль ошарашенно и в то же время облегченно произнёс:

— Зен?..

Зендей встал в стойку с окровавленным клинком в руках, закрыв собой брата.

Незнакомец в маске, что потерял руку, корчился от боли на земле, но, что поразило Зендея, не выдал и писка. Один из них кинул под ноги какую-то склянку, после чего вокруг резко образовался туман, и они ушли.

Зендей мигом подобрал потерявшего сознание брата и умчался прочь.

— Я влюбился в вас, госпожа Лорен… — сказал Вэйрад.

Молчание.

— Ложь, — ответила она, пламенно глядя на Вэйрада.

— Вовсе нет! С той самой минуты, как увидел вас, я потерял сознание! Я начал мечтать до конца дней своих лежать с вами в одной постели!

— Очередная ложь, — холодно отрезала Лорен. — Я насквозь вижу тебя. Я хоть и женщина, но вопреки расхожему мнению я прекрасно читаю то, что не написано чернилами. Что до тебя: внутри ты разбит, сердце твоё бьётся слабо, душа твоя неспокойна. Ты не в состоянии полюбить. Вероятно, что-то стряслось с твоей любовью, и это не отпускает тебя. Сейчас же я вижу, что ты напуган. Скорее всего тем, что я узнала то, чего не следовало.

По серому взгляду Вэйрада всё стало ясно. Он признал поражение.

— Вы могущественны не только широким кошельком… Ваш ум — ваше великое орудие. Я восхищен вами, госпожа Лорен, — произнёс генерал.

— Я польщена слышать подобное от человека, заслужившего звание рода Золотых Львов. Однако вы не ответили на мой вопрос. Я с самого начала увидела в вас замысел. Потому и решила поиграть с вами и даже дать вам шанс почувствовать себя в безопасности. Но сейчас для вас сложилась крайне неприятная ситуация. Так что я долго ждать не стану, генерал.

По морщинистому лбу Вэйрада стекали капли пота. Ситуация оказалась патовой.

— Вы желаете разузнать… вернее даже — разведать, кто, примитивно выражаясь, слил информацию о вашем короле. И, я заметила, всё, что ты сейчас делаешь, втираешься в доверие. Ведь доказательство ты уже увидел, генерал. Оно лежит на моем столе. Письмо от Норберта Изельгаама. Ты прекрасно сложил все части пазла. Но, увы, ты проиграл. Твои дети — твоя слабость. А один из них сейчас может оказаться в опасности…

— Не смей угрожать никому из моих мальчиков! Я тебе горло перережу!

— Так или иначе, выбора у тебя нет. Один волос упадёт с моей головы — запустится цепь событий, печальным итогом которых может оказаться смерть обоих твоих сыновей… и тебя самого.

— Думаешь, я предам свои ценности и устои, предам интересы Родины? из-за пустого шантажа? У тебя нет возможности добраться до моих детей…

— Ошибка. Сейчас ты пытаешься блефовать. Ты не уверен в своем положении. И тебе страшно. Но я отпущу тебя и не трону мальчиков… при условии, что ты будешь держать рот на замке. Поверь, ты поймёшь намёк. И, уверена, будешь послушно себя вести. Прощай, Вэйрад из рода Золотых Львов.

— О чем ты, мать твою, думал?! — громко выдал Зендей, грубо схватив брата за руку. — Я тебе сколько раз говорил, сколько раз тебе отец твердил, глупый мальчишка! незрелый ты кусок дерьма! — он отпустил руку брата, размахнув руками, а затем схватившись за свои длинные волнистые волосы цвета ночи. — А ты не послушал! Вновь сбежал… и чем это обернулось? Я тебя увидел побитым, чуть ли не валяющимся в грязи в окружении каких-то чудаков в масках! А если б… Ох! — выдал Зендей и открыл дверь комнаты, собираясь выйти.

Но Адияль остановил его, сказав:

— Прости, брат. — Лицо Адияля выражало искреннее сожаление.

Зендей удивился, но лишь произнёс, не поворачивая головы, все таким же мрачным тоном:

— Отец возвращается. Я его встречу, а ты — ни шагу из покоев.

Зендей встречал отца у стен дворца прямо у парадного входа. Вэйрад вернулся уставшим. Практически ничего не сказав сыну, кроме обыкновенного приветствия, он вошёл в покои и лёг на кровать. Адияль удивился подобному поведению отца и уж было подумал, что миссия окончилась провалом, но задавать вопросов не стал. Во всяком случае они с братом не упустят пересказ свидания.

XVIII.

Тем временем в стенах резиденции короля Невервилля поднялся шум и гам. На собрании присутствовал весь Высший Гвардейский Состав.

— Молчать! — грозно произнёс Зельман. — Кратко излагаю суть дела: на границах товарищеского нам княжества Лерилин были замечены небольшие военные отряды княжества Дэрган, который является союзником Игъвара. Князь Гербинский тут же среагировал и отправил свой отряд в количестве двадцати воинов. Ни один не вернулся. На следующий день подразделение регулярной армии Лерилина заняло форпосты близ Дэргана, но не обнаружила ни трупов солдат Лерилина, ни следов солдат Дэргана. Соответственно, Гербинский немедля отправил весть князю оппонирующего государства, но взамен получил голову одного из своих солдат. Это — объявление войны, как вы уже поняли. Однако Дэрган располагает большей армией и территорией, нежели есть в распоряжении у Гефеста Гербинского. Из всего этого следует, что мы должны отправить один из батальонов нашей армии на укрепление позиций Лерилина.

— Ваше Высочество, извините за наглость, но мы не можем просто взять и отдать слабому союзнику часть нашей регулярной армии. Это нерационально, — воспротивился один из полководцев. — Да вы и знать не можете…

— Однако если мы все же окажем посильную поддержку нашему товарищу, то сможем взять под контроль очередную территорию, граничащую с Игъваром. Кроме того, укрепим союз с Лерилином, — высказывался Норберт Изельгаам.

— Но как же мы сможем держать под контролем ещё одно государство?! Простите за грубость, но это абсурд! У нас и без того нехватка армии, а мы ещё и норовим её пустить в раздел то туда, то сюда? — выдал молоденький генерал, аж пристав со стула. — Нет и доверия к князю Гербинскому!

— Будьте помягче, сударь. Все высказывались верно, как я считаю, в силу своего видения ситуации, — заговорил более тихо и даже слегка глухо пожилой мужчина с синей лентой на груди. Однако, несмотря на его неприметность и тихий говор, все внимательно следили за его речью. (Оно и неудивительно, ведь это был сам Геральт фон Дорам, известный и почтенный полководец, прославившийся своими стратегическими умениями ещё во времена начала правления Эстороссо Мудрейшего). — Но суть ситуации в том, что, не предприняв никакой помощи княжеству, мы обречены потерять и союзника, и территории, столь нам полезные в нынешнем положении. Также стоит отметить, что основная проблема заключается вовсе не в решении: помогать иль нет. Она заключается в том, как перевести батальон через море. У нас катастрофически мало суден, насколько я понимаю.

После речи фон Дорама все начали перешептываться. Но в этот же момент прозвучал голос Альтильды вар Дольд:

— Флот располагает возможностью перевоза около тысячи солдат без оружейных запасов.

— Мы не можем отправить батальон без снаряжения, — даже немного с отчаянием произнёс король.

— Но мы можем повременить с отправкой всего и сразу, — предложил Изельгаам. — Нам ничего не мешает отправить последовательно половину батальона с запасами амуниции, а затем вторую половину так же с оружием и доспехами.

— В теории такое провернуть возможно, — подтвердила адмирал. — Сколько у нас времени в запасе?

Зельман Златогривый промолчал, встал и подошёл к окну. Все присутствующие ждали его решения.

— Отправьте тремя партиями, — наконец произнёс Златогривый. — Время найдем.

— Чей батальон отправишь? — спросил у короля, когда все уже разошлись, Норберт Изельгаам.

— Батальон генерала Фирдеса Отсенберда, — чётко ответил король. — И никаких возражений. Лучше этой пары никто не справится с представленной задачей.

XIX.

Семью днями ранее состоялся суд над генералом Ригером Стоуном. Со стороны обвинителей находились полководец Дориан Нильфад вместе со своей супругой и дочерью и генерал Фирдес Отсенберд.

Судьёй был назначен Льюис Фоттейд, один из приближенных Его Величества и член Тайного Совета Короны. Впрочем, его назначение не было удивлением ни для кого, ибо именно он являлся ответственным за законопослушность военных лиц.

— Кхм, — откашлялся Фоттейд и начал: — Господин генерал Ригер Стоун, обвиняемый за превышение своих должностных полномочий и незаконное взыскание налогов с гражданских лиц, прошу встать.

Грозно отодвинув стул, что тот едва не рухнул наземь, генерал послушался. По выражению лица Стоуна было абсолютно очевидно, что тот не верит в свое осуждение. Это нервировало и Нильфада и Отсенберда.

— Пап, а долго будет идти суд? — обратилась к Дориану светловолосая девица лет семнадцати на вид с аккуратным чертами лица и стройной фигурой, спрятавшейся за зимним тулупом.

— Нет, Лида, мы закончим его быстро, поверь. Этот мерзавец ответит за свои грехи… — ответил отец, приобняв её одной рукой.

— А этот, Ригер… что вообще сделал? — спросила жена Дориана у Фирдеса.

Выглядела она как копия своей дочери, но более полной и фигуристой.

— Ох, Марта… Этот урод… он обокрал жителей маленькой деревеньки, которая и без него страдала от неурожая и чрезмерного голода… — с желчью в речи и глазах объяснил Фирдес.

— Тишина в зале суда, господа! — резко выдал Льюис, дочитав рапорт, написанный Вэйрадом. — По причине невозможности явки на заседание Вэйрада Леонеля, его обвинения берёт на себя Дориан Нильфад, верно?

— Так точно, — встав, продекларировал полководец.

— И вы не отрекаетесь от своих слов и обещаете быть честными сегодня?

— Да, обещаю.

— Предупреждаю: в случае обнаружения клеветы в ваших словах вы будете осуждены по закону Невервилля о лжи в судебном процессе. Вы осознаете это и отдаёте себе отчёт?

— Да! — громко произнёс Нильфад.

— Выдвигайте обвинения.

— Господин Ригер Стоун, воспользовавшись своим статусом, незаконно изъял личные пищевые запасы гражданских лиц (подтверждено многочисленными свидетелями и пострадавшими,что отмечено в следствии), тем самым нарушил военный кодекс Невервилля. Хочу обратить внимание судьи на некоторые последствия, отмеченные в последней главе следствия. Из-за его действий пострадало несколько жителей. А по уставу 321 никто не имеет право изымать в качестве провизионного оброка пищу у семей с тяжёлым положением, таким как: болезнь кого-то из членов семьи…

— Я знаю закон, господин. Давайте избавимся от перечисления, — прервал изречение судья.

— Кхм… Но господин Ригер Стоун не взял на себя ответственности за действия своих подчинённых, что перечит военному уставу: генерал не имеет права отрекаться от своих подчиненных. У меня всё.

Льюис Фоттейд слегка зевнул, пролистал бумаги, выложенные у себя на столе и произнёс:

— Господин генерал Ригер Стоун, что вы способны сказать в свое оправдание?

— Нарушение устава 321 лежит не на моей ответственности. Как я уже указал в защитном письме, я не отдавал такого приказа и уж тем более не мог знать о состоянии жителей. В защитном письме я указал все лица, которые решили учинить самопроизвол. И подтверждено также многими, что приказ о сборе провизионного оброка я не давал. Единственное, я сознаюсь в том, что утаил эту деталь при ведении следствия по причине того, что не хотел причинить ущерб своим товарищам. У меня всё.

— Ах ты лживая сволочь… да что он несёт! — хором кряхтели Фирдес и Дориан, стиснув зубы.

— Протестую, — произнёс громко Нильфад, — это наглая клевета! Абсолютно очевидно, что он лжет!

— Молчать! Я выслушал вашу позицию. И сейчас желаю услышать офицера Бутера и лейтенанта Херувина, ответственных за самопроизвольный сбор оброка с гражданских.

Два солдата в военной форме встали: один был толстый и бородатый с вьющимися длинными волосами, другой — тощий с заплетенной косичкой и нелепыми усами.

Оба, запинаясь, словно забывая, что хотели сказать, судорожно переглядываясь и нелепо направляя взор в сторону генерала Стоуна, произнесли практически идентичные речи. Тощий лейтенант выдал, мол, он перед товарищами хотел похвастаться новым званием, потому и решил с гражданских собрать чего-нибудь. Офицер-сотник Бутер же сказал, что хотел перед генералом выслужиться, потому и повёл часть своих людей на побор. В конце речи Бутер зачем-то и вовсе припал на землю и с жалобным тоном стал оправдываться и просить прощения, прикрываясь наличием семьи.

После этой жалкой и неказистой сцены судья Фоттейд объявил:

— Через некоторое время я оглашу вердикт: мне необходимо ещё раз оценить всю ситуацию и проанализировать все сведения и показания. Заранее скажу, что граждане пострадавшие уже дали свои показания за пределами суда в силу того, что не имели возможности явиться…

Все сидели в напряжении и полной тишине. Со лбов Отсенберда и Нильфада потекли струйки пота. Стоун сидел неподвижно, прожигая хитрым взглядом судью.

И наконец Льюис Фоттейд отвёл взгляд с бумаг и заговорил:

— Признаю генерала Ригера Стоуна в данном вопросе невиновным! А офицера Бутера и лейтенанта Херувина ожидает каторга сроком полгода. Решение судьи обсуждению и оспариванию не подлежит.

Семья Нильфада и Фирдес сидели в полнейшей исступлении, не понимая, как это могло произойти. Супруга и дочь с сожалением глядели на полководца. Лида прильнула к отцу на дрожащие колени.

Ригер Стоун же сразу же удалился из зала суда, оставшись явно довольным, хотя и вовсе не удивлённым решению судьи. Что было, к слову, подозрительно для всех присутствовавших.

Офицер Бутер и лейтенант Херувин яростно сопротивлялись солдатам, которые уже принялись заточать их в кандалы. Когда тех уже подвели к самому выходу из зала суда, они выкрикнули:

— Это несправедливо! Нас подставили, стойте! Это чёртов Стоун! Я его прибью! Предатель!

— Ладно, пошли отсюда… — томно и печально тихо произнёс Фирдес, вставая и в некой апатии задвигая стул. — Все равно было ясно, что эта сволочь себя прикроет… Нет в этом мире и доли справедливости…

— Я сам свершу справедливость по отношению к Ригеру Стоуну! Он ответит за смерти невинных… — грозно вымолвил Дориан едва слышимым тоном, когда все уже ехали в экипажах, направляясь домой.

— Брось эту ересь, друг, — ответил Фирдес. — Убийством за смерти не отплатишь.

— Почему я вынужден терпеть этот ужас?! — воскликнул Дориан.

— Потому что у тебя есть семья, глупец! Твоя прекрасная дочь и прелестная супруга… Как ты можешь и думать о том, что способен оставить их одних? А в случае убийства ты определённо оставишь их одних, — яростно высказал Отсенберд. Но затем, остыв, продолжил: — Я ведь не настолько уж и холоден, как ты думаешь. Я всё понимаю. Хоть и не было у меня никогда семьи, не было взаимной любви, я все равно понимаю! Давеча Вэйрад до нашего разъезда говорил мне про семью, про её ценность. Да, я молвил тогда, что мне это безразлично. Но задумался я несколькими днями ранее, как я хотел бы иметь семью… такую, как у тебя, к примеру. Иль как у Вэйрада, хоть это и неуместно, должно быть… но я всю жизнь один. Не было у меня отца! Не было матери! Не было друзей! Не было тех, кому я стал бы дорог со всеми своим пороками и недостатками! Если б не ты и не Вэйрад, то так я и продолжил бы, верно, пить, заливая вином одиночество в душе. Пить да по борделям шастать! Прожигая выданный мне срок… Да тут ведь судьба оказалась мне благосклонна! С вами я обрёл новый смысл жизни! С вами я чувствую себя живым! Ох… что-то меня понесло, конечно… Прости.

— Ничего, Фирдес. Спасибо.

— За что это?

— За то, что вернул меня в чувство.

После суда было принято решение, что Фирдес на какое-то время останется вместе с семьёй Дориана в их маленьком имении, находящемся в отдалении от скопления людей.

Утром, как правило, Фирдес учил Лиду фехтованию, что той доставляло, по-видимому, удовольствие. После обеда Фирдес собирал всех играть в «Державы», ту самую игру, которую так обожал Адияль. А вечером Дориан с Отсенбердом ходили за дровами, дабы печь затопить, а там случалось так, что день через день те заезжали на лошадях в ближайшую деревеньку, где уж очень привлекла их одна пивная. Так, доселе не любивший пить Нильфад вдруг стал увлекаться данной процессией дегустации различных алкогольных напитков.

Фирдес уже успел полюбить семью товарища, словно свою собственную, о которой мечтал. А семья Дориана успела полюбить Отсенберда как свою новую частичку.

На седьмой день после их приезда пришёл гонец, сообщивший Отсенберду о срочном приказе Его Величества. И он был вынужден покинуть Нильфада и его семью, дабы созвать сотников и организовать батальон для оказания поддержки дружественному княжеству.

XX.

Следующим днем после этого Вэйрад узнал о приключениях его младшего сына на улицах Лерилина.

— О чем ты только думал? Это верх беспечности! — взорвался Вэйрад, но со временем стих и по-отцовски обнял сына. — Главное, что дело обошлось. Но прошу, Эди, не поступай более так опрометчиво. Ты ведь мог пойти вместе с братом, и тогда было бы всем нам спокойнее.

— Прости, отец… Впредь подобного не повторится, — сдержанно и с пониманием ответил Адияль.

— Бог с ним. Сейчас меня интересует, что за люди напали на Эди… — Генерал задумался, но через мгновение к нему пришло осознание: — Говоришь, они были в тигриных масках?

— Да, — не до конца понимая, ответил Зендей.

Вэйрад, конечно, все понял. Керст Лорен не лгала.

Раздался стук в дверь.

— Я открою, — сказал Зендей и пошёл к двери.

За дверью стоял темнокожий мужчина в изношенной одежде.

— Добрый вечер, господа. Я посланник князя Гефеста Гербинского. Отправлен лично вам передать некоторую информацию срочного характера. Цитирую послание Его Высочества: «Спешу известить вас о некоторых сдвигах в стратегии против Дэргана. Мы, впрочем, уже известили передовые крепости. Осталось дождаться переправки батальона на земли Лерилина. Необходимо предоставить все нужные сведения и поручить дальнейшие действия в руки генерала Филандреля Рока. Также желаю, чтобы вы лично организовали передовую линию. Я наслышан о вашем таланте и с уверенностью вам это доверяю. И да, пока что князь Дэргана не предпринимает мер, так что рассчитывать мы можем на несколько суток. Кроме того, шпионы сообщают, что лорд Дезевон планирует поддерживать Дэрган материально, но свои войска пока не пускать. Это нам сейчас на руку. В общем и целом, это пока что вся необходимая для вас информация. Я в вас верю, генерал Вэйрад Леонель из рода Золотых Львов!»

Вэйрад весь продрог. Он и малейшего понятия не имел, о чем толкует посланник. Все последние дни он был занят лишь одним вопросом, потому сейчас узнавать о каких-то происшествиях во внешней политике ему было крайне неловко. Он едва сдерживал так и желающие вырваться из его уст: «Как? Что это? О чем это вы?» Но он смолчал.

Сыновья его находились ровно в таком же исступлении, как и он сам.

В этот же миг в комнату ворвался мужчина с длинными светлыми волосами, небрежно свисающими локонами на лоб, несколько даже закрывая его сверкающие янтарные глаза.

— Леонардо Эйдэнс? Как? Вы здесь откуда явились? — в полном недоумении воскликнул Вэйрад.

— Благодарю за тёплый приём, однако я и сам не прочь отказаться от любезностей. И дождусь, пока вы окончите беседу с этим господином, — небрежно произнёс Эйдэнс, кинув взгляд на посланника.

— О, прошу прощения! Я кончил! До свидания, — взволнованно поспешил объясниться посредник и вышел из комнаты, трижды откланявшись.

— Так вот, желаю выслушать твой доклад по поводу миссии, по коей ты тут сейчас находишься, — брезгливо начал Эйдэнс. — Прошло отнюдь не мало времени, а значит, и результаты уже должны быть.

— Увы… я так и не выяснил… — с досадой ответил Вэйрад, но вместе с тем и сдерживая свое негодование насчёт того, сколько забот рухнуло на него пластом одновременно.

— Печально, печально. Ибо король рассчитывал на тебя и доверял тебе. Весьма грустно будет сообщать ему о том, что ты не оправдал его ожиданий. Однако Корона не злится на тебя. Мы и сами уже знаем, кто был тайным советником князя. (Будем же надеяться, что нас никто не подслушивает сейчас), — продолжал толковать Эйдэнс, увеличивая напор.

— Как? Вы сами выяснили? Так… кто же!? — смущённо и удивлённо заинтересовался Леонель.

Адияль и Зендей молча следили за беседой их отца с, по-видимому, очень серьёзным и влиятельным господином, порой сами дивясь происходящему.

— Это оказалась госпожа Керст Лорен! — Вэйрад и дети окончательно шокировались. — Я самостоятельно расследовал этот вопрос параллельно с тобою. И выяснил через господина барона Лузвельта, а точнее — через его бумаги, что он был свидетелем событий во дворце. А мало того! он сообщил об этом своей любовнице (на тот момент). И да! Эта дама, будучи весьма неглупой, а даже весьма хитрой и догадливой сообщила информацию князю, заполучив тем самым его доверие и всяческое содействие. А то ведь как же! Госпожа Лорен получила новый заем у государства в поддержу её задумки. А задумка заключалась в том, чтобы скупить ценные бумаги нескольких богатейших лиц Игъвара! Представь! Тем самым она подготовила себе неплохую почву для побега на сторону южан. Да ты только вдумайся! Она оказалась предателем! — на повышенном тоне начал говорить Эйдэнс, всем своим видом и говором показывая свое недовольство насчёт Леонеля. — И ты упустил это! А ведь мы могли успеть её остановить! — В этот момент сердце генералом встрепенулось и забилось в ещё большем ритме, нежели до этого. На лбу его проскочила капля пота. — Она сбежала! Да мало того: она ещё и доложила, вероятно, об этом лорду Дезовону, который определённо этим бы воспользовался. Видишь ли, Вэйрад, твои принципы, которые ты так рьяно отстаиваешь, чуть было не обернулись полным провалом не только для страны, но и для тебя самого! А знаешь почему? — хоть вопрос явно был риторическим, но Леонардо всё-таки выдержал паузу, как бы ожидая каких-то слов от генерала. Но тот молчал, скованный печалью, досадой, страхом, стыдом перед самим собой. Он лишь жалко смотрел в глаза Эйдэнса, такие жестокие и такие могучие. — А потому что… разведка доложила о найденном в восточных лесах пареньке в красной мантии, кое-где испачканной кровью. И представляешь ли ты моё удивление, когда я узнал, что на допросе парень выдал, мол, повёлся на внушительную сумму, предложенную ему Лорен, и обещания защиты… Этот юноша должен был выловить вместе с товарищами твоего сына, Вэйрад, — произнёс он и указал пальцем на Адияля, дрожащего от ужаса и обиды. — И, хоть дальше допрос не пошёл (по некоторым уже неважным обстоятельствам), то я смело могу заключить, что цель Керст Лорен была в том, чтобы шантажировать тебя! Видишь, как сильно и многих ты чуть было не подвёл? — с укором довершил Эйдэнс.

Вэйрад молчал. Все молчали. Леонардо уже собирался покинуть их, как генерал всё-таки промолвил едва слышимо:

— А почему же вы, раз сами дело расследовали, меня послали на эту миссию? — с каждым словом голос Вэйрада становился всё различимее, а тон — грознее.

— Да по той самой причине, что ты был первоначально доверенным! — взорвался Эйдэнс, которому явно не понравилась интонация Леонеля. — А как оказалось, что я всё-таки и сам могу параллельно следствие начать, то и ты стал тогда отвлекающим маневром. В случае чего, акцент пал бы на тебя, а я остался бы в тени и довершил дело. Но не зарывайся. Чистая случайность и благодатное стечение обстоятельств — вот те моменты, что сберегли твоего сына.

На том и был завершён этот разговор. Эйдэнс уже собрался уходить.

— Я возвращаюсь сию минуту обратно в Невервилль. За время моего отсутствия люди уже успели бунты начать поднимать против короля — не верят, видите ль, уже в силу его. До встречи, Вэйрад. Свидимся, дай Бог, — произнёс он и ушёл прочь, не дожидаясь ответа присутствующих.

Всё это время, слушая подробности происходящего с его отцом во время их пребывания в Лерилине, Адияль сжимал в руке обёрток той несчастной листовки с приглашением на турнир на титул воина Лерилина. Сердце его колотилось. И он про себя всё твердил с обидой: — Будь, что будет, но я всё же пойду! Надоело…

Зендей же с жалостью смотрел на отца, представляя, насколько больно сейчас может быть ему. Он был в шаге от того, чтобы вновь потерять кого-то из родных по своей вине. В душе парня вновь мелькнули мысли о матери…

На следующий день Вэйрад получил известие о прибытии с часу на час первой части батальона вместе с его генералом Фирдесом Отсенбердом. Эта новость одновременно и обрадовала Леонеля, и удивила его.

Никак вновь судьба! — подумал про себя Вэйрад.

Этой новости обрадовались и Адияль с Зендеем. Все даже практически забыли события предшествующего дня.

Встреча их прошла тепло и нежно. Все они обсудили всё, что приключилось друг с другом за время их разлуки, хотя, стоит отметить: что Леонель, что Фирдес скрыли неприятные моменты. Отсенберд умолчал про суд, а Вэйрад решил повременить с раскрытием итога его тайной миссии. Во всяком случае обе стороны хорошо побеседовали, вдоволь наобнимались и немного выпили. Но вскоре Леонель всё-таки решил взять на себя роль того, кто прервет их тёплое воссоединение возложением новых забота, касающихся на сей раз военной службы. Однако решено было отложить это на следующее утро.

В чем счастье?

«О, не надо и сомневаться! Каждый задумывался о том, что такое счастье. И я, как учёный в сфере социологии, вполне могу с уверенностью сказать, в чем оно заключается для абсолютного большинства. В этом понимании счастье кроется в настоящей любви. И неважно по отношению к кому: к друзьям, родным, близким. Когда есть те, кому ты дорог такой, какой ты есть, когда тебя любят искренне и бескорыстно — это истинное счастье. Но к сожалению, в наши дни люди перестали ценить это. Они начинают забывать о тех, кто был им предан, кто их любил. Всё больше в нашей жизни становится лжи и обмана. Люди предают друг друга, обещают то, чего не смогут сдержать, причиняют боль своими словами и поступками. А когда человеку причиняют боль, он спешит причинить её другим. И круг замыкается. В обществе начинает процветать ненависть. А она губит не только окружающих, но и того, в ком живёт. Ведь тогда человек не будет видеть хорошее в окружающем его мире. Однако любой, кто сможет выбраться из этого круга, кто сможет подавить ненависть в себе, счастлив. Ведь он способен боль, причинённую ему, превратить в любовь. Он может подарить её окружающим, сделать их жизнь капельку лучше. Тогда эти люди сделают его счастливее. И чем больше людей поймут эту истину, тем больше весь мир будет становиться добрее.

Люди мечтают, чтобы на нашей планете воцарилась гармония и понимание. Чтобы люди перестали ненавидеть тех, кто не похож на них. Чтобы люди перестали причинять боль окружающим. Чтобы люди прекратили войны. Чтобы люди избавились от своей ненависти… Но увы, как бы мы того ни хотели, это невозможно! Каждый из нас, по той или иной причине, не всегда может простить. А в таком случае будут и те, боль в сердцах которых не угаснет никогда…» — отрывок из философской статьи неизвестного автора. Датировано 1267 годом.

Тень VI. Лучи во тьме

Акт Третий.

I.

Зельман пробудился ото сна, который всю ночь мучил его. На плечи правителя северной державы пало немалое число новых вызовов. Война с Игъваром грозит экономическим и социальным крахом страны. Внутриполитическая ситуация в стране накалена до предела возможного. Вот-вот бунтующие массы, собравшиеся под стенами столичного дворца, снесут с чугунных петель врата и с гневными возгласами разорвут на клочки короля. Тем не менее Зельман и малейшего понятия не имеет, как разрешить все трудности. Было принято решение с головой погрузиться в обстановку в стране самолично. Как показала реальность, — а именно: массовые дезертирства военных служащих с лагерей на границах в преддверии масштабных боевых стычек, на кону которых целостность их отечества, и бегства начальств со своих имений, — ведение политики посредством информации, доставляемой ему его приближенными и подчинёнными, не имея собственного точного представления о сущности происходящего, малоэффективно и чревато последствиями. Очередной раз обдумав план действий и ряд коренных изменений, которые необходимо ввести в срочном порядке, Златогривый заснул, сидя на стуле из красного дерева в комнате собраний Совета Короны, где были разбросаны карты местностей, стратегические сноски, документы, отчёты, заявления, базы данных. Говоря проще, в комнате ни один стул, ни единый дюйм какого-либо стола или хотя бы плоской поверхности не пустовал. И в этом бумажном аду безвылазно существовал последние несколько дней правитель Невервилля. В общем-то, и лицо его выдавало образ жизни последних нескольких суток.

Зельман восседал на троне, как внезапно в столичный королевский дворец вторглась орда разъяренных и отчаявшихся крестьян, в душах которых не осталось ни надежды на благополучный исход войны. Лица мертвенно бледные, исхудалые — видны лишь кости да вены. Все они плакали, сухо, бессильно, боязливо, будто пытаясь что-то вымолвить, но Зельман не мог помочь, не мог спросить, не мог даже встать с золоченого трона: все тело его было приковано цепями к его месту, а рот — склеен. Сквозь боль пытался он процедить слова прощения и жалости, но не мог. Сей же час перед ним как из воздуха явился Норберт Изельгаам, который велел страже увести людей за стены дворца. И в случае неповиновения — УБИТЬ. Вмиг же картина перед глазами Златогривого изменилась. Эти же люди уже лежали на обагренной земле. Каждый из них лежал с открытым глазами и словно что-то шептал. Причём, шептали люди, казалось, единовременно. Осмотревшись по сторонам, король с ужасом признал: вокруг не пустырь, оставшийся на месте поля боя. Он в центре Сноудэрхелля — Великой и Священной столицы Невервилля, старейшего и ценнейшего города северного королевства. И он в руинах. Всюду обломки да трупы. Всё — в огне. Зельман припал на колени и с дрожью во всем теле стал задыхаться от неистового рева, что не мог доселе никак вырваться из глубин его души. Как вдруг его колена дотронулась пожилая женщина, половина головы которой представляла собой оголенный череп, из глазницы выползали червяки, а в ноздрю заполз паучок с красной отметиной на спинке. Другая же часть лица была изуродована шрамом, глаз её был наполовину красный с бесцветным значком. Она приподняла голову, уставилась прямо на Зельмана, произнесла, не шевеля даже той половиной рта, что у неё осталась: «Короли — виновные в гибели людей, дело нет им до правды и чести. Смерти и власти, денег и величия желают они, вонзая последние клинки в спины солдат и их матерей. А цену платить за то готовы ли они? Готовы ли глядеть в лица матерей, когда сыновья их с полей безмолвные будут идти? Гнить всей знати, гнить странам и их амбициями! Нет прощения, в них нет души!»

Пробудился король уже под утро от ранних солнечных лучей, игравших на его лице. Вскоре после этого правитель покинул дворец на неприметном экипаже, одевшись блекло и несуразно. Кучер, которого оторвал от сладкого сна столь ранним временем какой-то мужчина в старых обносках, чуть было не покрыл короля сапожными ругательствами. Однако узнав, что это само Его Высочество, возница перепугался и, спешно натянув ботинки на босую ногу, схватив первый же попавшийся под руку зимний плащ, рванул к конюшням. Через какое-то время король уже проезжал мимо городского патруля у арки въезда в город.

II.

— Господин Вэйрад Леонель, разрешите обратиться? — просил лейтенант командующего военным дивизионом Лерилина. Вэйрад кивнул, не отрывая утомленного взгляда от сводки о мобилизации армии дружеского княжества. — Полковник Эрс хотел уточнить время и место прибытия его части к границам.

Вэйрад озадаченно вздохнул, помотал головой и с лёгкой агрессией ответил:

— Передай господину Эрсу, что его летучая голова уже порядком надоела мне и всему командованию. Пусть хоть раз явится на контрольный сбор в трезвом состоянии, тогда и сможет обращаться ко мне или к кому-то ещё с уточнениями касательно его обязанностей, которые, как мне представлялось, он должен знать и понимать самостоятельно, раз носит свой чин!

Подобный резкий выпад со стороны старшего по званию напугал лейтенанта. И он спешно убежал в смятении и с чувством тревоги на душе. Что же это теперь господин полковник со мной сделает? — думал он.

Тем временем Вэйрад уже прятался от пекущих солнечных снарядов под деревом, усевшись на пыльной лавочке, попивая из бурдюка холодненькую свежую воду. Он уже было практически задремал, как к нему подошёл Фирдес, хлопнув ему по плечу и с кряхтением сев на ту же скамью.

— Что ж это творится-то, братец мой! Донеслась до этих краёв информация, мол, правитель наш бежал из столичного дворца. В рядах солдат и без того царило неподчинение. А тут уже и говорить!.. — возмущался генерал.

— Бежал?! Кто сообщил? — удивлённо воскликнул Леонель.

— Близкий друг из резиденции Гефеста Гербинского передал сведения по этому поводу лично мне, хотя, хотелось бы, конечно, надеяться на обратное.

— Давай, поехали. Нужно поддержать воинов нашим присутствием. Пусть хотя бы чувствуют, что вера в победу ещё теплится в сердцах командиров, — сухо процедил Вэйрад.

До форпостов на границах от столичных стен было около тридцати миль. Дорога на идущих лошадях занимала большую часть дня, и всё это время Вэйрад и Фирдес спорили о том, чем обернётся политика Короны в мире и стране. А затем речь зашла об Адияле и Зендее:

— Дети мои все в бой рвутся… а я ж боюсь. Когда речь шла о стычках армии Невервилля и Северного Альянса, страха не было. Тогда и подумать о поражении не представлялось возможным. А тут… тут уже серьёзно, — высказался Леонель.

— Говорил я сегодня с ними. Помнишь тот турнир, что Гербинский организовать решил посреди военного положения? — Вэйрад кивнул. — Так вот: младший твой записался.

— Что?! — взвизгнул Вэйрад, что аж конь, испугавшись, подскочил. — Ох… дурень малолетний! Ну я ему задам!

Фирдес в ответ лишь звучно рассмеялся.

Они постепенно подъезжали к крепости Мартемар, у которой и ожидалось собрание военных частей для дальнейшего распределения по фронту.

Столица Лерилина и не собиралась входить в военное положение. Причиной тому являлось то, что княжество, а в частности его столица, — исторический и культурный центр континента. Его сохранность и безопасность населения этого города гарантируется множеством соглашений высочайшего уровня. Сам Игъвар, как нынешний центр торговли и военная сверхдержава континента, ручается за эти условные обязанности. Возможно, именно в связи с этим, а может, и по причине наивности и неосознанности правителя княжества турнир на звание Рыцаря Лерилина не отменялся, а наоборот, с каждым днем всё больше и больше людей обсуждали его, и вместе с тем распространялись объявления, связанные с ним. Адияль не медлил, безустанно тренировался и упражнялся. Иногда вместе с солдатами армии Невервилля, иногда с братом, иногда в одиночку. Хоть травма по-прежнему давала о себе знать, но всё же с каждым разом результаты были увереннее, а дух парня крепчал.

— И всё-таки ты не собираешься отказываться от участия в этой клоунаде? — выкинул Зендей во время уворота. Адияль отпрянул на пару шагов и принял позу для принятие выпада.

— Нет, я твердо убеждён и отступать уже не намерен, — ответил младший.

Зендей провел атаку, затем сделал пируэт и отошёл, готовясь к моментальному контрброску со стороны брата.

— И всё же отец, — тут же он отбил ожидаемый удар Адияля, — не одобрит, очевидно, эту авантюру.

Адияль отпрыгнул и в эту же секунду сделал рывок с повторной атакой.

— А ты не забыл того, чему нас учил дядя Эверард, я погляжу! — с одобрением в голосе прокомментировал ход брата Зендей, с трудом парировав.

— Меня малость это не заботит, Зен. Отец меня чересчур оберегает. Это уже выходит за все рамки адекватности, — буркнул Адияль.

Братья кружили вокруг друг друга, выжидая момент для максимально успешной атаки. И тут Зендей бросил взгляд в сторону, чем и воспользовался Леонель-младший.

Но Зендей предвидел подобный неосторожный ход брата и выставил клинок таким образом, что Адиялю пришлось бы либо потерять устойчивость, либо потерпеть поражение в схватке. Адияль выбрал первое. Зендей поспешил выбить юношу из позиции, но младший тут же среагировал и, перестроившись прямо в момент падения, ударил ногой в челюсть Зендея. Оба рухнули, но за счёт более благоприятного положения Леонель-младший быстрее встал и приставил деревянный меч к шее противника. Поединок был за Адиялем.

— Неплохо! — прокомментировал Зендей, явно пораженный тому, как быстро младший брат смог догнать и даже перешагнуть его по части боевых навыков.

— Специально посмотрел в сторону? — поинтересовался младший, восстанавливая дыхание.

Зендей лишь усмехнулся, но и этого ответа было вполне достаточно.

— Не стоит так говорить про отца, Эди, — произнёс через какое-то время, отдышавшись, Зендей. — Его переживания оправданы. Прошлый раз ты чуть жизни не лишился. Это его травмировало. И мы это обсуждали.

— Меня тоже травмировали события операции на Игъваре! — воскликнул от возмущения Адияль, гневно посмотрев на собеседника. — Я уже не ребёнок! И слова лекарей это подтверждают. Я пережил то, что в моем возрасте либо не выносят, либо что сводит с ума, либо заставляет взрослеть форсированными темпами. Как видишь, я жив и в своём уме.

Зендей покачал головой.

— Да как же ты не поймёшь! Это безумное действие. Этот турнир организуется потехи ради. Там юных бойцов убивают, а люди с восторгом за этим наблюдают. Это турнир не за честь и признание, а за смех вельмож и глупцов! Очнись, это не книжная сказка, это жизнь, — нетерпеливо, с надрывом объяснил Зендей.

Адияль стряхнул одежду и пошёл. Зендей сорвался, догнал брата.

— Если для вас с отцом я обуза, то не стоит надеяться, что я надолго с вами задержусь. Цепями вы меня не окуете, а значит, и выход у меня есть, — спокойно пояснил младший, кладя тренировочный клинок на место.

— Довольно, брат. Пошли домой.

Адияль словно его не услышал. Поправив сандалии, он побежал. Каждый день он должен был осиливать не менее трех миль. И до сего момента с этой задачей справлялся славно.

Вернувшись в покои после окончания тренировок, Адияль поспешил сразу повалиться на постель. Но его отдых прервал голос Зендея, все это время ожидавшего возвращения брата:

— Да, отец тебе бы не позволил участвовать в подобных зрелищах, — неторопливо, мягким тоном вернулся к теме Зендей, сидевший на своей койке. Судя по книге у него в руках, делать ему было особенно нечего. Он её отложил. — Но отец уехал на службу, а я… — он приостановился, Адияль отчаянно вздохнул, ожидая все тех же нравоучений, что преследовали его из уст родных уже на протяжении нескольких месяцев, — а я не отец, — неожиданно произнёс старший брат. — И поэтому я не только ничего не скажу отцу и дяде Фирдесу, но и поспособствую… в силу своих возможностей, разумеется, твоему успешному появлению на турнире. — Адияль, услышав подобное заявление со стороны брата, ошалел. Он привстал и наивным голосом уточнил:

— Правда?

— Да. Однако учти: я всё равно не поддерживаю твоего решения, но как брат помочь обязан, не так ли? В конце концов ты уже не так юн и в праве самостоятельно принимать решения касательно твоей жизни, — сказал Зендей, чем окончательно подорвал его уже устоявшийся образ в глазах Адияля.

Адияль кивнул, но в этом жесте таилась и благодарность, и признательность. Старший ответил аналогичным образом.

Близился уже вечер. Братья Леонель уже готовились ко сну. Дело в том, что военные должны ложиться с закатом, дабы проснуться в полном расположении духа и тела уже с самого раннего утра.

Адияль подозревал брата в лживости его намерений, хоть и не хотел этому верить до конца. Всё же он решил притвориться спящим, дабы или увериться окончательно, либо подтвердить теорию о вранье брата. Где-то час Адияль не смыкал глаз. Он уже был убеждён, что Зендей ничего не замышляет, и опустил веки. Как вдруг в комнате раздался звук, характерный для ноги, ступившей на деревянный пол. Зендей тихо, практически бесшумно подкрался к Адиялю, посмотрел, закрыты ли глаза, слегка потрепал его по плечу и наконец спросил шёпотом: Не спишь? Ответа не последовало. Зендей покинул комнату. Тут же Леонель-младший скинул одеяло и направился за ним. Далеко идти не пришлось. Уже около двери были слышны голоса его брата и какого-то незнакомого мужчины. Хотя по тону речи и южному акценту он сообразил, что это, вероятно, один из стражников, что караулят на этом этаже дворца (именно здесь расположились многие чиновники из Невервилля, включая Вэйрада с его детьми). Стало ясно, что обсуждают они повышенный дозорный режим с ночи следующего дня и до утра после него идущего (промежуток времени, в котором должен произойти сбор участников турнира). Приняв всю нужную информацию, Адияль вернулся в постель, постаравшись занять ту же позу, в которой и был.

Зендей, оговорив все важные моменты, зашёл обратно, кинул контрольный взгляд на кровать брата и сразу же лёг спать.

III.

В одном из пивных заведений в маленьком городке Гельма в нескольких милях от столицы Невервилля господствовала гробовая тишина. В связи с последними событиями и паникой в обществе простого народа ни одна живая душа не пропивала последние пожитки в барах (кроме если только совсем безнадежных пьянчуг).

Стремящийся к окончательному банкротству трактирщик скучал. Раньше — то есть, до войны — в таверне всегда встречались люди, с которыми можно было перекинуться и парой словечек, и несколькими кружками, а ныне в трактире сидели трое. Один — старик в крайне бедственном положении, которому и податься-то особенно было некуда. Он просто приходил сюда каждый день выпрашивать рюмочку горячительного, по его же словам, дабыгоре смягчить. Кроме него были и ещё двое — незнакомцы в чёрных плащах, которые за добрых три часа, что здесь прибывали, выпили всего по две кружки хмельного. Да и те сидели молча. Трактирщик подумал: — Видать, помер кто у этих двух.

И вдруг отворилась старая дверца, внутрь замело немного снега. Зашел мужчина в хорошем, хоть и старом, овчинном тулупе. Он отряхнул снежок с одежды, снял меховую шапку. Волос на голове у него не было. Разве что только с висков спускались густые чёрные бакенбарды. Трактирщик поднял голову и с удивлением воскликнул на всю таверну, что аж старик от испуга подернулся:

— Альберт! Вот уж кого не ждал! Какими судьбами, дружище!

— Эх, наливай, братец… Говорить придётся долго, слез лить немало, — многозначно и без энтузиазма ответил вошедший. — Да…

Сев за стойку у бара, Альберт сразу же выпил рюмку водки, предоставленной ему по старой памяти трактирщиком.

— Ну, чего же ты, говори! Как жена, дети? Что-то стряслось? — спросил кабатчик, нетерпеливо дёргая руками.

Гость долго думал, нахмурившись. Наконец собрался и заговорил тихим, практически монотонным, безэмоциональным голосом:

— Как бы начать… Ты, должно быть, и не знал, но с тех пор, как мы с Альтой переехали в Сноудэрхелль, стряслось несколько неприятностей… — Альберт призадумался, увёл взгляд на пустой столик, затем возобновил речь. — Изменила она мне. Я этого не простил. И по былой военной памяти вызвал урода на поединок. Как видишь, жив я да здоров. Правда… Альта с детьми с того момента меня и в дом не пускали. Не знаю, насколько дети поддерживали эту блокаду… но что есть, то есть, — рассказал мужчина.

Харчевник, услышав это, чуть не свалился с табуретки, на которой сидел. Он выпил рюмку, затем с тлеющей надеждой в голосе спросил:

— И больше так и не?

— Да, — сухо ответил мужчина и попросил ещё рюмку.

— И что же ты? — с тяжестью поинтересовался кабатчик.

— Да ничего. Ехать думаю прочь из этой гнилой страны! — со злобой в голосе выкрикнул Альберт, вдобавок ударив по стойке так, что он едва выдержал напор.

— Почему же? Сейчас война, а ты офицер! Должно быть, положение твоё сейчас всяко было бы лучше, чем то, какое будет у нас… у гражданских, имею в виду.

— Я и до полковника дорос бы, но нет. Не собираюсь я воевать. Я уже кинул генералу Стоуну в лицо эполеты и клинок.

— Да от чего же это?! — бросил резко трактирщик, взбеленившись. — Подумай, какая могла бы быть жизнь у тебя!

— Довольно. Ты понимаешь, что люди на войнах не только чины да монеты получают? — с недовольством ответил отставной офицер, кабатчик осел и спрятал глаза. — Люди на войнах погибают. А за что мне лично воевать? За семью? — тут он разошёлся истерическим смехом. — Или за этого дурного короля нашего? Уже все кругом твердят, не будет победы. Будет конец. Златогривый уже бежал из столицы. Видать, он уже чувствует, что долго фронтовые не удержат границу. Пустил пешек на убой, дабы те его зад прикрыли, а сам поскакал искать убежище! И сидел бы себе спокойно и правил. Нет! Надо поиграть в сильного лидера! Тьфу!

— Не стоит обращать внимания, Зел, — произнёс тихо Эйдэнс.

Король Невервилля и его десница сидели в этой же харчевне и всё это время слушали разговор трактирщика и отставного офицера. Зельман, который, к слову, выглядел, будто не спал трое суток (а он фактически и не спал около трех суток, если отбросить кошмарные сны, которые лишь усугубляли и без того печальное состояние правителя), лил слезы от слов незнакомого ему офицера Альберта. Задела его не душераздирающая история о жене-изменщице, а слова о том, что Невервилль обречён на конец, а сам Зельман — трус, сбежавший из собственной страны, оставив пешек помирать за его жизнь.

— Хватит! Я уеду завтра. Я уже договорился с капитаном судна, направляющегося на восточный континент, который будет перевозить тех, кто не хочет оставаться на дне под великим названием Невервилль! И тебе не советую. Это гиблое место. Здесь кругом лишь мрак да бедствующий народ, — сказал он и залпом проглотил очередную рюмку. И почувствовал, что уже пьянеет.

Зельман с трудом сдерживал себя. Но в конце концов смог проглотить горечь, что раздирала его сердце. Слова офицера задели его самые потаенные уголки разума. Поразили подобно чуме. И эта правда, что от себя скрывал в этих потемках, наконец стала видна. Он в это же мгновение понял, принял, осознал, обдумал и переосмыслил все ошибки, совершенные им во время правления. Распознал все трещины политики. Увидел все её недочёты. И глазах его блеснули. Но Эйдэнс не обратил внимания на перемены в глазах короля, он сказал:

— Не переживай, все наладится, мы одержим победу в этой войне и построим ту страну, о которой ты мечтал… мы мечтали…

Он произнёс это с добротой, пытаясь поддержать увядшего изнутри короля, хотя и сам не верил в свои же слова.

Но резко Зельман встал. Скинул с головы капюшон, и умчался к выходу с одной лишь фразой: «Всё, достаточно. Я много времени упустил, пора всё менять». Эйдэнс от удивления на миг замер, но тут же ринулся за ним. Трактирщик и мужчина по имени Альберт косо посмотрели на них, но затем, подумав, что им обоим показалось, продолжили сидеть как ни в чем не бывало.

Тем временем Златогривый будто вновь ожил. Его глаза снова горели огнём надежды и веры. Он скинул плащ, запрыгнул на коня и поскакал. Ошарашенный неожиданно кардинально сменившимся поведением товарища Леонардо Эйдэнс направился вслед за ним.

IV.

Тем же временем Вэйрад и Фирдес прибыли к крепости Мартемар. Здесь их уже встречали офицеры Невервилля с сообщениями, что их указания не были выполнены. В подобные новости в такой час не сразу и было возможно поверить. Как можно ослушаться верховных указаний, когда речь идёт о непосредственной подготовке к бою не только за отдельную часть земель, но и за все государство в целом. Кроме того, от исхода первых стычек зависела судьба целого континента. Ибо поражение и последующая немедленная капитуляция Лерилина означала бы потерю Невервиллем последнего геостратегического преимущества. А последствия проигрыша в войне северной сверхдержавы ясны даже далекому от политики трубадуру или торгашу. Это — полное господство Игъвара на всем континенте. И тогда страшно было бы представить, как начал б себя вести не сдерживаемый ничем король — или, вернее, уже в гипотетической ситуации император. В таких реалиях серьёзно воспринимать отчёты офицеров о неповиновении невозможно. Так, по крайне мере, полагали и надеялись генералы Невервилля. Однако правда оказалась пугающей…

— Какого, мать его, черта… Вы, никчёмные офицеришки! — грозно, своим басовым голосом зарычал Отсенберд, протирая глаза в уповании на то, что зрительный орган ему лжет. — Вам было приказано прорыть окопы! Вам было выделено самими Богами милостивыми время на это. И весьма предостаточно. Вообще невразумительно, как Дэрган ещё не ввёл свои войска! Но вы и этим не смогли распорядиться! Где рвы?! Где, мать вашу, я повторяю, рвы! — всё яростнее и изумлённее вопил генерал.

Вэйрад стоял поодаль, сухо глядя в пустые просторы граничных территорий. По его пустому и беспросветному взору стало ясно: он смирился с положением и уже думал над незамедлительным решением внезапно возникшего осложнения.

— Дело в том, товарищ… — осекся боязливо офицер, старающийся увести глаза от одичавшего Фирдеса, и поправился незамедлительно: — господин генерал, командующий самым крупным дивизионом армии княжества отдал приказ… полностью бойкотировать указания и Его Величества князя Гефеста Гербинского, и всех генералов армии Невервилля… — он стал говорить ещё тише и еще более неуверенно, когда поймал устрашающий взор генералов, но всё же докончил: — В общем, саботировать войну вздумали, господин генерал.

— Кто он? — спокойно, но не без гнева в очах спросил Вэйрад.

— Командующий Фрон, господин генерал… Он сейчас вместе с ещё несколькими командирами и офицерами Лерилина сидит в форпосту Хайрок, что восточнее нашего на четыре мили.

Вэйрад, услышав это, тут же двинулся ускоренными шагами к лошадям, коих генералы Невервилля оставили у стен крепости. Фирдес, ещё раз обратив взгляд на лона полей, где, как ни удивительно, вновь не обнаружил необходимых рвов, плюнул и зашагал за товарищем.

— Где генерал Фрон? Мне немедленно нужно его увидеть! — воскликнул Вэйрад, только зайдя в штаб-квартиру командования военными подразделениями Лерилина.

— Это я, чем обязан? — выступил темнокожий мужчина в военном мундире с многочисленными орденами на белом воротнике. Осанку он держал статную, однако на щеках — с трудом — но виднелись алые пятна. Его состояние выдавал и ром в стеклянной бутылочке, который тот держал в левой руке, в то время как правой он держался за рукоять сабли, висящей на его белом кожаном поясе. — Давайте пройдёмся, здесь довольно душно. — В помещении, правда, дышать было тяжеловато. На шеях генералов из Невервилля проступали капли пота.

Они прошли молча аж до нижнего яруса форпоста. Прохлада слегка сбила градус напряжённости, однако группы солдат в момент заглохли, хотя до прихода господ (можно было слышать ещё со второго уровня) без умолку и громко голосили. И с немалым недоверием окинули Вэйрада и Фирдеса холодными взглядами. Но Леонель подобного сомнительного жеста не признал и всё же, несмотря на опасения его товарища, продолжил недосказанное:

— Я желаю знать, господин Фрон, почему же ваши отряды не выполнили моего приказа, одобренного самим князем Гефестом Гербинским? Неужто времени не хватило?

Фирдес отступил на шаг и быстрым взором пересчитал количество воинов, находящихся в помещении.

— О, не сочтите за личную неприязнь, милостивый белый наш генерал, — с явной издевкой и презрением начал Фрон, — я Вас, конечно же, бесконечно уважаю и почитаю всем сердцем, но увы! мы с моими ребятами не хотим выполнять эти приказы.

— Как это понимать, господин генерал? — бросил на сей раз Отсенберд, насчитав уже около пятидесяти двух вооружённых бойцов.

— Вы же понимаете, что выступаете против воли вашего князя? И вы дали обещание, что мы вместе дадим отпор врагу у ваших границ. Войну объявили вам, а мы добровольно и чистосердечно отправили ценнейшие единицы военной мощи, ослабив тем самым и наше положение. Это наглость и лицемерие с вашей стороны, генерал Фрон, — выговорил Вэйрад, сжав кулаки. По дёргающемуся веку вполне различимо было накаляющееся волнение генерала звания Золотых Львов.

— Видите ли, — спокойно стал отвечать Фрон, глядя прямо на Вэйрада и потрепав его по эполетам, — у нас иной взгляд на эту ситуацию. Мы вынуждены принять то, что каким-то немыслимым для добрых вояк образом к престолу пришёл некий юнец, мало что понимающий в высокой политике, и который, видно, забавы ради захотел поиграть в героя и принять сторону вашего государства. Подписал некие соглашения с вашим государем, и всё прочее. Но! Мы-то здесь не участвовали. Нашего мнения не спросили. А оно на данный момент такое: мы сразу после наступления Дэргана ли, Игъвара ли поднимаем белые флаги и с миром принимаем наших южных собратьев. Они нам ближе, чем вы. Простите, опять же, без предвзятостей. Глаголю лишь фактами, не более.

— Это предательство! — завопил Вэйрад. Отсенберд, поняв, к чему всё идёт, хлопнул по плечу генерала Леонеля. Это был знак.

В ту же секунду Вэйрад со всей мощи ударил кулаком по нагло ухмыляющемуся лицу Фрона. Тот покачнулся, но не смог удержать равновесие и припал. Началась потасовка. Со всех сторон к генералам Невервилля ринулись, оголяя клиники и хватаясь за топоры, воины армии Лерилина. Вэйрад и Фирдес также вынули мечи и стали спиной друг к другу.

Бой продлился долго. Правда, причиной этому служит тот факт, что оба генерала не желали причинять реального вреда юным и, верно, не до конца понимающим сути своих действий солдатам, большинство из которых и до звания лейтенанта не доросли. Хотя и сами бойцы не стремились вести достойный бой и нарывались целыми кучами с обнаженными клинками. Благо, что Фирдес, что Вэйрад — закалённые в тяжких боях, матёрые уже в деле ведения нечестных сражений с ограниченными перспективами мастера. Они показали юнцам истинную красу благородной силы генералов, имеющих собственные стойкие идеалы и знающих цену званиями, которые они получают, и понимающих цели, которым следуют.

— Итак, мальчики, — тяжело дыша, но по-прежнему ровно и уверенно обратился Фирдес, — у вас есть два варианта решения сложившейся досадной ситуации: либо вы идёте под трибунал, что, на мой взгляд, правильнее; либо, что в данном случае будет милосердно, вы откидываете подальше в сторону своё наивное ребячество и чётко, как и положено воину, выполняете приказы и, как и полагается мужчине, защищаете честь и целостность вашей Родины. В вашей воле сделать выбор. Те, кто предпочтут милосердие, пусть сложат оружия и встанут на колено, словно бы давая новую присягу. Те же, кто хочет сиюминутного правосудия, пусть, стоя на ногах, скажут мне это в лицо. Я жду.

И, как уже и было ясно, большинство выбрали более мягкий исход своей судьбы. Правда, сам Фрон и парочка солдат промедлили с ответом. И в конце концов выбрали милосердие.

— Простите, генерал Фрон, — внезапно произнёс Леонель холодным, почти безумным голосом, — но вы не имеете права выбора. То, что ваши подчинённые могли ещё рассчитывать на наше сострадание в силу их неопытности и незрелости, не говорит о том, что генерал сможет избежать своего наказания.

Фрон весь дрожал. И не только от слов генерала Невервилля, но и от того, что тот стоял прямо перед ним — статный, могучий, благородный воин, в глазах которого не было ничего, кроме вопиющей силы чести и бескрайней нравственной свободы.

— Вы арестованы и предстанете перед военным судом, — отрезал наконец Леонель.

Вечерело. Вэйрад и Фирдес сидели в штаб-квартире крепости Мартемар, попивая дорогое южное вино, и это было несколько ново для них, учитывая, что в их родных краях, где летом было столь же жарко, как и здесь, но только зимой, вина не отличались особенным вкусом и уж тем более разнообразием. Во всяком случае, судя по скорости опустошения стеклянных сосудов, напиток господ, как было принято его величать простым людям, пришёлся по вкусу генералам. Вокруг было тихо. Отсенберд всё возмущался, как возможно было допустить столь нелепое и в то же время губительное фиаско. Но со временем он угомонился.

— Фирдес, можно поинтересоваться? — обратился к товарищу Леонель. — Почему ты смилостивился по отношению к солдатам Лерилина?

Отсенберд рыгнул, почесал лысую макушку, поморщился и сказал:

— Да черт его знает! — неожиданно бросил он. Вэйрад ухмыльнулся, точно ожидал подобного ответа. — Ну а что с них взять? — продолжил старший генерал. — По-хорошему, в общем-то, да… стоило и им трибунал обеспечить, но я подумал, салаги они все. Войны не видели. Они же жили в мире, и потому понятия не имеют, зачем им класть свои жизни на алтарь победы, от которой для них ровным счётом ни холодно, ни тепло. Вот я и решил, что лучше уж вместо того, чтобы судить их по строгости военного кодекса, дать шанс и вложить в их котелки хоть какую-никакую мотивацию. Ну, я и сам, по правде, в неведении, какая у них может вообще быть мотивация…

Вэйрад промолчал. Сделал глоток и спросил в ответ:

— Какая у тебя мотивация?

Отсенберд рассмеялся.

— Ну, я не знаю! — выдал он, чем и на сей раз не смог удивить напарника. Оба умолкли на время, Фирдес смотрел на тлеющий огонёк в камине. Искорки взлетели, кружили, дрожали, вновь взлетели, теряли высоту, пропадали, за ними — новые искорки, обречённые на ту же участь, что и их предшественники. Вдруг Отсенберд продолжил: — Знаешь, Вэй, вот не было бы тебя и Нильфада в моей жизни, то тогда бы и, пожалуй, резона не имелось. Ведь под словом смысл того или иного мы часто понимаем что-то чрезмерно значимое, масштабное, что обязательно должно иметь под собой многогранное основание. Ты понимаешь? — Вэйрад озадаченно воззрел на друга. — Нет у меня стимула. Я мог бы жить как какой-нибудь Ригер Стоун и поиметь приличное состояние и уехать с континента. Но я здесь. Не потому, что я стремлюсь добиться грандиозных целей и выполнить какие-то титанические задачи, проставленные на жизнь по примеру литературных персонажей. Нет. Всё куда прозаичнее: я здесь и сейчас бьюсь и живу за тех, кто мне дорог и близок. Не за семью, которой у меня нет, а за друзей.

Вэйрад прослезился и сквозь скосившееся лицо улыбнулся, как улыбаются самым близким людям, и когда искренне счастливы, что они сейчас рядом.

— Выпьем за это! — воскликнул Леонель, утерев струйки со щеки. — Красивые и поразительно верные слова, друг мой! За близких!

Они выпили.

V.

Сутки спустя настала ночь перед тем самым днем, когда все желающие юные воины будут созваны и разместятся в специальных казармах, где будут ожидать начала турнира.

Адияль, зная то, что этой ночью во всем дворце установлен повышенный особый контроль, уже успел за день разработать план по побегу за его пределы. Он хоть и был сыроват и в крайней степени рискован, но иного выбора брат ему не оставил. Утром, когда Зендей покинул комнату и пошёл завтракать, Леонель-младший отворил засовы на окнах и позаботился насчёт того, чтобы не уйти с пустыми руками. Он спрятал внизу в кустах его комплект доспехов, купленных специально на случай вынужденных сражений на поле боя, и меч, подаренный ещё когда-то давно дядей Отсенбердом и который он ещё ни разу не опробовал. И вот пришло время действовать. Ночью, когда в городе воцарила полная тишина и темень, гораздо проще стало провернуть побег. Зендея в комнате не было, он сказал, что всю ночь вынужден будет переписывать все отцовские отчёты, в которых обнаружили ошибку. Адияль, ясное дело, в это не поверил и прекрасно понимал, что брат лишь прикрывается внезапно возникшими делами, дабы лично контролировать работу стражи. Кроме того, очевидно, Зендей время от времени будет навещать якобы спящего Адияля и ни за что не допустит его ухода. Даже если ценой окажется полный разрыв товарищеских отношений с братом, чего он будет, конечно, до последнего избегать Адияль заготовил куклу, которая издалека вполне бы сошла за мирного младшего брата. Расчёт был на то, что Зендей не отважится проверять Адияля, подходя вплотную, как в прошлую ночь.

Была не была, — произнёс про себя Адияль и открыл окно практически бесшумно. — Всё же учения дяди Эверарда в разведывательном лагере не прошли напрасно.

Адияль закрыл за собой форточку, едва держась за выступы над оконной рамой, пробрался по карнизу незамеченным (всё это время под ногами Леонеля разверзалась пропасть в шестнадцать ярдов) и благополучно дополз до уголка, с которого вполне легко было перепрыгнуть на ветвь старого дуба, растущего в дворцовом саду. Сойдя с дерева, он пробрался к кустам шиповника, где были запрятаны его заготовками, проскочив мимо двух стражников, разгоряченно беседующих о политике. Одновременно с этим Зендей, который действительно не выполнял никакие особые поручения, а просто караулил у дверей покоев его семьи, решил наведаться к брату. Ставка сыграла: Зендей ничего не заподозрил и не пробирался дальше узенького зазора, увидев силуэт спящего человека.

Пронесло, — подумал Адияль, засев на скамье в отдаленном от столичного дворца городском парке. — Осталось лишь дождаться утра и успешно добраться до места.

По утру Зендей объявил тревогу. Он велел группе стражников, что ночью должны были стеречь все возможные выходы за пределы дворца, немедленно отправиться на поиски сбежавшего брата. В противном случае он сделает всё возможное, чтобы наказать служащих за их халатность. Однако, понятно, от этого толка бы во век не сыскалось. И вскоре он успокоился, смирился со своей неудачей и выслал срочное письмо отцу с покаянием, где во всех красках и деталях объяснил положение и поспешил утешить его словами, мол, не допустит его участия и непременно свяжется с поручиком, который организовал сие мероприятие. Однако письмо задержалось и Вэйрад узнал о случившемся лишь в тот самый день, когда уже начинались бои.

До того момента Зендей от лица прямого представителя одного из самых значимых генералов пытался добиться немедленного отзыва участника с фамилией Леонель. Однако без уточнения того, кем являлся сам Зендей, его просьбы звучали дикими и абсурдными. Потому никто не воспринимал их всерьёз, полагая, что это очередной тронувшийся умом юноша.

Тем же чередом в казармах под Центральной Ареной Лерилина были собраны все участники предстоящего турнира. Адияль сидел на сыром полу в отдалении от остальных. Его поражало, что, по видимому, некоторые из ребят уже знали друг друга. И первым же делом — не прошло ещё и часа с того момента, как их фактически заперли в этих катакомбах — все взялись за оружия и начали заранее практиковаться между собой. Поначалу зрелище было несколько скомканным и нелепым: разбившиеся попарно юные воины, среди которых, к слову, по какой-то причине не было ни одной девушки, устроили дружеские поединки. Хотя от безобидного слова дружеские так и осталось одно название. Юноши сражались словно уже были на арене и от исхода матча зависела их жизнь. Впрочем, Адияль с интересом наблюдал за происходящим. Он пытался почерпнуть их боев его будущих оппонентов какие-то интересные комбинации и приёмы. Помимо того, он находил это прекрасной возможностью и подготовить себя к столкновению с самыми лучшими из собравшихся. И, безусловно, ярчайшим фаворитом являлся парень с длинной кучерявой шевелюрой цвета воронова крыла и золотой серьгой в ухе. Среди всех он единственный сражался без страховки в виде доспех. Его роскошный могучий торс был полностью оголен. Он скакал, прыгал, порхал с такой скоростью, что Адияль уже было усомнился в своих способностях. Его выпады были сверхточны. В купе с его реакцией все эти факторы делали из него противника чуть ли не равного покойному Джеймсу (а он в глазах Адияля был одним из гениальнейших воинов, которых только видел в своей жизни). Отринув все перечисленное, можно также было заметить его качества, которые определённо портили общий портрет юноши. Парень оказался чрезвычайно надменен и самодоволен. После каждого побитого партнёра он твердил одно и то же. Неужели все здесь присутствующие настолько жалкие и не могут показать хоть толику своих боевых навыков. Пару раз после того, как его оппоненты пасовали, он с презрением плевал в сторону лежачего, делая вид, будто так выходило совершенно случайно. Но после очередного спарринга, когда его противник уже находился на каменном полу, признав свое поражение, он вновь отправил в полет свою ротовую мокроту, которая на сей раз приземлились уже прямиком на щеке проигравшего парня. По неведомой для Адияля причине юнец проглотил столь открытое унижение его достоинства и чести.

Однако один из зрителей терпеть этого не стал. Это был парень, чья внешность кардинально отличалась от остальных. Оттенок его кожи был не настолько светлым, как у Адияля, но отнюдь не тёмно-коричневым, как у других ребят. Однако цвет и форма волос были схожи с общей массой, а в его глазах Леонель увидел безгранично высокую, недосягаемую, простую и вместе с тем загадочную голубизну небесной лазури. В них, был уверен Адияль, крылась такая же чистая и бескрайняя душа, таящая столько же тайн, сколько и само небо. И этот юноша, не слишком-то и крепкий на вид, осмелился, один единственный на всю толпу собравшихся юных дарований в сфере военных искусств, восстать против этой наглости и дерзости, которая словно отголосок дальнего шторма веяла от парня с голым торсом.

— Стойте же! Ну что за бестактность!.. Вы где находитесь? Вы обязаны извиниться перед ним, я настаиваю!.. Вы что же, не знаете, как положено вести себя в обществе? Я к Вам обращаюсь, господин голый пресс! — малость дрожащим и неуверенным голосом обратился он.

— Чего тебе? Подраться хочешь? Так давай, я ещё не устал, — со всей присущей ему наглостью и безразличием ответил боец.

— Я… я… я… Я не желаю… — роптал, заикаясь, заступник.

— Слышь, чего ты там лопочешь? Как тебя звать-то хоть, бедолага?

— Меня зовут Артур! И я требую, чтобы Вы сию же минуту попросили прощения у юноши, которому, извиняюсь, Вы в рожу плюнули! — сказал он, вновь перейдя на уверенный тон.

В толпе стали шептаться. Сам же обвиняемый разошёлся хохотом. Артур покраснел. Адияль заметил, как его коленки начинали подрагивать.

— А ты забавный! Смотри-ка, как рассмешил ты всех! Дай Бог свидимся на турнире, тогда ты, обещаю, будешь со слезами на коленях стоять и молить о пощаде, — сказал он и очередной раз плюнул. В этот раз на месте обстрела никого не лежало. — Идиот… — шепнул он, отходя в другую часть казармы.

— Это было смело, но жалко, — произнёс Адияль, подсев к юноше, назвавшемуся Артуром.

Юноша зашмыгал, отвернулся.

— Не надо реветь на людях, парень. Это стыдно.

— Да ничего Вы не знаете! — буркнул в ответ Артур, как обычно канючат детишки.

— А мне нужно узнать что-то дополнительное для того, чтобы судить, как мужчина выглядит, когда позволяет себе такие слабости на глазах чужих людей?

Артур замолчал. Он присел к стене, согнул коленки и упёрся лицом в них. Адияль подумал, что этот бедолага слегка недоразвит.

— Да что с тобой? Ты, случаем, в порядке ли?.. — поинтересовался Леонель, чувствуя, что дело тут вовсе не только в уровне интеллекта парня. Адияль узнал в нем себя всего месяц назад.

Подумать, месяц! А я уже забыл, какого это быть в таком состоянии… а вдруг и он… — рассуждал про себя Леонель.

— Прости, — продолжил он, сев рядом. — Не хочешь, может, рассказать про себя?.. про свою жизнь?.. Можешь поделиться, чем угодно, если требуется опять же, — настаивал Адияль, не чувствуя отдачи со стороны собеседника. Внезапно в этот момент Адияль ощутил те самые чувства, как тогда, на вечере у семьи Лузвельт, когда он выслушивал дочь барона Лисан. В душе что-то ёкнуло.

Артур не отвечал. Молчал. Адияль начал гневаться. Да что ж за тихоня сидит рядом со мной! — скрежетало внутри него. Почему-то Леонель в крайней степени был заинтересован в том, чтобы сблизиться с этим юношей.

— Слушай, если тебе проще сидеть молча — ради Бога! Я не собираюсь терпеть канюченье очередного благовоспитанного сынка с комплексом неполноценности! — резко бросил Адияль и уже готовился встать и идти, как из уст его вымученного собеседника вырвалась долгожданная реплика:

— Да что ты вообще можешь знать обо мне?! чтобы говорить так… О чем я могу тебе рассказать?! Я сирота, у которого нет никого! который в этом мире ничего не значит, от кончины которого не изменится ровным счётом ничего! Я — пустое место! А пустышки не говорят! Так и ты иди прочь! Не думай, что если я настолько жалок, то можно надо мной потешаться! Иди к своим друзьям!

В огромном подвале, где они и находились повисла тяжёлая немота. Все с изумлением ожидали продолжения этого представления. Более всех пришёл в исступления от эмоционального срыва Артура Адияль. Он глазел на него яростно, оскорбленно, даже, можно сказать, с обидой, его челюсть шла дрожью. Казалось, он вот-вот разорвётся и непременно попытается ответить наглецу той же монетой, ведь и ему было что сказать. Но Леонель сдержался, отвернулся и ушёл в другую сторону, глядя вниз. Присутствующие разошлись хохотом. Они смеялись с того, как мулат опозорил на глазах у огромной толпы белого парня.

Как только Адияль ушёл, Артур уже заплакал, не сдерживаясь. И ему было стыдно за своё поведение. К тому времени все прочие уже забыли о произошедшем.

Временем позже в подвал, называемый казармой, спустился человек в военной форме. Он был низок ростом, однако каблук на его ноге, который издавал пугающий звонкий звук, заставлял всех сторониться и с замиранием наблюдать за тем, что сделает или скажет этот почтенный господин. И он заговорил глубоким басом громко и чётко, как положено всякому офицеру или полковнику:

— Приветствую! Молчать всем! ибо повторять я не намерен! Вы все добровольно пожаловали на турнир в надежде заполучить признание или просто от безысходности. В любом случае позорить столь почитаемое в княжестве событие я не позволю. Потому сразу говорю: кто сомневается — прошу на волю. Здесь должны остаться лишь самые смелые и доблестные воины, те, кто готов быть убитым под радостные вопли толпы на трибунах. В этом суть турнира. Либо смерть, либо победа и заветный титул с приличной суммой в придачу. Иного исхода быть не может. Итак, кто покинет нас сейчас? Это последний шанс, — произнёс он и холодным, строгим взглядом обвёл всех собравшихся юношей. Парочка подошли к нему и со стыдливым видом прошептали что-то. Военный кивнул и те поплелись по лестнице наружу. Минуту никто более не подходил. Артур мялся, он уже хотел было пойти, сделал шаг и почему-то остановился. — Что же, видно, все прочие согласны на эти условия. Очень хорошо. Сейчас мы находимся в общем помещении прямо под Центральной Ареной Лерилина. В этом подвале на следующий день вы будете ожидать уже своей очереди на бой. Однако до того момента вы все будете разделены на две секции. В каждую из них определяться те персоны, которые между собой сражаться не будут на первом этапе. Это необходимо для того, чтобы в первый же день не были показаны все самые интересные бои. Делю я сам, согласно тому, что я сейчас увижу. Прошу всех взять в руки оружия, доспехи и приготовиться к боям. Можете делиться на пары.

После этих слов все зашумели. И это большое помещение с однотонными каменными стенами стало похоже на муравейник.

Вскоре все поделились. Адияль встал в пару с мускулистым парнем на вид года на три старше его. Но, кажется, Леонель ещё не до конца понимал всю суть его сумасбродного решения принять участие в этой бойне на сцене.

Бои прошли относительно быстро. Военный просмотрел все. На это ушло около часа. Наконец он поделил всех ребят на группы. В так называемую первую секцию вошли все те, кто понравился с точки зрения боевых навыков военному. Туда вошёл и тот парень, что любил плеваться, и некоторые другие, которые также демонстрировали вполне приличные умения. В другую секцию попал Адияль, Артур и те прочие, что менее пришлись по вкусу мужчине в форме. Леонель был возмущён подобным решением, однако спустя время, сам не понимая почему, стал холоден к этому и воспринимал обстоятельство уже как данное. Артура же подобный исход ни капли не поражал. Более того, он был рад тому, что попал в тот отряд людей, которые, предполагалось, должны проиграть в первых сражениях.

— Обе группы должны разойтись теперь в разные казармы. В ту, что по правую руку от меня идёт первая группа. В ту, что по левую, идёт вторая. После этого я вас запру. Ближе к вечеру я открою казармы, чтобы вы поели. Затем вновь закрою уже до следующего дня. Всем всё понятно? — огласил военный.

Парень, что вечно ходит с голым торсом, спросил:

— А как к вам обращаться?

— Я ваш куратор и организатор турнира. Я — полковник Зиррен. Так и зовите, — ответил он, затем подождав, громко произнёс в приказной манере: — Разошлись!

Полковник Зиррен закрыл казармы. В них, впрочем, было довольно просторно. На всех хватало коек и были места для хранения оружий и брони.

Артур и Адияль пару раз обменялись стыдливыми взглядами, подобно тем, что бросают друг на друга обиженные дети, готовые помириться, но никак не признать свою вину. Так и эти двое ни за что бы не стали каяться друг перед другом, хотя оба чувствовали, что неведомая сила будто притягивает их полюса.

В вечеру куратор сдержал свое слово и открыл чугунные двери казарм. И на удивление, в той аудитории, где они были сначала, появились столы, а на столах — тарелки с мятой картошкой и помидорами. Также был и хлеб, и бурдюк с водой, который разрешалось еще и унести после с собой.

После того, как все шумно отужинали, им было велено разойтись обратно. Но вдруг Артур упал: прямо перед носом Адияля его специально толкнул, подставив вдобавок ногу на пути, парень с голым торсом. Не успел ещё ответить сам потерпевший, как Леонель, движимый таинственной силой, накинулся на него и зарычал на все помещение:

— Извинился быстро! Что ты себе позволяешь, сволочь?

Юноша не стал сносить этого и в ответ вмял свой кулак в скулу Адияля. Вписался в потасовку и виновник торжества Артур, бросившись на обидчика. Но их тут же разнял подоспевший Зиррен, раскинув в разные стороны.

Минуту спустя все уже были в своих казармах за тяжелыми запертыми дверьми.

Адияль спал беспокойно.

Огромный просторный луг, обнесенный ровным рядом дубов. Кругом все зелено, пестро, ярко. То там, то тут цветут васильки, ромашки, пионы, розы, фиалки. Одни лишь дубы — сухие, дряблые, гниющие, безлистные, опустевшие, смотрящие на мир так, словно он уже окончился. С их великих столетних увечных громоздких ветвей свисали не менее массивные цепи из ржавой стали. На цепях люди. Мёртвые. Иссохшие. И все повернуты своими головами, исхудалыми до костей, на действо, происходящее на середине этой поляны. Там чудом и очутился в мгновение Адияль, уже взрослый телом, но разумом всё тот же, что сейчас лежал на измокшей от пота койке в казарме под Центральной Ареной Лерилина. И он стоял не один. Вокруг него выстроились безупречными колоннами десятки знатных господ, которых он видел впервые в жизни. Одного он всё же узнал, хоть и с трудом. Это был Ольгерд. Тот самый друг, выживший после той злосчастной битвы на территории Игъвара и оставшийся в лагере покойного дядюшки Эверарда. Все смотрели на одно место — на кладбище. Дрожь пошла по телу Адияля. Могильные плиты… а на них написаны имена… — Нет! Не хочу! Прочь! Это ложь! Сон! Обман! Нет! не будет этого! никогда! невозможно! Сгинь! — вопил пробудившийся Адияль, тяжело дыша, чуть ни плача. Несколько парней, спящих близко к нему, очнулись и с осуждением буркнули на Леонеля.

Артур со страхом наблюдал за происходящим. У него в голове промелькнула мысль, что он наверняка зря наговорил этому юноше всякого. Удивительно, но в этот же момент Адияль, водя глазами по окружению, дабы убедиться, что увиденное — лишь сон, наткнулся на сожалеющее лицо Артура. Находились они по разным концам казармы. Адияль отвернулся, похлестал себя по щекам, приступил к нормализации дыхания с закрытыми глазами, как вдруг ощутил, что кто-то сел на его же койку. Это был Артур. Какое-то время они неловко смотрели друг на друга, то и дело воротя глаза.

— Прости, — сказали они практически одновременно.

— За что ты? — спросил Артур.

— А ты за что? — ответил тем же Адияль.

— Мне жаль, что я наговорил тебе, я… я, наверное, все-таки не прав был.

— И мне жаль, что задел тебя! Честно, не умышленно, я лишь, напротив, хотел как лучше…

— Предлагаю заключить мирное соглашение, — сказал Артур.

— Конечно! — ответил Леонель, и они пожали руки. — Артур, верно?

— Да, я Артур Дебелдон.

И разговор продолжался уже на весьма отстраненные темы ещё какое-то время, пока оба не осознали, что близится утро, а они не выспались как следует.

VI.

С рассветом, о котором, впрочем, под землёй судить было трудно, их выпустили и накормили. Дебелдон и Леонель держались вместе и уже вели себя как давние друзья.

И вот постепенно через деревянный люк, ограничивающий общее помещение катакомб от внешнего мира, стали доноситься голоса, вопли. Звучали барабаны, трубы. Шум усиливался с каждой минутой, но ничего особенно разобрать было невозможно. У лестницы дежурили солдаты: четыре человека, вооруженные алебардами и экипированные в кольчужные накидки. Стоял рядом и полковник Зиррен.

Так продолжалось порядка часа. Участников убедительно просили не покидать основной зал и ожидать. Они это послушно и делали.

Артур Дебелдон без умолку трепался с новообретенным другом о чём попало, но не о турнире. Он рассказывал и про поэзию, и про различные книги, и про девушек (про них более всего), и про еду. Не обошёл он стороной и политику. На этом моменте Адияль резво обрезал диалог. Он напрямую сказал, что устал слушать этот бессмысленные трёп. И тут же спросил нервным тоном:

— Ты знаешь, что сейчас мы, видимо, начнём бои, а по итогу этих боев мы можем погибнуть?

Из его уст это прозвучало парадоксально, ведь он и сам в большей мере не понимал, что и зачем он тут делает. Правда, себе эти вопросы он потому и не задавал.

— Да, я знаю, — сказал уже несколько подбито Дебелдон, — и я хочу погибнуть.

Эти слова подкосили Леонеля. По его телу пробежала дрожь. Он с тяжестью сглотнул слюну.

— Что?! Зачем? Что ты такое говоришь, Артур? — надорванно трепетал Адияль. В глубине души он прочувствовал раскол, будто давняя зашитая рана спешила вновь раскрыться. Он боялся. В лице Дебелдона Адияль видел того, кто смог бы восстановить дыру в его жизни. И знал: если он потеряет и его, то жизнь его рухнет окончательно и бесповоротно. Он не мог себе представить, что наивная голубизна его очей может погаснуть. Голубизна, символизирующая в сердце Адияля яркий солнечный свет, обнажающий до того скрытый ему подземной тьмой простор ярких и насыщенных жизнью долин бытия.

— Посмотри на меня! — резко бросил Леонель, оттолкнув Дебелдона к стене и прижимая его. Другие ребята злобно и с омерзением наблюдали за новой сценой с участием этих двоих. — Пообещай мне, твоему другу и товарищу, сейчас, что ты не погибнешь! Понял? — продолжал он. — Я знаю, тебе было нелегко, но поверь, со мной ты станешь счастливее! Доверься мне! Я ведь тоже совершенно один! И ты это знаешь, чувствуешь — я вижу! И не говори, что нет! Это все равно ложь!

Артур смотрел прямиком в голубые глаза его друга. И был ошарашен, поняв, что в них видит чуть ли не полное отражения себя, — но, если только, более мрачное и серое — ту же боль, обиду, недосказанность. И всё, что было поведано этой ночью ему, находило свои отголоски в этих зрачках — зеркалах сердца.

Он кивнул. Адияль отпустил его.

Полковник Зиррен произнёс громко и звучно:

— Первый бой начнётся незамедлительно в эту самую минуту! Лем Фарль и Хорест Ибраг, проследуйте за мной.

И эти двое следом за полковником ступили на лестницу и готовились к смертельной схватке между друг другом. Отворился люк и до тёмной и глухой подземной залы долетели звучные возгласы толпы, удовлетворённой тем, что дождалась наконец первого боя дня. Дождалась часа пролития крови, часа поединка на смех, часа бесплатной смерти и жуткой безразличности.

Зендей, стоя на трибунах, с ужасом наблюдал за происходящим и ждал выхода брата. В его мыслях была одна лишь идея: спрыгнуть в нужный миг с высоты зрительских мест на арену и спасти Эди от его детского ребячества.

Вэйрад получил письмо от сына. И тут же, бросив все дела и обязанности, бросился галопом в сторону столицы Лерилина, где на Центральной Арене с минуты на минуту произойдёт акт истления ипостаси существования и боевой чести при непосредственно опасном для жизни участии его младшего отпрыска.

VII.

В это же время в кабинете генералов армии Игъвара проводился консилиум по дальнейшим военным действиям, которые предполагалась необходимым предпринять к их прямому северному противнику и косвенному его союзнику, более географически близкому.

Советом Генералов было предложено наступление на княжество Лерилин совместно с армией Дэргана, так как, по мнению большинства, захват этой территории станет переломным мотивом для дальнейшей полной и безвыходной блокады Невервилля. Ко всему прочему, оставался риск, что Зельман Златогривый решит начать наступление в момент, когда часть войск будет задействовано в Лерилине. Но несколько членов Совета тут же откинули эту мысль, ссылаясь на данные извне, что король северного государства сбежал из столицы. Во всяком случае, решающее слово оставалось всегда за Верховным Главнокомандующим армии Игъвара — за Его Высочеством лордом Дезевоном.

И слово короля шокировало всех генералов. Однако спорить с гением лорда никто не осмелился, поэтому решение оказалось безапелляционным.

— Да… слышал новости, Ригер? Король-то наш пропал давеча! Нет нигде! Из столицы как сбежал, так и ни слуху, ни духу. Видать, сгинула страна-то… Глянь, что творят воины наши, защитники! Ни трезвой души не сыщешь на всем фронте! Кто дерётся, кто девок имеет, кто валяется, кто байки травит. Что ж творится-то, голубчик!

Ригер Стоун с показательным нежеланием слушал жалобы старшего офицера. Ему давно безразлична стала и судьба его Родины, и его собственной тоже.

— Что ж поделать! Видно, судьба такая Богом предначертана нам. Что мы можем? Требовать нечего. Все было до нас, на нас же, поверь, и кончится. Не готово наше государство с его северным упрямым суровым народом, не желающим и не способным к свершению подвига, было к подобному вызову, — ответил Стоун, желая лишь поскорей уйти от общества старомодного офицера с многолетним стажем служения.

— Прав ты, верно, голубчик. Прав. Даже наш любимец офицер Альберт Дорн ушёл со службы…

— Да, — сухо промолвил Стоун. Эти слова, видно, задели его.

Ригер Стоун вышел из палатки, служащей командным пунктом для его батальона. Как и сообщал офицер, гордому и преданному защитнику отечества смотреть на беспредел в рядах армии без слез было невозможно. Один служивый, не посчитавший нужным одеть теплую одежду в зимний период, расхаживающий в рубахе и меховой безрукавке, орал на всю округу, не жалея своего басистого голоса:

— Эй! Демьян, а ну, иди сюда! Я жажду реванша! Я тебе морду, сука, раскромсаю за Нэтэли! Чего крысиный нос прячешь? Думаешь, я его не замечу? Не учую по мерзопакостной вони, витающей вокруг твоей противной натуры? Ну, иди же! Выйди на бой!

Юный паренёк, на лет восемь младший орущего мужика, ускорил шаг и, накрыв свои русые волосы капюшоном, спешил втиснуться в толпу беспорядочно расхаживающих его сослуживцев. Однако безуспешно. Мужик в безрукавке и без головного убора выцепил его, как и обещал, и, схватив за капюшон, откинул в снег. Затем тут же ногой выбил ему челюсть. Кровь красными пятнами брызнула на белоснежные сугробы. Он уже хотел было продолжить избиение юноши, обозванного Демьяном, но тут его удар прервал мужик грозного вида с густыми усами и маленькой косичкой, свисающей прямо над левым глазом.

— Стой, брат, младов бить не надо, стыдно… Давай лучше меня бей, а я тебя бить буду, — произнёс он и с безумной улыбкой, демонстрируя все свои двадцать четыре жёлтых зуба, ударил ему прямо в лицо.

Началась потасовка. К обеим сторонам присоединились другие солдаты, хотя в самом деле никто не разбирал, кого можно колотить, а кого нет — все били без разбора, лишь бы бить. А сам виновник торжества успел скрыться в соседнем корпусе лагеря, где народ ещё не успел напиться до такой степени, как ближайшие соратники (по крайней мере пока). Те лишь танцевали, пили и скуривали, вероятно, последние лечебные травы, дарующие эффект ментального наслаждения, оставшиеся в Невервилле. С недавних пор был объявлен запрет на какие-либо медикаменты, неодобренные Комитетом Безопасности.

Ригер Стоун стоял чуть поодаль них, возле замерзшей речушки. Он смотрел на свой батальон, на своих ребят, которые находились в его прямом подчинении уже около пяти лет к ряду. За это время он успел повидать с ними и провалы, и успехи, как хорошее, так и плохое. Он знал каждого из них по имени, кроме, разве что, новобранцев, коих конкретно в его части было совсем мало. Но улыбки на лице не виднелось. В его сухих, безжизненных очах таилось безмерное чувство фрустрации. Генерал, в последнее время известный скандалами и спорам вокруг его персоны, испытывал окончательное разуверение во всех идеалах, которые он всё хотел достичь, но думал, что в его молодом возрасте не стоит спешить с подобными вещами. В конце-то концов впереди ещё столько времени! Но, глядя на его детище, на себя, сознавая те грехи, что он навлек на свою душу, он всё глубже и достовернее убеждался в том, что, в действительности, ничто не может быть так же важно, как жить честно и праведно с самого первого вздоха, а не с искомого момента, когда душа и разум будут готовы к очищению. По правде, очернять её и не стоило — заключил он наконец.

Он увёл взгляд от батальона, который таковым уже и назвать-то нельзя было, и пошёл по спуску заледеневшего ручья. Остановился он возле маленькой берёзки, которая этой весной уже дала бы новые побеги. А затем взглянул на себя в лезвии меча. Он был ещё молод, но мир, что внутри него, уже загнил. Ни веры, ни правды, ни желания жить.

Он свалился, обливаясь горячей кровью, изо рта хлынула ещё. В этот короткий миг, последний на этой земле, он наконец ощутил себя по-новому. Он понял, что не только жил неправильно, но и умер зря с пустым наследием и никчёмным остатком. Но больше ему не предстояло думать об этом.

Его подчинённые нашли труп лишь спустя несколько часов, когда обнаружили пропажу. Его отправили в столицу. Дабы лежал он в местечке достойном его, — писали соратники в письме к Высшему Гвардейскому Составу с сообщением о гибели генерала.

Зельман тут же был осведомлён о гибели Ригера Стоуна. Он был разочарован, хоть и знал его грешок в суде и знал, каким человеком он был на деле. Но одного отнять было нельзя: генералом он славился достойным. А смерть все же всегда трагична. Тут же незамедлительно он лично отправился в лагерь ушедшего генерала, завершив необходимые государственные дела во дворце Урвалл.

VIII.

Приехав тайным экипажем, состоящим из двух лошадей, Златогривый обнаружил лишь беспечную толпу пьянчуг, занимающихся чем угодно, но не службой.

Он застал драку двух мужиков, на удивление, тех же самых, что и прежде, но уже изрядно разукрашенных синяками, ссадинами, царапинами и ушибами. Вокруг них кучковались и другие. Все с воплями, визгами сопровождали бойцов. Кто-то делал ставки, кто-то просто пил. Зельман Златогривый, не понимая, что творится в одной из самых численных фронтовых частях армии Невервилля, протеснился на импровизированный ринг, оголил лицо и голову. Однако пьяная толпа не поняла этого жеста и вряд ли была способна различить в этом лице короля.

Один из бойцов, тот что до сих пор не смог отыскать тулуп, обратился к королю:

— Эй, чудак! Ты чего здесь забыл? Не мешай драться, иди с остальными гляди, как я этому бедолаге нос ломать буду… Ха-ха!

Златогривый обернулся и с упрёком, ненавистью прошипел:

— Пасть захлопни.

Мужик этого не стерпел и бросился на него с кулаками, вопя чего сказал?!

Чтобы уложить упившегося в хлам солдата, Златогривому потребовался всего один удар. Толпа примолкла. Затем свалился — уже сам по себе — и второй боец на ринге. Король заговорил:

— Пьяные свиньи! Вы не видите даже того, что перед вами стоит ваш король! Чего вы устроили? Мордобой? Прямо на пороге вторжения недруга, желающего спалить дотла ваши дома, изнасиловать ваших женщин, а вас самих поработить? И это тот самый батальон генерала Ригера Стоуна? Которого я велел признать посмертно Героем Родины, вопреки запрету постулатам Всебожества? — До этих слов солдаты не воспринимали всерьёз ни слова из уст короля, не веря и тому, что перед ними и впрямь может стоять само Его Величество. Но после они переменились. Их недоверчивые, критические мины превратились в стесняющиеся, конфузные. — Я, видать, ошибался, когда счёл этот сброд гордыми защитниками отечества. Это не опора страны, это её позор. Неужели настолько дешёвая для вас ваша мать, что вы готовы бросить её? Чего рты прикрыли? Я вас спрашиваю! Чего вы стоите, если бросаете свой дом на произвол захватчиков?

— А чего нам этот дом? Мы и под флагом Игъвара жить можем! Может, хоть тогда бедствовать перестанем! — крикнул кто-то из толпы, после чего последовала цепь из поддерживающих возгласов.

— Идиоты! — бросил неожиданно король. — Да как только лорд Дезевон заполучит эти земли, вас вместе с вашими друзьями и семьями тут же отправят в шахты, карьеры, в лесорубы, в проститутки и говночисты! Никто не будет заботиться о вас, а если даже и будет, то не стыдно ли вам станет глядеть в зеркало? На себя смотреть как вы станете? когда вы продали себя и свою свободу за надежду на лучшую жизнь, когда сами не готовы были и палец о палец ударить ради этой самой лучшей жизни! Вы все лишь кучка алкашей, колотящих друг другу рыла потехи ради! Да, дом сгорит, можно и новый отстроить, но поймите вы наконец: дом… Родина — это не место, и не место виной вашим бедам и неудачам. Дом и Родина — это вы сами… ваша семья, родные, близкие, товарищи. И то, каким будет ваш дом и какой будет там жизнь зависит ни от названия, ни от положения, ни от короля, а от вас самих. Да, и я грешен. Я делал недостаточно ради блага страны, но сейчас я буду лучше. Никогда не поздно становиться лучше! И я обещаю вам, все те, кто будут сражаться рядом со мной — а я не собираюсь отсиживаться во дворце — увидят рассвет новой страны! Увидят триумф! Может, не сразу, может, разольются сперва моря крови, но мы выиграем! Потому что нет ничего и никого страшнее человека, защищающего свой дом и свою мать!

Завершив речь, весь воспылав и покраснев, король очаровался тому, как все в один голос уже орали одну единственную фразу. Ура! Но в этом коротком и бессмысленном слове таится сила, воля и решимость. Всё то, что и желал привнести Зельман. Леонардо Эйдэнс, наблюдавший за происходящим со стороны, улыбнулся, довольный и счастливый.

Наконец, впервые за несколько месяцев, выглянуло и солнце. Поразительно, как погода постоянно подлавливает идеальные моменты для своих проявлений. И всегда точно в тон настроения. Поразительно! — подумал про себя Леонардо Эйдэнс, князь Тзильета и десница короля Невервилля.

IX.

— Гони же кучер, гони! Родный, гони! Бог сегодня не милостив. Гони, прошу, гони! — привычным для себя тоном блеял Отец Святейшества Мариус Ольд.

Седовласый возница стал подгонять лошадей хлыстом. Скакуны гнали на пределе своих возможностей с учётом занесенных снежным вихрем дорог. Впереди, едва различимо из-за бури, виднелся свет. Приблизившись ещё, кучер понял, что это патруль и рванул лошадей в обратном направлении. Началась погоня. Мариус Ольд, сидя в кабриолете, стал молиться. Кучер беспрерывно хлестал лошадей. Но попытки оторваться были тщетны: мустанги без экипажей оказались гораздо быстрее. К тому же, и сзади их уже встречали гвардейцы.

— Мариус Ольд, увы, приказ… Прошу простить, Ваше Сиятельство… Мне жаль, но вы арестованы по приказу короля, — с волнением произнёс один из патрульных, стыдливо глядя на того, кто служит связующим звеном между ним, простым служивым, и тем, кто над всеми живыми властен.

— Дружок, ведь как же это… ведь грех! Нельзя! Пустите, как вы смеете! — Кричал он, пытаясь высвободиться из хватки гвардейцев, которые волокли его в карету для заключения.

— Таков приказ… — провожая его до кареты, повторял патрульный.

Мариус Ольд Святейший, долгое время единолично занимавший место Главы Храма Вероисповедания Невервилля, то есть являлся человеком с высочайшим саном божественного служения на всём Севере, был арестован по указу Его Величества короля Зельмана Златогривого по обвинению в измене Родине. Его ожидал эшафот.

Король лично прибыл с фронтовых частей, дабы проститься со своим учителем и наставником.

— Господин Мариус Ольд… можно войти?

— Да чего же вы, Выше Высочество, спрашиваете? Разве же я сейчас могу отказать? Я ведь под арестом и власти ныне не имею.

— Почему? — спросил король.

— Почему я бежал? — с ухмылкой переспросил Ольд, прекрасно читая все повадки его бывшего ученика. — Испугался, сынок.

— Вы учили меня в детстве не бежать от страха, а принимать его как неизбежное. Нельзя стыдиться природы человеческой, которую даровал нам сам Господь, — говорили вы. Я хорошо запомнил, ведь каждое ваше слово я ценил и уважал. Да, вы единственный из дворцовых господ, кто относился ко мне хорошо. Так я спрашиваю: почему?

— Сынок, с годами ты уже не так ценишь былое и тем более такие вещи, как честь. Могу ныне лишь просить прощения и покаяния, ведь я думал, что если окажу врагу помощь, они примут меня и дадут защиту.

В холодной и сырой камере горел один лишь факел. Язычки пламени танцевали во тьме.

— Но сейчас я понимаю, что лишь в очередной раз в своей жизни совершил глупость. Первый раз был, когда я принял предложение твоего отца стать Отцом Святейшества. Я думал, это дарует мне всеобщее признание и любовь. Так оно и было… но не святой я! И принимать это предложение не смел. Я лишь растлил свою душу и наделал ещё больше худых дел. Но, кажется, ты не идёшь по моим стопам, и это хорошо. Я горд, что смог хотя бы вложить в тебя хоть что-то из тех достоинств, которые не смог удержать в себе.

Огонь факела трещал. Зельман спросил:

— Хотите ли вы чего-нибудь пред эшафотом?

— Да, отпустите мои грехи. И снимите моё имя с Камня Святых. Похороните тело без роскоши. Пусть эта грязь останется в этом мире, — ответил Ольд, глядя на пламя.

— Но это ведь после эшафота… а до? Я могу позволить вам чегоугодно, пока…

— Воистину глупцом надо быть, чтобы думать, мол, казнь — есть правосудие. Судить живых положено людям так же, как и судить мертвецов.

— Но рамки людской свободы разбить способны сами люди.

— Да… Запомни это, сынок. Это и есть моя просьба. Милосердие и прощение — вот сила и дар. Восславь эту истину.

— Да, Ваше Сиятельство, я сделаю это.

— Не зови меня так больше. Ныне я простой преступник.

— Прощайте, учитель.

— Прощай, сынок.

Огонь горел. Язычки плясали.

IX.

На стадион для боя вызвали Артура. Адияль со страхом выпустил его из рук, пожелав удачи. Противник его оказался копейщиком. А сам Артур — что стало открытием для Леонеля — взял с собой всего лук да колчан стрел.

Вздор… Взять с собой один лук! Без меча! без щита! Доспехов и нет практически! Да он, верно, на погибель собрался, — мыслил про себя Адияль и вдруг отпрянул. Грудь сжалась, внезапно отказавшись расширяться в достаточной мере для того, чтобы обладатель мог спокойно дышать. Он припал и ужаснулся от осознания. Только в эту минуту он действительно понял.

Люк заперли. И Леонелю лишь оставалось окутывать себя муками ожидания.

Я ведь решил. Я же уверился и принял этот исход, который предрекла мне судьба. Неужели… неужели тот парень с северных краёв рассек ту цепь, что сковала меня… Почему я не хочу теперь проиграть? Почему теперь смерть мне чужда, холодна, и я её боюсь? Как этот юноша смог это? Иль, быть может, судьба вновь переменилась? Воистину, это — материя неподвластная контролю. Совокупность событий, их последствий, спровоцированных действиями других, привели меня сюда и переубедили в стойкости моих желаний!.. именно сейчас! Право! теперь я хочу жить…

Размышления Артура чуть не привели к трагическому финалу. Был объявлен бой, а его соперник, понимая, что имеет дело с лучником, сразу же ринулся в сокращение дистанции, отделявшей их, а Дебелдон и не думал следить за ходом боя. К счастью, приняв бесповоротное решение победить и сохранить себе жизнь, Артур тут же взял стрелу из колчана, натянул лук. Выдохнул. Навёлся, выжидал, высматривал. И всё в один миг! И в этот же миг — выстрел. Попадание в ножные сухожилия. Оппонент рухнул. Толпа скандировала, зрители в восторге.

Но Дебелдон не спешил добивать противника, который теперь уже явно не сможет добраться до него.

Люди, наблюдающие за этим действом, насторожились. Ведь как же? Нельзя не прикончить поверженного врага! Таковы правила!

Но Артур Дебелдон, выпускник титулованной «Академии Зайца», воспитанный в нормах воинской чести, не хотел лично повергать оппонента, не способного к сопротивлению. Он должен попросить о помиловании или признать поражение. Но парень корчился, извивался, полз к Дебелдону. Ревел и кряхтел, но не сдавался. Артур стоял неподвижно.

Зендей, наблюдающий за боем, не понимал действий Дебелдона. Однако видел в нем достойного воина. И стал сомневаться, верно ли он признал желания брата глупыми и бессмысленными? И верно ли он сейчас ждёт его выхода, чтобы непременно прекратить бой, несмотря на риск позорного клейма на имя брата?

Бой вскоре завершился: раненый юноша попытался, достав кинжал из-за пазухи, рубануть Артура, но тот предвидел это и поспел задержать его руку наступив на нее своей ногой. Поверженный взвыл и попросил пощады. Однако зрители бы этого не допустили, потому полковник Зиррен, куратор, организатор, видимо, ещё и судья, подошёл к нему и шепнул пару слов. Артур побелел, а затем, спустя минуту, с закрытыми глазами, дрожа всем телом, вставил острие копья, которое выронил оппонент в начале боя, острым концом прямо в спину лежачего парня. В голове произошёл переполох. Все его принципы и нормы окунулись в болото противоречивости между самой природой, натурой человека и устоями жизни, поступком, который сделали его руками, но не разумом. От сознания всего ужаса этого деяния, он потерял контроль над собой. Вернее даже, хотел уйти от реальности, которая для его души оказалась разрушительна.

Бой, по заявлению судьи, окончен в пользу Дебелдона. Сам он не воспринял ни воплей толпы, ни слов Зиррена, ни даже себя. В глазах у него помутнело, голова пошла кругом, к горлу подступила тошнота. Он потерял сознание и упал. Его унесли в казарму.

Очнувшись, Дебелдон обнаружил Адияля, сидящего рядом с ним. Они посмотрели друг на друга и всё поняли. Бой Адияля уже прошёл, а находились они в совершенно ином месте. Более спокойном и умиротворенном. Адияль принялся рассказывать произошедшее на арене и то, как они оказались в столичном дворце Лерилина.

X.

Артура занесли в помещение на руках двое служивых. Адияль приподнялся и рванул к ним. Он уже боялся, что худшие его опасения подтвердились, но его успокоили, сообщив, что это всего лишь обморок. Однако в казармы, конечно, не пустили, сказав, что до боя уходить из зала ожидания нельзя.

Затем было произнесено и имя Адияля. Он вышел на арену. Зендей встрепенулся, подпрыгнул, но решил обождать. Лучше позже… лучше позже…

Адияль не смотрел на трибуны, его это особенно не волновало, как и сам бой. Для него все вокруг было будто ненастоящим, сказочным. Он делал серьезных различий между сном и реальностью, он и не чувствовал с нею связи. Его противником оказался тот самый надменный паренёк, что расхаживал без верхней одежды (без неё он вышел и на арену) и любил плеваться. Имя его оказалось Геральт Серв. Их взгляды соприкоснулись. Оба чувствовали неприязнь друг к другу. Она была на уровне ментальных миров — совершенно разных по своей сути нравственных сторон. Адияль обнажил меч. И готов был убить своеговрага. Он и подумать не мог, что противник его окажется настолько реальным.

Вэйрад мчал на всех порах и уже приближался к Арене Лерилина.

Бой начался. Оба на крайне высоких для человека скоростях бросились в направлении друг друга. Мечи схлестнулись. В центре стадиона без пауз встречались и расходились стальные лезвия. Публика с ликованием следила за боем, который оказался в разы более завлекательным и будоражащим, чем предыдущий. Каждый новый финт, пируэт, оборот, рывок мог стать последним. Улавливая этот беспрерывный звон стали, все понимали, что оба противника настроены весьма решительно.

После очередной серии безуспешных выпадов со стороны Адияля, он отступил. Геральт Серв не упустил идеального момента для броска в сторону Леонеля. И он оказался столь быстрым и точным, что Адияль по итогу потерял равновесие.

«В любой ситуации наиболее важным является стойкая позиция. Но важнее всего она в бою. Потеря опоры приведёт к незамедлительной гибели на поле сражения, потому всегда нужно помнить: одна нога сзади — опорная, другая нога спереди, держит стойку. Эти два элемента всегда превыше всего! Даже если вы отходите назад, то обязаны позаботиться, чтобы контрбросок в вашу сторону не сбил вас с ног. Эй, Адияль, ты слышишь меня?! Чёрт, что за сорванец на моё горе попался!» — так говорил дядя Эверард. Странно, я вижу отчётливо то, что произошло уже несколько лет назад. Сейчас. Когда все кругом в ожидании моей смерти! Да, я умираю… Время встало, а моё тело вот-вот рухнет оземь, и этот гадкий, гнусный человек меня убьёт… Странно, а я даже и не думал, что могу умереть вот так. И что я здесь делаю, я тоже не спрашивал…

Это мама? Она так… красива! Это она — мой ангел? и пришла, дабы забрать меня туда? на небеса? Почему она не движется ко мне. Рядом с ней стоит барон Лузвельт. Странно. А он что здесь делает? Или… я не умер. Он на трибуне, а рядом… нет — не мама, а… та девушка. Лисан Лузвельт. Поразительно красивая девушка. Как и в тот раз, я понял это сразу! Боже… но почему… А ведь, славно было бы познакомиться с ней… Почему только сейчас я об этом задумываюсь? Интересно, сможет ли она… полюбить меня…

Хотя… Как же она меня полюбит, если я сейчас тут, на земле, готов к последнему мгновению? Или… мне все же стоит жить?

Отец, Зендей. Они тут, бегут зачем-то вниз по ступеням трибун. Ну уж нет… Хватит с меня! Я и сам справлюсь!

«Сдаются только те, кому на том свете страдать от боли надобно. Ведь жизнь одна, и надо до её последнего чёрного заката биться за себя и свой мир. Ведь толку тогда и нет в стремлении, если ты от стремления отрекаешься в конце пути. И будьте всегда честны перед самими собой…» — вновь слова Медбера Эверарда.

Да, дядюшка, я помню. Сейчас я помню. И встаю снова на ноги!

Адияль прокатился по земле, но как только Геральт Серв пронесся над ним, уже готовясь вонзить меч, Адияль резким кувырком с ошеломляющей скоростью и дерзостью ушёл от противника. Сделал рывок, прыжок и подобно колесу покатился к оружию. Подобрав его, он приподнялся и, уклонившись от скользнувшего близ его щеки клинка Серва, ввернул свой меч в бедренную часть ноги противника. Тот заорал и пал, будучи неспособным продолжать бой.

Вэйрад и Зендей, уже подобравшись к самым бортам арены, с облегчением и с невиданным упоением выдохнули. Адияль Леонель одержал победу и выжил. Но ему предстояло ещё одно нелегкое испытание: решить, пощадить ли этого человека, или же обезглавить, как того требует обычай и восторженная толпа, жаждущая крови наивных и неопытных юношей, не осознающая даже ценности жизни и дороговизны счастья находиться на этом свете.

К нему подошёл полковник с теми же указаниями, что и к Артуру, и ко всем остальным до него. Адияль впал в мучительные раздумья.

Я?.. Убить человека? Как! Я не убийца. Нет. Какое я имею право вершить судьбы равных мне по закону природы! Он столько же человек, сколько и я, и этот сброд гнилья, возомнивший себя верховным судьей. Я не согласен, я отказываюсь. Он не враг! мы стоим на одной земле, наши страны не враждуют, да и нам не имеет смысла враждовать на деле…

Отец, Зендей, как мне поступить? Эта девушка вновь смотрит на меня. Лисан, как мне поступить? Она с тревогой смотрела на арену, где прямо сейчас ни в чем не повинный человек может зазря лишиться права существовать.

— Отец, я не могу смотреть на это, с меня хватит, — сконфуженно обратилась к барону Лузвельту черноволосая веснушчатая девушка, на глазах её наворачивались солёные капельки, подобно утренним прозрачным росинкам.

— Довольно тебе, что же с тобой стряслось сегодня. Как узнала, что мы идём сюда, так и стала трепыхаться. Мы в обществе. Мы почётные гости, потому держи себя в руках, даже если тебе, как и мне, тяжело смотреть на эту блажь.

Лисан разревелась и устремила взгляд на Адияля, как бы шепча нежным, кротким, стыдливым, взывающим ко всему доброму и светлому, что есть в человеке, в существе, голоском, мол, не допусти это.

Адияль прочитал в ее очах те же переживания, что сейчас терзали и его. И, конечно, он не мог бы поступить иначе. Он произнес на весь стадион:

— Я пощажу его!

Всё затихло. Полковник Зиррен уже поспешил вразумить непокорного юношу излишне пацифистских взглядов для турнира на звание Рыцаря Лерилина.

— Я знаю, что такое смерть, знаю, что такое реальные ужасы войны, я прошёл через всё это, — неожиданно изрёк Леонель, чем ещё более ошарашил собравшихся. Лисан заблестела, ее аккуратные глазки, глубин которых нельзя было достичь, засияли ярче солнца (так подумал Адияль, не в силах оторвать от нее своих лунно-светлых голубых глаз). Перед её же взором не было ничего, кроме стоящего посреди арены Адияля Леонеля, этого пыльного, уставшего, растрепанного северянина, в глазах которого нашло отражение всё то самое важное, чем располагает истинный воин и мужчина. — И потому я не допущу того, чтобы от моей руки умер человек, не представляющий угрозу для моей жизни, для моих родных, друзей, моей Родины и моего дома! А этот юноша и есть такой человек! — продекларировал наконец он.

Толпа сначала шепталась, но затем, вслед за Лисан и семьёй Лузвельт, все встали и захлопали.

В казарме сообщили: «Только что дошёл срочный приказ о прекращении турнира в связи с началом войны. На границы Лерилина ступила армия Дэргана».

Адияль только зашёл в казарму в поисках Артура, который по-прежнему лежал без сознания, как пожаловал Вэйрад вместе с Зендеем.

Вэйрад, схватив за шиворот младшего сына, толкнул его к стене. Ударил его по щеке ладонью, не сдерживая напора. И свирепо сказал:

— Я, кажется, предупреждал тебя, чтоб таких выходок боле не было.

Зендей стоял позади, жась, теснясь, осязая всем своим нутром, что предал брата. И его всего трясло, и он робел, холодел от того, что думал: брат за это его не сможет простить.

— Ты возомнил себя взрослым, самостоятельным, готовым к любым рискам? Возомнил себя солдатом? Нахал! Да чтобы ты знал, солдат никогда не смеет ослушаться приказа высшего чина, нежели он. Но более того, солдат не шутил бы с огнём, не искушал бы судьбу, не пошёл бы на извращение ради шалости. Это низко. Твой поступок низок. Не достойный имени солдата, не достойный звания рода Золотых Львов.

Острый, морозный до колкости, суровый и бескомпромиссный голос Вэйрада довёл Адияля до тряски, однако в остальном он вполне достойно держался и выпустил ни звука в ответ на порицания отца. То ли сказалась эйфория от победы, то ли переосмысление своих убеждений, то ли не вылетающие из памяти глаза Лисан Лузвельт.

— Я понял отец, я все осознал. И даю слово чести: более низких поступков я не совершу.

— Собирай свои вещи, мы срочно покидаем столицу. И идём на фронт. Спешно.

Но затем что-то пошло не так: был объявлен временный мир на двое суток по результату переговоров государей двух княжеств. Причины тому неясны, однако Вэйрад предположил, что случилось это потому, что вопреки упованиям командования Невервилля и Лерилина Игъвар всё-таки примет прямое участие в конфликте. И в силу этого появляются все основания полагать, что самые страшные и мрачные домыслы о поражении и потери последней надежды на победу в затяжной войне, становятся все более реальными именно в данный короткий промежуток спокойствия. В связи с этим и было запрошено подкрепление и просьба о предоставлении беспрепятственного коридора для эвакуации войск у правителя Невервилля.

XI.

— И теперь мы тут. Я объяснил всё отцу и сказал, что тебе некуда податься, поэтому и ты сейчас находишься здесь, а мы через несколько часов уезжаем на фронт, — договорил Адияль, но последние слова дались ему тяжело.

— Я тоже пойду, Адияль. С тобой вместе пойду, — вдруг произнёс Артур. В его голосе теперь звучал стальной стержень, что удивило и его самого, и изумленного ещё и сутью фразы Адияля.

Но через время лица обоих упростились и они друг другу улыбнулись, пожали руки.

Тем временем положение войск заметно окрепло внезапным поднятием боевого духа в связи с появлением на фронте самого князя Лерилина Гефеста Гербинского. Он снизошел на курган с белого мустанга, обличенного в ярко-красное одеяние. Сам он выглядел грациозно, уверенно, воодушевленно. Рядом с ним прибыла свита из десяти прекрасно оснащенных рыцарей. Было видно, что солдаты благоговели перед этим человеком, не побоявшимся ни смерти, ни позора поражения, самолично пришедшего на фронт. Он тут же собрал всё командование, досконально изучил карты, положение войск, взвесил предполагаемые силы Дэргана с возможным потенциалом совместной коалиции Лерилина и Невервилля и скомандовал о перестройке армии. Суть его идеи заключалась в том, чтобы пропустить Дэрган как можно глубже на территории Лерилина. В этом ключе становилось возможным разгромить Дэрган у холмов на более северной части страны, что решило бы проблему позиционного превосходства противника. Иными словами, Лерилин даст бой у границ, но следом же отступит к северу. Там уже с высоких позиций батальоны без проблем уничтожат войско недруга. Единственная трудность состояла в вероятности вторжения и игъварских частей, что подтвердили сразу несколько генералов. Однако в случае подобного сценария событий Зельман Златогривый примет ответные меры.

Одновременно с этим в доме барона Назара Лузвельта, богатейшего и влиятельнейшего поставщика оружия и доспехов, царствовала угнетающая обстановка. Старший сын барона Мендель выказал желание отправиться на фронт. И эта фраза повергла в шок всё семейство: и Лисан, которая после увиденного на турнире всё не могла оправиться и ходила, словно в воду окунутая, и остальные двое сыновей Назара Лузвельта, для которых война — это что-то чуждое, грязное, недостойное, дикое, которых интересуют только богатство и сплетни, а сам отец семейства чуть не слег от удара из-за услышанного. Однако Мендель Лузвельт, наперекор всем просьбам и мольбам родных, стойко стоял на том, чтобы бок о бок с другими молодцами защищать свою страну. Дело дошло вплоть до того, что барон пригрозил сыну лишением наследства. Этот аргумент уже смог подкосить юношескую уверенность в своей позиции. Но спустя время, он заявил на весь дом, дабы услышали все: Даже не пытайтесь переубедить меня своими деньгами! Чего я буду стоить, если не способен даже доказать свою цену подвигом на поле боя?!

Назар Лузвельт, в целом, любящий, даже, возможно, чрезмерно лелеющий своих отпрысков отец, прогнулся под настойчивыми выражениями воли из уст старшего сына. Однако его главным условием являлось назначение сына на высокий чин. В общем-то, с его влиянием он легко добился в этот же день назначения сына адъютантом Гефеста Гербинского, который собирался ехать на фронт.

Ясно, данная новость тут же разнеслась по высшему двору княжества. Ведь самый желанный и могущественный дом отправляет на бойню с превосходящей силой Юга своего старшего сына, первого наследника бессметного богатства барона Лузвельта. В обществе высоких званий и родов действия Гефеста Гербинского считались глупыми и необоснованными. А также персоны высшего света Лерилина, причем все поголовно, полагались на принятие себя в ряды игъварской элиты после неминуемого, как они выражались, унижения. Назар Лузвельт же всегда прямо и радикально отзывался по поводу этой позиции, признавая, что если лорд Дезевон получит господство в Лерилине, то ждать милости от него не стоит. И барон был даже несколько горд за сына и его стремление защищать свой дом и Отчизну, однако ужасно страшился его гибели. Хоть он и был приверженцем фатализма, то есть верил в то, что если сын не умрёт на войне, куда лично же и хотел, то непременно он должен будет умереть при каких-нибудь иных обстоятельствах, либо же в противном случае ему предначертано жить до старости.

Лисан, которая и поддерживала брата, говоря, что он поступает благородно и честно, и всячески ненавязчиво пыталась отговорить его от этой затеи. Узнав о назначении его приближенным князя, она слегка притихла, зная, что люди такого положения редко вступают в бой и чаще всего вовсе первыми покидают опасные участки.

Вдруг разговор зашёл о самой Лисан. Мендель, который всегда питал к юной баронесске — так он её звал — любовь и симпатию, и заботился о ней с ранних лет, заметил, что настроение девушки неоднозначное. Глаза потерянные, словно что-то ищущие, речь обрывистая, руки мокрые и холодные, — обнаружил брат. Он бы и подумал, что она всего лишь заболела, но знал-то он её превосходно, даже больше её же отца. Если бы она захворала, то так бы и сказала. Тут дело в более глубоком — в душе. Мендель так и спросил: Что тебя гложет, баронесска? И не прячь от меня правды, я же все равно все чувствую.

— Ох, братец… Я и сама знать не знаю, что такое… — ответила она надорванно, устало, хрипло. — Я поначалу думала, что дело в тех ужасах на турнире, но затем поняла, что нет — не в них! Я постоянно вспоминаю того юношу, который единственный пощадил своего противника. Я помню его ещё с нашего вечера до начала всего этого военного кошмара… Он тогда мне показался странным и блеклым, загадочным, а сейчас я увидела его… по-иному. Уже другого! Понимаешь? Он словно и был другой человек, понимаешь? Это меня удивило, но более того! Ты бы видел, как он красив, смел, умен, благороден! Это всё в его глазах и устах я увидела за то мгновение на арене, словно и не секунду это было, а вечность! Господи, что же это, Мендель…

— Деточка моя, баронесска… это любовь! — выдал он весело и нежно. Поцеловал её лоб, потрепал волосы, которые она долго и тяжело расчесывала и укладывала каждое утро. Он знал, что её это раздражает, но именно это его и подзадоривало.

— Да?! — выкрикнула она, не веря, что брат мог такое сказать. А затем от счастья запрыгала по комнате, смеясь и ликуя как маленькая девочка. Она знала, что это абсурдно в ее возрасте, но при Менделе она всегда вела себя так, будто была младше своих лет.

— Зендей, какого это полюбить?

— Это больно.

— Всегда?

— Наверное, нет. Но я полюбил по-настоящему всего раз, и тогда было больно.

— Зендей.

— Что, Эди?

— Я полюбил…

— Я знаю, брат.

— Она великолепна.

— Да, она всегда великолепна, когда настигает тебя.

— Что?

— Ничего. Давай спать.

Какое-то время молчали.

— Эди, ты меня простишь?

— Простил. — Это была неправда, но Адияль до последнего не сознается в этом.

XII.

Первые стычки военных сил случились рано утром, когда подавляющая часть коалиции Лерилина и Невервилля ещё спала. А уже с рассветом практически на всей площади пограничных территорий звенела сталь клинков. По виду солдат уже заранее стало возможным определить явного фаворита в конфликте. Снаряжение, оружие, вера в правое дело, уверенность и устремленность военных северно-южной коалиции двух держав значительно превосходила все перечисленные характеристики у войск Дэргана.

Гефест Гербинский наблюдал за ходом боя, сидя прямо посреди кургана, рассматривая горизонты долин его родного дома.

— Ваше Высочество, вы бы всё-таки не сидели спиной к врагам… Опасно! — сказал адъютант князя.

— Да, да. Парень, как, бишь, звать тебя? — спросил Гербинский, даже не оглянувшись на юношу.

— Мендель Лузвельт, Ваше Превосходительство… Всё же я бы рекомендовал вам перейти в более безопасную позицию… — нервничая, настаивал адъютант.

— Тихо. Слышишь? — Он прислонил палец к губам, его взгляд расплылся. — Это шум моря, друг мой! Моря! Бывал ли ты когда-нибудь у моря?

— Нет, право, я всё же не понимаю… — трепетал Лузвельт, прыгая с одной ноги на другую.

— Тише. На войне само важно сохранять спокойствие, наслаждаться мгновением жизни и возможности даровать или отбирать эти мгновения у других. — Он наконец обернулся, томно выдохнул и обнаружил до сего момента незримые полчища воинов, скачущих на конях, кричащих невнятные и, как правило, дикие фразы, боящихся и убивающих. Он встал, подошёл к Лузвельту, поцеловал его в щеку, чем в крайней степени смутил и озадачил парня, и произнёс: — Войны начинают короли, а вершат их солдаты. Верно, так должен думать каждый король, но не тот, чья совесть чиста. Я иду в бой, друг мой. Потому передаю командование тебе. Знаю я отца твоего. Поистине великий и смелый человек. Значит, и на тебя положиться можно.

Гербинский достал меч и ринулся в толпу, голося на всю долину: За Лерилин! За Родину и за честь!

А его адъютант остался у пункта командования, заняв место Верховного Главнокомандующего коалиционным дивизионом первого сопротивления.

Где-то в этот же промежуток времени в дальней части находился корпус под командованием Вэйрада Леонеля и его помощника генерала Фирдеса Отсенберда. Их батальон в количестве двух сотен воинов справлялся в высшей мере хорошо. Потери если и были, то так незначительны, что и опознать их не получалось. Враг практически в первый же час был наголову разбит.

В бою не участвовали лишь Вэйрад, так как обязан был выполнять функцию командующего, и Адияль, которого к сражению не допустили. Причиной тому, по словам командующего полком, являлось то, что он уже довольно жизнью зазря рисковал.

Однако и необходимости в этом не было: сражение подходило к концу. Фирдес Отсенберд доложил:

— Враг повержен, остатки бегут, а наши ликуют, Вэйрад! — счастливым тоном продекларировал он. — Мы всё же смогли!

— Война не окончена, это лишь маленькая победа, — сухо отметил Леонель.

— Не будь таким уж суровым, мы проделали непростую работу для того, чтобы одержать верх хотя бы в этом маленьком бою. Это уже повод для радости, Вэйрад. — Отсенберд явно переживал за настроение товарища. На протяжении нескольких месяцев генерал Леонель мало улыбался, часто плакал и нередко кричал в голос, когда его никто не видит. Правда, Фирдес замечал столь неоднозначные повадки товарища. А что ещё важнее — слышал. Это вопль безвыходности, подобный тому, который вырывается у зверя, которого загнали в угол. Так и было. Отсенберд прекрасно понимал, что Вэйрад Леонель — великий воин и стратег, один из тех, кто несёт на своих плечах веру в победу и одаряет ею других. Но и он не вынослив до такой степени, чтобы снести весь груз ответственности, который возложен на него. Семья — слабое звено его сознания и тела. Дети — его душа и сила. И каждый раз, когда они вытворяют глупости и попадают в опасные ситуации, он слабеет, ведь чувствует, что не в силах оберегать их. Служба — его балласт, ведущий ко дну. И Фирдес это понимал. Но долг перед домом, людьми, которые верят в него, которые нуждаются в защите, значительнее его стойкости. В глазах товарища Вэйрад окован цепями, каждая из которых тянет его в разные стороны, и он терпит эту боль, потому что уйти все равно уже был не способен. Природа этого человека пропитана идеалами высшей цели и благородства. Его природа — быть заложником долга воина и долга отца.

— Я устал, Фирдес, я хочу видеть его перед собой, чтобы он вновь не оказался в том месте и в такое время, когда я не смогу его спасти, — ответил Вэйрад.

— Парень-то растёт, он уже не ребёнок. Отпусти ты его уже по течению жизни. Он готов, я же вижу, — предложил Отсенберд. — Да и старшего ты куда раньше этого отправил в свободный полет. И ничего, мечом машет не хуже меня.

— Не говори глупостей. Зендей ни разу не бывал в свободном полете. Я контролирую каждый его шаг. И он прекрасно знает, что он не самостоятелен, — объяснил генерал Леонель. — А Адияль — такой сорванец, что и семи глаз не хватит, чтобы уследить за ним.

— Но он твой сын.

— А ты не его отец.

Последняя фраза Вэйрада утихомирила Фирдеса. По крайне мере, на время этого спора, который давался Леонелю весьма непросто.

К тому времени по территории Невервилля пронесся вихрем слух о вторжении Игъвара на земли княжества Ибиз, хотя князь Горуд Века принял нейтралитет в континентальной войне между Севером и Югом. Зельман Златогривый, ошарашенный этими вестями, сразу же поставил их под сомнение, ожидая справки от пограничников и разведки. Однако уже, не дожидаясь подтверждения, отдал приказ привести в полную готовность все военные части и батальоны и оповестить командование в Лерилине.

За эти пару дней король Невервилля успел произвести полный обход всего фронта, привёл в готовность и внедрил в ряды солдат выпускников «звериных школ» и поднял многократно боевой дух армии. Помимо всего сказанного, король подготовил некую реформу, которая, по его заверению, окончательно и бесповоротно переломит ход истории как всего государства, так и всего народа. Сейчас всё зависело лишь от исхода войны между Дэрганом и союзным Северу южным княжеством и сообщения разведки об обстановке в княжестве Ибиз.

Долго ждать не пришлось… Приехав к ближайшей границе с Ибиз, где был расположен небольшой военный блок с численностью всего полторы тысячи солдат, Зельман Златогривый получил известие о прибытии беженцев из соседнего княжества. Король тут же пожелал увидеть этих людей. Их было немного: всего человек двадцать. И все самые разнородные по внешности и возрасту. Говорить на всеобщем могли всего пару человек, остальные общались исключительно на игъварском языке (так сложилось в результате культурного переформирования бывших единых территорий «первого народа»).

Сев за один стол вместе с ними, Златогривый принялся расспрашивать, что случилось и как они тут оказались.

— Эх… милостивый государь, да что ж нам делать-то оставалось, — начал старик с кривой спиной, густой седой бородой, седыми редкими жиденькими волосами и, разумеется, темной кожей. — Проснулись мы от запаха гари. Всё вокруг пылало, дым заполонил всё небо у нашего небольшого посёлка, — говорил он, щурясь, размахивая руками, будто видел наяву те фрагменты и пытался их воссоздать в полной точности с тем, как было в действительности. Потому Зельман, будучи с детства неплохим психоаналитиком, сразу понял, что говорит старик правду. Глаза старца мало-помалу наполнялись озерцами слез, но лицо его было простое, доброе, улыбчивое. Он изо всех сил пытался держать планку перед королём Невервилля. — Нам стало ясно — война добралась до нас. Некоторых молодцев, которые сразу пытались оказать сопротивление, казнили прилюдно, забрали их жён, детей и бросали в их дома свои огненные снаряды… Бог весть, что такое было это, но дома вспыхивали, слово снопы сена… Я сразу забрал с собой внучку, внука — вон они спят возле женщины в черном балахоне, моей дочери, — он указал дрожащей, красной от холода, мозолистой, трухлявой рукой на детишек, обнимающих друг друга, — и погнал на осле через леса и безлюдные степи — единственные спокойные места — сюда, к вам… Да, мы знаем, что нам здесь не рады и что содержать нас тут вы не намерены, но Господа ради прошу… не отсылайте нас обратно. Детишки не виноваты в войнах глупых людей! — Последние слова он выкрикнул со слезами, губы его дрожали.

— Эй! Воды сюда, срочно! И тёплую одежду, немедленно! — приказал Златогривый, положив руку на плечо старика, тем самым безмолвно говоря: Мы вас не бросим.

Златогривый долго беседовал и с этим стариком, и с более молодыми беженцами, разглядывал малышей, которые обнимали свои игрушки, во сне роняя слезу на них, помогал женщинам с некоторыми приспособлениями по типу бинтов, марлей, лечебных трав, одежды, какая была в распоряжении, одеялами и прочим.

Ближе к утру Зельман Златогривый созвал Высший Гвардейский Состав — а точнее, то, что от него осталось — это был ныне назначенный вторым лицом в командовании армией Норберт Изельгаам, это были и новые лица Состава генералы братья Дуппер, и полководец Дориан Нильфад, вновь призванный на службу. Все эти члены, а это была лишь крохотная часть обновленного военного комитета, смогли прибыть в кротчайшие сроки. Зельман Златогривый сообщил о том, что ныне Невервилль обязан принимать беженцев из княжества Ибиз и снабжать их всем самым необходимым по мере возможности, также он добавил положение о чрезвычайной важности созыва дипломатов для переговоров с Игъваром на почве их незаконного и вероломного вторжения на земли нейтрального государства, что фактически является нарушением всех норм и пактов, которые до сего момента служили фундаментом для разумного диалога. В дополнение ко всему Златогривый потребовал сгущения военных частей именно в границах с Ибиз, так как, по предвидению короля, работа переговорщиков не сможет в полной мере аннулировать случившуюся катастрофу с одним из самых миролюбивых государств континента. Был вероятен военный конфликт.

— И я также надеюсь на ваше понимание в вопросе касательно новых вызовов в плане военного сопротивления. И мы обязаны вступить в конфронтацию с силами южан. Вернуть целостность и свободу княжеству Ибиз — наш прямой долг, соответствующий идеологии, сподвигнувшей нас на войну. И пусть этот бой, как и первый, будет за нами! — в довершение речи произнёс Зельман. Господа встали, сделали поклон и удалились исполнять приказы Его Высочества.

Не ложась в постель уже порядка двух суток, король и на это утро не спешил дремать. Он ещё раз прошёлся по тем палаткам, где располагались беженцы. Он осторожно приоткрыл ширму той, где слышны были какие-то звуки. Молодая женщина сидела прямо возле костерка, расположенного в специальном отверстии в середине шатра. Она качала малыша, укутанного в многочисленные тряпки и обрывки одежды для сохранения тепла в условиях суровой зимней реальности Невервилля, и пела ему, видимо, народные колыбельные народа Ибиз. Златогривый пустил слезу. Он искренне не понимал, как возможно лишить кого-то живого дома. Надежды. Он знал о политике очень многое и многие же применял сам, но правда войны теперь была ему чужда. Ужас, который несёт за собой любой военный конфликт, ныне шёл вразрез с нравственными устоями короля. Затем он зашагал, шурша по снегу, к собственному кабинету, который представлял собой обыкновенную землянку, где лёг на голую кровать. Все простыни, одеяла, покрывала, подушки он велел унести беженцам. Лёжа на кровати он размышлял над тем, что на самом деле есть война и что есть мир. Не придя к конкретному выводу, он уснул.

Встав через несколько часов, Зельман Златогривый воскликнул:

— Я понял!

И понял он наконец весь замысел лорда Дезевона. И от этой мысли он одновременно и ужаснулся, и пришёл в восторг. Ведь несмотря на всю подлость и бесчестность стратегии главнокомандующего Игъвара, теперь Зельман знал, как его остановить. Наступление Дэргана — это лишь отвлекающий маневр для переноса внимания Невервилля на другой фронт и стягивания туда как можно больших запасов войск, что ещё раз было подвержено запоздалой атакой сил Дэргана. Далее под прикрытием другого конфликта, Игъвар должен был беспрепятственно подчинить себе Ибиз, что дало бы Дезевону сразу ряд новых преимуществ, таких как: контроль над морским коридором для отступления и возможность полной блокады Невервилля по суше. И теперь, когда стало ясно, что большая часть плана Игъвара была воплощена в жизнь, остаётся один вопрос: как переломить неудобно сложившуюся ситуацию? И Зельман Златогривый дал ответ. Необходимо подарить Дезевону то, чего ждать он явно не станет, — контрнаступление армии Невервилля. Сейчас оставалось лишь ждать. Ждать официального заявления со стороны противника.

XIII.

В это же время ход действий военного конфликта Лерилина и Дэргана продолжался. И всё шло согласно замыслам князя Гербинского: сейчас армия Лерилина должна была встретить весь натиск остатков Дэргана уже на благоприятной для себя местности, открывавшей новый простор для маневров как пехоты, так и, в особенности, дальнобойных частей в лице лучников и арбалетчиков.

Тяжело дышать… Почему? Все так далеко и так близко. Я не вижу Артура. А вот он. И отец здесь же, и Зендей. А я не чувствую рук, ног. Почему? Глаза смыкаются без моего ведома. Дышать всё труднее. Кажется, я сейчас… точно упаду. Больно… спина ноет. Неужели травма вновь возвращается? Всё идёт кругами, вертится особенно неестественно. Звон в ушах. Больно… дышать нечем… Черт! Ну почему же сейчас?!

Где я? Нет! Джеймс, берегись!

Приняв себя за Джеймса, которого окликнул в полусознании Адияль, Артур смог уклониться от выпада врага с топором, подошедшего с тылу. Он в момент натянул тетиву и пробил насквозь череп противника. Адияль неожиданно потерял сознание прямо посреди боя. Артур Дебелдон, ловко пользуясь своим луком, всячески пытался сдержать врагов, подступающих именно сюда, где так не вовремя лёг Адияль. Отступать было некуда, товарища оттащить в более безопасное место не представлялось возможным. Вэйрад, заметивший плачевность положения младшего сына, который и не был бы в бою, если бы Отсенберд не переубедил его, стал кромсать всех противников направо и налево, даже и не задумываясь о своей личной безопасности и целости. Генерал Леонель бок о бок со старшим сыном бились чуть поодаль от Адияля с Артуром. И они, осознав опасность, стали рвать и метать с вдвое повышенной яростью. Генерал так и вовсе напоминал скорее юлу, крутящуюся на сверхвысоких скоростях и оставляющей в радиусе от себя лишь окровавленные тела врагов. Его движения были столь выверенными, утонченными, ловкими, безукоризненными, что, пожалуй, он представлял смертельную опасность для целого полка противника.

Однако, как бы сильны ни были родные Адияля, всё-таки их пыл был направлен в совершенно иное русло, нежели сохранность младшего сына и брата. Эту роль целиком взял на себя Дебелдон. Не отступая ни на шаг от тела рухнувшего без сознания друга, он стирал в кровь свои пальцы, без пауз обстреливая врагов. Его руками двигал даже не опыт, не талант, не сноровка, а нечто другое, куда более могучее и постоянное. Им двигала любовь к товарищу. Не мог он себе позволить бросить на произвол судьбы его, пусть даже мышцы изнывали от напряжения, а глаза уставали так, что доходило дело до судорог. Ведь сейчас от него зависит жизнь не только его друга, но и его собственная, от которой он не так давно был готов отречься. И именно благодаря Адиялю, он вновь увидел в этой жизни луч надежды. Бессмертное солнце любви и счастья пылало внутри его просторной и забытой всем светом души. Нет, поступить так, как поступили со мной, я не могу. В конце концов, если даже я умру, то умру с чистой совестью, защищая своего первого и единственного… друга.

Фирдес Отсенберд, взявший на себя обязанности командующего, поначалу наблюдал за тем, как идёт бой, но в конечном итоге поддался своей истинной природе и помчался в бой с мечом в руках. Держа в памяти примерное направление хода его товарища, он пошёл в их сторону. Кругом царил хаос и неразбериха. Свист стрел, болтов, звон стали и брони, щитов, крик людей, ржание лошадей, пыль, кровь, грязь — всё это и есть портрет войны, её обёртка. Фирдес знал это лучше многих.

— Что же ты так свалился-то резко, Адияль! — рычал Артур, поняв, что израсходовал весь запас стрел в колчанах. Теперь и он стоял с одним кинжалом в руках. — Эх! Недолго мне стоять тут! Помогите! На помощь! Тут раненый…

— Эй! Эди! Какого… тут случилось?! — прогремел жуткий басистый голос генерала Отсенберда, только снесшего кому-то голову.

— Фирдес, помоги Адиялю! Срочно, мы прикрываем вас! — где-то издалека кричал Вэйрад, пытаясь прорвать своим относительно тихим тоном демонический гул и грохот.

— Эй! Малой! Артем… Армен… не суть! Бегом назад иди: там спокойно, наши зачистили. Донеси Адияля в укрытие на холм, где лучники наши стоят. Ну! Пошёл!

Артур Дебелдон выбросил клинок и, взвалив на себя Леонеля, помчал сквозь толпу солдат прямиком к месту назначения, куда рекомендовал отнести товарища генерал Отсенберд. Прибыв к полку лучников и арбалетчиков, Дебелдон заметил немалые запасы стрел, благодаря чему вскоре и вернулся в сражение. Правда, уже в числе тех, кто прикрывал проход войск Лерилина и Невервилля со статичного положения на холме. Оттуда же ему и открывалась вся картина боя, которая, как нетрудно было заметить, склонялась в пользу коалиции. По правде говоря, Гербинский уже заключил сокрушительную и триумфальную победу, будучи уверенным в том, что на исход данного противостояния не повлияет ничего.

Общий фронт армии своим чередом продвигался всё дальше и дальше, уничтожая на своём пути любые попытки сопротивления. Командование Дэргана, уверившееся в то, что коалиция врага осталась малочисленной, вынужденной отступать вглубь страны, направило в ход все свои остатки сил. Это оказалось роковой ошибкой. Вместо отчаянной, почти уже проигравшей горстки северян и лерилинцев, Дэрган прочувствовал мощнейший удар превосходящей его по количеству, амуниции и духу совместной армии Лерилина и Невервилля.

— Ваше Величество, остановитесь! Это сумасбродство… Вы рискуете получить ранение… или того хуже! — вопил адъютант князя Лерилина Мендель Лузвельт.

— Парень, не глупи. Я чётко вижу с высоты своего взора: сейчас один наш уже бьёт с десяток воинов противника, так что сидеть тут уже не просто трусость, но и лицемерие.

— Тогда я с вами, Ваше Величество! Я не намерен смотреть на то, как мои соратники погибают за мой дом, а я грею зад на стуле командира!

— Добро. Вперёд! — сказал князь и рванул на своём белом мустанге, который был слегка ранен при границах, в гущу сражений. За ним и Лузвельт.

Но когда они проходили мимо полка лучников, Лузвельт остановился. Он увидел лежащего на земле юношу, который бился на турнире на звание Рыцаря Лерилина. Он подскакал к нему, похлестал по щекам.

— Что? Где я? — тут же, дернувшись, воскликнул Адияль.

— Ты на войне, малец. Ты в норме? Что стряслось? — спросил его Лузвельт. В это же мгновение мимо него пролетела стрела.

— О Боже! Прошу прощения, господин… Я… я думал, честно, случайно подумалось мне, что вы враг и… и намерены что-то сделать с другом моим… Адиялем Леонелем… Что же я несу за ересь?! Всё, меня ожидает трибунал. Это конец, — твердил сначала вслух, а затем про себя перепуганным голосом Артур.

— Вы кто?

— Я — Артур Дебелдон, рядовой, выпускник «Академии Зайца», училища боевых искусств и техники войны Лерилина, — как по тексту проговорил лучник.

— Вольно. Значит, ты присматриваешь за ним?

— Так точно, господин!

— Хорошо, — произнёс адъютант князя и направился вслед за Гербинским в гущу сражения.

«Вскоре об этой битве будет принято говорить, как о «пустой войне». Поразительно низкая доля потерь коалиции по сравнению с изначальным соотношением сил с Дэрганом, невероятно короткий срок капитуляции проигравшей стороны заставляют многих политиков и историков сомневаться в том, что эта война вообще имела статус межгосударственной. В момент первых угроз Дэргана силы армии Лерилина насчитывали около двух тысяч солдат, вскоре после присоединения сил Невервилля они возросли двукратно, а затем и вовсе достигли четырех тысяч пятисот воинов. В то же время как армия Дэргана всегда имела в своих рядах лишь три с половиной тысячи воинов. В конечном же итоге число сохранившейся армии Лерилина и Невервилля — три тысячи восемьсот единиц. А сумевшие капитулировать остатки сил Дэргана к концу противостояния насчитывали по большей мере всего от трёх до четырёх сотен солдат. Таким образом, «пустая война» стала безоговорочным военным успехом для Лерилина и главного участника континентальной войны — Невервилля, ознаменовав «новую эру противостояния Юга и Севера», — сноска одного из генералов армии княжества Лерилин об итогах войны с Дэрганом.

XIV.

— Да что это, мать твою, было, Эди? Без единого ранения свалиться наземь! Ты хоть понимаешь, как волновался отец, как рисковал дядя… и я?

— Зендей, оставь меня. Я тебе уже сказал, что не знаю сам причину этого казуса, — размеренно и сдержанно ответил брату Адияль. Зендей продолжал желчно смотреть на него, как бы ожидая чего-то ещё. — Ну что ещё я могу тебе ответить?

— Не груби, брату, Адияль, — добавилВэйрад.

— Да почему всегда и везде я виноват в чём-то?! Почему вы относитесь ко мне, как к беспомощной девчонке! Я уже достаточно повидал и почувствовал, чтобы иметь хотя бы равное с Зендеем положение, а я всё ничтожество. Пустой звук! Узел под ногами! Я всем постоянно доставляю неприятности! — Он кричал, выплескивая максимум эмоций, что ему приходилось держать в себе до этого момента. Лицо его окрасилось багровым цветом, глаза покраснели, наполнились солью, которая в форме аккуратненьких струек потекла по его щекам, взбухли вены на лбу. Все молча наблюдали за ним, оценивая каждое его слово на здравость. Ведь все, включая и Вэйрада, уже перестали отрицать вероятность ухудшения душевной болезни юноши. А если так, то в случае подобных упадков настроения, стоит обратиться за врачебной помощью. Именно по этой причине сейчас они вели беседу в лекарском корпусе Лерилина, признанном носителе высочайшего уровня медицины на континенте. Однако доктора так и не выявили болезни сознания Адияля.

— Спокойнее, Эди. Ты играешь с огнём, а он может и обжечь. Имей в виду, ты говоришь со своим отцом, — вступил Фирдес Отсенберд. — Во всяком случае мы хотим тебе помочь. Если это болезнь, то ее следует лечить. Ты это осознаешь, Эди? Сейчас не время для детских капризов.

Адияль выслушивал нотации дяди Фирдеса, низко понурив голову. Потом Адияль поднял голову, посмотрел чётко в глаза всех присутствующих и в каждом увидел страх, такой, какой бывает, лишь когда ты не способен помочь кому-то очень дорогому. Затем произнёс, сухо и устало, едва выговаривая фразы:

— Спасибо вам. И простите, я повёл себя низко. — Пауза. Все ожидали продолжения, которое непременно должно было последовать. — А теперь, отец, я прошу тебя перевести меня в другой полк. — После этих слов все застыли в изумлении, челюсти отвисли, глаза широко раскрылись.

— Что?! — тут же выдал Вэйрад, обезумев от заявления сына. — Эди, что с тобой в конце-концов!

Вэйрад сначала покачнулся, а затем дав маленький кружок вокруг себя, повалился. Благо, Отсенберд успел ухватить его. Зендей, неслабо напугавшись, в эту же секунду выбежал в коридор и подозвал лекарей. Спустя десять минут после помощи докторов Вэйрад очнулся.

— Вон отсюда! Зайдёте, когда я скажу! — вырвалось у Фирдеса в адрес Адияля и Зендея.

— Как ты? — спросил Отсенберд, заботливо поправив подушку Вэйрада, а затем, по просьбе самого Леонеля, помог тому привстать.

— Всё в порядке. Минутная слабость. Обморок на почве потрясений. Ничего страшного, — ответил Вэйрад, протирая глаза.

Наступило молчание, изредка перебиваемое пением птиц за окном. Корпус находился за городом, поэтому шумной людской суеты здесь не наблюдалось.

— Фирдес, знаю я, что с Адиялем.

— Что? Как ты…

— Со мной было то же. После смерти Агаты, когда я оставил детей у Эверарда Медбера. Тогда я, сказав, что еду исполнять долг перед государством, на самом деле желал убежать от реальности, не оглядываясь. Каждую минуту, когда в глазах я видел мальчиков… вспоминал её. И со мной происходило страшное. Сердцебиение ускорялось, дыхание учащалось, руки дрожали, не контролировались мною. Это сущий кошмар… Не знаю я, что это было такое.

— О Боже… Тогда ты писал письма в лагерь по ночам, чтобы…

— Да, Фирдес. Чтобы ни ты, ни Дориан не видели этого. Я всегда винил себя за смерть Агаты. И всегда винил себя за то, что оставил детей без их матери, а затем и без отца. — Голос задрожал, как и губы. Отсенберд, увидев это, положил руку на плечо товарища в привычной уже для себя манере (так он пытался оказывать поддержку, ведь словами он этого выражать не умел). — Я в норме. С моим младшим сыном то же самое, что и со мной. Я знаю, я вижу, чувствую. Все его действия нацелены на то, чтобы заглушить боль в душе. Но он запутался… как и я когда-то.

— Может, ты поговоришь с ним?

— Думаешь, он станет слушать?

— Думаю, конечно станет! Он твой сын, и он тебя любит. Ты бы видел, что с ним было, когда ты упал…

— Сможешь нас оставить?

— Не спрашивай, друг, — сказал Отсенберд и, открыв дверь, подозвал сидящего на стуле Адияля, который дрожал словно котенок во время грозы.

— Папа! — выкрикнул Адияль и набросился на отца с объятиями, как в те времена, когда он был совсем малышом. Отсенберд улыбнулся, закрыл дверь.

Отец тоже обнял его. Очень крепко. По щеке у него пошла слеза, и он сказал:

— Какой ты у меня уже взрослый! Как быстро вы растёте…

— Папа, что со мной… я не понимаю, правда… — тоже плача, произнёс Адияль кривящимся голосом.

— Всё хорошо, сын. Ты молодец, мы вместе пройдём этот путь! Я верю в тебя, знаю, что ты справишься. Ты же мой сын! — ответил отец.

— Отец, возможно ли, если впредь я теперь буду… не знаю, как сказать… — судорожно начал говорить Адияль спустя несколько минут безмолвных объятий. — В общем, я бы хотел отныне быть отдельно от вас. Дело в том, что я на турнире встретил… познакомился с другом. Ну, помнишь Артура? Я бы желал, если возможно… Мне с ним почему-то спокойнее…

Вэйрад ещё раз потрепал сына по его роскошной кудрявой шевелюре пепельно-русого цвета и ответил, ласково, с добрым отцовским взглядом:

— Хорошо. Это будет очень даже хорошо.

Адияль удивился столь для него внезапному ответу отца, однако Вэйрад, будучи тем, кто прошёл через эти трудности, прекрасно понимал сына. Ему и самому приходилось на время уходить от семьи, чтобы разобраться в себе.

Однако вскоре уже оказалось не до разъединения: пришёл указ от лица короля Невервилля о немедленном сборе всех военных сил коалиции вновь. На этот раз речь шла об освободительной операции в княжестве Ибиз.

XV.

— Знаете, отвечая на ваш вопрос, я вспоминаю замечательные горы. На моей Родине с западных краев лежат «столбы миросотворения» — вздымающиеся до облаков горы, — говорил старец размеренно, даже медленно, не спеша, с расстановкой. Выглядел он, конечно, как самый настоящий нищий, хотя, по сути, сейчас он именно им и являлся, как и все беженцы. — Побывав там однажды, я уже не мог не ездить туда каждый год. Место очень красивое, дарующее покой и уединение с природой, с нашим с вами общим истоком. Стоишь среди этих каменных гигантов, вдыхаешь безупречно чистый, свежий воздух, не оскверненный человеческой злобой. Ей там быть и не положено, а как же! Там всё самое дурное, что есть в нас, уходит, изливается из души. Потому я и езжу… ездил туда. Я искренне убеждён, господин, что счастье человека в его чистоте перед самим собой и Господом. Знаю, знаю, на севере иное восприятие религии. Но всяко мы едины с вами, и правда в том, что не важно, кто прав, а кто нет, а в том, что все мы в ответе перед самими собой. Очиститься нельзя, если ты не познал свои ошибки, а без этого ты не будешь счастлив. Горы, друг мой, не волшебное место, а место, которое возвращает тебя к твоему началу. Место, где ты ближе всего к тому концу мира, где твоя душа стремится к очищению. Понимаете вы меня?

— Отчасти, господин, — ответил Зельман Златогривый. — Я верю в то, что мы в ответе за себя перед самими собой и что лишь мы способны познать свою неправоту и принять путь истины. Правда, единение с природой… не понимаю, в чем смысл?

— Друг мой, смысл искать — первая и роковая ошибка. Его нет, во всей человеческой истории нет смысла. Есть лишь цели, которые преследуют люди, не видя естественного. То, что им надо, перед ними и в их руках лежит, но вместо того, чтобы взглянуть на ладони, они получают большее наслаждение от того, как отбирают нужное у других, прежде сами придумывая себе запреты к словесности! А как же! Попросить нельзя — можно лишь отобрать. Вот и снова я… право, спать пора, голова болит, вновь злиться начинаю, а тогда и сердце неспокойно.

— Доброй ночи, — попрощался Зельман. Далее он ещё несколько часов к ряду думал и думал о том, что же всё-таки имел в виду старец. Казалось, суть близка, и он её чувствует, но не видит.

Наконец он дождался известий об исходе сражения Лерилина и Дэргана. Узнав о триумфальном успехе, Златогривый от радости пустил слезу.

На следующее утро к королю Невервилля пришёл посол Игъвара с требованием о заключении мира. И заранее с ним пришли положения этого самого мира. Условия, изложенные на бумагах, как было уже ясно, звучали отнюдь не в пользу Невервилля. Зельман Златогривый, не став принимать всерьёз эту наглость со стороны врага, ответил тонко и иронично: «К сожалению, я вынужден отказаться от Вашего щедрого и, несомненно, выгодного предложения в силу некоторых обстоятельств. Таких как, например, тысячи солдат, готовых глотки разорвать недругам за свою Родину. При всем желании перечить им я бы не хотел: это глупо и бессмысленно. Но поверьте, Ваше Превосходительство, при нашей последующей встрече я обращу внимание на условия этого договора, который Вы так любезно мне предоставили».

Через полдня после первого прибыл следующий, принёсший уже известие совершенно противоположного характера. Он сообщил о настоятельной просьбе короля Игъвара встретиться с Златогривым у границ Невервилля и Ибиз. И заверил о намерении обсудить лишь меры мирного урегулирования конфликта. На сей раз Зельман Златогривый принял приглашение. Прекрасно догадываясь, чем может обернуться встреча с лордом Дезевоном, Зельман Златогривый приготовился. Он собрал армию численностью одиннадцать с половиной тысяч солдат возле границ с Ибиз. Эта колоссальная по своим масштабам армия была сосредоточена в лесных периметрах, дабы игъварский лидер не заподозрил неладное. Вместе с этим король северного государства отправил известие правителю Лерилина о повторном сборе коалиции, задачей которой сейчас являлось перегородить путь отступления для войск южан и обеспечить прямой канал связи между Невервиллем и Лерилином по суше, то есть — через земли Ибиз.

Встреча лидеров двух сверхдержав континента прошла сухо и мрачно. Лорд Дезевон вместе со своими представителями не намерен был уходить с территории Ибиз и стоял там, не ступая шага до земель Невервилля. Позади него громоздилась бесчисленная армия солдат, обличенных в светло-белые сверкающие доспехи. Вскоре из-за этой особенности обмундирования южан их станут называть «белыми», хотя по своей сути это двусмысленное нарекание.

Ни та, ни другая сторона не сказали ни слова. Пока лорд Дезевон не приказал своим длинным указательным пальцем с двумя золотыми перстнями подчинённому принести что-то. И это что-то — голова князя Горуда Века. Все, включая Зельмана и его десницу, стоящего рядом, ошалели. Затем король Игъвара нагло бросил белую иссохшую голову прямо под ноги правителя северного государства. Зельман Златогривый отдал приказ подать сигнал о наступлении. Таким образом возобновилась война. Первый крупнейший конфликт двух гигантов под предводительством их вождей. С того момента более кровопролитных битв для южан не было. Разъяренные ненавистью, чувством долга, мщения и правды воины Севера разгромили один из сильнейших корпусов врага. Восемь тысяч лучших солдат Игъвара, потеряв более двух третей людей, был вынужден отступать, где их благополучно встретила коалиция Лерилина-Невервилля. Адияль тоже участвовал в сражении: бок о бок с Артуром Дебелдоном, Менделем Лузвельтом, Гефестом Гербинским он внёс свой вклад в победу в этом сражении. За счёт чего позже удостоился звания лейтенанта.

Спустя два дня после окончания военных действий Артур оказался в неудобном положении. Дело в том, что он несколько раз чуть было не лишил жизни солдат своей армии (благо, обошлось лишь несерьёзными ранениями). Но благодаря Адиялю, Дебелдону удалось избежать трибунала. Более того, тот тоже получил повышение до младшего лейтенанта за вклад в военный успех операций коалиции Лерилина-Невервилля и спасение жизни Адиялю Леонелю, носящего звание рода Золотых Львов. Мендель Лузвельт, став по итогу офицером армии Невервилля и постоянным личным военным адъютантом Гефеста Гербинского, после пригласил Адияля, с которым ему уже приходилось сражаться, прикрывая друг другу спины, в свой дом, в дом семьи Лузвельт, как дорогого гостя. Вэйрад Леонель и его товарищ Фирдес Отсенберд на время вновь разошлись. Оба вернулись в Невервилль, но Фирдес поехал к Нильфаду, где они оба вновь принялись усердно дегустировать вкусы вин и пива, а Вэйрад Леонель отправился вместе со своим старшим сыном покорять карьерную лестницу. Иными словами, они продолжили находиться в рядах регулярной армии, иногда вступая в мелкие военные сражения у границ.

Адияль же с Артуром остались на некоторое время в Лерилине, до которого теперь не представляло никаких трудностей добраться по суше, ведь отныне Ибиз — территория Объединенного Союза Северно-Южных Государств, куда входил лидер организации Невервилль, Объединенный Альянс Северных княжеств, Лерилин и вышеупомянутое княжество Ибиз.

Спустя ещё какое-то время Зельман Златогривый объявил о новой реформе, которая приняла название «Об апостолах трона Невервилля». Это была та самая реформа, которая, по признанию короля, навсегда изменит строй государства и направит его в новом и усовершенствованном русле. И в основном, эти изменения затрагивали лишь органы власти. Так, отныне по приказу короля исключены из Тайного Совета Короны все военные чиновники. Вдобавок к тому была обнародована информация о всех новых членах правительства, в связи с чем теперь орган не является тайным. Новый, переформированный состав был таков: Эмма Фоллен и Династия Харт занимали места министров финансов, Марк Грет являлся министром по вопросом внешней политики и связях с иностранными государствами, Робб Лоун был многообещающим политиком, на чьи плечи легла ответственность за внутреннее развитие государства, а Филипп Норман, бывший лидер оппозиции, с этого момента стал министром социальной политики, в чьи обязанности входило и здравоохранение, и образование, и медицина. Впрочем, все новые члены Совета Короны в прошлом были либо лидерами народных масс, либо учёными, либо дипломатами, которых, по причине замкнутости старой системы, не замечали. Также в состав нового правительства входили уже привычные его креслам Льюис Фоттейд, министр порядка и исполнитель роли верховного судьи по военным делам, и князь Тзильета, представитель Объединенного Альянса Северных княжеств, десница короля Невервилля Леонардо Эйдэнс (правда, в силу того, что десницей короля не может быть чисто юридически правитель другого государства, он исполнял эту роль формально неофициально). Следующий, но немаловажный пункт реформы же звучал так:

«ПРЕДОСТАВЛЕНИЕ КОРОЛЮ НОВЫХ ПОЛНОМОЧИЙ И, ВМЕСТЕ С ТЕМ, ОГРАНИЧЕНИЕ ЕГО ВЛАСТИ И РАЗВИТИЕ НОВОГО ПОЛИТИЧЕСКОГО СТРОЯ: Король — наместник и блюститель, НЕ ПОСЛАННИК БОЖИЙ И НЕ ЕДИНОЛИЧНЫЙ ПРАВИТЕЛЬ, однако сохраняет за собой титул монарха вместе со всеми его дополнениями и право решающего и неотъемлемого голоса».

Вкупе с этими изменениями, которые уже обещают стать знаковыми в тысячелетней истории Невервилля, введён новый пункт, который более всех вызвал вопросы у населения. Это полное переформирование религиозного строя и создания нового вектора развития духовной целостности в стране.

Иными словами, отныне всё изменится, как и хотел Зельман Златогривый. А в лучшую сторону или худшую, предстоит ещё узнать.

Акт Четвертый.

XVI.

— Ты уверен, что не хочешь? — обратился к Артуру Адияль, смотрясь у зеркала. — Всё же я уверен, ты не часто бывал в гостях у такого рода аристократов. Эти люди богаты настолько, что способны купить хоть всю столицу Невервилля.

Дебелдон, лёжа на полу, невнятно промолвил:

— Езжай, как-нибудь воздержусь. Всё же не в первой.

— Смотри сам. Только, прошу, не перепей вновь, как вчера…

— А что вчера было? — по-прежнему тухлым, увядающим голосом прокряхтел Дебелдон.

— А так ты не помнишь! Ты чуть не… не буду произносить этого!.. какую-то барышню, жену офицера! Если бы не мои навыки дипломата, ты бы так и остался за решёткой, — пояснил очухавшемуся другу Леонель.

Тяжело присев, оперевшись о стену, Артур ответил уже более живо:

— Вспомнил, вспомнил. Твои навыки дипломатии — это твой кошелёк.

— Ты бы лучше вспомнил не то, как я тебя вытащил, а то, что ты вполне заслуживал наказания!

— Да ладно тебе, я же всё-таки не стрелял из лука в него, — с натяжкой ухмыльнувшись, ответил Артур.

Леонель тоже улыбнулся.

— Ладно, веди себя капельку сдержаннее. До встречи.

Дверь захлопнулась.

Поместье Лузвельт с прошлого раза не изменилось ни на грош. Разве что в связи с наступлением холодного сезона многие цветы исчезли с клумб двора.

Встретил гостя дворецкий, который был уже осведомлён о визите Адияля Леонеля, потому сразу же и провел его в гостевую. На удивление, столь знатные и серьёзные Лузвельты сидели чуть ли не в домашней одежде. Исключением была лишь Лисан, которая выглядела бесподобно. Изящное красное платье не только подчеркивало идеальную фигуру молодой девушки, но и вместе с тем добавляло загадочности образу. Адияль был готов не сводить с неё глаз вовсе, но приличия ради, а ещё по причине своей застенчивости, увел взгляд и осмотрел комнату. Она была просторна, уютна, мебель вся пестрила тёплыми тонами древесины, стены были увешаны картинами, портретами, охотничьими трофеями парочкой декоративных мечей, в каждом углу стояли горшки с домашними цветами, посреди самой длинной стены располагался камин. Члены семьи сидели на разных креслах, молодой человек в белом халате, приоткрывающем часть груди, читал книгу по политике, другой, что был одет поскромнее, но всё также легко и непринужденно, вёл беседу с сидящим на соседнем кресле братом Менделем. Лишь Лисан будто слегка отчужденно уподоблялась шитью.

Со входом в комнату Адияля кардинально ничего не изменилось. Все поздоровались, пожав руки, Мендель ещё добавил добрый хлопок по щеке, а Лисан Лузвельт Леонель приветствовал с низким поклоном, поцеловав её мягкую, нежную, белую руку. Вдруг вдали послышался стук каблуков строгих мужских ботинок. Это был Назар Лузвельт, глава семейства. Вместе с ним плелся Фран-дэ-Луа, чиновник из Невервилля, которому уж больно пришлось по вкусу пребывать в тёплой стране, где ещё и цены на товары ниже, чем дома. Последняя фраза до появления в гостевой, изданная из уст Франа-дэ-Луа, звучала так:

— Поверьте, сейчас экономика начнёт стабилизироваться, и тогда Вы в полной мере сможете восстановить работу кузнечных цехов…

— О! Приехали всё-таки, господин Леонель, верно? — тут же прервал барон, обратившись к гостю.

— Добрый день, для меня высокая честь вновь видеть Вас! И благодарю за приглашение. — Он сделал аккуратный поклон. Почти все действия, совершаемые Адиялем, и фразы, им произносимые, были заготовлены заранее при поддержке Дебелдона, который знал о правилах и манерах поведения в светском обществе больше, чем он. Во многом благодаря прочитанным книгам. Но даже такой уровень понимания выше, чем у сына генерала до мозга костей из Невервилля (а как было известно, северное государство славилось своей суровостью, где даже банальным приличием считалось абсолютно естественным пренебречь).

— Славно, прошу к столу, — пригласил отобедать Назар Лузвельт.

Стол, как и приятно в обществе подобного типа, был набит всяческими блюдами высшей категории. На тарелках благоухали жареные цыплята, свиные стейки, по середине — овощные закуски, фрукты и у каждого гостя под носом — дорогущие вина вековых издержек, свежие хлеба. Сначала разговор шёл медленно и отдалённо, в основном о политике и экономике. Говорил больше всех Фран-дэ-Луа, однако по большей части — свои размышления, не подкрепленные фактами, на что и обращал чаще всего внимание Назар Лузвельт. Вообще, у Адияля сложилось впечатление, что барон не был рад обществу, в котором находился в данный промежуток времени. Стоит отметить также, что другие Лузвельты преимущественно сохраняли молчание, потребляя пищу. Более всех скромничала, разумеется, Лисан, то и дело пряча лицо, иногда, а замечая взор Леонеля, краснела.

— Хватит об узконаправленном, господин дэ-Луа. Всё же, сегодня центральный персонаж в нашем доме, несомненно, наш юный гость, — произнёс барон, устремив взор на Леонеля. — Расскажите мне о себе, я буду рад. Не так часто я вижу в этих стенах простых военных без сопровождения их отцов. Вы, можно сказать, уникальный человек в моих глазах.

— Отец! Я просил, — резко воскликнул Мендель, грозно глядя на барона. Младшие братья и сестра не рискнули подать и вида, предвкушая последствия.

— Я помню, не нервничай, сынок. Я лишь пытаюсь найти с этим молодым человеком общий язык, как ты и просил, — хладнокровно ответил Назар Лузвельт. — Прошу извинить, господин… Леонель, правильно? — Адияль неуверенно кивнул, глянув на Менделя. — Давайте, поведайте мне о вашей жизни, службе.

— Я думаю, что жизнь простого военного не так уж и интересна для вас, господин Лузвельт.

Ответ Адияля ошарашил всех. Доселе никто в стенах этого дома не смел иронизировать над самым влиятельным аристократом Лерилина. Мендель прикусил губу. Лисан побелела, приоткрыв рот. Фран-дэ-Луа поспешил покинуть комнату, поблагодарив за обед хозяина дома и прислугу. За ним следом вышел младший сын барона, проделав те же действия.

— Не поймите меня неправильно, я не хотел задеть вас этой фразой. Поверьте, я уважаю и ценю наших защитников больше кого бы то ни было, — сказал Назар.

— Вы ждёте от меня рассказа о своей жизни, но вы её знаете.

— Правда?

— Да, мы беседовали с вами на вечере, где ещё присутствовал мой отец, — пояснил Леонель, не отрывая глаз от барона. Оба смотрели друг на друга с настроением близким к презрению.

— Я мог запамятовать, извините. В моей голове редко откладываются моменты, не имеющие большой значимости. Такова правда.

— Прекратите пререкаться, господа, — встрял Мендель, зная, что продолжение может оказаться казусным.

— Сын, мы спокойно обсуждаем наши общие интересы, чего же ты переживаешь?

— Отец, я думаю, нам стоит выйти. Кажется, я слышал, как нас зовёт горничная.

Назар Лузвельт с большим трудом и нежеланием встал с места и пошёл за сыном, заложив руки за спину. Вскоре выскочил и последний сын барона, осталась лишь его дочь. Наедине с Адиялем. В этот раз смущались и краснели оба: и Леонель, который до этого опирался в моральном отношении на Менделя, и Лисан, которая не знала, как стоит вести себя перед глазами полюбившегося юноши. Наконец, вспомнив учения Артура, растерянно и неловко заговорил прерывистой речью Адияль:

— Часто ли, кхм… у вас случаются гости? — Лишь после сказанного он понял, насколько глупа и неуместна его фраза.

— О да, часто! — те же чувства от своего ответа испытала Лисан.

Очередная минута молчания прошла ещё тяжелее. Адияль, задаваясь вопросом, почему он так сильно потеет в не слишком-то жаркую погоду, смотрел в одну точку на бокале белого вина, желая избежать прямых столкновений взглядами с девушкой, сидящей напротив.

Лисан Лузвельт же, в свою очередь, думала о том, почему она такая глупая и неуверенная, что не может и не начать разговор, и не выбрать, как его начать. Вся её надежда в лице старшего брата улетучилась с его уходом. Почему именно сегодня он ещё настолько красив! Нельзя, нельзя! — думала она. — Нельзя позориться!

— Нет, нет! Ну зачем я пришёл? Я и глаз её не стою! Она, она… — думал он. — Она восхитительна… Почему я такой…

Их муки сознания прервали вернувшиеся Мендель с отцом.

— Как вы тут, не скучали без нас? — сказал первым делом Мендель, стремясь развеять неловкую обстановку, веяние которой почувствовать было не так трудно. — Кажется, кто-то вас уже успел покинуть?

— Неважно, давайте вернемся к нашему разговору, — произнёс барон Лузвельт. — Кажется, ты начинал говорить о боевом подвиге нашего дорого гостя, Мендель?

— Да, Адияль в одиночку расправился с десятью воинами высшего ранга, благодаря чему я и сижу сейчас за этим столом в полном здравии!

Леонель поразмыслил и пришёл к выводу, что это, скорее, много приукрашенная версия реальной ситуации. В действительности он справился не в одиночку, а при поддержке Артура и самого Менделя, да и о их ранге говорить он не мог (этого просто невозможно определить только по внешнему виду солдат). Однако, заметив резкое и кратковременное поджимание одним глазом его товарища, Леонель сообразил, что в данном случае ложь будет практичнее, нежели более пресная истина. Тем более, когда он сидит за одним столом с Лисан Лузвельт.

— Да, но не преувеличивай мое влияние. Как бы не ты, я б тоже не присутствовал сейчас здесь.

Лисан, уже не замечая ни себя, ни времени, ни голосов, ни взгляда настороженного отца, любовалась пепельноволосым юношей с голубыми глазами, сидящим прямо по ту сторону такой большой и непреодолимой преграды в виде обеденного стола. Кроме того, её поразил тот факт, что Адияль, несмотря на крутой и непримиримый нрав отца, сохраняет стойкость.

— Любопытно! Значит, и звание вручили достойное, не так ли? — спросил Лузвельт.

— Я лейтенант армии Невервилля, господин.

Назар Лузвельт, уже не сдерживая вырывающийся смешок, ухмыльнулся, добавив:

— Действительно, достойное звание!

— Отец! — пылко возмутился Мендель. — Довольно!

Лисан, очнувшись от внезапно настигшего её транса, испугалась. В первую очередь за то, что теперь уже точно эти стены не смогут избежать острого конфликта, а возможно — и унизительной ругани.

— Сын, кажется, ты немного забыл, с кем ты говоришь. Не позорься сам, не позорь меня, — он встал, бросив устрашающий взгляд на сына, и провел глазами до коридора, ведущего в гостиную. Жест был ясен, и перечить ему не рискнул бы никто.

Мендель, жалостливо посмотрев на товарища, безмолвно желая ему удачи и терпения, сказал своей сестре:

— Пошли, Лисан, узнаем, как дела у господина дэ-Луа.

Они вышли, оставив Назара Лузвельта наедине с Адиялем.

— Пройдёмся в мой кабинет, друг?

Леонель, понимая, что выбора на самом деле не предоставлено, кивнул и пошёл за хозяином дома.

Комната, в которой проводил больше всего времени барон, выглядела просторно, хоть и пыльно. У каждой стены стояли стеллажи с книгами, стол был завален документами и письмами, а в самой середине лежала медвежья шкура. Барон Лузвельт попросил Адияля не вставать грязной обувью на неё.

— Сейчас мы наконец-то можем говорить начистоту. И я сразу же скажу: ты мне противен, — произнёс с немалой долей отвращения Назар Лузвельт.

— Почему? — скупо и бесстрастно задал вопрос Леонель.

— На это есть две основные причины. Первая: ещё с того нашего разговора я понял, что ты слабохарактерный плаксивый солдатик, который, возможно, и пережил немало, однако думает, что в этом повинен кто угодно, кроме себя самого. Да, ты можешь выставлять себя жертвой, если тебе так легче, и тогда я отнёсся к тебе несколько мягче лишь потому, что ты не претендовал на мою ангельски чистую и безупречную дочь. И здесь я перейду ко второй причине. И не буду лукавить, она гораздо весомее для меня, чем первая. Я безумно богат, а мои дети — наследники всего того, ради чего я жизнь свою отдаю. И понимаешь ли, для меня очень важно, чтобы они не только жили в достатке за счёт моих стараний, но и воздвигли свою империю. Для этого я их воспитал гиенами, которые готовы и научены рвать глотки дешевкам и пустышкам, которые могут и будут топтать головы своими ястребиными ногтями для приумножения капиталов. — Адияль внимал каждому слову, но лицо его не изменялось. Только голубые глаза говорили за их владельца: чудовище. — Не смотри на меня так. Я не жесток к людям и не настолько алчен, как лорд Дезевон. И уж тем более не настолько кровожаден.

— А по вашим словам кажется, что вы изверг и тиран, который держит в ежовых рукавицах своих детей, решая за них то, как они будут жить, навязывая свои устои. Кроме того, я вижу, что вы относитесь к простым людям, как к… валюте?.. а к простым солдатам, как к фигурке на столе. Я не прав? — выдал, сам не ожидая от себя такого, Леонель.

— О, да это всё ошибочное впечатление, юный друг! — поспешил опровергнуть барон. — Знаешь ли ты, что я за свой счёт снабжал армию Лерилина? За свой счёт оплачивал их лечение? Большинство новых форпостов, появившихся в последнее время лишь из-за войны, которые ты даже, вероятно, не заметил, построены на деньги из моего личного кармана. Вдобавок, Гефест Гербинский, молодой и многообещающий князь, — мой кандидат. Я сделал очень многое, чтобы он удержался на пьедестале, готов был даже пойти на уступки политикам из Игъвара, которые навязали свою волю в Короне. И я же оказал огромную поддержку в свержении предыдущего князька, захотевшего прекратить рост частных богатств аристократии, то есть — моих богатств. Эта новая куколка в лице перспективного правителя — мой вклад и в вашу, и в нашу победу, — пояснил Лузвельт.

— Да вы готовы ради денег продать свободу своих детей! — вспыхнув, воскликнул Адияль.

— Да, не отрицаю. Дети — это моё вложение в пользу своего счастья, никак не людского и не твоего. Я же всё-таки, в первую очередь, барон, а затем уже филантроп. Помощь людям — увлечение, не работа. Надменно — да. Но я на этом построил свое имя, восславил его. Благодаря этому моя семья богата и не нуждается ни в чем. Я сделал себя сам, а ты? Чего добился ты? — Леонель молчал, спрятав свои глаза, свои мысли. Лузвельт было пытался заглянуть в них, слегка накренившись, но больная спина не позволила допытаться до сердца собеседника. — Значит, тебе нечего сказать. Я с первого взгляда дочери увидел, что это плохо обернётся. Уходи отсюда. Не рассчитывай на чудо. Счастливый финал для таких сопливых романтиков, как ты, бывает лишь в сказках. До свидания, Адияль. Живи себе в удовольствие, но не пытайся запудрить её голову. Моя дочь не станет твоей. Ты для неё слишком низок. Пропасть между вами сравни океанским просторам. До свидания, Адияль. И удачи.

XVII.

— Какого, мать его, черта здесь творится? Артур! — завопил Адияль, увидев в апартаментах пару совершенно обнаженных девиц, расхаживающих как у себя дома.

— Дружище, а ты разве не допоздна должен был быть? — произнёс дрожащим голосом Дебелдон, движением рук указывая девушкам на выход. Он покраснел, стоял несуразно, пытаясь найти удобную позу, на лбу проявились мелкие капли.

Дверь захлопнулась.

— Ты что, привёл проституток в дворцовые апартаменты? под носом кучи вельмож и самого князя! Ты одурел, скажи мне? — Леонель пылал яростью. Мало того, что его выдворили из дома Лузвельтов и он больше никогда не увидит Лисан, да ещё и друг во время его отсутствия успел опозорить и себя, и Адияля, который снимал это помещение. — Вот не дай Бог нас вышвырнут отсюда из-за тебя!

И он захлопнул дверь своей комнаты, оставив сконфуженного Артура один на один со своими думами.

Ну разумеется! На что я мог рассчитывать… Она и не полюбит меня. Ты что же, Эди, не видел, как она вела себя, когда вас оставили одних? Да она же едва сдерживалась, чтобы не рассмеяться из-за меня. Я же явно смешон! Да и этот Мендель… привёл меня в дом своей семьи, чтобы потешаться над глупцом! Господин Назар Лузвельт оказался прав. Между нами гигантская пропасть… — размышлял Адияль, уткнувшись лицом в подушку. И всхлипывал.

Дверь отворилась.

— Так и думал, что что-то стряслось! Вот нутром учуял! — выдал зашедший Артур. — Выкладывай.

— Артур, пожалуйста, оставь меня одного. Я устал.

— Расскажи!

— Да что рассказывать? Я полный олух. Достаточно?

— Нет! Слушай, если девушка отказала тебе… Нет, это, конечно, обидно, ничего не говорю, но я бы не стал печалиться так сильно. Не всегда получается с первого раза. Читал я давеча произведение… не помню автора… В общем, оттуда, считаю я, важнее всего почерпнуть, что взаимной любви добиваются годами, а счастье от неё считают веками. К сожалению, и названия я не помню… да не суть!

— Да хватит! Не было у тебя реальной любви! Откуда ты можешь знать, что это? — вскочив с постели, выпалил Адияль. Он уверенно шёл в сторону друга, тыкая в него указательным пальцем, и говорил: — Любовь — это яд для сознания, трепет в душе и в теле, заноза в сердце, это её глаза, её губы, волосы, форма лица, её голос, ураган мыслей, проносящийся в голове, сметающий всё, что не связано с одной лишь ею, это, в конце концов, пелена перед глазами — наивная слепота… — Его зрачки заслезились. — Какой я слабый и жалкий… плакса и неудачник… Верно брат говорил, любовь — это боль… Он-то сильнее, умнее, опытнее меня, у него есть стержень! не то что у меня…

— Нет. Всё, что ты сейчас наговорил, — чушь полная! Ересь! — высказался Артур. — Ты тот, кто вопреки правилам, людским наставлениям, злобе, ненависти — черт возьми — пошёл наперекор судьбе! А судьба — это материя неподвластная контролю, но ты осмелился её обуздать. Разрушил клетку, чье имя — нормы и устои. Ты сильнее и характернее очень многих, Адияль! Самое важное: ты человечен. Ты готов пойти на многое ради своих близких. Я это сам в тебе вижу. Да, согласен, я не любил никогда и не знаю, каково это. Но в одном я уверен точно: ты настоящий воин и мужчина. Перешагни через очередные трудности и иди дальше по своему пути.

Слова друга тронули струны души Леонеля, и он, кивнув в знак благодарности, улыбнулся.

— Можно я обниму тебя, Артур?

— А… что? Ну…

Не успел он ответить, как Адияль уже крепко сжимал его в своих руках. Человек, который с детства нуждался в любви и внимании, не понимал цели, преследуемой Леонелем, но он знал, что сейчас это нужно.

— Спасибо, что появился в моей жизни, Артур.

Ответ оказался предсказуем:

— Судьба.

XVIII.

Следующие дни шли неспешно, своим чередом, обрастая новыми событиями и увлекательными случаями. Среди них была просьба Менделя Лузвельта принять его к диалогу, которую всё ещё оскорбленный Адияль категорически отклонил. Тем же временем в доме Лузвельтов установилась настоящая тирания и диктатура со стороны главы семейства. А случилось это по причине постоянных сцен с участием Лисан Лузвельт, которая, не смирившись с окончательным изгнанием Леонеля, стала требовать личного сиюминутного извинения отца перед ним. Ясно, что подобные вольности из уст своей дочери барон не стерпел. После сцены словесной порки он бесповоротно ограничил почти все права и свободы Лисан. Сейчас юная девушка, переживающая за судьбу парня, чьи глаза, стойкость и благородство покорили её сердце, могла лишь рассчитывать на понимание и поддержку со стороны старшего брата, единственного члена семьи, который мог себе позволить перечить воле отца и отнестись к сестре с милосердием.

По ночам девушка постоянно видела сны, где главным героем непременно становился Адияль Леонель. Она отлично понимала, что не так хорошо знает этого человека, столь неожиданно ворвавшегося в её душу и сознание. Однако она ничего не могла поделать с собой. То у озера под дикой луной, то в обнимку с ним прямиком на коне, то на крыше громадного замка где-то на севере, то посреди поля под палящим взором солнца — везде она была с Адиялем Леонелем, представляя романтичные и захватывающие истории, где обязательно всё должно было окончиться нежным и тёплым поцелуем. И только когда она открывала глаза и видела, что кругом лишь стены привычного ей дома, где её отец настоятельно попросил уйти ее возлюбленного навсегда за его пределы, она томно вздыхала, шла к балкону, где сидя на кресле и укрывшись тёплым пледом, читала книги, в которых главные герои всегда и несмотря ни на что добивались своего — любви.

Тем временем Артур всё пытался утешить своего друга, вовлекая его во всякого рода интриги. Но Леонель был непреклонен. День за днём — и так недели вынужден был он упиваться своими мечтами о сердце той блистательной девушки, которая отныне была так далеко от него. Редко выходя из дому, он каждый раз намеревался пойти в сторону поместья Лузвельтов. Но здравый смысл и чувство ненужности его персоны на глазах у этих людей переубеждали его. Но как возможно остановить пламя, разрывающее изнутри и дурманящее рассудок влюблённого птенца? Однажды в очередной раз вырванный из уютной и тёплой кровати своим другом Адияль, проезжая мимо какого-то небольшого базара, где Дебелдон намеревался что-то приобрести, резко впал во власть зверского желания высказать всё Назару Лузвельту лично.

Он было уже помчал на всех порах, без предупреждения бросив товарища. Но в какой-то момент — возможно, когда он обнаружил несколько десятков патрулирующих стражников (интересно то, что раньше он их не видел) — он повернул назад и с чувством полного разочарования в себе и в сущности безответной любви направился ко дворцу, где в апартаментах его дожидалась уже остывшая кровать.

— Это всё твоя вина! Почему ты лишаешь меня всего самого простого?! человеческого… — со слезами на глазах вопила Лисан в адрес отца, который, казалось, с абсолютным безразличием слушал её. — Наследства, любви, внимания, уважения, свободы — всего этого у меня давно нет, но не трогай, пожалуйста, хотя бы моё право любить и быть любимой кем-то, если ты этого дать не способен!

— Успокойся, дочь. Если ты про того юношу, который пару недель тому был у нас, то не волнуйся зазря. Он ушёл сам, выразив при этом свое собственное нежелание быть более нашим гостем, — невозмутимо и равнодушно ответил отец.

— Да потому что это ты довёл его! Ты ведь настолько алчен, черств, надменен, что ни во что не ставишь других людей! Для тебя быть не может того, чтобы кто-то был равен тебе! Ты просто жалкий гордец с надутым эго! — выпалила она, после чего вмиг побелела от осознания того, что посмела сказать в сторону отца эти слова.

В доме больше никого, кроме прислуги, не было. Потому Мендель уже не смог бы в случае чего заступиться за Лисан.

— Всё сказала, дочь?

И это был тот момент, когда пара на первый взгляд безобидных слов ранят сильнее кнута. В одну секунду Лисан Лузвельт поняла, что поступила в высшей мере грубо в отношении её отца.

— Спасибо, дочь. Не думал, что какой-то чужак, впервые оказавшийся в твоей жизни, станет для тебя важнее человека, который вырастил тебя, — добил Назар Лузвельт.

После подобных слов Лисан была вынуждена своей совестью извиниться. Но высказывание уже оставило определённый опечаток в сердце барона.

Тем временем Адияль решил написать письмо брату, прося помощи в его сложившейся ситуации. В целом, содержание письма было не столь интересным. После банальных расспросов об их с отцом жизни, он пересказал все события, начиная с недельной давности (другие он уже поведал ранее), и в заключение попросил дать совет. Отправив его и вернувшись в апартаменты, он застал Артура, который почему-то оделся весьма странно и несуразно, что было на него не похоже. И на свое удивление услышал из его пьяных уст:

— Эди, собирайся, мы едем в одно замечательнейшее место!

Даже не собираясь слушать отговорки друга, Дебелдон силком затащил Адияля в экипаж и дал команду извозчику гнать к ближайшему кабаку.

— Да чтоб полюднее был! Слышал? Полюднее чтоб был!

— Дружище, я устал, правда… Давай я немного отлежусь в тёплой постели, отдохну, соберусь, и поедем чуть позже, — предложил Адияль, не вставая с сиденья.

— Нет, нет, нет! Эди, ты уже который день просто лежишь без какого-либо настроения. Это нужно лечить, с этим нужно бороться. А лучше всего в компании друга, алкоголя и девушек, которые не обременены общественными нормами морали. Прошу, не трать ты зря ценные минуты жизни!

— Артур, прошу, оставь меня одного. Я хочу спать, я не хочу ничем наслаждаться, — вяло и уныло продолжал гнуть свое Леонель с пустым и беспомощным взглядом, устремленным в никуда.

— Выйди сперва из экипажа: тут ты не сможешь спать, сколько тебе вздумается, — сказал Артур, но Адияль словно пропустил это мимо ушей. — Кучер, прошу простить за эти неудобства, держите, — он передал несколько звенящих монет, — подождите где-нибудь в стороне.

Извозчик и думать не стал, рванул в трактир, возле которого они и остановились.

— Это гиблая затея, Артур. Лучше бы отправил меня домой.

— Ты меня раздражать начинаешь! — буркнул Дебелдон.

— Так оставь меня. Чего неясного в том, что я всего лишь устал?

— То, что ты устал уже как месяц! Я волнуюсь за тебя, за твоё состояние, дурень!

— Не стоит, я в полном порядке. Правда.

— Нет, не в порядке, — настаивал Дебелдон, стаскивая Адияля с сиденья экипажа.

— Да отстань же ты наконец! — рявкнул Леонель, ударив ногой по лицу Артура, пока сопротивлялся его попыткам насильно стащить себя с экипажа.

— Господи, Адияль! У меня кровь пошла! — со злобой процедил Дебелдон, протирая стекающие с губы струйки багровой жидкости. В отместку он решил рывком столкнуть Адияля, что у него благополучно и вышло. Леонель рухнул прямо на землю, подняв облачко пыли.

Обозленный Адияль встал и грубо толкнул товарища, утверждая, что из-за него теперь вновь начнёт болеть спина.

— А нечего было мне губу разбивать!

— Я тебя предупреждал, что не надо меня трогать!

— Как же ты мне надоел! — заорал Дебелдон и бросился на Леонеля.

Секундой позже эти двое уже во всю катались на пыльной земле, демонстрируя нечто вроде борьбы. И так, пока к ним не подошли городские полицейские. Церемониться те не стали и тут же арестовали бузотеров.

В камере заключения для дебоширов, нарушающих общественный порядок, Артур и Адияль, оба в грязи и потрепанные, сидели по разные стороны, специально даже не глядя друг на друга. Естественно, когда их брали под стражу, они пытались объяснить, что произошло недоразумение и они вполне адекватны, но сотрудники правопорядка Лерилина, славящиеся лучшими результатами в этой сфере, пропустили мимо ушей их объяснения, которые, впрочем, слышать из уст тех, кто попадал в это учреждение, было отнюдь не ново.

Спустя час безмолвия они оба разошлись сперва тихим и осторожным, а затем громким и эмоциональным смехом. Их гогот был отчётливо слышен аж за пределами каменной коробки, где они пребывали, целых полчаса, пока у обоих окончательно не сдали лёгкие, а живот не горел адским пламенем.

— Я не могу больше… такой абсурд в моей жизни — что-то новенькое, конечно!.. — произнёс Адияль осипшим голосом.

— У меня так проходит примерно треть дней месяца, — почти беззвучно сказал Артур, гладя разболевшееся горло.

— Не смеши, не смеши!.. я уже не могу… лопну вот-вот!..

— А я, кажется, свой мочевой пузырь смехом накачал… Не хихикай! Я серьёзно говорю!

— Да как же не хихикать, если смеяться я уже не могу! — Адияль выдохнул и лёг на бетонныйпол камеры. — Фух… этот случай надо бы запомнить.

— Даже не думай: через какое-то время подобные случаи станут для нас обыденностью.

Они вновь усмехнулись, но сразу после заглохли, так как ни сил, ни возможности улыбаться не осталось. Скулы обоих свело. Они сидели тихо, ожидая, пока их наконец выпустят. Дебелдон из последних сил держал напряжение в области мочеточника.

— Адияль, ты её любишь? — спросил Артур.

— Да. Я чувствую, что когда рядом со мной нет её, я слабею многократно, — ответил Леонель. — Представить сложно, но когда Назар Лузвельт бил по моим слабым точкам, благодаря Лисан я выстоял и даже мог отвечать ему. Будто она наполняла меня. Она была, как луч солнца посреди мрачного туманного утра, понимаешь?

— Нет, наверное, не понимаю. Но я верю тебе. Раз так — ты не должен сдаваться, Эди. Иди до конца, вперёд, ломая ноги, стирая стопы, разрывая сердце, иди сквозь эти заросли с высоко поднятой головой, следуя за своим лучом. Не забывай, что жизнь нам дана всего одна, но цена её зависит от того, как ты её проживёшь.

— Литература, действительно, многому может научить, судя по тебе, — с улыбкой произнёс Адияль. — Спасибо. Ты, друг, мой второй луч.

«Порой нам кажется, что в нашем существовании нет смысла, достаточного для того, чтобы раз за разом терпеть её удары. Мы гонимся за успехом, признанием, любовью, забывая жить. Да, суть жизни именно в стремлении. Такова наша природа: человек хочет приблизиться к идеалу. Но оглянитесь вокруг! Всё живое и всё неживое неидеально, не выточено по подобии великого божественного замысла. Быть может, он и есть в том, чтобы жизнь была уникальна, так как и сопровождающие её пространство чувства лишены чётких мер оценивая. Нельзя сказать, что тот или иной представитель бытия полон лишь белых черт. Во всем и всегда достаточно и хорошего, и плохого. Но плохое — не то же, что зло, оно просто иное. Неидеальное. Как и хорошее — не есть показатель совершенства, ведь без плохого его бы просто не было. Наше существование построено на постоянным поиске того, что мы называем успехом. Но успех порой не в том, что ты преуспел в чём-то. Оглядываясь назад, мы можем увидеть немало примеров, когда наши поступки были бессмысленными, лишающими стремления других и дарующих пустую гордость только нам самим. Я свою жизнь, вероятно, прожил. Мне сейчас седьмой десяток. И я богат, знаменит: мои трактаты читают и перечитывают. Но я несчастлив. Успех, который привычен человеку, погубил столько замечательного — это мог бы почувствовать и я! — сколько необходимо для истинного счастья. Думаю, смысл в том, чтобы прожить жизнь, забыв об успехе, как о высшей своей цели. Просто жить ради себя! Бейтесь, гонитесь, терпите, но не забывайте жить, Бога ради!» — эпилог из философского трактата.

— Адияль, ты долго ещё будешь в Лерилине? — поинтересовался Дебелдон.

— Не знаю… Я соскучился по дому. Тем более зима кончилась — скоро Невервилль станет живописнее. Знаешь, я мечтаю об аккуратном, но красивом домике где-нибудь… в поле, быть может? Да, подальше от людей, чтобы после службы отдыхать вместе с Лисан от всего мира, любуясь прекрасными просторами полей, гуляя по саду между кустами цветов и благоухающих деревьев. Было бы замечательно, — ответил Леонель, углубляясь в сознание и рисуя картину своей будущей жизни.

— Продолжишь службу?

— Конечно. Многие говорят, что «Битва трех зверей» — это сокрушительный успех и истинный триумф. Но… на кургане, где произошло решающее сражение, сейчас стоит кладбище. Тысячи воинов положили свои жизни ради этой победы. Ради нас и нашего будущего. Я не собираюсь плевать на их могилы, сбегая со службы. Я закончу начатое ими, начатое… начатое ребятами из лагеря дяди Эверарда.

Вдруг послышался звук открытия затворов на стальной двери, ограничивающей заключенных от внешнего мира. Наконец в тёмную и серую камеру пробился солнечный свет. Адияль и Артур прищурились (они отвыкли от света), в ярком просвете стоял силуэт человека.

— Господа, на выход. — Голос принадлежал Менделю Лузвельту.

— Мендель! Что ты тут делаешь? Как вообще узнал, что мы тут?

— Я приехал во дворец в поисках вас, но, на моё удивление, искомых мной людей не оказалось. Я выяснил, что один дворецкий услышал разговор двух юношей (один из которых был пьян) о поездке в какой-то кабак. Не так много кабаков в столице Лерилина, так что я легко нашёл тот самый, где увидел вот это объявление, — он вытащил из-за пазухи помятую бумагу с заголовком: «Были задержаны два молодых человека». — И вот я тут. Вызволяю вас и рассчитываю на то, что Адияль Леонель соизволит уделить мне хоть минутку внимания.

— Боже, разумеется! — ответил он.

Дебелдон тут же выбежал и помчался в близ лежащий парк.

— Он терпел очень долго, — поспешил истолковать Адияль.

— Прошу, Адияль, выслушайте меня. Лисан влюблена в Вас! Это чистейшая правда! — После этих слов Адияль поменялся в лице. Он и подумать не смел, что может заинтересовать девушку, как она. Он покраснел, по всему его телу разошёлся неистовый мандраж. Он словно феникс воспылал внутри. Теперь появилась надежда. И теперь уже совсем неважно стало, что скажет или даже сделает барон Лузвельт — теперь Адияль решился окончательно, что пойдёт до конца ради сердца этой необыкновенной девушки по имени Лисан.

План Менделя заключался в том, чтобы под покровом ночи организовать встречу Адияля и его сестры. Леонель непременно согласился.

XIX.

Всё получилось. Мендель смог договориться с прислугой, дождался, пока братья и отец заснут, и дал команду сестре выходить. Встреча должна была состояться на холме в миле от поместья Лузвельтов. Адияль, за час до указанного времени прибывший на место, всё глядел на дорогу, надеясь увидеть ту самую повозку, где сидела бы Лисан. И минута в минуту она показалась на дороге. На белом коне, держа в руках фонарь, скакала Лисан Лузвельт. Менделя с ней не было. Адияль, встрепенулся, встал, отряхнул парадную форму, подобранную специально Артуром, и подал ей руку. Практически все действия, выполняемые им, были подсказаны более опытным в делах ухаживания Дебелдоном. Но сейчас настал момент, когда всё зависело лишь от него самого.

— Прошу, Адияль, простите меня и нашу семью за такой ужасный приём и за такое обращение к Вам… Я… я лично приношу извинения… И… и если вы бы стали столь добродушны и… поняли бы меня… нас!.. — резко замолвила она, обрываясь, краснея и бледнея, переставляя ноги с с позиции на позицию, словно танцуя.

— Не стоит, не стоит! Вольно Вам! Остановитесь! Конечно же я всё понимаю… И, постойте… мне бы хотелось сказать Вам что-то крайне важное…

Примерно с минуту стояли они, глядя друг на друга под светом ясной ночи, не двигаясь, мертвенно, словно фарфоровые фигурки. Лишь груди обоих шли ходуном, будто при каждом сокращении сердца они пытались соединиться — тянулись друг к другу, а затем вновь возвращались к исходному положению.

— Я влюблен в Вас, — наконец выдал Леонель.

Очередное молчание, перебиваемое только ветром, который выл где-то на просторах безжизненных полей Лерилина, уханьем сов, характерным металлическим скрежетом фонаря, покачивающегося от ветра, и непрерывным биением двух влюблённых сердец.

— Я, кажется… тоже люблю… Вас… Однако, странно всё это.

— Я и сам не понимаю, что происходит со мной…

— Я вовсе не про это! Как же возможно влюбиться в человека, не зная его души?.. Разве это верно?..

Адияль замешкался. Он и сам задавал себе аналогичный вопрос, но ответа на него не находил.

— Я не знаю, каково это любить, но я бы хотела… И… думаю, будет это правильно, если… мы сначала попробуем начать с тесного общения… ведь так гораздо лучше понять друг друга, нежели… нежели сразу бросаться в омут чувств… столь неясных и таинственных!

— Да, да, разумеется! — ответил Адияль, не дожидаясь окончания реплики Лисан. — Я солидарен с Вами и полагаю, что узнать друг друга крайне важно перед чем-то… более, скажем, серьёзным… — Леонель был и в восторге, и в смятении от того, откуда в его скромном солдатском лексиконе вообще могли взяться такие обороты речи, нехарактерные его обществу совершенно. Но потом пришёл к выводу, что благодарить за это стоит его друга Артура Дебелдона, в высшей степени начитанного человека.

— Так давайте же прямо сейчас и начнём! Вы посмотрите, какая волшебная звёздная ночь! Не так ли? — с радостью, но сдержанно и аккуратно завопила Лисан.

Так они беседовали, прижавшись спинами к сухому деревцу. Говорили о разном. Делились жизненными историями, приключениями. Лепетал, в основном, Адияль. И время от времени, когда он начинал о войне, Лисан бледнела, тряслась и даже порой просила перейти к другой, более мирной теме. Она же, как правило, говорила мало и сдержанно. Чаще о своих братьях, о многочисленных семейных друзьях, о себе — почти ничего. Леонель пытался вытянуть из неё слова, скажем, более эгоистического характера, но безрезультатно. Однако и того, что говорила Лисан Лузвельт о своей семье, её щепетильного отношения к родным и близким было достаточно, чтобы с уверенностью заключить: она действительно безупречно чиста и удивительна. Её внутренний мир не только красив и живописен, но и наполнен чем-то магическим, притягивающим. Её простота, но и с тем загадочность и скромность пьянили Адияля. Он наклонился ближе к Лисан, она остановила речь, они смотрели друг на друга, видя отражения звезд в глазах, затем их лица становились ближе, ближе, веки опускались, они уже чувствовали дыхание друга друга на своих губах, а затем они окончательно сомкнулись в нежном и безобидном первом девственном поцелуе.

— А ты, однако, мальчик характерный, непослушный, — заговорил морозной монотонностью Назар Лузвельт. Он велел снять с головы сидящего напротив него, привязанного к стулу человека балаклаву, одетую задом наперед, дабы ограничить видимость его. Это оказался Адияль Леонель с кляпом во рту. Находились они в помещении, напоминающем погреб с сотнями винных бочек, потому что это и был в сущности винный погреб, где в этот самый момент находились еще и два личных стражника барона. — Я уважаю в людях стремление к цели, свободолюбие, этот ароматный бунтарский юношеский дух. Когда-то и я, быть может, мог бы похвастаться непослушанием, но, жаль, время было другое. Тогда я думал лишь о том, как с голоду не помереть. А тебе, я вижу, делать нечего. Вот и лезешь, куда не просят. Думаешь, я бы не узнал о твоей наглой шалости. Впрочем, благодарить ты можешь Франа-дэ-Луа, который оказался в нужное время и в нужном месте и услышал то, что должен был услышать. Хотя, наверное, всё же спасибо говорить должен только я. Вольно, вольно. Вижу, как ты смотришь на меня своими звериными глазками. Воистину, сын льва! Такой же гордый и непримиримый, неподвластный, непоколебимый. Снимите, господа, с него кляп. — Один из стражников, отложив алебарду, подошёл и вынул изо рта Леонеля тряпку.

— Я и не думал, что отец Лисан может быть настолько ничтожным человеком, — вымолвил он, как тут же получил мощный удар по животу. Он скрутился по мере возможностей, которые ему предоставляли тугие верёвки, повязанные в области груди. Но не выдал и писка.

— Я буду тебя бить, пока ты не поймёшь, что здесь тебе лучше не показываться и не появляться рядом с моей дочерью!

Сдержав свое слово, он принялся одаривать ударами Адияля, который, несмотря на то, что уже выдохнулся да и вообще не спал уже около суток, непрерывно нервничая перед встречей с Лисан, держался достойно, не издавая ни звука.

— И это всё? — сказал Леонель, когда барон, устав, отошёл в сторону и стал тяжело дышать.

Не выдержав такой насмешки, Назар ударом по задней ножке стула и повалил его вместе с Адиялем. Затем нанёс несколько ударов по туловищу лежачего.

— Да бей хоть до вечера, шут дешёвый! Я люблю Лисан и ты, сукин сын, меня не остановишь! Поверь! Я полон ныне решимости!

Следующий удар, пришедший по голове Адияля, уже оказался значительнее, и юноша потерял сознание.

— Чёрт… — выдохнув, прокряхтел Лузвельт. — Упертый оказался… Да черт с ним. Всё равно больше не сунется. Киньте его куда-нибудь на дорогу, — указал он стражникам. Они развязали его и унесли с собой.

Весь побитый и вновь пыльный Адияль еле добрался до дома. Он рассказал всё Артуру и тут же уснул от крайнего изнеможения. Наперекор совету друга Адияль принял решение, что вновь придёт к Лузвельтам. Дебелдон пытался убедить Адияля, что это опасная затея, но тот был непреклонен. Вместе с тем, проснувшись, Леонель обнаружил на столе ответ Зендея, который, по видимому, всё-таки прочитал письмо.

Дорогой Адияль,

Прошу простить, что долгое время и сам тебе не писал. У нас с отцом было немало работы на службе. Представляешь, когда объявили реформу, с нас наконец сняли эти чёртовы кресты неповиновения… В переносном смысле, разумеется. Теперь Норберт Изельгаам потерял существенную часть власти и не может нам докучать так, как прежде. Но и наши заслуги во время прошлого сражения сыграли свою роль, я полагаю. В общем и целом, с отцом у нас всё хорошо. Живём мы вполне спокойно. Недавно навестили дядю Нильфада. У него замечательная семья, я тебе скажу! Очередной раз я убеждаюсь в этом. Правда, заметил я за ним новую дурную привычку… Он стал пить больше Отсенберда! Впрочем, надеюсь, ничего серьёзного это не сулит.

Прости, я отошёл от твоей темы. Просто очень хотел поделиться, что тут всё замечательно и мы ждём твоего возвращения. Касательно твоей — не знаю, как сказать — любви?.. Да. Буду говорить так, ведь ты и не назвал её имени. Одни лишь глаза да глаза. Впрочем, я тебя прекрасно понимаю. Помню, как испытывал нечто подобное. Однако, увы, совета я тебе не дам. Какой я тебе ещё советчик? Ты помнишь, как мой первый роман окончился? Ну вот. Я верю, что твоя гениальность принесет свои плоды и в этом русле. Одно могу сказать наверняка: доверяй сердцу. Если знаешь и понимаешь, что она та самая, ради которой ты готов на жертвы, иди на жертвы, а если в уме твоем промелькнет хоть тень сомнения — беги! В заключение к этому вопросу добавлю: слушай поменьше Артура. Парень он хороший, — я это подметил сразу — но в любовных делах, как я понял из твоих слов, он полный нуль.

Приезжай давай поскорей. Чего ты ещё ждёшь в этом письме?

Твой любящий брат.

Слова Зендея в очередной раз, кроме того, что обрадовали, еще и подтвердили здравость его намерения. Он оделся, умылся, помылся, нашёл кучера, карету и поехал прямо в цитадель зла — поместье барона Назара Лузвельта — высвобождать из тёмной башни свой лучик в лице прекрасной принцессы.

С момента жалкого и немыслимого избиения Адияля Леонеля Назар Лузвельт долго обдумывал свою позицию и даже переосмыслил некоторые ключевые её аспекты. Ему стало тошно от самого себя, от осознания того, что он позволил себе опуститься настолько низко. Он понимал, что делал это во благо своей любимой дочери, но при этом абсолютно позабыв и о её собственных чувствах и о том, чтобы хотя бы выслушать этого юношу, который так отчаянно рвался к своей возлюбленной. Барон Лузвельт когда-то и сам был женат, от его супруги родилось двое его сыновей, но она вскоре умерла от легочной болезни. С течением лет он смог заставить себя забыть о ней, но вместе с этим забыл, что такое любовь. Став чёрствым, лишившись дара милосердия, Назар Лузвельт обрёл новый смысл существования, что являлся вымышленным воплощением последней воли его усопшей жены, — воспитать детей, которые никогда не будут знать бедности. Утеряв свою душу, он стремился сделать то же и для своих детей, надеясь, что таким образом убережёт их от боли, которую так часто причиняет этот мир. Сердце — на золотой багаж… — с прискорбием осознал барон. Он встал со своего рабочего места, почувствовав, что столь любимое и уютное кресло вдруг стало ему противно. Назар Лузвельт направился в сторону комнаты Лисан, которая уже который день к ряду не горела желанием ни есть, ни пить, ни веселиться, как было ранее, до последних событий.

Постучав трижды, барон обнаружил, что дверь открыта. Лисан никак не ожидала увидеть своего отца, который, к тому же, выглядел так, будто призрака увидел. Никто и никогда не лицезрел, чтобы Назар Лузвельт просил прощения. Войдя в комнату дочери, отец сперва обнял её и поцеловал нежно в лоб, поправив пред этим её растрепанные волосы.

— Доченька, я был не прав. Ты вольна жить! Вольна! Это я глупец, который забыл, что такое настоящая жизнь, это я… Я должен извиняться…

Словно чувствуя этот скрип души, рвущийся из отца, который отдаётся этой тяжёлой хрипотцой и надорванностью в его словах, Лисан расплакалась и закивала, говоря таким образом:

— Разумеется, папа! Как я могу не простить тебя!

— Одно лишь хочу знать я, твой глупый отец… любишь ли ты его, доченька?..

— Да! С каждым днем, — да что там! — с каждым часом мне тяжелее без него!.. дышать!

Отец дурно рассмеялся, приложив ладонь к вспотевшему лицу.

— Какой же я дурак!..

— Отец, не говори так!

— С того момента, как ты увидела его там, на арене, когда услышала его речь, его уверенность, силу, мужественность, зрелость — и всё это несмотря на его юный возраст, ты влюбилась. А я и не заметил этого… Прости!

— Папа! Брось ты всё! Я тоже хороша, ведь ты лишь волнуешься за меня — за свою дочь!

И долго ещё они стояли, обнимаясь и плача.

А тем временем Адияль Леонель уже был задержан на арендованной белой карете за проникновение на частную охраняемую территорию без приглашения и разрешения. Назар Лузвельт, узнав об этом из уст старшего сына, тут же велел снять обвинения с этого молодого человека и выпустить его из камеры заключения (благо, к тому времени он ещё не успел попасть в неё). Затем барон сам же организовал встречу с Леонелем, не предупредив его. Встретив Адияля вместе с его другом Артуром в парке, недалеко от королевского дворца Лерилина, он поспешил подойти, однако вместо тёплого и радушного приёма, которого, впрочем, и не ожидал увидеть после всего случившегося, обнаружил озлобленные взгляды вкупе с настороженностью. Товарищ Адияля аж вынул кинжал.

— Господа, Бога ради, прекратите. Я пришёл с миром. Просить прощения и говорить — лишь говорить, — поспешил пояснить Лузвельт.

— Ну, знаем мы ваше поговорить! — тут же вставил Дебелдон.

— Артур, можешь оставить нас. Он для меня угрозы не представляет, я вижу это.

Дебелдон было нахмурился, озадачился, но всё же смирился с безбашенностью друга и отошёл в сторону, продолжая пристально наблюдать за ходом разговора.

— Приношу глубочайшие извинения, господин Леонель. Я поступил недостойно, — начал Лузвельт.

— Соглашусь. Допустим, я принимаю ваши извинения, — ледяным тоном ответил Адияль.

— Я увидел, что твои намерения честны и… более того — чисты. Я даю добро, но не потерплю, если вдруг узнаю, что ты обидел мою дочь. Правда, теперь я стал сомневаться, что ты бы мог так поступить, — пресно растолковал Назар Лузвельт. Но затем его лицо смягчилось, даже подобрело. — В общем, живите и любите!

— А что делать с тем, что я лишился жилья по вашей вине?

— В каком смысле?

— Инцидент, который произошёл из-за нелепого запрета на въезд на территорию вашего поместья для моей персоны, вынудил дворцовых чиновников выгнать меня и Артура из апартаментов. Вы же наверняка знаете, что основными условиями проживания здесь являются высшая законопослушность и отсутствие каких-либо жалоб на нарушение правопорядка?..

— Решим вопрос, сейчас я хотел бы видеть тебя и твоего друга, если он того желает, в гостях у моей семьи. Надеюсь, таким жестом я окончательно подтвержу прозрачность своих намерений?

Ответ был положительный.

XX.

Собрание нового Совета Короны проходило традиционно в стенах Центрального дворца в столице Невервилля. Стоит отметить, что с победы на последнем сражении и укрепления позиций государства на мировой арене города значительно оживились: возобновилась торговля и общественная жизнь, сняли баррикады, полицейских стало много меньше, а люди даже, могло показаться, стали веселее. В общем-то, практически все население Невервилля, включая даже все слои общества, обрело надежду и теперь уже билось не за выживание, а за победу. Это настроение омрачалось лишь введением строгой политики обновленного правительства в отношении беглецов и дезертиров: многих из них ожидал либо эшафот, либо тюремное заключение — в зависимости от цены человека в государственных масштабах. Так, военных, покинувших страну в тяжёлый период и вернувшихся уже после ошеломляющей победы, ожидала служба без возможности повышения до высоких чинов. Но даже этот пункт политики поддержало большинство населения страны.

— Всем добрый вечер. Это первое собрание в этом кабинете в таком составе, и я надеюсь, что наша работа станет успешной. И это же мнение выражает король, который в силу проблем со здоровьем не смог сегодня присутствовать. Вместо него буду выступать я, десница Его Высочества. Никто же не имеет возражений? — стартовал собрание Леонардо Эйдэнс.

Все собравшиеся, переглянувшись между собой, и промолчали. Впрочем, молчание означало согласие.

— Сегодня собрание будет проходить вместе с Норбертом Изельгаамом, господа. Это вынужденная мера, так как действия общей политики нужно согласовать с дальнейшими действиями армии. Ах да! Господин Изельгаам — полководец и командующий армией в нашем прошедшем сражении. Он занимает должность представителя Высшего Гвардейского Состава, а ранее сидел в этих же креслах.

— Давайте ближе к сути, Эйдэнс, мы все тут друг друга знаем, а если и не знаем, то это не имеет никакого практического смысла, — перебила смугловатая девушка с каштановыми волосами и чёрными пронзительными глазами. Она, как и её напарница Эмма Фоллен, единственные представительницы женского пола в Совете, выглядели вне всяких похвал: белых роскошных платьях с длинными подолами, изумительно ухоженные, опрятные.

— Поддержу Династию, — высказался Робб Лоун, юноша с белыми короткими волосами и ослепительно белой кожей, чьи синие глаза внушали спокойствие и собранность, — не надо задерживаться на пустых вопросах.

Леонардо Эйдэнс, явно довольный настроем Совета, заговорил уже быстрее и увереннее.

— На повестке сразу несколько вопросов. Во-первых, я выскажу просьбу короля… вернее, распоряжение, которое вы можете оспорить. Звучит оно следующим образом… — Он вынул из штанин помятую бумажку, развернул и начал читать: — Во что бы то ни стало повысить до предела возможного потенциал армии коалиции. Для этого необходимо организовать новые учреждения для военного обучения и призвать как можно большее число новобранцев. На следующем месте по приоритетности следует срочная реорганизация сельского хозяйства. Иными словами, очень важно возродить животноводство и выращивание растительной продукции. Также вернуть в действие оборот металлов и металлургию. Я кончил.

— Сразу хочу сказать, что согласен с предложением короля, — вызвался Филипп Норман, человек средних лет и плотного телосложения. — Но думаю, у уважаемых министров по вопросам финансов есть свои мысли по этому поводу.

— Верно, — согласилась Эмма Фоллен, темнокожая девушка с салатово-зелёными глазами. — Это абсолютно невозможно по той простой причине, что ныне нет ни времени, ни ресурсов воплотить такой план.

— Да и мы не оправились после колоссальных потерь после «Битвы трёх зверей», которые, впрочем, мы удивительным образом отрицаем по сей момент.

«Битва трёх зверей» — так названо было прошедшее сражение при границах княжества Ибиз, где впервые в таких масштабах схлестнулись три государства: Невервилль, Игъвар, Лерилин.

— Подтверждаю заявление Робба Лоуна, — вставил Изельгаам, — у нас, действительно, потери исчисляются тысячами и значительно превосходят потери самого Игъвара на том сражении. Нам повезло, что лорд Дезевон недооценил нашу армию и направился в поход с таким ничтожным войском. Также сыграли роль действия командования лерилинской части коалиции и довольно чёткие и предусмотрительные распоряжения Его Величества.

— При всём уважении, господин Изельгаам, но сейчас мы не рассматриваем, почему мы вышли победителями, а преимущественно обсуждаем, что делать сейчас, — вновь перебила Династия Харт.

— Давайте вы все вспомните, что не на базаре находитесь. Установка короля — не предмет обсуждения. Её выполнение не оспаривается, ваши претензии могут касаться лишь того, как станете вы выполнять её. Ясно? Я жду дельных предложений, господа, а не сухой болтовни, — выдал Леонардо Эйдэнс, как из арбалета. Вкупе с его холодным демоническим взглядом речь привела в чувство практически всех собравшихся. Молча сидел лишь Льюис Фоттейд, который знать не знал, что забыл на этом собрании, где все являлись компетентными в своих отраслях экспертами, кроме него самого.

— Что ж, имеется предложение, — произнесла Династия Харт. — Правда, оно… Радикальное и даже в некотором роде бескомпромиссное.

— Говорите, — дал добро Эйдэнс.

— На три года сроком вы должны сократить до минимума все военные траты и отменить по возможности все военные операции. Отпустить ситуацию, так скажем. Вернее, направить силы на восстановление своих сил, а не на погоню за противником.

— Что?! — взбеленился Изельгаам.

— Спокойно, солдат, это мера нужна в любом случае. Сейчас, после «Битвы трех зверей», мы не имеем никаких сил продолжать сопротивление в наступлении. Мы протопчем земли несомненно, но столицу Юга не захватим. А дальше последует уже ответный удар, который уже наверняка мы отразить не сумеем.

— Вы предлагаете… сыграть в размен монетами?! — воскликнул Филипп Норман.

— Да, — ответила за коллегу Эмма Фоллен, — именно так. Я в полной мере поддерживаю этот вариант. Мы потеряем преимущество, но получим шанс восстановить силы и тогда уже прокатить Игъвар до исходной точки. Три года — срок оптимальный.

— Что же теперь?! Вновь терпеть издевки Игъвара по отношению к нам? Плюнуть на могильное поле под Ибиз и ждать?! — воспламенился Изельгаам.

— Да, полководец, — сказала Харт. — Такова цена победы, друг мой. Ибо иначе мы проиграем. Всё — или ничего. Три года — и столкнётся лёд и пламя, гроза и море, белое и чёрное, добро и зло. И определятся истинные сущности всех, — высокопарно заключила Династия Харт. — Такова моя личная ставка.

— Если так посмотреть, то за три года лорд Дезевон не посмеет напасть, так как потребуется немало времени смириться с позором после «Битвы трех», а мы сумеем укрепить нашу экономику и армию, — высказался Робб Лоун.

— Да это абсурд, если вы думаете, что Дезевон будет тихо смотреть! Он будет предпринимать шаги. Какие-то да будет! — гнул своё Норберт Изельгаам.

— Значит, будем вынуждены дарить некоторые крепости, но всё-таки имея меру: нельзя отдавать совсем без боя, ибо это чревато выдачей нашей политики, а самые значимые точки отдавать нельзя в принципе, — растолковала Эмма Фоллен, оглядываясь на Династию Харт.

— В целом, план мне ясен, — подошёл к завершению собрания Эйдэнс. — Но я буду обязан ещё обсудить это с королём. В течение дня дам окончательный ответ. Собрание Совета завершено, господа. Благодарю за активную работу и рад был вас всех наконец увидеть в сборе. Есть вопросы? — Ничего не последовало. — Хорошо. Тогда на этом говорю спасибо. До встреч!

Зельман Златогривый лежал в своей постели во дворце Урвалл. Лицо его уродовали ужасные круги под глазами, прекрасные волосы цвета золотого пшена отныне больше напоминали сухую солому, взгляд был опустошен. В руках он держал книгу, с трудом перелистывая страницы той же рукой, которой её и придерживал. Во время «Битвы трех зверей» король получил несколько ранений разной тяжести, причём, как моральных, так и физических. Златогривый в силу сложившихся обстоятельств шёл впереди войска, чем одновременно и возбуждал, вдохновлял армию, но и заставлял подставляться солдат (разумеется, не по собственной воле). Случалось так, что юные и горячие воины, стремившиеся показать себя в бою и защитить своего лидера, первыми попадали под удар. На глазах Зельмана был убит один из тех самых юнцов, который готов был жизнь отдать, прикрывая своего короля. Он принял на себя удар лезвия врага и замертво свис с лошади. Увиденное оставило сокрушительный след в сознании Златогривого. Приняв новый курс, направленный на то, чтобы сделать свой народ счастливым, он лишь в очередной раз подверг его испытанию, из которого выйдут живыми отнюдь не все. В том же сражении королю раздробили тазовую кость, пока он вынужденно пребывал на земле, и сломали руку в кистевой части. Лекари прогнозировали выздоровление лишь спустя три месяца при спокойном и преимущественно лежачем образе жизни, если король ещё, к тому же, регулярно будет пить травяные настойки. Повреждённые же части покрыли твёрдыми бинтами, потому даже при всём желании Зельман бы не смог встать с постели.

— Лео!.. — хрипло выдавил из себя Зельман. Леонардо Эйдэнс постоянно навещал короля, дабы тому было не так одиноко, но и еще по той простой причине, что является его другом и — что не менее важно — десницей.

— Здравствуй, ты бы хоть велел шторы открыть, а то тут у тебя даже намёка на солнце нет, — сказал Эйдэнс, раздвинув шторы. Комната наполнилась блеклым солнечным светом, окинувшим своим взглядом все многочисленные пылинки, витающие в воздухе. — Да… Я велю прибраться здесь. Как ты?..

— Здорово. Читаю учения Фольтеста Варнау. Интересные мысли, но, по-моему, немного утопичны, — спокойно рассказал Златогривый. — Как прошёл Совет?

— Касательно него, — начал Эйдэнс и сел подле короля на стул; он смотрел на Зельмана таким взглядом, который бывает, лишь когда смотришь в лицо безнадёжного пьяницы или неизлечимо больного, что, впрочем, разные, но, по сути, схожие по ряду черт виды, — практически весь новый Состав сошёлся во мнении, что нам нужно три года на восстановление армии и подъем экономики. Против, как я понял, высказался лишь Норберт, что неудивительно.

— Да, очевидно. Я предполагал такой расклад, хоть и надеялся, что они смогут предоставить что-то более прогрессивное. Что ж, я даю добро.

— Ты несколько озадачен. Всё тоска бьёт? — осведомился Эйдэнс.

— Нет. Я просто переживаю… уж несколько дней к ряду… Меня беспокоит Норберт.

— Думаешь, что не сможешь контролировать его? — уточнил десница таким тоном, будто уже знал, о чем думает король.

— Боюсь, что уже потерял связь с ним, друг…

— Не печалься, Зел. Ты же знаешь, что я всегда с тобой. Я пристально слежу за каждым его шагом. Я не допущу никаких самовольных и опасных действий с его стороны. Обещаю, Зел.

Король Невервилля блекло улыбнулся. За тучами вышло солнце. Первое его истинное появление за последние месяцы. И его ослепительные лучи осветили лицо Златогривого. Он будто именно в ту же секунду похорошел: его изумрудные глаза налились жизнью вновь.

Этим же днем Адияль, приняв приглашение барона Лузвельта, оделся в шикарное белое парадное платье, арендовал вновь белую карету, купил огромный букет белых тюльпанов и помчался к поместью. Тем же вечером на ужине он объявил предложение, повергшее всех в шок: Адияль Леонель пригласил Лисан Лузвельт поехать вместе с ним в Невервилль. Ошалев от подобного высказывания, барон чуть было не подавился белым вином, но услышав положительный ответ из уст его дочери, смирился с пылким и эксцентричным духом молодёжи.

Уже через неделю Адияль познакомил Лисан с отцом и братом. Оба были довольны выбором Адияля. Жили влюбленные поначалу в доме семьи Леонель, который после гибели Агаты Леонель, можно сказать, оказался заброшен. Однако немного спустя Адияля призвали на службу в рамках новой военной политики. Он успешно справлялся со своими задачами, демонстрируя как хорошие интеллектуальные возможности, так и блестящие боевые навыки, благодаря чему удостоился звания офицера в возрасте восемнадцати лет. Начав прилично зарабатывать, не отказываясь от принятия взяток, Леонель купил просторный дом где-то посреди полей с видом на живописные просторы Невервилля, о котором всегда мечтал. К слову, о приобретении Адияля не знал ни отец, ни брат. Дебелдон тоже переехал в Невервилль и тоже был призван в армию, но не отличался особенными качествами, потому карьерного роста как такового и не было.

— Эди, ты меня любишь? Будешь ли ты всегда со мной… рядом?..

— Конечно, любимая!

— Мне так хорошо сейчас. Вот бы эта ночь не заканчивалась вовсе.

Адияль и Лисан лежали совершенно голые где-то на просторах степей Невервилля, любуясь заходящим солнцем и наслаждаясь обществом друг друга. Последние лучи заходящего за горизонт багрового шара играли на их обнаженных телах.

— Лис, я буду с тобой всегда. И буду любить тебя до конца дней своих. Клянусь.

— И я клянусь любить тебя всегда. До тех пор, пока солнце не покроется льдом.

— Ли, я купил дом.

— Что?! Серьёзно?..

— Да. Именно такой, о котором я всегда мечтал. Там уютно и… там очень спокойно, как ты и хотела. Нам никто и ничего не помешает!

— Неужели ты…

— Да. Но какая разница. Дом есть дом. Какими путями — не имеет значения. Важны лишь мы с тобой и наше счастье.

Гроза и Море. Финал

I.

Холодало. Вокруг сгущался туман, поднимался сильный ветер.

Должно быть, снова дождь польёт, — заключил про себя Адияль. Он пробыл у могилы Артура Дебелдона более двух часов.

Он встал и пошёл. Разразился гром, затем сверкнула молния. С небес повалил град.

Адияль следил за буйством природы из окна дома, где по-прежнему было весьма пыльно и уныло. Через какое-то время ему наскучило. Под кроватью у него лежала куча каких-то изрядно потускневших конвертов. На каждом печать с алой розой. И ни один из них не раскрыт. Он посмотрел на них. Затем сел за стол, мокнул перо в чернила, принялся за письмо:

Вот и вновь я пишу к тебе… Сегодня я был у Артура. И у мамы с папой. И у брата. Я долго пробыл на кладбище в этот раз. Хотя, кажется, я всегда бываю у их могил немало. Каждый раз тяжелее… Жаль, что ты сейчас не со мной. Как так обернулось-то всё? Бывает, закрою глаза и вижу: ты рядом со мной, держишь меня за руку, за столом и Артур, и Зендей, и отец, и дядя Фирдес. Мы смеёмся с очередной забавы Отсенберда. Артур, как обычно, перепил, лежит где-то в гостевой на диване. Затем отец уезжает со словами, что спешит куда-то по долгу службы. Брат, естественно, за ним. Дядя Отсенберд продолжает пить. По итогу засыпает и он. Остаёмся мы одни. Выходим в наш с тобой прекрасный сад. Упиваемся благоуханием цветов. Ночь. Наше любимое время. Не было ни одной ночи, чтобы мы не считали звезды с тобой, думая, какая из них что означает. Я был счастлив! Тогда я думал, что наконец нашёл то, ради чего перенёс столько боли. Я думал, Всевышний меня готовил именно к этому. Мол, заслужи — затем живи. Но сейчас я смотрю на себя, на свой мир… и понимаю, как все это было наивно. Я любил всё вокруг. Был открыт ко всему. Всё изменилось. Теперь я чувствую, что стою на горстке пепла, остатке от моего счастья. Лучи, которые освещали мне дорогу, в конечном итоге просто сожгли её. Не знаю, почему ищу… даже не тебя, а твой дух… Погружаюсь в прошлое и вновь, и вновь ищу тебя! В этих письмах, которых настрочил я уже более, возможно, сотни… наверное, я всё ещё надеюсь вернуть хоть этот кусочек моего прошлого. Так как из всех других — это реальнее.

…Но я не прочитал ни строки из твоих. Ты писала мне их не меньше. Не знаю, почему я боюсь их открывать. Скорее всего, не хочу получить очередной удар. Твои слова, как бы нежны они ни были, жалят меня больнее лезвия сабли. Но я люблю тебя. Люблю сильнее, страстнее! Не могу я не вспоминать тебя! Чувство сродни тому, если бы тебя не кормили неделями, месяцами, годами! а затем под ноги бросили жирный кусок баранины в лимонном соусе! Так я изголодался по тебе…

Каждое моё письмо к тебе сопровождается одним и тем же, знаю… Прости. Да и к кому я обращаюсь? Верно, с ума сошёл я уже. Да, это разумнее всего. Сойти с ума. Пишу и пишу. Будто, исписывая листы, я говорю с тобой. Будто ласкаю твои волосы, чувствую твой запах! Я помню его так же отчётливо, как и при первой нашей встрече. С того момента я влюблялся сильнее и сильнее. Я чувствовал, что без тебя перестаю дышать. Но вместе с тем боялся тебе это сказать… Боялся показать свою слабость. Наверное, потому я остался один. Но не могу, не могу! Когда я открываю людям себя и свои страхи, меня бьют именно туда. Не знаю, верно, рок судьбы такой. Да и все, кто бывают рядом со мной, видно, обречены на смерть. Это сухая статистика на луже слез.

А помнишь ли ты, как мы любили посещать старушку Дэнни? Она пекла восхитительные пироги! Мы очень часто с тобой ели эти пироги. Ты не любила требовать от людей ничего. Потому не разрешала мне нанимать кухарок для готовки блюд. Ты вообще предпочитала всё самое простое. Уж не знаю, откуда в тебе это было, учитывая, из какой семьи ты родом. По правде говоря, я любил это в тебе. Ты всегда мне казалась самой искренней и чистой девушкой на свете. Мне нравилось, как мы ездили в приюты. Это была твоя инициатива, но я её поддерживал. Мы жертвовали немало, но и не слишком много. Зато это было правильное дело. Помню, раз-другой ты сильно отчитывала меня за то, что я, пользуясь званием, поступал не совсем честно. Правда, ты даже не знала всего того, что я себе позволял. Но видела бы ты меня сейчас! Мне двадцатый год, а выгляжу, словно уже за сорок перевалило. Тётя Фалько устала бороться за меня. Поначалу она хотела меня вернуть в жизнь, но так и бросила это занятие. Я думаю, правильно. Меня уже ничего не вернёт обратно на землю. Я сейчас, скорее, нахожусь между двумя концами мира. Между светом и тьмой, между небом и недрами земли, между молотом и наковальней. Я готов уйти. Я хочу уйти. Хочу вернуться к семье. Туда, где мне и место.

Да. Я решился. Это точно. Осталось свершить то, что обязан. Правосудие. Мщение. Я проведу в ад тех ничтожеств, что причинили боль мне и моим близким. Мой меч снесёт голову короля. Я клянусь. И тогда наша любовь воссияет вновь. Уже иначе. Наши сердца найдут друг друга между мирами. Я обещаю.

Твой Эди.

(Неразборчиво нарисована роза).

Он вернул перо в чернильницу. Откинулся на стуле. Продолжил смотреть в окно. Дождь так и моросил. Вдали мелькали белые зигзаги. Отворилась входная дверь.

— Адияль? — спросила Фалько. В ответ молчание. Она аккуратно заглянула в комнату Леонеля. Картина день ото дня не менялась. Всё так и сидел он на своём стуле, мёртво уставившись в оконный проем, а на столе письмо — неизвестно кому, неизвестно куда.

Она пошла на кухню. Кинула пару деревяшек в печь. Принялась готовить ужин. Она промокла до нитки.

Спустя час Фалько распахнула двери комнаты Адияля. Ничего толком не изменилось. Ни в окне, ни рядом с окном.

— Эди! Всё уж, иди кушать. Сколько ты уже не ел?..

— Да, спасибо. Дай время. — Эти слова — максимум, на что был способен Адияль в отношении Фалько последние дни.

— Слушай… давай поговорим немного. — Реакции не было. — Я хочу, чтобы ты хоть послушал меня. — Ничего. — Ладно, буду надеяться, что ты слушаешь. Когда умерла твоя мать, я чувствовала себя паршиво. Почти в той же степени, как и ты сейчас себя чувствуешь. Хотя, скорее, это несопоставимые уровни горечи… прости… Но всё в этой жизни проходит! Боль, ненависть, страх, обиды — всё забывается! Жизнь не прервана — она идёт дальше! Года идут. Не смотри ты на прошлое. Его тени тебя будут душить всегда, но есть и те моменты в жизни, ради которых жить стоит. Ты обязан жить! Так бы хотела твоя мама. Агата была очень сильной женщиной. Сильнее твоего отца, уж будь уверен. И знаешь, что она любила мне говорить? Не в самой жизни прелесть, а в том, что она у тебя есть и ты можешь ею распоряжаться. Слышишь? Ты ещё можешь начать заново! Да сколько угодно можешь начинать, пробовать, искать… Любить, в конце концов! — На всё это ни слова, ни жеста. И века не дернулось. Фалько ушла, тихо закрыв дверь. Села на кухне и еле слышно заплакала, прижав кулаками глаза.

Адияль удосужился сесть за стол. Его ждал уже остывший свекольный суп. Отхлебнув пару деревянных ложек, он ушёл в свою комнату и через какое-то время распахнул входную дверь. Природа по-прежнему бушевала.

— Пока, Фалько. Спасибо, — сухо выдал он, даже не посмотрев в её сторону.

— Куда ты собрался, Эди? Да там же ливень! Ветер-то! Ветер какой! — лепетала обеспокоенная Фалько. — Я только с улицы… там мороз!

— Пока, — лишь сказал Адияль.

— Ну уж нет! Стой — тебе говорят! Никуда ты не пойдёшь! — визжала она, вцепившись в руку Леонеля. — Сейчас я тебе мать, слышишь?

— Ты мне не мать, — грубо буркнул Адияль, оттолкнув Фалько в сторону. Его взгляд был безжалостен, суров. Страшен. Зрачки сузились до невозможного.

— Господи… Эди… прошу, останься! Я беспокоюсь за тебя! Слышишь? Я знаю, как тебе тяжело и больно… Я чувствую это, но пойми: ни твой отец, ни брат, ни товарищ, ни уж тем более Агата не хотели, чтобы ты отрёкся от своей жизни! Ты молод, ты можешь жить дальше! — она произнесла эти слова со слезами на глазах, голос её дрожал, срывался, сама она уже стояла у ног Адияля, которому и дела не было до всей этой сцены.

— Довольно, Фалько. Встань, — сказал он и приподнял её. Она тут же вцепилась обеими руками, насмерть обняв его. — Я потерянный человек, Фалько. Забудь обо мне, о нашей семье как о страшном сне.

Тут Фалько не сдержалась и влупила ему сильную пощёчину.

— Не смей так говорить! Ты сын великого воина и сильнейшей! повторяю: сильнейшей женщины! Ты сын Вэйрада и Агаты Леонель! Самое счастливое происшествие в моей жизни — это вы! Ваша семья! Ты не имеешь никакого права так говорить!

Адияль с усилием выбрался из оков Фалько и вновь открыл дверь, которая уже успела захлопнуться из-за сильного потока ветра. На пороге стояло два человека. Оба в чёрных мантиях. Адияль тут же вынул меч, но с ужасом и удивлением осознал, что один из них — Ольгерд, его давний товарищ ещё с лагеря Эверарда Медбера.

— Так ты встречаешь своих друзей, Эди? — сказал он.

— Господи, что ты тут делаешь? — произнёс Адияль уже совершенно иным тоном, нежели до этого говорил с Фалько.

Однако он совершенно не узнавал человека, стоящего рядом с Ольгердом. Вдруг тот произнёс слегка измученным, хриплым, побитым голосом:

— Ты меня не узнаешь, Эди?

Леонель напряг зрение, память. Думал, может, кто-то из новых членов разведывательного корпуса, но он никого из них особенно и не знал. Затем мужчинаснял капюшон. И Адияль подкосился. В глазах помутнело. Сердцебиение ускорилось. Эти синие глаза — сомнений быть не могло. Это Джеймс, парень, что считался героически падшим в ходе той злосчастной операции на территории Игъвара. Тот самый, что своим телом защитил Адияля, пока он лежал без сознания, и при этом получил сквозное ранение.

Очнулся Адияль тремя минутами позже: он упал в обморок.

— Как ты выжил… Джеймс?.. — первым делом с тяжестью произнёс Адияль. Юноша с синими глазами изрядно переменился, в особенности внешне: его шёлковистые чёрные волосы теперь окрасились наполовину в серебро, лицо исхудало, стало морщинистым, присутствовала и густая щетина, тоже двойного окраса, но более всего изменился взгляд. Вместо того сильного, стойкого, благородного отныне остался лишь сухой и мрачный, а кожа весьма посмуглела.

— Господи… Ты очнулся! — взвизгнула Фалько.

Джеймс сел подле него. На кровать.

— Я скучал по тебе, Эди. Мне пришлось немало перенести за всё это время.

Абсолютно точно: цвет его лица стал гораздо темнее… И не из-за освещения… — думал Адияль.

— Что, изменился? — с усмешкой сказал Джеймс, заметив, как Адияль с подозрением его рассматривает. — Да… — Ольгерд был насторожен и стоял возле окна, будто кого-то высматривая. — После того сражения… меня взяли в так называемый плен, подобрав полуживого на поле брани… «Fuvat lana murgar! Volrat! Hie gharetav wul. Fastur! Bikhe…» — это было последним, что я услышал. С того момента я хорошо уже научился распознавать речь Игъвара. Она оказалась довольно примитивной. Но после того, как я им не угодил, так как не раскрыл ни единой толики информации, они отправили меня в рабочие лагеря. «Fuvat nomo rate du lavaragh buwilav fewi Iggvarh» — сказал урод, что бил меня на протяжении двух часов и лишил меня трех пальцев! — Джеймс продемонстрировал увечья, которые спрятал под перчаткой. — И я батрачил с утра до вечера в этих шахтах, на карьерах и всём прочем… испекшийся, изголодавшийся, обессиленный, лишённый дома и надежды, я бросился бежать, подхватив с собой парочку интересных сведений. И вот две недели назад я добрался до Ольгерда, который сейчас, оказывается, уже носит чин капитана развед. корпуса имени Эверарда Медбера. И пристроил меня к себе старшим помощником.

— Я бы хотел услышать что-то более подробное, учитывая, сколько мы не виделись… — произнёс Адияль. — Да как ты вообще, черт возьми, выжил?!

— На это у нас нет времени, дружище, — заговорил Ольгерд. — Мы вынуждены тебя забрать прямо сейчас. И привести во дворец Его Высочества.

Фалько и Адияль, восприняв это скверную шутку, усмехнулись.

— Что ещё за глупости? Что происходит, в конце-то концов, расскажите!

Но лица Джеймса и Ольгерда сохраняли строгость.

— Адияль, это серьёзно. К сожалению, мы не знаем, с чем именно связано поручение, но мы обязаны его исполнить. Поверь, это для твоего же блага, — пояснил Джеймс.

— Какая ересь! Брось ты это. Сказки мне ни к чему! Выкладывай, — рычал Леонель.

— Адияль, твоё недоверие можно понять, однако сейчас ты просто должен нам поверить, — спокойно сказал Ольгерд.

— Поверить? Знаете, чему я прошу вас поверить? Тому, что король — есть причина смерти отца, матери, дяди Фирдеса! Вы хоть понимаете, о чем говорите? Если вы поверили какой-то брехне со стороны Короны, то прошу меня извинить: вы — идиоты. Либо просто продажные шкуры, которые за мешок звенящих монеток предали давнего товарища и согласились на эту бесчестную операцию. Чтобы вы оба поняли, я укрываюсь здесь от лап Зельмана, чтобы остаться в живых!

— Хватит, Эди! — буркнул Джеймс. — Ты пока ничего не понимаешь. Но вскоре поймёшь. Мы не можем подвергать тебя опасности ещё дольше — ты едешь с нами.

— Боже, господа милые, давайте все успокоимся… — взвизгнула Фалько, но её никто не заметил. — Я сказала: сели все живо на свои задницы! — пригрозила она, после чего все обратили на неё вопрошающий взор. — Адияль будет здесь. И точка! Я поклялась памятью его матери, что не допущу, чтобы он попал в руки короля. Я лично читала письмо генерала Фирдеса Отсенберда и знаю, что на самом деле происходит.

— Госпожа Фалько, прошу прощения, но сейчас — увы — мы не можем вас послушать. Это приказ Его Высочества, — пояснил Ольгерд.

— Вон из моего дома! — почти в один голос зарычали Адияль и Фалько.

— Стойте, — сказал Джеймс, — давайте так. Эди, ты мне веришь? Чувствуешь ли ты, что я всё тот же Джеймс, что тогда? В моих глазах ты не видишь больше чести и достоинства, Эди? Взгляни на меня, взгляни глубже этого чехла мучений. Видишь? Это твой давний товарищ Джеймс? или кто-то, кто способен тебя предать? Это человек, что принял лезвие, защищая тебя? или тот, кто выдаёт себя за него? Что скажешь, Эди? Кто я?..

Адияль внимательно смотрел на него. Смотрел долго, оценивая.

— Эди, ты неправильно поступил сейчас! Когда ты принадлежишь к фракции Альфа, стоит вести более агрессивную политику, а ты пытался и Дэреку помочь, и Ольгерда спасти, а про себя напрочь позабыл. Это игра, но игра, которая основана на реальной жизни. Здесь нужно действовать так, как если бы ты был лидером страны, понимаешь? — объяснял Джеймс после очередной партии «Держав».

— Дядя Эверард идёт! — крикнул Дэрек.

— Ого! Стоит закругляться, видимо! Давай беги к себе!

Это было короткое воспоминание из детства Адияля, в котором особенно ярким образом присутствовал Джеймс. Оно и неудивительно — перед ним стоял Джеймс. Тот самый добряк с чистым сердцем и стойким нравом. Правда, уже побитый жизнью. Да ведь и я уже не тот Адияль, что тогда, если смотреть по внешности, — заключил Леонель. — Нас обоих жизнь помотала, но… все же… мы те же самые дети, просто выросшие во время войны…

Адияль еще какое-то время думал, взвешивая все возможные последствия выбора. Но, поняв, что терять ему нечего, а это была бы, ко всему прочему, прекрасная возможность отомстить Златогривому, он ответил:

— Думаю, я могу тебе поверить.

Несколько минут страстных прощаний с Фалько — и они уже были в пути.

— Прошу, Эди, будь предельно осторожен… Я буду молиться за тебя!

II.

Дождь всё шёл, омывая землю. Мир, утопая в небесных слезах, содрогался от раскатов грома и стрел молний. Трое воинов — двое в чёрных мантиях, один в синей — скакали галопом по безлюдным тропам меж просторных равнин Невервилля.

— Так вы объясните мне, по какой причине король хочет меня видеть? — осведомился наконец Адияль.

— Мы сказать не можем, он хотел лично побеседовать с тобой, — ответил Ольгерд.

— Всё это мне по-прежнему не нравится, — сказал Леонель. — Хочу, чтобы вы знали: я ненавижу Зельмана Златогривого. И если будет такая возможность, то я непременно всажу ему кол в спину. Он убийца моих родителей.

Джеймс и Ольгерд переглянулись, покачали в унисон головой, но не вымолвили ни слова. Будто знали то, чего не знал Леонель.

— Поведайте хоть, какова причина столь большой спешки? — задался вопросом Адияль.

— Узнаешь. Всему своё время, Эди, — ответил Джеймс.

Так давно всё это было, кажется. Не так ли? Хотя, наверное, твоя нынешняя жизнь гораздо лучше той, что была вместе со мной. Правда, я понятия не имею, возможна ли жизнь лучше для меня, чем тогда, когда мы сидели с тобой у камина, читая вслух стихи. Твои любимые всегда были про любовь. Мои же — из совсем другой крайности: про семью, про друзей, про Родину, про героев-солдат. Да, мы были слишком разными. Но это не мешало нам любить друг друга. А может, ты и не любила. Вполне вероятно, если всё это время тебе было лишь жаль меня и ты искала человека такого же ранга, как у твоей семьи. Не знаю. В одном я уверен: моя любовь к тебе пылает до сих пор. И с каждым днем разлуки моё сердце всё больше и больше сгорает. Совсем скоро оно догорит.

С некоторых времен я стал пробовать писать стихи. Получается не слишком удачно, но я стараюсь. По крайней мере я вкладываю в них свою душу. Вот, например, написал сегодня:

Ты для меня и море, и гроза.

Смертельно — тебя не стало.

Когда вблизи со мной была,

И жил я и чувствовал тебя,

И мысли мои улетели в небеса,

Я видел счастье, осязал.

В твоих очах весь мир пылал,

Твой дух в цепи меня вогнал.

Ныне нет звезды — увяла.

Как тебя не стало, не взлечу я

Никогда.

Солнце льдом покрыто стало.

Читаю и думаю, вероятно, много слова «стало» употребил. Но, как я помню, поэты часто так делают. Да. Ты, верно, догадалась. Стихотворение это посвящено именно тебе…

— Льёт, как из ведра! — воскликнул Ольгерд. — Так и лошади замёрзнут.

— Осталось что-то около двенадцати миль. Может, больше, — отметил Джеймс. — Думаю, стоит у ближайшей деревушки остановиться. Пусть лошади погреются. Да и нам неплохо перекусить.

— Хорошо, — ответил Ольгерд.

Через пару миль показалось поселение. Остановились путники в таверне. Людей было много. Лошадей загнали в конюшни.

— Ну, расскажи, как там, на Игъваре, Джеймс? — поинтересовался Леонель, заказывая у трактирщика рюмку водки.

— Уверен, что хочешь про это?..

— Да. Вы — моя единственная оставшаяся родня. На свете ничего больше этого знать не хочу.

Ольгерд, который, очевидно, уже слышал повесть о скитаниях Джеймса в чужеземьях повернул лицо в сторону окошка, пытаясь спрятать лицо, дабы не выдавать свои эмоции слишком открыто.

— Что ж… Расскажу, что сумею.

До лагеря заключения я добрался еле живым. Там мои увечья попытались залатать. Боль была адская… я видел, как мои раны гноятся… Видел торчащие из моего живота органы. Ничего подобного никому не пожелал бы видеть. Меня стошнило раза три, пока я был в сознании. Но стоило им начать зашивать порез, я тут же отключился. Очнулся уже без боли, но ни встать, ни сесть я не мог. Так провалялся трое суток. И всё из-за сильных травяных снадобий.

Где-то через неделю пребывания в камере я впервые выбрался наружу. Командованию Игъвара нужны были сведения. Я оказался одним из претендентов, которые могли располагать какой-то информацией. Так-то оно и так. Но прогадали суки, что я ребят своих предам, что я Отчизну свою продам. Ни слова не сказал. Затем меня, как и очень многих бесполезных пленных, отправили в «исправительные точки», — я их так назвал — где нас заставляли непосильным трудом добывать ресурсы для армии и населения. С рассвета и до заката пахать на полях — это лишь женщинам и детям; мужчинам — шахты и лесоповалы денно и нощно. Эти нелюди даже своих же отправляли на работы! Свой же народ рабами сотворили!

Не знаю, сколько пудов я накопал железа, меди, угля… но зрение моё мне спасибо не сказало… как и ноги, руки, спина, плечи. Вскоре стали расходиться раны. Вновь начали кровоточить… Я сам… своими трясущимися руками без трех пальцев зашил заново. Но хуже того… без трав я не мог терпеть эту боль. Я падал в обморок каждые два часа. Так я обрёл зависимость от болеутоляющих, которые там называют «miretyp bioqok» — в дословном переводе «блаженная вода». — Он достал из-за пазухи бутылек с ядрёно-зеленой жидкостью. Дрожащими руками снял колпачок и сделал глоток. — Теперь я хожу только с ними.

Могу также рассказать про то, как нас заставляли ковать для них мечи и доспехи. Я пытался было отказаться, но меня избили кнутом до полусмерти. Я лежал на земле с полсуток, мои раны на спине пекло солнце. Потом меня несколько дней тошнило, кружилась голова — видно, перепекся. Я бы показал эти увечья, но мы в общественном месте. Да и ты бы не хотел, наверное, видеть этот кошмар. Так я жил последние годы. Тебе уже, должно быть, двадцатый год пошёл, Эди? — Он кивнул. — Вот. Я даже стал вести учёт дней. Заниматься особенно было нечем. Но я уже тогда прекрасно знал, что непременно покину тот лагерь. Я готовил план, набирал силы, мало-помалу крал еду, искал оружие… И думал о том, как принести с собой не только полумертвое тело, но и пользу стране. Я изучал их диалект, учил язык. Через три года я уже мог понимать их и говорить простейшие фразы. И пришёл час. В лагерь прибыла важная персона. Один из генералов высшего звания. Он должен был проверить какие-то отчётности, насколько я понял из разговоров других пленных. Я воспользовался этим. Под покровом ночи я затаился в пшеничном поле, подслушивая беседу генерала с надзирателем…

Буду говорить на всеобщем, чтобы ты понимал:

«Ты хоть понимаешь, как сильно ты меня подставляешь перед лордом?!»

«Прошу меня простить, ваше благородие… но я не виноват! Неурожайный год… почвы здесь хорошие, но и они имеют свойство со временем портиться. Им нужно время на восстановление…»

«Меня это не интересует! Была установка, а ты её не выполнил! А отвечать буду за твою оплошность я! Ты это понимаешь? Да ты даже норму по добыче железа, угля и золота не выполнил!»

«Господин… я… я как мог гнал этих бедолаг! Они не могут выкопать столь огромное количество того, чего нет и в помине в этих землях! Мы израсходовали все возможные ресурсы… Нет! Просто нет! Мы не знаем, чем кормить рабов… не то чтобы ещё и норму выполнить… К тому же — непосильную!»

«Да у нас по всей стране одни и те же жалобы, понимаешь? Лорду неинтересно слышать о неудачах! Ты даже представить себе не можешь, что бывает с теми, кто его разочаровывает… А если я скажу ему, что мои лагеря не справляются? Тогда и мне будет несладко».

«Нет! Ну нет у нас этих ресурсов! Нет и нет! Что я могу сделать!»

«Да я понятия не имею! Перерой всё кругом! Заставь этих отбросов работать круглосуточно! Мне нужна норма! Иначе лорд будет недоволен. Мы не имеем права разочаровывать его. Мы в состоянии войны, которую обязаны выиграть. Такова ставка».

«Да вы изверг… Рабы — те же люди. Мы не можем так издеваться над ними…»

«Пусть изверг. Хоть демон. Мне, в общем-то, всё равно. Выполни план. Вся страна голодает. Нам не хватает ресурсов ни на простых жителей, ни на армию. А вместе с тем население всё растёт. Если ты и прочие надзиратели не сделают невозможное, то Игъвар падёт. Наш дом падёт. Слышишь? Если моя дочь будет плакать из-за голода… я первым делом приду к тебе! Так что я жду выполнения нормы. Страна ждёт выполнения нормы!»

— То есть, если верить словам игъварцев, то их положение скуднее нашего. А значит, победа будет за нами, — произнёс в завершение своего монолога Джеймс. — После той ночи я уже был в бегах. Добрался более или менее спокойно. Спасибо дяде Эверарду. Навыки разведчика сыграли не последнюю роль.

— Предлагаю продолжить дорогу. Осталось не так долго, а лошади, верно, отдохнули, — сказал Ольгерд.

Через минуту они уже вновь скакали по просторам долин. Дождь не утихал. Как и гроза.

III.

— Зел, мне сообщили, что они уже в городе, — поведал королю Эйдэнс.

— Да. Обеспечь им доступ во дворец. Ольгерда и Джеймса проводи до их покоев. Не для их ушей будет разговор, — сказал Зельман Златогривый.

Помнишь, как я впервые вернулся домой с боевым ранением? Не знаю, почему я решил вспомнить именно это. Но тот день я уж точно забыть не смогу вовек. Ты была голой. Накинулась на меня, как я зашёл за порог. Всё шло своим чередом, пока ты не нащупала рукой свежий шрам на спине. Он был не столь заметным и уж тем более не был серьёзным. Но тебя не проведёшь. Ты аж вскрикнула. Я и не знал, что ты так перепугаешься. Ты подняла на уши всех знакомых лекарей и врачей из округи… Мне было приятно, но и немного неловко. Я думал, что шрам, полученный в бою, — есть повод для гордости. Но для тебя это был, скорее, очередной повод для волнений. С каждым разом ты больше и больше боялась отпускать меня на службу. Хоть и возвращался я довольно быстро. Тебе было тяжело, я знаю… Но я у тебя большой болван! Я делал вид, что мне это безразлично… Я идиот, дурак, каюсь. Я жалею, что не ценил это. Но не думай, что мне было всё равно на тебя. В глубине души я всегда дорожил каждым твоим касанием, каждым твоим словом, но боялся это показать. Да, я часто тебе это говорю, но… но я должен. Мне так легче. Пусть даже ты и не получишь эти письма. Я хотя бы знаю, что ты где-то там. Жива и, надеюсь, счастлива. Это — самое важное в жизни. Я люблю тебя. Ты — моё всё. До сих пор. Ты так далека, как за бесчисленными волнами морей. Но и любима, сравни океанскому разливу.

Ты моё море… до которого мне не добраться. Через которое мне не переплыть.

— Впустите его.

И в дворцовую залу вошли двое стражников, возле которых тащился Адияль. На троне восседал Зельман Златогривый, который при виде Леонеля тут же встал. Он медленно, не спеша спускался по невысоким ступеням, отделяющим прочую часть помещения от престола.

Первое, о чем подумал Адияль, увидев человека в синей королевской мантии, — что он не тот король, которого видел раньше. Перед ним сейчас стоял человек гораздо старше, мудрее, что чувствовалось в его глазах, совсем не такой уверенный, и уж точно перед ним был не надменный и расчётливый персонаж, каким был, несомненно, тот король во дворце Урвалл. Отличался и внешний вид, и осанка, и глаза, а знаменитой шевелюрой и не пахло. Подумать только, Зельман Златогривый — седой старик с кривой спиной и тростью… Верно, надо мной решили подшутить! — вспыхнуло в голове Адияля.

— Кажется, мы ещё не виделись? — произнёс Зельман. — Вот, значит, как выглядит сын моего брата. Я думал, ты младше. Действительно, ты вылитая его копия!

Как только донеслись эти слова до Леонеля, он вмиг не только осознал то, что этот человек, и правда, является королём Невервилля, но и перед его лицом возникли ужасные картины прошлого. Всплыли фрагменты, как его отца пронзил клинком в спину его товарищ, как Адияль саморучно снес голову Нильфаду, как последние два близких человека истекали кровью на земле, как Фирдес Отсенберд в последнем своём письме просил его бежать как можно дальше от лап короля в то время, как он и есть причина всей этой череды потерь и боли. Он падает на колени, тяжело дыша, судорожно хватаясь за грудь, за шею. Его глаза наполняются солью, зрачки сужаются.

— Что с тобой? — обеспокоенно спрашивает король и бросается в его сторону. За ним и Леонардо Эйдэнс.

Адияль высвобождает меч и бросается в сторону Златогривого с возгласами:

— Ты — убийца моих родителей! Палач моей жизни!

Зельман удивлённо раскрыл глаза. Расстояние между ним и Леонелем стремительно сокращалось, а он и не думал ничего предпринимать.

— Зел, он, кажется, не остановится! — вскрикнул десница.

Зельман прикусил губу. Один удар, второй, третий — Леонель катился по спине, но меч не терял. Златогривый встал на правую руку Адияля, не позволяя ему сокращать мышцы. Он стал вынужден высвободить рукоять. Златогривый нанес несколько сильных ударов по его корпусу.

— Отведите его в какую-нибудь комнату и заприте, — приказал король. — Он не в себе.

Как только Адияль очнулся, в его апартаменты пожаловал Леонардо Эйдэнс.

— Вы ещё кто такой? — буркнул Адияль, держась за места, куда его сильнее всего ударил Златогривый.

— Меня зовут Леонардо Эйдэнс. Будем знакомы, Адияль Леонель. Или вернее, Адияль из королевского рода и рода Золотых Львов.

— Я не желаю с вами беседовать.

— Я догадываюсь. Правда, это сейчас неважно. Ведь с тобой хочу говорить я. А если я чего-то хочу, то обычно это выполняю.

— Пришли сообщить о том, что меня ждёт висельница? Что нужно? Последние пожелания?

— Не стоит так говорить, Адияль. Король не просто так взял тебя под свою опеку, хотя сейчас дел и забот у него отнюдь не мало.

— О, да что вы говорите! Неужели ему нужно подписать очередной указ об убийстве неприятных ему честных чиновников? Или же, быть может, он хочет оценить очередное приобретение на деньги казны?

— Копия отца. Так же упрям и однобок. Слепой наглец.

— Вы ничего не знаете о моем отце! Он, в отличие от вас, жалких казнокрадов, был великим человеком! Но его убили… По вашему приказу!

— Если бы ты смог угомониться, то я, жалкий казнокрад, смог бы тебе объяснить несколько моментов, которые, возможно, прольют тебе свет на то, зачем мы тебя искали и велели доставить в столичный дворец.

— Что вы можете мне объяснить? Вы — ничтожества, что убивают за деньги, за свои дворцы, за роскошь, что вам не принадлежит! На ваших руках кровь моей семьи! Если бы меня не лишили оружия, то я сейчас же снёс бы вам голову!

— Так чего же ты ждёшь? Вот он — твой меч. Под тобой. Под кроватью.

Леонель мешкать не стал и тут же попытался всадить лезвие меча в Эйдэнса. Но не вышло. Десница короля голой рукой перехватил режущую часть клинка. На пол рвануло несколько капель крови.

— Видишь ли, я готов даже на такие жертвы ради человека, который, по сути, мне никто. Я говорю о тебе. Я мог просто избить тебя, и не моргнув. Но я принял удар, понимая, что получу ранение. Думаю, после этого стоит меня выслушать.

Адияль, скрежетнув зубами, перестал стараться вести меч дальше.

— Да ни за что в жизни! — бросил Леонель.

— Может, тебе проще будет говорить с твоими товарищами? — Тут сердце Леонеля ёкнуло. Лицо резко сменило тон на более мягкий.

— Если ты обещаешь пройтись со мной без дурных действий, то я приведу тебя к ним. Думаю, из их уст будет звучать хоть сколько-то да надёжнее. — Леонардо оторвал кусок ткани от простыни, на которой находился Адияль, и перевязал руку, всё ещё истекающую багровыми ручьями. — Жаль, будет шрам.

Помещение, в которое завёл Адияля Эйдэнс, кишмя кишило подозрительными личностями. Запах стоял, как в медицинском корпусе, а стены содрогались от неистового гула. Речи про яркое освещение и не шло. Словно преднамеренно в помещении не было ни единого источника света, кроме люстры, свечи которой едва ли могли пролить ясность на лица хоть половины персонажей, находящихся там.

Видимо, здесь меня изнасилуют и расчленят… — подумал Адияль, увидев всё это.

— О, Лео соизволил нас навестить! — воскликнул, ударив по столу, что тот аж чуть не перевернулся, один из присутствовавших мужчин. Он выглядел немало эксцентрично: в ушах, в губе, в носу — пирсинги, на шее — несколько цепей (причём, явно не из драгоценных металлов), волосы пострижены по бокам и на затылке коротко, а на макушке оставались длинными. Правда, кругом практически все выглядели схожим образом. Даже девушки.

— Гебель, если бы ты не пропадал с семи суток к ряду, то знал бы, что наш Лео уже как шесть дней с нами! — поправила мужчину женщина средних лет с чересчур укороченными волосами.

— Знакомьтесь, господа. Этот юноша — Адияль Леонель, сын Вэйрада Леонеля из рода Золотых Львов. — Шум усилился. Толком невозможно было разобрать, о чем там беседовали. — Адияль, это мои друзья…

— Сомневаюсь, что среди ваших друзей могут быть мои, — перебил Леонель.

— В этом ты не совсем прав. Давай пройдём чуть подальше. — Они аккуратно пробирались через густую толпу. — Не видишь знакомых силуэтов?

Адияль опешил: его товарищи, Джеймс и Ольгерд, играли в «Державы» вместе с этим вонючим сбродом — так назвал он друзей Леонардо Эйдэнса.

— Ребят, не хотели бы вы объяснить нашему другу, что на самом деле происходило последние годы? Нам с королём он верить не намерен, — произнёс Эйдэнс.

Джеймс и Ольгерд переглянулись. Оба кивнули.

— Эди, Эди… Предстоит долгая история. Возможно, местами запутанная… — начал Ольгерд.

— Вы смеётесь надо мной? Что вы тут устроили?! Думаете, я поверю хоть одному вашему слову? Я верю дяде Дориану, дяде Фирдесу. Вы даже не смейте сделать из них…

— Эди! Послушай! — вставил Джеймс. — Мы не собираемся лгать, не собираемся говорить, что кто-то лгал. Всё гораздо сложнее. Послушай нас, Эди… ради дяди Эверарда ты должен сейчас поверить нам… Подумай, сколько лет мы жили бок о бок! Какой резон нам врать сейчас?

Эти слова повлияли на Адияля вновь. Сколько бы лет ни прошло, как бы мир в его глазах ни изменился, одного отнять было нельзя — тёплую и вечную память о тех временах, когда Адияль, будучи мальчиком, был искренне счастлив вместе с этими ребятами.

Адияль кивнул.

— Итак… По большому счету, король лично повинен лишь в убийстве твоей матери… — Адияль стиснул зубы, сжал кулаки.

— Слушай, Эди, — сказал Джеймс.

— Я слушаю, — нервно произнёс Адияль.

— Так вот. Да, Златогривый отдал приказ на убийство твоей матери, — продолжил Ольгерд. — Но это было последнее его решение. Далее причиной преследований твоей семьи стал Норберт Изельгаам, один из самых влиятельных полководцев Невервилля. И всё из-за того, что твой отец как-то сильно задел его…

— Всё, с меня хватит! Меня выводит из себя вся эта чушь, неурядица! Это звучит дико! За кого вы меня держите? — взбеленился Адияль и поспешно вышел.

Все озадаченно посмотрели ему вслед. Эйдэнс хотел было пойти за ним, но рука Джеймса его остановила.

— Пусть обдумает всё, — сказал он. — Поверь, так будет лучше.

— Думаю, так начинать не стоило! — буркнул Эйдэнс.

IV.

Многим ранее…

В поместье Лузвельтов прибыла карета в сопровождении нескольких повозок с элитными невервилльскими воинами. Барон, не ожидавший визита столь значимой персоны, пригласил гостя к столу, но тот отказался.

— Господин Лузвельт, я приехал по деловому вопросу, мне ни к чему сейчас тратить время на вино, — гордо и манерно произнёс толстый мужчина с несколькими золотыми перстнями на пальцах, мундир у него был роскошный, с синей лентой, он, ко всему, ещё был украшен драгоценными камнями и многочисленными орденами.

Назар Лузвельт, не став перечить гостю, провел его в свой кабинет, где обычно и проходили деловые встречи.

— Я вас слушаю, господин Изельгаам.

— Вопрос деликатный, но не терпит отлагательств. Я спешу, — так же уверенно говорил полководец. — Я желаю приобрести вашу франшизу, господин Лузвельт. Хочу купить все ваши кузнечные мастерские со всеми формальностями. И…

Реплику Норберта Изельгаама перебил внезапно возникший громкий хохот.

— Вы что? Шутите надо мной? Да чтобы я отдал вам всё моё наследие? Мою гордость и честь? Чтобы я лишился детища всей своей жизни?! Вы, должно быть, с ума сошли, господин Изельгаам! Убирайтесь из моего дома! Здесь не место вам и вашим алчным предложениям! Нет, я, конечно, был осведомлён о том, что вы усиливаете свое личное влияние путем покупки практически всех частных дел на территории Невервилля, но чтоб вам хватило наглости заявиться ко мне! Это, извините меня, нонсенс… Вы мне противны. Я под угрозой смерти не отдам вам ничего! — высказал барон. — Я уже однажды имел с вами дело. На этом все! Более вашей персоны видеть не намерен.

Норберт Изельгаам принял позу поудобнее, усевшись на кресле, далеко вытянув свои ноги, положив руки на подлокотники, откинув голову на спинку, высунув свой длинный острый язык, подлизывая губу. Словно бы прозвучавшие слова не произвели на него ни малейшего впечатления. Кроме того, он будто был готов к этому с самого начала разговора, а может, и ранее, ведь он и зрачком не пошевелил, выслушивая столь нелестное мнение о себе.

— Ваша воля, — спокойно произнёс он. — Тогда я прибегну к таким мерам, которые, вероятно, вам придутся не по душе. Господа, войдите! — было сказано довольно громко.

В это же мгновение в доме раздался крик служанок снизу, многочисленный топот, затем прерывистое: «Отец!» И уже спустя минуту в кабинете стояло четверо амбалов. Лузвельт опешил, он был огорошен происходящим и весьма смутно понимал, что будет дальше.

— Давайте так. Теперь я буду говорить, вы же не возражаете? — Изельгаам противно усмехнулся. — Ну как же вы в таком положении сможете возражать, не подумал совсем. Тем не менее приступим: на столе у вас лежат бумаги, — он подошёл ко столу и положил несколько листов, — вы их подпишите. По первому договору вы передаёте в моё владение все ваши виноградники, плантации и фермы на островах Баго. По второму вы переписываете на меня всю вашу многочисленную сеть кузнец и мастерских. Но мне ведь нужны гарантии… Да и ходить в холостяках не так уж и занимательно на деле, как оказалось. Потому: по третьему договору вы даёте свое отцовское благословение на помолвку вашей дочери со мной. Думаю, это даже вам на руку…

— Всё сказал? Ещё, может, тебе сразу дворец построить? Подлый крысенок — вот кто ты! Да ничего из тобой перечисленного я в жизни не исполню! Ни одной бумаги не трону! Выметайся из моего дома! Раз ты смеешь так нагло шутить надо мной, моей честью и более того — над моей дочерью, то ты и гроша своего состояния не стоишь. Будь уверен, король будет оповещен о твоих проделках и угрозах. Я лично сделаю всё, чтобы увидеть тебя на висельнице! Забирай своих дружков — и вон! Вон — я сказал! И наш прошлый договор я разрываю! Златогривый будет осведомлен о твоем предательстве…

Изельгаам лишь указал своим подчинённым схватить барона.

— И четвёртый документ: по нему ты согласен с тем, что находишься в полном здравии, благоразумии, уверенности в своих действиях. В противном случае, ты зря зарекался о смерти…

— Да мне твои угрозы не страшны! Думаешь, я на свете недостаточно повидал, чтобы не бояться смерти? Смешно! Да хоть в прах сотри — мне по боку!

— Да тебя никто трогать бы не стал. Это было бы слишком явно и очевидно. Я такими методами работать не привык. А вот твой сын может стать важным противовесом, не так ли?

Барон, скрученный двумя амбалами, на мгновение выпал из мира. Мысль о том, что человек, стоящий перед ним, способен причинить вред его ребёнку, как остроугольный камень поместился поперёк горла, перекрыв доступ к кислороду.

— Подонок… Ты заплатишь за это… — с болью вырвалось из уст Лузвельта.

— Пока платить мне не за что. Всё зависит от тебя, барон. Я же был добр и учтив к тебе, хотел купить твою франшизу, но ты сам отказался. Теперь пожинай плоды своей ошибки. И запомни: любой, кто смеет обходиться со мной без уважения, в конечном итоге горько платит за это, а долг закрывают уже его дети. Так я действую. Так меня запомнили. И потому меня боятся. Потому моё имя — эталон силы.

— Боязнь лишь порождает ненависть… ты — змей, а на любую змею найдется свой хищник!..

— Мне дела нет до этой ненависти, если одним моим словом можно уничтожить карьеру или жизнь любому. Ныне власть — это и есть ключ к успеху. Трусость и слабость — прямой путеводитель в мир нищеты.

— Смотри-ка, оба пункта к тебе относятся!

— На твоём месте я бы помалкивал, — сказал полководец, после чего сказал ещё одному пришедшему солдату: — Пусть покажут.

И в комнату завели сына барона, которого заковали в цепи и одели намордник, как псу дикому.

— Всё, довольно! Отпустите его, всё подпишу, подпишу! Подпишу, твою мать! — орал сквозь слезы Лузвельт.

V.

Адияль сидел на песчаном берегу океана, глядя вдаль. Дождь не прекращался ни на миг и поливал нещадным потоком всю округу, включая и побережье, но это не волновало Леонеля. В руках он держал стопку собственных писем, которые так и не решился отправить той, для кого они были предназначены. Дабы капли не попадали на листы, Адияль слегка накренился. И с надрывом читал последнее им написанное:

«Дорога, пути которой ведут не туда…

Это вновь я и вновь с пером в руках. Я хочу признать, что заплутал. Моя жизнь давно утеряла какую-то определённую стезю, к которой меня готовила судьба. Наверное, я просто плохо внимал указаниям свыше. Вполне вероятно, это и не моя вина. Я же солдат с пелёнок. Мой отец никогда не был приверженцем религиозных взглядов. Скорее, таковой была моя мать. Но её я не знал и воспитания от неё не получил, потому Бог сейчас мне не поможет.

Сейчас я сижу возле моря… Здесь дух захватывает. Мы с тобой немало времени проводили на берегу. На этом самом берегу… Я помню твой аромат, который смешивался с запахом солёной воды и витал в воздухе. Мне было тогда хорошо. Мы сидели, прижимаясь спинами друг к другу. Ты читала вслух книги, а я наслаждался твоим безмятежным равномерным произношением. Это было прекрасно. Это было моё счастье. В глазах по-прежнему мелькают твои пятки в мокром песке. Тогда мы мечтали о том, что скоро война подойдёт к концу, а мы с тобой наконец заживём счастливо, заведём деток, соорудим огород… Говорят, война скоро закончится. Зельман Златогривый вроде бы как готов к полномасштабному наступлению. Впрочем, меня это уже мало касается. Если меня призовут на фронт, я откажусь. Вполне возможно, меня за это будет ожидать трибунал. С другой стороны, мне терять нечего. Я потерял всё и всех.

Ты, верно, устала бы читать эти письма, в которых я раз за разом прихожу к тому, что просто жалуюсь на жизнь и веду себя как последний слабак. Но ты это никогда не прочтёшь. Не знаю, где ты сейчас. Может, дома с семьёй. Может, ты нашла нового жениха, и вы готовите свадьбу. Во всяком случае надеюсь, что с тобой всё хорошо. И я люблю тебя. Буду любить всегда. Если даже солнце покрылось льдом, я готов терпеть эту ношу до скончания времен.

Право, думаю, по ту сторону океанских просторов, где не ходила нога человека, где нет войны и смерти, где всегда светло, где живут даже мёртвые, я наконец найду свой покой.

Люблю, и прости…»

Адияль взял всю стопку листов с бесконечным текстом, аккуратно перевязал с двух сторон нитью и, прижав эту стопку к груди, помчал навстречу бушующей воде под аккомпанемент грома и плесканий волн.

Однако как бы ни старался Леонель занырнуть вглубь, водный поток выталкивал его. Все его письма безвозвратно канули в синих просторах, а он, уставший и измученный, стоял на берегу в мокрой одежде. Именно в этот момент он ненавидел весь мир сильнее, чем когда-либо ещё. Он заорал, что оставалось мочи, обращаясь куда-то вдаль:

— Ну почему?! За что мне даровали такую никчёмную жизнь! Что я, сука, сделал! Кому я причинить мог столько зла! Всё время! Раз за разом! Я не успел и слова «мама» произнести, как её не стало! Затем лагерь дяди Эверарда, где я не видел собственного отца по несколько месяцев, а по итогу потерял того, кто мне его заменил! Потерял почти всех моих друзей из-за этой проклятой войны! Думал, на этом хоть мои страдания окончатся… Но нет! Нет, сука, нет! Мало ведь я натерпелся! Судьба позволила мне познать счастье в имении настоящего друга, счастье в познании любви! Но кто бы мог подумать? Этого ведь слишком много для меня! И вот, лови: гибель отца! Уход любимой! Гибель брата и гибель, сука, моего лучшего друга! Спасибо, мать вашу, за такую увлекательную и яркую жизнь! А теперь, когда я наконец решился со всем этим покончить, мне не позволяют даже этого! Я не могу даже хоть просто потонуть! ЗА ЧТО МНЕ ЭТО ВСЁ?!

И в эту же секунду ослепительная вспышка молнии ударила прямо в водные глубины, а затем огромная волна унесла Адияля аж на несколько аршинов от береговой линии. И вот он тянется вниз с неистовой силой. Леонель ощущает боль в груди, голова трещит от стремительно возрастающего давления, он чувствует, как последние силы начинают покидать его, вот-вот организм сдастся и пустит поток солёной воды в лёгкие…

Но в последнее мгновение он увидел силуэт отца в пучине вод. За ним стоял Зендей, Артур, Дэрек, дядя Эверард, дядя Фирдес. Все они протягивали ладони к Адиялю, но не затем, чтобы утащить за собой. Нет. Они выталкивали его обратно, на поверхность, в мир живых, в мир, где царит война и хаус, в мир, где живут те, кому он ещё нужен, где живут его клятвы и обещания.

Адияль выплыл, но его лёгкие уже приняли какое-то количество воды, а сил не осталось, чтобы добраться до берега. Его красные от соли глаза увидели свет. Не было ни дождя, ни грома, ни блеска молний, ни туч, ни слез. Был лишь солнечный луч. И была радуга, своей красочностью способная затмить горе даже самого отчаявшегося человека.

На берег юношу вытащил Эйдэнс, проследивший за ним до самого побережья. Он же проделал манипуляции для спасения его жизни, выкачав всю воду из дыхательных путей. Откашлявшись и отдышавшись, Адияль кое-как осилил произнести:

— Я видел мою семью…

— Вот и славно, потому что к ним тебе не скоро предстоит вернуться… Господи! Да я сам чуть не ушёл ко дну, вытаскивая тебя!

Добравшись до ближайшей ратуши, Адияль и Леонардо Эйдэнс продолжили разговор, уже будучи высушенными и согретыми.

— Что намерен делать дальше? — поинтересовался Эйдэнс. Его глаза цвета янтаря уже смотрели иначе, нежели в предыдущий раз. Если в первую их встречу королевская десница относился к этому голубоглазому своенравному сынку знатного генерала, скорее, снисходительно, то сейчас смотрел уже близко к тому, чтобы назвать сочувственно.

— Думаю, отправиться на службу. Закончить начатое моим отцом и учителем. Но для начала… Я хотел бы дослушать историю о том, кто убил мою семью.

— Думаю, ты бы хотел узнать это из уст твоего отца.

— В каком смысле?

— Не хочешь пройтись до лагеря Эверарда Медбера?

Адияль вопросительно посмотрел на собеседника.

— Во всяком случае, отсюда это, стало быть, не так далеко, как до столицы, — спустя время ответил Леонель.

По дороге Адияль размышлял о своей жизни. В частности, он вспоминал отца. Адияль провел непростительно мало времени со своим родителем, чем старший брат. И гораздо чаще грубил, ослушивался, делал всё наперекор его советам. И несмотря на всё это, отец продолжал любить Адияля, заботился о нем, переживал. Тогда Адияль этого не замечал, а сейчас по этой причине он ненавидит себя настолько сильно, насколько это возможно. На самом деле причин было больше, но осознание этой пришло позже остальных, что и задевало его. Подумать только, за столько лет он так редко говорил, что любит отца. А сейчас его нет. Ныне уже не так просто простить себя, учитывая, что клятвы его не выполнены. Последнее, что просили от него самые близкие люди, он не в состоянии сделать. Остаётся лишь одно, чтобы удостоиться возможности прибыть на ту сторону: взять весь остаток силы в кулак и броситься на лезвие судьбы в последний раз. Вызвать её на дуэль и пасть смертью храбрых. Если своя жизнь кончена, то сделай хоть что-то, что ты можешь ради других. И это что-то — спасение Родины.

После обильных дождей, бесконечных туч и гроз земля стала другой… Так свежо, так красиво! Всё блестит, всё сверкает! Мир будто другой, будто очистился от всего плохого, что в нем было. Но это лишь иллюзия… Изменить жизнь способны лишь сами люди. Верно, дело не в других, дело в себе: каждый из нас способен изменить всё! Абсолютно всё! Как я не понимал этого раньше! Ведь и природа — она не зависит от нас, она сама решает, что ей нужно, что ей необходимо. Сама очищает себя, сама принимает решение о смене своих тонов, о смене своего вида. Может, в этом вся суть? Может, и мне стоило попробовать… Или… Наверное, уже поздно. Всё кончено и ничего не вернуть. Не вернуть мертвых к жизни. И не вернуть угасшим лучам былой свет. Луч — он появится, он и угаснет во мгновение. Я — угасший луч, — заключил в своих размышлениях Адияль.

Тем временем они приехали. Лагерь пустовал. Все те юные солдаты, что числились здесь, давно ушли на фронт и сейчас, наверное, выполняют какие-то спецзадания по разведке вражеских земель.

— Нам чуть дальше. Туда, где последний раз вздохнул твой учитель, Адияль, — с оттенком печали сказал Эйдэнс.

Леонель последовал за ним. Протаптывая все те дорожки, где когда-то он, будучи ещё ребёнком, радовался и искренне любил, непроизвольно останавливался, касаясь рукой объектов его прошлого. Эти деревья, тренировочные манекены, сооружения для оттачивания боевых навыков, родные бревна, на которых он сидел со своими друзьями, собираясь вокруг костра и травя байки, — всё было пропитано теплом и неосязаемым запахом горечи.

— Это мой дом… — вырвалось из уст Леонеля.

Леонардо Эйдэнс, сам не понимая почему, сочувственно взглянул на него. Он мысленно чувствовал всю боль, перенесенную этим юнцом, и знал, как многое это место значит для него и насколько многое оно хранит.

Зайдя в комнату, где в свой конечный путь отправился легендарный разведчик Эверард Медбер, Адияль не совладал с собой и рухнул на колени, закрыв глаза рукой. Именно здесь, где ещё витал дух учителя, Адияль дошёл до точки, когда невозможно стало сдерживать эмоции.

Леонардо Эйдэнс взял со стола, покрытого многослойной пылью, письмо, уже пожелтевшее с течением лет, и передал его Леонелю. И вышел, посчитав это наиболее верным поступком в данной ситуации.

Сыну, которого я бросил,

Здравствуй, Адияль. Я не знаю, когда ты прочтёшь это письмо. Я передал его твоему учителю в надежде на то, что он поймёт, когда это будет нужно сделать.

Возможно, что когда ты его прочтёшь, меня уже не будет в живых. Вернее, я хотел бы, чтобы это было так. Просто я не знаю, смогу ли я когда-то решиться отдать тебе его лично. Здесь я напишу всё, что я хотел бы сказать, но, возможно, так и не сказал. Из меня вышел плохой отец и плохой муж. Не буду искать себе оправданий. Потому лишь попрошу прощения. Возможно, будь другое время и другие обстоятельства, всё сложилось бы иначе. Но всё так, как есть.

Я связался с плохими людьми, Адияль. Очень могущественными людьми. Правда в том, что, кажется, я принял решение, забыв о тебе, о Зендее… Я выбрал тот путь, к которому меня готовили с детства. Я поступил верно, если смотреть на вопрос с ракурса солдата. Я, впрочем, и есть солдат. Но я об этом жалею. Выбор, который был очень сложным, стал решающим не только в моей жизни, но и в жизни моих детей. Пытаясь быть рыцарем со знаменем в руках, который в то же время держит в другой руке свое дитя, я вынес приговор всем. Я знаю, что меня когда-то не станет. И знаю, чьей рукой это будет сделано. Знаю и то, что дядя Фирдес, дядя Дориан, дядя Эверард, если будут целы, позаботятся о тебе. Но мы живём в такое время… Никто не избежит платы за свой выбор. Дориан Нильфад будет биться за свою семью, Фирдес Отсенберд — за свой дом, Эверард Медбер — за всех тех, кого принял под свое крыло, за кого взял ответственность. Я знаю о том, что дядя болен. Возможно, он вам и не скажет… Но я хочу поведать одно: где бы ты ни был на своём пути, когда бы ты ни читал это, что бы ни пережил, как бы сложно ни было, сколько бы сил ни ушло, помни, что я тебя любил, люблю и буду любить всегда. Я не успел тебя воспитать, не успел посмотреть на твоих детей, на твою жену (надеюсь все же, пока). Я во многом перед тобой виноват и знаю, что прощения не заслуживаю. Я знаю что-то гораздо более ценное и важное: ты сильный мальчик, ты воин с пелёнок, потому готов биться за себя, за свой мир, за свое счастье. Это черты твоей матери. И она тебя любила куда сильнее меня. Она отдала жизнь ради тебя, чтобы ты стал когда-то счастлив. А значит, ты будешь счастлив. Будь счастлив, Эди. Судьба — сложная штука, но мы куем из неё то, что хотим увидеть. И если ты куешь её достаточно долго иусердно, то результат будет соответствующий, такой, который ты и ждал.

Я многое сказал, но сказал отнюдь не всё. Я бы хотел передать в этом письме вообще всё. И то, как ты впервые пошёл, как ты впервые заговорил, как ты хвастался передо мной своими успехами в обучении, как я рад, что ты жив… Но я не буду этого делать. Не хочу причинять больше боли, чем уже причинил. Я люблю тебя, сынок. Люблю сильнее всего на свете. Вы с Зендеем для меня то, что заставляет жить каждый день. И биться за вас, за ваше будущее. Я уверен, что моё сердце остановится только если я выплачу долг перед вами, либо если в этот момент я буду выплачивать его.

В заключение этой исповеди грешника я скажу: мы с матерью смотрим за тобой. Исполни нашу мечту. Не ради нас. Ради себя.

От любящего грешного отца.

Дочитал это письмо Леонель уже весь в слезах.

— Да, папа. Я сделаю это. Я обещаю! — громко произнёс Адияль. — На сей раз я не подведу.

Эйдэнс, услышав этот возглас, улыбнулся.

Затем Леонель прошёлся до могилы воспитанников учителя, отдавших жизни во благо Вечной цели.

Он не произнёс ни слова, стоя у этих могил. Адияль Леонель лишь встал на колено, вынул из ножен меч с гравировкой на лезвии «Воин бьётся не за себя», который взял из комнаты Эверарда Медбера, и засунул острием в землю. Простояв так полчаса, мысленно вновь принимая рыцарский обет, он направился вместе с десницей в столицу.

— Не хотел бы сейчас возвращаться к этой теме, но и обходить её стороной, будто ничего не случилось, неверно, — произнёс внезапно Леонардо, обращаясь к Адиялю, чьё лицо на сей момент выражало искреннюю и крепкую уверенность в своих предстоящих намерениях.

— О чем вы?

— Мне нравится ваш тон. Определенно, он стал живее. Впрочем, в том и вопрос: почему ты желал расстаться с жизнью?

— Она стала мне в тягость. Чересчур непомерно ранили меня потери, а приобретений не было и вовсе.

— Жизнь вообще вещь непонятная. Бывает, она отнимает, а бывает — и дает взамен большее. Ты пока молод и многого не знаешь. Сейчас, прочтя последнее письмо твоего отца к тебе, ты познал лишь маленькую толику всех тайн и секретов, что таит в себе судьба человека. Я многое знаю, гораздо больше твоего. Но и я порой удивляюсь некоторым вещам. Суть в том, что, потеряв всех своих родных, ты приобрел большее. А именно — уверенность и стойкость. А ведь как раз нехватка одного из этих важнейших компонентов привела к тому, что твой отец признал в письме. Прости, если слова эти показались тебе сложными, со временем ты поймешь…

Адияль молчал. Он все более погружался в свои думы.

VI.

Войска Невервилля, Лерилина, Объединённого Альянса Северных Княжеств и Ибиз общей численностью в сто пятьдесят тысяч солдат были готовы к массированному наступлению на земли южного королевства. За три года с момента грандиозной победы в «Битве трех зверей» армия Зельмана Златогривого и его союзников укрепилась, возросла и восстановилась. Так и Игъвар, претерпев позорное поражение, принялся за усиление армии. Итоговая мощь армии Юга исчислялась ста восемьюдесятью тысячами единиц воинов. А значит, обе стороны были готовы, и пришёл момент финала. Сейчас решится судьба всего континента, его истории и его жителей. Столкнутся две стихии. Молния и гром бросят вызов океану.

— Ваше Высочество, все батальоны в полной боевой готовности! Прикажете начинать?

— Разошлите голубей, — дал добро Зельман Златогривый.

— Выше Высочество, Вам послание! Печать Совета!

— Дай сюда.

Быстро пробежавшись глазами по письму десницы, он спросил у военного советника:

— В чьём распоряжении находится батальон Вэйрада Леонеля?

— Полагаю, что у Норберта Изельгаама. Вы сами велели.

— С какой это радости я велел?

Советник опешил.

— Не важно… — продолжил король. — Отправь от моего имени приказ о задержке наступления по третьему сектору Юго-Восточного направления. Хочу, чтобы Изельгаам не шёл в бой.

— Но ведь тогда будет задержано всё наступление…

— Я прекрасно это понимаю. И это приказ.

Добравшись до стен королевского дворца в Сноудэрхелле, Эйдэнс поспешил кратко изложить все те пробелы информации, что могли возникнуть в голове Адияля. И их было отнюдь не мало.

— То есть… Всё это время было два короля? — задался вопросом ошалевший Адияль.

— Да. Мы приняли такие меры с точки зрения безопасности Его Величества, — ответил Эйдэнс. — К тому же, гораздо проще иметь четыре руки, способные находиться на разных уголках страны одновременно. Причём сообщение было мгновенного характера… благодаря специально обученным голубям.

— Но каким образом…

— Если ты про то, что никто не заметил подмены и не задался вопросом: как король был в одно и то же время в двух точках, то это фокус. Иными словами сказать сложно. Никому в голову не пришло бы мысли, что такое вообще возможно.

— Так… И согласно твоей теории именно второй Зельман Златогривый отдал приказ от имени короля на смертную казнь Фирдеса Отсенберда? И от его имени был дан мне приказ о возмездии над Дорианом Нильфадом?

— Признаться, — продолжил Эйдэнс, — мы слишком долго искали ту нить, которая бы привела нас к решению этой загадки… Задайся любой на моем месте вопросом: кто правит в стране от имени короля без ведома короля, верно, сразу бы подумал на двойника. Однако всё не так просто. Человек, который перед нами, не имеет возможности ставить печать. Она есть лишь у настоящего короля.

— Хочешь сейчас сказать, что кто-то выкрал печать?

— Конечно, нет… Ты вообще как меня слушаешь? Я клоню к тому, что в сложной многоветвистой государственной власти есть дыры, которые мы не смогли устранить, даже переформировав Совет Короны. А знаешь почему? Эти дыры — это люди, которые остались у власти. Те, кто за своими плечами уже имеют многолетний доступ к самым тайным теневым подступам к управлению, те, кто здесь с основания, те, кто пользовался доверием короля, и наконец те, кто смел и до сих пор смеет держать в своих руках не принадлежащую им власть. Деньги и переизбыток свободы сделали из них настоящих гиен, которые готовы на всё ради своих задниц. Но сегодня, в день финала, когда наконец война будет окончена, когда люди вновь вздохнут свободно и легко в новом мире, мы поставили штампы, которые и есть свидетельства о том, что в нашем новом мире этим людям места нет, Адияль. — Леонардо Эйдэнс посмотрел на Леонеля. Его улыбка блестела, а глаза янтарного цвета, которые ранее напоминали взгляд демона, сейчас отражали новый луч надежды.

— И для чего мы прибыли во дворец?

— Чтобы ты воочию увидел это.

Он отворил двери, ведущие прямиком в кабинет Совета Короны.

— Эйдэнс, какого такого ты прелестного мальчика привёл? — тут же накинулся на вошедших Робб Лоун.

— Прошу простить, сегодня это вынужденная мера. И она согласована с Его Величеством.

Династия Харт с подозрением посмотрела на парочку, а затем задумчиво спросила:

— Этот юноша… случайно не тот, о ком говорил Златогривый? Сын Леонеля?

— Тот самый, Династия.

— Что ж, славно. Однако суд требует спешности в такой-то час, — сказала Династия Харт. Все члены Совета пребывали в каком-то сладком предвкушении, что передавали их взгляды, нетерпеливые, но не таящие в себе зла.

— Начнём дело, — произнёс Филипп Норман, министр, ответственный за внутреннюю и социальную политику. — Приветствую почти всех членов высшего государственного органа правления на сегодняшнем заседании… Мы, как чиновники, имеющие предвысшую власть, дарованную Его Величеством королём Невервилля Зельманом Златогривым, имеем полное право в этих стенах призвать к ответственности следующий перечень лиц, так или иначе имеющих прямое влияние на властные структуры. За множественные преступления, предписанные в кодексах и законах Невервилля, от должности отстраняются…

И в данном списке прозвучали имена Льюиса Фоттейда, действующего члена Короны, полководца Норберта Изельгаама, двойника короля, назначенного для особых поручений, несколько не столь значимых чиновников при дворце, несколько других генералов Высшего Гвардейского Состава и множество имён, связанных с теми или иными финансовыми махинациями.

— Приговор будет приведён в силу по отмене военного положения, — заключил министр.

— Благодарю всех вас за проделанную работу. Мы молодцы. Но сейчас предстоит более серьёзная задача, — сказал в довершение десница. — Господа, был рад знать вас (мало ли что может случится). Надеюсь на вас.

И на этой ноте Леонардо Эйдэнс поспешил покинуть кабинет, но перед дверью его прервали слова Эммы Фоллен:

— Без победы не возвращайтесь, Эйдэнс. Будем рады вновь сесть за один стол вместе с вами.

— Присоединяюсь! — выдала Харт. — Страна нуждается в вас. Вы многое для неё сделали.

— Ни пуха, ни пера. К чёрту! — произнёс Робб Лоун. — Разгромите их! Поднимите свои клинки за всех нас! За Невервилль!

— Мы будем ждать с бокалами вина, господин. Каждого солдата под синим флагом! Передайте всем! — добавил Филипп Норман.

— А от меня же даруйте пламенный привет лорду Дезевону. А затем и мой ледяной меч в брюхо! — выдал Марк Грет. — Удачи!

— Я думаю, после таких слов мы просто не имеем права проиграть, — сказал Леонардо Эйдэнс Адиялю, пока они скакали до фронтовой линии. — Как думаешь, Адияль? Готов к бою?

— После всего пережитого поражение — плевок на могилы усопших. А эти усопшие — вся моя семья. Так что да, Эйдэнс, — не имеем права.

Близился закат, а королевская десница вместе с генералом Леонелем лишь только прибыли к фронту. Однако к их удивлению было сказано следующее:

— Король отложил наступление.

— Зел, почему ты не начал? — тут же задал вопрос, добравшись до самого короля, десница. — Разве не был план начинать сегодня?

— Спокойнее, Лео. Я отложил этот день по той простой причине, что хочу позволить врагу собраться с силами. По данным разведки у них произошёл переполох. Увы, от перемирия они отказались в довольно грубой форме.

— Ты сейчас серьёзно?

— Да-да… Я уже слышал это от каждого второго генерала и полководца.

— Так в чем же дело? У нас был шанс зайти на территорию противника, пока он ослаблен! В чем причина?

— Лео, ты когда-нибудь думал о том, что такое карма? — Последовали отрицательные повороты головой. — Так вот. Всегда и всем нужно давать второй шанс. Важно уметь быть милостивым. И тогда судьба улыбнётся тебе. У меня было много времени для рассуждений. И я пришёл к такому выводу. Я не хочу гнаться за Дезевоном, как за раненым зайцем, лишь бы сгрызть его заживо как можно скорее. Его дни сочтены, и он это понимает. Его армия слаба, народ голоден и недоволен. Думаю, мы обязаны щадить их. В конце концов, ни солдаты, ни уж тем более простой люд не виноваты в ошибках правителей.

— Ты на полном серьёзе собрался брать пленных?

— Нет. Не брать пленных, а дарить свободу. Первые сражения будут за нами. Раненых мы будем лечить, а сдавшихся принимать в свои ряды, как родных. Мы и есть родные. Мы все — люди! Мы едины природой нашей и разумом.

— Зельман… Ни один генерал не даст такому произойти! Да ты чего упился-то? Может, приляжешь?

— Довольно. Взгляни на меня. — Леонардо Эйдэнс пристально смотрел на него, на его глаза и на свое удивление не обнаружил ни одного признака опьянения. Да и речь была совершенно обыкновенной, чистой. — Видишь? Я трезв и рассуждаю здраво. Дело лишь в том, что я наконец хочу сделать этот мир лучше. Сделать его утопией. Я долго шёл к этой мечте и обрёл её спустя столько лет. Спустя столько боли и страданий…

Адияль со вниманием слушал эту беседу. Он тоже не понимал решения короля и не одобрял его тезисов, однако в его словах было что-то похожее на отца. Такая же цель, такие же надежды. Быть может, папа сейчас бы согласился. Да, наверное, согласился бы. А что? Звучит красиво, хоть и наивно.

— Леонель, ты слышишь меня? — вырвал из задумий Адияля Леонардо Эйдэнс.

— Что?

— Ты готов принять в командование батальон своего отца, Адияль? — спросил король.

— Нет.

Златогривый вопросительно посмотрел на него.

— Но почему?

— Я не хочу брать на себя ответственность за жизни других людей. Я не готов к этому. Да и не заслужил.

— Но батальон твой. Неужели ты готов отречься от него? Многие солдаты, числящиеся в нём, служили твоему отцу. Он хотел бы видеть тебя командующим этого батальона.

— Откуда вам знать, чего хотел бы мой отец? — сказал он, а затем задумался. — Знаете, если я могу такое просить, то я бы хотел, чтобы им командовали Джеймс и Ольгерд.

— Ольгерд уже командует развед. корпусом… — поспешил прояснить Эйдэнс.

— В таком случае Джеймс способен на это. Его чин в развед. корпусе не столь важен, а значит, он может принять батальон, — предложил Леонель.

— Хорошо. Свяжитесь с ними, — заключил Златогривый.

Где-то в конце пути…

Любимой Лисан Лузвельт.

Дорогая, я долго не решался написать тебе такое письмо, которое бы смог отправить, хоть и получил миллион таких писем от тебя… Я не читал их. Боялся. А сейчас я слишком далеко от того места, где оставил их. Но знаешь, я исписал не одну стопку листов, где обращался к тебе. Я трус, признаю. Но сейчас многое изменилось. Последние дни многое изменили в моей жизни. Я вновь встретил людей, которых, думал, никогда не встречу. Мои друзья из лагеря дяди Эверарда. Она прелестные, я бы хотел вас познакомить. Я чуть не совершил ужасную ошибку, но мне помогли вернуться на правильный путь. Я пока не знаю, чего хочу добиться, но уже понимаю наверняка, что обязан жить. Ныне моя цель — освобождение моей страны, а затем и поиск чего-то нового.

Я виделся с отцом. Да со всеми виделся. Я вспомнил всех. И наконец вспомнил все свои клятвы и обещания. Все свои долги. Но это все не столь важно, сколь то, что я наконец понял. Главное в моей жизни сейчас — прожить её так, чтобы был доволен не только я, но и те, что за неё отдали свои души… Мне ещё очень многое предстоит тебе рассказать. Да и столько всего написать стоит заново…

Скажи мне, где ты сейчас? Счастлива ли ты? Как много огней окружает тебя? Как много людей окружает тебя? Надеюсь, у тебя всё хорошо.

Столько ещё всего… Столько всего! Но будь уверена: это не последнее письмо.

P. S. Я люблю тебя ничуть не меньше, чем тогда. Прости за всё.

От Адияля Леонеля.

VII.

Прошедшая ночь для короля и его десницы оказалась весьма изматывающей. Они, словно сорвавшись с цепи, осаждали друг друга, доказывая с пеной у рта свои позиции, перемалывали все те недавно сложившиеся обстоятельства. Более всего доставалось Златогривому по поводу решения отложить начало боевых действий. По мнению Эйдэнса, это решение может плохо сказаться на конечном результате, несмотря даже на то, что, в общем и целом, был солидарен с королём в моральном плане. Златогривый же по истечении своих запасов терпения стал отвечать довольно грубо и резко, затрагивая в некоторых моментах происхождение Леонардо Эйдэнса. В конце концов, оба пришли к единому мнению, что изменить ничего уже нельзя. Однако самым тяжелым для короля Невервилля перед столь значимым и волнительным днем стало увиденное во сне.

— Лео, извинись сейчас же перед сыном короля! Иначе тебе придётся иметь дело со мной!

— Всем известно, что ты мне ничего не сможешь сделать. Так что не зарывайся, Норберт.

— Ребята… Пожалуйста, не ссорьтесь, это же всего лишь игра… Я уверен, Норберт не хотел меня обидеть. Ведь так? — своим детским лёгким голосом пытался замять распрю между друзьями Зельман.

— Зел, ты бы помалкивал. Таких трусов, как ты… я давно не видел.

— Лео, ну перестань, право дело!

— Почему вы ссоритесь?! Нельзя было без конфликтов обойтись?

— Зел, это всё Лео… Ты же видишь!

— Посмотрим, что ты скажешь. Ну? — настаивал холодным тоном Леонардо. Его взгляд был настолько ледяным и пугающим, что все, включая других ребят, с которыми они играли, пытались как можно меньше смотреть на него. Кроме Зельмана.

— Я хочу, чтобы вы оба извинились.

— Да чтобы я извинился перед ним? Зел, ты, должно быть, шутишь? Перед этим оборванцем, чья мать ходит по вельможам, а отец пьёт да шутом при дворе выступает? — размеренно и намеренно громко произнёс Леонардо.

— Это всё брехня! Моя мама — лекарь, а отец болен, и потому пьёт лекарства на спирту, а не алкоголь! Зел, докажи ему! Я же прав!

Зельман отвечать не стал, а лишь умчался со двора. После он громко и звучно рыдал во весь голос. И никто не подходил к нему, хотя он точно знал: все слышат. Когда отец вызывал в свои покои девиц, всё было прекрасно слышно, потому и сейчас при том, как он ревел, вероятности, что крик души ни до кого не доходил, не было. Всем было просто безразлично. Даже у его сводного брата, который точно был у себя, в соседней комнате, не было ни малейшего интереса, что стряслось на сей раз. И всё по той причине, что Эстороссо Мудрейший не терпел, когда мужчины плачут, а если этого мужчину поддерживает или успокаивает другой мужчина, он прямо говорил, мол, во дворце нет места мужеложцам. Если же дело касалось кого-то из его детей, то лучше было бы, если все сделают вид, что никто ничего не слышит. Мало кто решался перечить сумасбродному правителю, в чьём расположении вся стража. В том числе и наследник трона младший сын Вэйрад. Единственный, кто мог себе позволить зайти и поинтересоваться, что стряслось, был Мариус Ольд. И тогда зашёл Мариус Ольд.

— Хотелось бы знать, почему юный принц плачет? Да так громко. Не боитесь ли вы отца своего?

— Да пусть хоть четвертует! Он давно хочет избавиться от меня…

— Не говорите так. Ваш отец… скажем, довольно занятой человек. На его плечах целое государство, поэтому ему не всегда удаётся быть добрым и ласковым отцом.

— Да он в жизни своей таковым не был никогда!

— Неужели причина твоих слез вновь в отце? — спокойно осведомился Мариус Ольд, присев рядом.

— Почему мои друзья постоянно ссорятся… Они вообще не могут найти общий язык…

— Думаю, дело в том, что они друзья тебе, но не друг другу. Это грустно, но бывает и так. Ты же про Леонардо и Норберта?

— Да… Но почему они не могут подружиться… В чём же их проблема?

— Люди все разные, и не всем суждено дружить друг с другом. Вот Леонардо, к примеру, — мальчик своенравный, крайне умный, смышленый, уверенный, сильный. Одним словом — гений. А вот Норберт совсем другой: он скромный, терпеливый, наивный, добрый и совсем тихий по сравнению с тем же Леонардо. Ему трудно даётся общение со сверстниками, потому что он другой. А для Леонардо, думаю, просто не интересны другие ребята.

— А мне-то что делать?

— Ничего, друг. Рано или поздно тебе придётся сделать выбор между твоим друзьями. И ты его сделаешь. Ну а пока, мне кажется, в той или иной степени вы будете уживаться вместе, хоть и с переменными проблемами.

Зельман проснулся, проспав всего несколько часов. Вообще, многое он уже вспоминал, нежели чем видел во сне. И на фоне собственных мыслей он сделал ещё один вывод из своего детства:

А ведь брат в этом плане оказался гораздо успешнее… Во всяком случае он был достаточно умен, умел здорово шутить, был очень силён да и красотой его не обделила природа. Он был, можно сказать, лучшей версией меня. Наверное, потому ему всегда легко удавалось находить друзей, общаться с окружающими. Если бы не его… гордость? он бы был счастливым человеком. Хотя, думаю, он погиб счастливым. — Зельман пустил слезу. — Прости меня, брат. Несмотря ни на что.

Король встал с постели и под хор утренних пташек отправился наружу. Осмотреться и прийти в себя.

Погуляв какое-то время по полям Невервилля, осмотрев палатки, где ожидали своего часа воины, король вернулся к стенам крепости Фридом, которая располагалась на некоторой возвышенности, вздымаясь на холме высотой в несколько футов над основным уровнем равнины. И благодаря этому с неё открывался грандиозный вид на гористо-лесные степи вдали, которые служили естественной границей между Невервиллем и Игъваром. И там Златогривый обнаружил Адияля, который, задумавшись над чем-то, устремлял свой взор на горизонт. Его длинные кудрявые волосы цвета выжженного колоса развевались от ветра, а голубые глаза были необычно ярки, наполняясь светом солнечных лучей. Когда король присел рядом, Леонель даже сперва не заметил его.

— Дух захватывает, не правда ли? — обратился Зельман Златогривый.

Адияль будто пробудился ото сна, но даже не посмотрел в сторону короля. Он лишь небрежно ответил в своей манере некоторой безразличности:

— Сложно отрицать.

— Думаю, твои надежды по поводу предстоящего боя соответствуют моим.

— Вы не можете этого знать.

— Нет, но я могу сделать вывод, исходя из того, что мы с тобой практически одной крови. Да и сидим в такой час здесь, вместо того, чтобы спать и набираться сил, — с лёгкостью в голосе парировал Златогривый.

— Одной крови… — с ухмылкой на лице и насмешкой в голосе произнёс Леонель. — Если только на четверть. Знаете, я ведь вас не простил. Вы убили мою мать. Это факт. Я себя ненавижу, что сейчас могу беседовать с вами, хотя стоило бы придушить.

Какое-то время король молчал.

— Да, может и так. У тебя есть возможность отомстить, я даже не буду сопротивляться. Знаешь, Адияль, я ведь смерти не боюсь. Возможно, это тебе ничего не говорит, но на этой войне я готов отдать свою жизнь, не заглушая свое сердце сомнениями.

— Это похвально. Однако я ведь знаю, каково ваше настоящее отношение к своей стране и к тем людям, что в ней живут и при вас страдают и голодают.

— Лживое представление. Я мог бы легко ответить, но нет никакого желания. В последние годы я стал другим человеком. При том уровне накала, в котором мы находились в начале конфронтации с Югом, сейчас мы держимся более чем достойно. Да, всем тяжело. Но лишь по сравнению с тем, что нас ждёт дальше… Мир скоро изменится. Я изменю его. Я поклялся самому себе, что воплощу в жизнь свою мечту.

— Мне интересно, как это стыкуется с тем, что не так давно я видел мальчика, совсем малого, который выглядел как труп из-за голода? А причиной этому служит то, что отец был убит бандитами, распространившимися в нашем государстве из-за вас, а мать из-за болезни, которую невозможно победить во время голода? И не говорите, что это не ваша вина.

— Ты рассуждаешь экспрессивно.

— Я рассуждаю здраво. В соответствии с нормами морали и благочестия.

— Дядя Эверард не говорил разве? Важно не то, что ты видишь, а то, как ты смотришь.

— Откуда вам это известно? — несколько удивившись, спросил Адияль уже не в риторической форме.

— Он вообще-то и меня обучал.

Адияль отвечать не стал.

— Забавно было, что Медбер всегда с уважением относился к брату, а ко мне несколько предвзято. Наверное, поэтому его взгляды по поводу моей коронации всегда были… агрессивными.

— Какая сейчас разница? Победите в войне, сделайте то, что должно. Дальше уже не ваше дело.

— Ошибаешься. Моя миссия в том, чтобы все люди на континенте жили спокойно и благополучно. Но для этого нужно потерпеть. И да. Мне тоже больно видеть, как тяжело невервилльцам. Но суть в том, что мы не одни. Есть те, кто тоже нуждается в помощи. Народ Игъвара голодает из-за нехватки ресурсов и земель, а мы из-за проблемного климата. Люди на островах Баго не жалуют того, что отрезаны от всего мира и находятся в косвенной зависимости от Игъвара. Все люди едины в одном: мы все люди. Если будем стремиться помогать друг другу, то рано или поздно все изменится. А ты, Адияль, будешь тем, кто построит на руинах прошлого новое.

Адияль не ответил. Но в голове признал, что, как ни странно, согласен с королём. И этот разговор даже несколько изменил образ Златогривого в его глазах.

— Мы долгое время разрабатывали такое оружие, которое сможет всё закончить без крови. Ампулы с жидкостью, которая вводит людей в кратковременный сон. Так что, сын Вэйрада, насчёт миролюбия я не лгал. Никогда, — произнёс он воодушевленно и встал, направившись в крепость, где будет дожидаться финала. — Я видел его лицо… того солдата, который отдал жизнь за меня. Лицо его выражало надежду… мимолетную, словно рывок глыбы в воздушную пропасть. Но этот взгляд — мой стимул, моя цель. Никто не поймет меня, но это и не важно.

Адияль не пошевелил губами, но в эту же секунду понял, что помимо него в этом мире есть еще кто-то, кто чувствует то же, что и он, пусть хоть это Зельман Златогривый.

Поместье Лузвельтов выглядело так мрачно, как никогда ещё не выглядело. Даже при подходе к золоченому ограждению имения бывшего барона Назара Лузвельта можно было всеми клетками своей кожи ощутить это ледяное веяние, которое по обыкновению бывает лишь тогда, когда кто-то скоропостижно скончался. Сады опустели, а зелень стала заслонять собой всё вокруг. Последние месяцы жизнь в этом месте, действительно, прекратилась. Изредка одинокая девушка расхаживала по парку, держа в руках то книгу, то листок бумаги. Норберт Изельгаам своим визитом сокрушил дух этой семьи, некогда считавшейся одной из самых видных на всем побережье. С Назаром Лузвельтом случился не один удар, и потому сейчас он редко выходил из своей спальни. Рядом с ним всегда находилась его дочь, которая, несмотря на свое душевное состояние, отнюдь не лучшее, чем отцовское, пыталась хоть немного скрасить его будни. В основном, она ему пересказывала что-то из прочитанного и делилась своим мнением по поводу этого. Однако отец прекрасно понимал, что сердце дочери разбито и она вряд ли когда-либо ещё сможет по-настоящему искренне улыбнуться. Вся её жизнь в один час была уничтожена, стёрта в пыль. Она была вынуждена сбежать от человека, которого любила, чтобы выйти замуж за того, кто обокрал и унизил её семью.

— Лисан, — обратился к дочери Назар Лузвельт, — отложи книгу, подойди ко мне. — Дочь так и поступила, села на краешек кровати, взяв отца за руку. Её ладонь была холодная. — Почему ты улыбаешься, дочка? Я же вижу, тебе больно и до смерти обидно. К чему эта фальш?

— Пап, с чего же ты взял, что мне должно быть больно и обидно? — с наигранной улыбкой произнесла Лисан нежным тоном.

— У тебя прекрасные глаза. Прямо как у твоей матери. Ляг со мной. — Дочь легла, крепко обняв его. И намерено прикрыла глаза, полные соли, уткнувшись в подушку. Но вздрагивания в груди выдали её. — Малышка, не плачь. Ты ещё молода и сможешь исправить эти ошибки. Мои ошибки… Прости меня, пожалуйста…

— Папа, я тебя люблю… Я всех вас очень люблю и знаю, что мы пройдём через это… вместе…

— Лисан, послушай меня. То, что я сейчас скажу, останется только между нами. Слышишь? — Кивок. — Я долго не протяну уже. Сердце моё вот гляди и откажет, потому я…

— Хватит! Не смей говорить такое! Ты должен жить хотя бы ради нас! — вскочив, завизжала Лисан с ручьями на алых щеках.

— Прелесть моя, такова жизнь. И ничего с этим не поделаешь. — Плач усилился. Назар почувствовал, как и его глаза влажнеют, а в горле появилась колкая боль. — Но ты должна сейчас понять меня. Слушай внимательно. В Невервилле у меня есть хорошие друзья, которые получили места в Совете Короны. Они тебе помогут. Тебе и братьям. Ты не должна страдать из-за меня. Изельгаам до тебя не доберётся. Поверь, я знаю, о чем говорю. Вскоре его постигнет кара. Но до тех пор я не позволю тебе мучиться из-за него. Вы должны сбежать из поместья. Я подготовил небольшой запас денег, который вам поможет на первое время. Берите его и сматывайтесь. Ты слышишь меня?

— Я не могу тебя оставить, папа… — с горечью произнесла слезливым тоном Лисан, вся влажная и красная.

— Дочка, солнышко моё… Иначе никак. Это последняя моя просьба. Изельгаам не посмеет причинить тебе и братьям вред. Я не потерплю этого. Ваша мать не потерпела бы этого. — Плач усилился. Дочь прильнула к отцу ещё сильнее. — Я вас люблю, дети мои…

VIII.

— Братья мои! Сегодня великий день! Ведь именно сегодня мы наконец положим конец этой войне, которая унесла столько жизней, которая столько лет мучила нас с вами! Наши друзья, наши родные, отцы, братья и прочие близкие, отдавшие свои души и тела на благо победы в этом ужасном и кровопролитнейшем многолетнем конфликте, сегодня будут воспеты вновь, а их голоса прозвучат в едином хоре! Хоре победителей и освободителей! Друзья, мы не имеем права отступать… и мы не отступим. Ведь за нами правда, за нами честь, за нами наши семьи, дома, за нами наши поля, наши леса, реки и озёра, за нами наша история, за нами могилы тех, кто хотел приблизить этот день! Так давайте же сегодня во славу тех, кого с нами нет, и во имя тех, ради кого мы бьёмся, в последний раз оголим мечи и натянем тетивы! Победа будет за нами! Я знаю это и верю в это! — начал торжественную речь Златогривый, сидя на белом коне с развивающимся позади синим плащом. Все внимательно поглощали каждое его слово, и уже несколько раз прогремели звучные возгласы «ура!» из уст тысяч собравшихся воинов. Хоть его внешний вид уже был далёк от того, что был в начале его пути правления, а шевелюра, благодаря которой он и получил свое прозвище, теперь и вовсе отсутствовала, но его глаза цвета чистого изумруда и гордое, утонченное лицо говорили о том, что это, действительно, король Невервилля. Тот самый, что однажды не побоялся бросить вызов тотальному превосходству Игъвара, а сейчас вполне может рассчитывать на победу. — Но перед этой дорогой я хочу сказать вам. Кто бы ни был наш противник сегодня, кто бы ни мчался с копьем на нас сейчас, помните: все мы людьми рождены. Всем свойственно ошибаться и всем свойственно беспокоиться о своих семьях. Война страшна для всех. Все в ней многое потеряли, включая и нас с вами! и наших недругов. Давайте быть… людьми… милосердными и праведными в отношении даже тех, кто носит знамя врага. Наш мир неидеален, и в нем крайне сложно добиться диалога. Именно поэтому эта война и началась! Но сегодня мы имеем шанс всё изменить. Раз и навсегда покончить с войной! Плюнуть на устои и традиции наших предков-дикарей и жить в мире — вот моя цель! Так скажите мне: готовы ли вы построить такое будущее?! — Громогласный ответ, определённо значащий «да!» — Так вперёд, друзья мои и братья! Вперёд навстречу свету и правде! Ура-а-а!

«Ур-р-р-а-а-а!»

— Подумать только, Зельман! Ведь совсем недавно эти люди готовы были мечи сбросить при первой же встрече с врагом… а сейчас они способны горы свернуть вместе с тобой! — Златогривый внимал словам Эйдэнса. — Ты проделал большую работу… нет! — громадную работу! Ты один из тех, кто спас Невервилль. Поздравляю, друг. Твоя мечта совсем рядом!

— Мы прошли нелегкий путь, друг. Так что этот праздник наш общий. И вклад мы внесли единый.

Со стороны короля шествие началось.

— Снова, как в старые-добрые, не так ли? — обратился к Адиялю Ольгерд, чей корпус входил в состав фронта под командованием Джеймса. — Правда, сегодня всё будет по-другому.

— Иначе быть не может, — высказался Джеймс. Речь уже была сказана, осталось дождаться приказа. — Ради Дэрека, ради остальных… ради дяди Эверарда! Мы обязаны победить. Сегодня мы не сбежим, друзья мои. Сегодня все решится.

Адияль смотрел на своих старых друзей, и перед его лицом вновь рисовались образы ушедших: и Дэрека, и Зендея, и Артура, и всех-всех других. Но он был счастлив видеть Джеймса и Ольгерда живыми. И это счастье наполняло его глаза сиянием веры.

— Друзья, я люблю вас. Спасибо, что вы есть у меня, — сказал Адияль. Друзья опешили от столь внезапного признания товарища. — Пожалуй, если бы не вы… не стоял бы я сейчас тут.

— Мы тебя тоже любим, Эди. Мы рады, что ты вернулся наконец… что вернулся именно ты! — отозвался Джеймс и обнял Адияля с Ольгердом.

Дядя Эверард нами бы гордился, — подумали все трое.

Наконец к командующему направления прилетела птица-вестник с нежно-голубым оперением с маленькой весточкой. Со стороны фронта Джеймса шествие началось.

— …И помните: неважно, что случится, мы уже герои и уже достойны упоминания в истории, — произнёс в своей речи князь Лерилина Гефест Гербинский, — но… но давайте же всё-таки не позорить честь наших отцов и веру наших детей! Давайте сокрушим врага! — довершил он.

Армия поддержала князя. Однако адъютант правителя Лерилина стоял недвижимо, уныло и едва ли как-то реагировал на шум вокруг него.

— Эй! солдат, как настрой? — обратился к Менделю Лузвельту Гербинский. — Не печалься, старина. Знаю, нелегко пришлось. Но давай сегодня всё же не унывать. Мы обязаны сегодня одолеть белознамённого врага, а затем, не волнуйся, герб твоей семьи воссияет вновь. — Затем князь что-то прошептал на ухо адъютанту.

— Вы серьёзно?! Откуда вам…

— Это секрет, голубчик. А сейчас, зная, что всё впереди, взгляни на это прекрасное небо, сулящее нам победу! И приготовься к бою! Если сегодня Боги не будут на нашей стороне, то я окончательно уверую, что Боги — величайшие глупцы.

Через мгновение поступил приказ к началу наступления. Шествие со стороны Лерилина началось.

— Господин Изельгаам, пора.

Полководец встал, поправил свой мундир, как обычно обвешанный множеством украшений и орденов. Помолился. Пошёл сквозь ряды солдат, стоящих смирно. Оглядел каждого. Ласково потрепал парочку знакомых солдат и вернулся на свою позицию. Взяв со стойки огромный двуручный меч, увенчанный бриллиантами и искусными гравировками, он направил его на Юг. Часть армии, находящейся в его подчинении, всё уразумела. Шествие началось.

Вся стратегия наступления Невервилля звучала прямо-таки примитивно и незатейливо, однако она была разработана королем и преследовала свои цели. Всего выделено оказалось четыре главных направления: лев, феникс, волк и гепард. «Лев» под командованием Зельмана Златогривого должен был начать наступление с юга Невервилля между двумя горными хребтами и пробраться прямиком к столице Игъвара. «Феникс» под командованием Джеймса должен был начать атаку с территории княжества Ибиз и осуществлять поддержку «льву». «Волк» под началом князя Гефеста Гербинского наступал с земель Лерилина также напрямик к столице врага. «Гепард» под предводительством полководца Норберта Изельгаама подразумевал моментальный марш-бросок через тылы противника к сердцу Южного государства. Таким образом, все группы, так или иначе, обязаны были создать огромные проблемы для Игъвара с точки зрения обороны со множества сторон, а если учесть тайное оружие, коим была оснащена армия Невервилля, то шансов на отпор со стороны южан не оставалось. Потому командование Северного государства рассчитывало на быструю победу с минимумом потерь.

И в общем и целом, всё шло так, как и запланировалось. «Лев» без особых затруднений прорвал начальную оборону Игъвара, разгромив с ходу два батальона врага, и стал подступать к следующим оборонительным рубежам. Правда, здесь же армия Златогривого столкнулась со сложностью, заключающейся в осаде одной из крепостей. Стены форпоста были настолько непреклонны, что даже тяжёлые баллистические орудия не могли проделать бреши. Удержание этой крепости в блоковой позиции отнимало драгоценное время, что шло вразрез с целями короля Невервилля.

— Ваше Высочество, думаю, что сооружение может простоять ещё порядка суток при условии того же натиска, который мы оказываем сейчас. Снаряды едва ли наносят серьёзный ущерб конструкции. Видно, крепость была построена совсем недавно и спроецирована лучшими мастерами, — осведомил короля офицер, ответственный за ведение дальнобойной атаки.

— Много времени. Очень много времени. Однако рисковать нельзя. Вели атаковать конкретную позицию в стене крепости. Попробуем пробурить щель и выкурить их «микстурами», — отдал приказ король.

— Зел, пришли вести. Пока что всё идёт неплохо. За исключением блока «Волк», который застрял на границах, встретив неслабый отпор врага. Потери незначительные, но они есть. Удивительно, что Дезевон решил усилить именно тот фронт, — сообщил десница.

— Было ожидаемо. Потому я и выделил части Гербинского так мало воинов. Всё зависит от «феникса» и «гепарда».

— «Феникс» разгромил первую линию сопротивления и сейчас подступает ко второй. К сожалению, это всё, что пока известно по ним. А вот у Норберта Изельгаама всё весьма и весьма хорошо. Его часть легко уничтожила сопротивление и молниеносно прошла вглубь. Сейчас они осуждают стены аж трех крепостей разом. По меньшей мере им осталось всего около десяти часов до подступа к столице.

Зельман Златогривый даже не улыбнулся, услышав эти слова, однако Эйдэнс знал, что король доволен, хоть и картина операции пока выглядела не так, как он рассчитывал.

— Что ни говори, но Изельгаам — гениальный полководец. Его выходки во многом дополняют его образ некоего зверя в золотых доспехах, мечтающего поставить весь мир перед ним на колени. Не думаешь?

— Да, по части военных действий на него можно положиться. Однако это не умоляет черноты его души. Одному Богу известно, что так изменило его… — сказал он и погрузился в себя. — Он стал… одержимым.

— Эй, а мы неплохо справились, скажи! Меч просто шикарен: да ты посмотри только, как он блестит, Зел! А нагрудник! Взгляни: да он же бесподобен! — воодушевленно вопил Норберт, любуясь только что проделанной работой. Они с Зельманом готовили снаряжение для подросткового турнира при дворе, где оба хотели участвовать. — Осталось только и для меня комплект сделать.

— Только давай не сегодня, я устал, — ответил Зельман.

— Конечно, как скажешь. Только бы до турнира успеть.

— Успеем, не бойся. Я тебе обещаю.

— А давай сходим на площадь: там сегодня благотворительная ярмарка проходит. Давай что-нибудь купим, поможем людям! Говорят, деньги пойдут на помощь обездоленным. Мама говорила, что такие светлые поступки всегда идут на пользу всем.

— Я сегодня не смогу… я обещал Лео, что мы сегодня поупражняемся… чтобы на турнире не опозориться. Прости…

Норберт едва мог скрыть свое разочарование.

— Ладно, как скажешь. Тогда… до завтра?..

— Да, бывай! — сказал Зельман и умчал, оставив друга одного нести снаряжение до дома.

До турнира Норберт так и не получил свой комплект доспехов. Ему пришлось биться с одним лишь мечом. Взамен он получил лишь искренние извинения со стороны его… друзей.

Тем же временем армия блока «Феникс» успешно прошла вторую линию сопротивления с наименьшими потерями. И они продолжили свое движение в соответствии с новыми распоряжениями Гвардейского Состава, направившись в сторону главного подразделения армии. Однако на пути они встретили полк сдерживания, состоящий из элитных воинов Игъвара. Около семи сотен бойцов под флагами южного государства оказали сопротивление армии Джеймса.

— Пустить стрелы с «микстурами»! — был отдан приказ.

И в это же мгновение небесный свод заслонило облако из стрел. Однако вместо обыкновенных наконечников из металла — специальные ампулы с веществом, способным при достаточным воздействии на лёгкие на какое-то время усыпить человека. Это вещество разрабатывалось несколько лет командой учёных Невервилля втайне от общественности и даже военных чиновников. О работе над новым оружием знал лишь узкий круг в правительстве, а проверки проходили изредка и только в частных случаях. Однако благодаря этому сейчас невервилльская армия была способна ликвидировать массы противника одним градом стрел. Увы, но враг быстро оказался осведомлён о тайном оружии, и потому по прошествии нескольких часов с начала наступления большинство военных частей врага уже было готово к таким атакам. Однако в любом случае от так называемых «микстур» был толк. Хотя бы благодаря этому враг оказывался дезориентированным. Лорд Дезевон, услышав о новом северном оружии, был обескуражен и потерял всякий контроль над ходом войны.

Воины противника вовремя прикрыли дыхательные пути тканевыми элементами, благодаря чему избежали потери сознания, но воспользовавшись отвлеченностью оппонента, солдаты под синими знаменами ринулись в бой, успешно взяв первоначальное преимущество.

— Джеймс! — сокрушающим тоном зазвенело в ушах Адияля. Он моментально обернулся в ту сторону, где находился его командир. И с ужасом осознал, что Джеймс оказался в окружении вражеских солдат.

Нет! Нет! Нет, нет, нет! Я не допущу, чтобы ты умер! Вновь! Только не сейчас! Моя жизнь только стала обретать новый смысл. Нет, я не могу, не могу снова потерять кого-то… Как Артура, как Зендея, как отца, как Дэрека… Нет! Я сделаю всё, чтобы не допустить этого. На сей раз я защищу своего товарища. Любой ценой. Даже если помру сам.

Расстояние между командиром части и Адиялем было относительно небольшим, но преодолеть его в момент боя — задача непростая. Однако Леонель все равно ринулся вперёд, словно бешеный зверь, стремящийся разорвать любого на своём пути, защищая свое дитя, он шёл сквозь толпы врагов к товарищу. Скорость, с которой он вертел клином в руках, была столь велика, что со стороны могло показаться, что он и вовсе разрубает всех неведомой всевышней силой. Ольгерд также шёл навстречу Джеймсу, зачищая ряды оппонента, словно мельница, у которой вместо лопастей были лезвия мечей.

По итогу сражение было за Невервиллем.

— Спасибо, Эди, — приобняв друга, произнёс уставший Ольгерд уже по окончании сражения.

— В чем дело? Я вовсе не сделал ничего, что заслужило бы слов благодарности, — отрицал Леонель. — Это лишь благодаря тебе Джеймс выжил на сей раз.

— Ты оказал значительную поддержку. Без тебя я наверняка бы не дошёл.

— Ребят, я очень вам признателен. Обоим. Если бы не вы… раны дают о себе знать. Я уже не в силах сражаться так же, как раньше, — произнес Джеймс и сглотнул целую склянку зеленой жидкости.

— Если бы не ты, я сейчас вообще бы не стоял, Джеймс, — тут же выдал Адияль.

— Да и я уж под вопросом, чего греха таить! Поэтому давайте просто признаем, что благодарны друг другу. Мы же одна семья.

— Верно!

И они с хохотом продолжили шествие, продвигаясь дальше вглубь вражеской территории.

Продвижение армии Невервилля затянулось на несколько суток. Лишь спустя два дня основная масса войск стояла у стен главного города Игъвара. Всё по той причине, что стратегия Игъвара отчасти оказалась весьма успешной. На открытой местности речи о превосходстве южан не шло, однако когда дело доходило до осады очередной крепости, возникали трудности. По крайней мере, лишь из-за стен некоторых форпостов, которые ни в коем случае нельзя былооставлять в тылах для дальнейшего продвижения, на огромное количество времени были задержаны блоки «Лев» и «Волк». Потери армии, однако, были ниже тех, о которых говорили аналитики изначально, что ещё раз подтвердило стойкость и грамотность подхода Зельмана Златогривого.

Так или иначе, сейчас речь шла о решающем действии стороны Невервилля — принуждении столицы к капитуляции. По личным убеждениям короля был полностью и безвозвратно исключен штурм города, так как тогда в любом случае пострадали бы мирные граждане. Однако блокада сердца Игъвара требовала терпения и немалого количества провизии. Вопрос был в том, кто быстрее начнёт страдать от голода: армия Невервилля или население столицы?

— Город, действительно, красив. И он просто огромен. По-моему, даже больше Сноудэрхелля!.. — воскликнул Адияль.

— Конечно, больше, — ответил десница короля. — Население этого города в три-четыре раза выше нашей столицы.

— Поразительно, как человек способен строить столь необычайные сооружения! — выдал Ольгерд.

— Жаль, что вскоре нам придётся его частично уничтожать… — вставил Джеймс.

— Это уж вряд ли, Джеймс, — ответил Эйдэнс. — Мы не будем атаковать город, а вынудим правительство сдать его без боя.

— Как же! Они могут отсиживаться там хоть целую вечность! К тому же, батальоны врагов, которые сейчас остались у границ по нашей милости, могут в любой момент прибыть, требуя реванша.

— Господи, как я мог не подумать об этом! — с ухмылкой сказал Зельман Златогривый. — Нет. Те, что остались позади, вряд ли станут идти в нашу сторону. Как минимум, многие из них не хотят умирать. А мы показали, что при желании, способны их истребить. К тому же, стоит учитывать, что мы сейчас удерживаем их столицу. Весьма рискованно с их стороны будет надеяться, что мы продолжим ждать у стен, видя агрессию.

— Даже поверить не могу… Мы так долго шли к этой победе… и она так близка! Фактически в наших руках! Ещё немного, и мы наконец вздохнем спокойно… — высказался Адияль.

— Не торопи события, друг мой. Сначала нужно эту победу одержать. Но я с тобой согласен. Такой долгий и тернистый путь, полный боли, слез и отчаяния, в конечном итоге оказался безоблачным, ясным, лучистым!.. как первый весенний день. Столько смертей оказались не напрасны… Я аж не могу сдержать слез! — произнёс Златогривый. Его глаза блестели, искрились. Казалось, он именно в эту секунду был счастлив. Впервые в своей жизни по-настоящему счастлив.

— Зел… мне стоит омрачить твою радость… — сообщил Эйдэнс, дрожащими руками едва удерживая лист бумаги, изъятый с лап срочного почтового голубя.

Король нервно вырвал сообщение и пробежал глазами его содержимое несколько раз. Затем припал на землю, закрыв глаза руками.

— Господи, что там?! — с ужасом воскликнул Джеймс.

Молчание. Эйдэнс и Златогривый выглядели так, словно война была проиграна.

Адияль решил взять инициативу в свои руки. Он подошёл к королю и аккуратно вызволил бумагу из его рук, раскрыл и начал читать вслух:

Ваше Высочество, спешим сообщить новые обстоятельства, которые не могут терпеть отлагательств: водное пространство Невервилля было нарушено целой эскадрой вражеского флота. Сейчас Альтильда вар Дольд лично командует обороной. Более сведений нет.

Все окаменели. Ход войны начинает приобретать новые обороты.

— И что же сейчас? Что будем делать?.. — задался вопросом Леонель.

— Ничего. Молиться, что флот Альтильды вар Дольд сможет принять удар и откинуть противника. Отступать мы не будем, — ответил Златогривый, затем его взор пал на приближающуюся толпу солдат элитного класса.

— Зельман, дружище! Чего же мы здесь ждём? Вот они, стены города, — прямо перед нами! — воскликнул Изельгаам.

— Полководец, сбавьте обороты. Мы не будем атаковать мирное население. Мы просто вынудим правительство капитулировать. Рисковать жизнями ни в чем не повинных граждан — удел политики лорда Дезевона.

— Какие глупости! Твоё милосердие, Зельман, вскоре может стать роковой ошибкой в твоей жизни.

— Звучало, как угроза, Изельгаам, — вступил Эйдэнс.

— Наша столица уже в опасности. Я думаю, что лишним не будет отправить хотя бы маленький отряд внутрь стен, дабы те как-то выманили начальство. Я не прав? — будто не услышав слов десницы, произнёс Изельгаам. — Или ты так и будешь выказывать свою наивную и… унизительную для себя же самого мягкотелость?..

— Благодаря моей мягкотелости, как ты выразился, я смог сохранить десятки тысяч жизней. Это уже себя оправдало. Я отказываюсь от твоей идеи.

Норберт Изельгаам, более не проронив и слова, спешно удалился. А вместе с ним и его свита.

— Стоит насторожиться… Да какого черта! — взвизгнул Эйдэнс.

На Изельгаама в это же мгновение напал Мендель Лузвельт, обезвредив с помощью «микстуры» часть его свиты. Однако добраться до своей цели он так и не смог. Он мгновенно был скручен двумя солдатами.

— Как это понимать?! — выдал Эйдэнс, подбежав к месту инцидента. — Имя! Живо!

— Я — Мендель Лузвельт…

Адияль опешил. Он понятия не имел, как реагировать на столь неожиданную встречу при столь странных обстоятельствах. С одной стороны, он мечтал бы спросить у него всё о его семье: как они живут? все ли хорошо? и самое главное — как живет Лисан? И вот он шанс. Находится в нескольких шагах от него. Однако…

— Объясните.

— Я лишь мщу за свою семью. Вот и всё. Этот аморальный урод лишил нас всего! Он отобрал у меня отца, оскорбил мою сестру!.. Разрушил все наши надежды!

И в эту секунду пазл в голове Леонеля сложился. Норберт Изельгаам — причина всей боли, что он перенёс. Мысли заплыл туман — они окончательно запутались. В глазах пелена. Сердце колотится в бешеном ритме. Руки дрожат.

— Адияль!

Рывок — а затем невероятно болезненный звон в области головы.

— Что за ересь здесь творится… — произнёс Изельгаам. — Я более не намерен терпеть этого.

И он ушёл.

— Адияль, мать твою! О чем ты-то думал! — сказал Джеймс, который и остановил своего товарища.

— Что ты меня не будешь по голове бить! Джеймс, ты не понимаешь! Перед моим лицом стоял тот самый дьявол, что отравил моё существование! Я мог его убить! Здесь и сейчас! Отомстить за свою семью и друзей!

— Тебе ясно сказали, что участь Изельгаама уже предрешена. Он поплатится за всё. Но, сука, не сейчас! Сейчас он нам нужен! Понимаешь?

Адияль смягчился. Кивнул.

— Голова кругом от всего!.. Какой абсурд… — взвыл Зельман Златогривый. И направился в сторону от шумной толпы.

IX.

Столица Невервилля оказалась в опасном положении. В случае поражения флота Альтильды вар Дольд сердце северного государства было бы захвачено южанами. И, вероятнее всего, в значительной степени пострадало бы и население города. Потому Советом Короны было предпринято решение незамедлительно эвакуировать горожан.

Сотни повозок и экипажей направились к северу от столицы.

Братья Лузвельт ехали в повозке под охраной элитной гвардии солдат, а Лисан Лузвельт находилась в одной карете с Династией Харт и Эммой Фоллен. Её лицо передавало чувство безмерного уныния и тоски, взгляд казался пустым, но вместе с тем — бездонным, словно лазурная впадина в океане посреди ночного неба, губы постоянно были в еле заметном движении, будто что-то проговаривали, иногда проскакивала лёгкая улыбка, скорее олицетворяющая какое-либо радужное воспоминание, внезапно всплывшее в голове девушки, будто дельфин из морской глади, но точно так же и затерявшееся в безмерных просторах тёмных мыслей и переживаний. В руке Лузвельт постоянно держала перо и что-то писала, иногда отрываясь от листа, лишь чтобы макнуть перо в чернила.

Эмма Фоллен лежала на коленях у Династии Харт и с печалью наблюдала за попутчицей. Харт нежно игралась с прядями волос Фоллен и задумчиво глядела в оконную раму дверцы, наблюдая, где сейчас они проезжают.

— Дорогая моя, что же ты так старательно пишешь? — в конце концов спросила Эмма Фоллен. — Неужто мемуары? Иль, быть может, новомодный… как его величают? роман?..

— Нет, всего лишь письмо, — робко ответила Лузвельт.

— Письмо? Разве же тебе дозволено?.. — присоединилась к беседе Харт.

— Не беспокойтесь, сударыня, это не семье. Да и вряд ли я его отправлю…

— Сколько раз я просила тебя не называть нас сударынями или госпожами, голубушка, — лениво поправила Фоллен.

— Простите.

— Так кому же ты пишешь? — интересовалась Династия Харт.

— Моему… любимому… — смущённо произнесла чуть ли не шёпотом Лузвельт.

В экипаже повисло неловкое молчание. Слышны были только скрип колёс да ржание лошадей с ударами хлыста.

— Милая, я же настаивала, чтобы ты не трогала меня за ухом! Меня это невыносимо раздражает, — буркнула Фоллен в адрес Династии Харт.

Лисан Лузвельт прервалась, убрала в сторону перо и принялась перечитать про себя написанное:

Здравствуй, Эди. Это, наверное, уже моё сто первое письмо, которое я тебе пишу. И, думаю, первое, которое я так и не отправлю. Ведь на предыдущие ты так и не ответил… Не знаю, насколько сильную боль я тебе причинила… Я покинула тебя в тот момент, когда ты, наверное, больше всего нуждался в помощи и поддержке. И тебе пришлось перенести всю эту боль в одиночестве. Но я знаю, что ты сильный. Очень сильный. Всегда был таким. Я тебя таким помню. Потому я уверена в том, что ты в любом случае пересилишь это. Эди… я была вынуждена тебя оставить. Ни в одном письме и не упоминала об истинной причине моего ухода. Вечно уклонялась и выводила чернилами какую-то ерунду, будто бы мне стало тяжело с тобой, будто я запуталась в себе, будто мне нужно время, будто так будет лучше и… Полагаю, труднее ничего нельзя придумать, чем пытаться оправдать потерю любви в то время, когда потери любви не было. Пойми, Эди, я пыталась защитить тебя, себя, но прежде всего — мою семью. Поверить сложно, что такое произошло, но очень влиятельный и опасный чиновник из Невервилля поставил мою семью перед ужасным выбором… Я не могла поступить иначе. Хотя, если ты меня не поймёшь, так будет даже легче. Сейчас я смею писать всё это, лишь потому что спустя очень много времени мой… самоназванный муж… будет наказан за свой проступок. За все свои ошибки. Он заплатит за содеянное с нами: со мной, с тобой, с отцом… Благо, у папы были знакомые, которые имеют достаточно власти и силы, чтобы убрать его. Эди, я молю Бога, чтобы, когда война наконец закончилась, мы с тобой вновь могли начать заново. С чистого листа.

Как в те прекрасные дни, когда мы были счастливы. На берегу моря, в объятиях друг друга и солнца, читая вслух стихи, целуясь… Мы думали о семье, женитьбе, детях… Детишках…

Дочитав до конца, Лузвельт проронила несколько слез и схватилась за несколько округлившийся живот.

— Девочка моя… он ответит за свои поступки. Я даю тебе свое слово, — с печальной интонацией сказала Эмма Фоллен. Династия Харт с горькой улыбкой кивнула.

— Госпожа адмирал! Что будем предпринимать? Ситуация очень-очень скверная!

Альтильда вар Дольд задумалась. Как любой опытный стратег, коим она и являлась, вар Дольд должна была проанализировать всю ситуацию. Во-первых, вода была относительно спокойна, что давало возможность для маневров. Во-вторых, силы — не на её стороне, ибо она уже потеряла четыре судна, а поразила всего два, хотя соотношение сил изначально было не в пользу Невервилля. В-третьих, отступление исключено в силу положения страны в данный момент. Те войска, которые остались у стен Сноудэрхелля, смогут отбить лишь незначительное наступление. А значит, нужно как можно сильнее снизить численность врага.

Ну, что же. За тебя, Роуланд Доббер. Видно, скоро уже свидимся. Славно.

— Все запасы взрывчатого вещества, которые только остались, перенести к носам кораблей! И как можно живее! Прикажи капитанам набрать наибольшую возможную скорость. Всем солдатам уйти по моему приказу к корме. Выполняй! — произнесла Альтильда вар Дольд. Она смотрела прямо в сторону вражеского флота. На её лице обрисовалась самодовольная улыбка. Взгляд был полон энергии и решимости. — Ну что! суки черномазые! Показать вам силу духа? Показать, что такое Невервилль?! Могущество первооснователей!

И точно по команде адмирала невервилльского флота все судна ринулись во всю мощь вперёд на противника ровным клином.

Командование игъварской эскадры не могло ожидать столь дерзкого хода, потому времени на перестройку для принятия удара не хватило. Даже если бы и удалось, то «микстуры», наполненные тем типом вещества, которое способно при контакте с воздухом взрываться, в любом случае сделали бы свое дело. Прогремел оглушающий взрыв, который можно было услышать с расстояния нескольких миль. На воде остались лишь обломки кораблей и относительно целые задние их части, которым стало суждено потонуть. Однако в толще воды оказалось огромное количество мертвых тел. В их же числе Альтильда вар Дольд, которая до последнего момента не уходила с носа главного судна, которое шло быстрее всех и первым приняло удар.

— Ваше Высочество! Весть из столицы! — аж прокричал вестник, спотыкаясь, карабкаясь по малому холму к королю.

— Тише. Дай сюда! — Выхватил послание Златогривый. Он пробежал его глазами и припал на колени. Глаза заполнились слезами, а сердце затрепетало. — Спасибо… — тихо произнёс он, смотря на небо.

— Что там?! — вскрикнул Эйдэнс, подбежав к Зельману.

Альтильда вар Дольд героически пала в битве на воде вместе со своим кораблем. Однако враг потерпел сокрушительное поражение, лишившись почти всех своих суден. Из полутора тысяч моряков Невервилля выжило семь сотен, которые уже получают первую помощь в лекарских корпусах близ Сноудэрхелля. Из приблизительно трех с половиной тысяч солдат врага уцелела едва тысяча. Они отступают. Столица Невервилля спасена!

X.

Норберт Изельгаам собрал вокруг себя королевскую гвардию, которая фактически вся на момент войны находилась в его подчинении.

— Господа. Ждать мы не будем. Мы сами возьмём контроль над городом. Такова моя воля. Так мне диктует внутренний кодекс морали.

Приказ был воспринят с немалой долей страха и сомнения, однако перечить полководцу Изельгааму никто бы не рискнул.

Через несколько часов ставни главных ворот города отворились. Зельман Златогривый был шокирован тем, что столь рано правительство покинуло стены столицы. Однако, увидев, что за множественными чиновниками и лордами идёт Норберт Изельгаам вместе с огромным отрядом первоклассных невервилльских воинов, он ужаснулся. Король ринулся навстречу, протискиваясь сквозь толпы не менее удивлённых солдат.

— Ваше Величество! Рад от всей души и сердца поздравить Вас с окончанием войны и победой над одним из наших врагов! — в излишней степени громко проговорил Изельгаам, шествуя уверенной походкой, держа руки за спиной, на лице скорчив ехидную гримасу. — Да здравствует Невервилль! Победа за нами!

И в этот момент толпа заликовала. Вся многотысячная армия коалиции ревела так, что содрогалась земля и гудели металлические оружия и доспехи. Однако королю Невервилля было не до смеха. Он холодно смотрел в лицо полководца. Казалось, прямо в этот момент происходила битва, но в совершенно ином пространстве, нежели земное. Битва на уровне интеллектов. Битва на уровне воззрений.

— Какого черта? Эйдэнс, разве не было приказа не атаковать город? — спросил Адияль. Его выражение лица выдавало, что молодой человек явно ничего не соображает в происходящем.

— Да. Но по всей видимости, город не был атакован. Ни капли крови ни на одном из солдат. Кроме того, мы видели Изельгаама не так давно. Что может значить лишь одно: он беспрепятственно вошёл за стены города и, вероятнее всего, знал, где находится командование… Всё это очень странно. Нужно быть начеку. Мне это совсем не нравится.

— А куда направился Златогривый? — спросил Ольгерд. — Он только вот стоял неподалёку. Уже делся куда-то.

— Быстро! за мной! — нервно выдал Эйдэнс.

И они помчали к воротам. Не обращая ни малейшего внимания на уникальнейшую и до необычайности величественную архитектуру, они во всю мочь бежали следом за ушедшим из виду полчищем солдат с синими знамёнами. Однако полчища солдат некоторым образом препятствовали движению.

— К чему такая спешка? — задался вопросом король. — Мы можем идти вместе со всеми.

— Думаю, тебе бы хотелось сесть на трон как можно скорее, не так ли? — ответил Изельгаам. — Да и к тому же, в такой толкучке сложно будет добраться до дворца, если мы не будем идти впереди.

Зараза! Если сейчас я поведу себя не так, как угодно Норберту, то, возможно, сокращу себе срок жизни, да и на моём месте отказываться от этого было бы странно. Солдаты не поймут. Боже, как всё это чрезвычайно абсурдно. Я попал в опасную ловушку. Однако… Если я смогу добраться до дворца, то там меня ждёт засада. В этом уж я уверен. Неужели он вздумал убить меня? Что ж. Посмотрим. Не стоит недооценивать меня, Норберт.

— Как Златогривый вообще додумался пойти без нас?.. — задумался Адияль.

— Не задавай вопросов, на которые ответов не знает никто из нас! Чёрт! Да что у него в голове, я вообще никогда не ведал…

— Ребят, я не могу бежать столь быстро… — произнёс Джеймс, припав на колени и тяжело дыша. — Бегите без меня.

— Что с тобой?

— Не сейчас, Эди! Бегом!

— Всё нормально, я останусь с ним. Идите быстрее, — откликнулся Ольгерд.

— Господи, там уже сзади орда настигает… Такие маленькие улочки вообще не рассчитаны на всю армию коалиции…

— Молча беги! — буркнул Эйдэнс в адрес Леонеля.

— Эйдэнс…

— Да что тебе?

— А ты веришь в вещие сны?

— Что за вздор, Адияль! Сейчас не время для обсуждений.

— Я на днях видел сон, где мы все погибли…

Эйдэнс споткнулся и чуть не упал.

— Ты шутишь… Ты намеренно хочешь, чтобы я с ума сошёл тут? С момента прихода к этому городу я чувствую, что в воздухе что-то не то витает. Давление на ровном месте создается… а сейчас вот это! И ты со своим сном!

— Я просто говорю, что ошибки могут стоить слишком дорого. Одна моя ошибка стоила жизней моего брата и лучшего друга. И… сейчас у меня ровно такое же чувство.

— Что ты имеешь в виду? Какая ошибка?

— Мне кажется, мы гонимся не за теми. Действуем абсурдно и эмоционально, как и хотел бы Изельгаам.

— Черт! — рявкнул Леонардо и остановился. — Какой я идиот… Ты прав, прав… я… Чёрт! Я не могу здраво размышлять! Так, мы видели его около ворот вместе с Изельгаамом. Затем он затерялся в толпе. Через ещё какое-то время толпа рассосалась, потому что часть её вошла в город… а дальше…

— И потом нам Ольгерд сказал, что потерял из виду короля… Только вот… разве могли они уйти так далеко? Мы ведь бежим, не ведая куда и за кем. Мне кажется, мы давно разошлись с ними путями. Это легко представить, учитывая, какая здесь разветвленная система дорог и переулков…

— Твою мать, правильно! Если бы я был на месте толпы, помчался бы в сторону дворца!

— А мы бежали куда?

— Да, но вот только путей, ведущих туда может быть несколько, как ты и заметил. Мы выбрали кротчайший, а они, верно, широчайший. Идея Изельгаама была в том, чтобы мы не смогли пройти через толпу. Значит, ошибившись, мы лишь обошли его капкан.

— Слишком сложно…

— Это не имеет уже никакого значения. Мы просто бежим со всех ног ко дворцу. Мы должны успеть.

— Да здравствует император! Вот, Зельман, ты стоишь прямо перед троном Игъвара. Ты в шаге от достижения своей мечты, друг. С самого детства ты хотел оказаться здесь. Правда, раньше ты стремился отомстить. Сжечь этот город дотла вместе с его жителями. Ты всегда увлекался историей и безумно гордился своей страной. И тебя угнетало то, что твой папаша сильную страну превратил в подстилку для Юга. — Зельман Златогривый стоял посреди огромного помещения, которое целиком и полностью было выполнено из белого мрамора, а кое-где на стенах были не золоченые украшения, а шикарные гобелены с изображениями всех членов королевского семейного древа. В тронном зале помимо него находились солдаты королевской гвардии и сам Норберт Изельгаам. — Ты ведь осознаешь, что не выйдешь больше отсюда. Ты дошёл до своей конечной перипетии, друг.

— Да.

— Ты не боишься смерти?

— Смерти бояться лишь те, кто в этом мире ничего после себя не оставит. Я лишь не хочу умирать, ведь могу сделать больше.

— Это слова Эверарда Медбера. С чего вдруг ты начал его цитировать? Ты его ненавидел.

— Люди, как правило, мудреют с годами и перестают тратить свои силы и нервы на ненависть, которая не приводит ни к чему хорошему. За столько лет у власти и бессчетное количество ошибок я понял это. Но вот вопрос, действительно меня заботящий сейчас: как ты город-то взял?

Изельгаам усмехнулся.

— Для меня ещё с начала нашей контроперации исход был ясен. Одна прекрасная девушка, которая в большей степени благодаря мне достигла своего величия, уже давно держала в руках правительство Игъвара. Она слишком богата, потому даже лорд Дезевон порой позволял ей действовать в своих интересах. Она задолго до нашего прихода к стенам города захватила правительство и установила контроль. Она лишь ждала моего сигнала.

— Керст Лорен? Стоило ожидать, что за ней и её действиями стоишь ты.

— Да. Лорен… Прекрасная из прекраснейших. Станет моей второй супругой, подарит мне наследника, а взамен получит полную свободу действий и какое-нибудь княжество вдовесок. Думаю, Лерилин будет ей под стать.

— Второй?..

— Первым указом в роли императора я разрешу многоженство. А кто же мне запретит? Уж на сей раз не ты, друг мой. Я не буду терпеть и слова недовольства в свой адрес.

— Ты противен… Почему ты наплевал на чувства других людей? Неужели причина тому — жажда власти?

— Нет, я же не ты. Власть для меня всего лишь… возможность. А вот ты всегда был таким. Мягким и слабым. Тебе не было дела до своих друзей, ты думал, что мир крутится вокруг тебя одного! Достигнув трона, ты напрочь позабыл о чести.

— Что?! Норберт, да я из кожи вон лез, чтобы хоть как-то уживаться в этом мире! Я не был никогда хорошим человеком, я знаю, но одно отрицать глупо и нагло: я ценил друзей и близких больше кого бы то ни было!..

— Потому выбрал не меня, а Эйдэнса в роли десницы, разрешая ему творить всё, что он вздумает?

— Так вот, что тебя гложет все эти годы? Ревность? Великий и могучий полководец Изельгаам ревнует меня к простой деснице?..

— Заткнись. Ревность — удел слабых. Я же не опускаюсь даже до жалости! до милосердия… — произнес он эти слова с враждебностью.

— Для тебя и жалость, и милосердие — это проявления слабости?..

— Где жалость, там и милосердие. Так что… да! Терпеть не могу трусов и добряков.

— Поэтому ты убил моего брата? Генерала Отсенберда? Шантажировал полководца Нильфада? Потому что не простил им то, что они посмели противиться твоей воле? Я всё знаю, Норберт. И знал всегда. Все твои грязные игры были у меня на ладони. И я всегда закрывал глаза. Я намеренно заметал следы, чтобы Леонардо не вышел на тебя. Чтобы он тебя не убрал. Я шел наперекор всем своим идеалам и ценностям! Врал самому себе, мирился со своей болью и плевал на совесть, чтобы ты, Норберт, не оказался на висельнице!..

— Врешь! Ты бы никогда не встал на мою сторону!

— Да я всегда вставал на твою сторону!

— Да? А как же тот день? День переворота, когда пролилась кровь короля? Ты и тогда не предавал меня? Ты отстранил меня от политики! Сделал простым солдатиком! Для чего? Неужели Эйдэнс больше заслуживал место десницы, чем я? — Зельман молчал. — Ха! Ты просто забыл про наш уговор. Ещё когда мы были друзьями… мальчиками, умеющими видеть свет, мы поклялись друг другу, помнишь? Если ты станешь королём, то я буду твоим главным помощником. Но а если ты не станешь, то я все равно буду рядом. Мы тогда пожали руки с детским смехом на устах. Забыл?!

Зельман Златогривый стоял, широко раскрытыми глазами глядя на Изельгаама, чьи зрачки покрылись тоненькой влажной плёнкой.

— Норберт… Неужели тебе это было так важно?.. Я лишь старался на благо Короны!.. Я действовал рационально…

После этих слов Изельгаам переменился. Лицо вновь стало суровым. Он взял меч, который держал для него оруженосец.

— Оголи свой клинок. Сразимся в честном поединке, — сказал полководец. Зельман Златогривый вынул из нужен клинок. Но тут же его откинул.

— Я верю, что свет всегда главенствует над тьмой…

— Это твой выбор.

Норберт Изельгаам вонзил свой огромный двуручный клинок в грудь короля, споров напрочь его туловище.

— НЕТ! — протяжно завопил Адияль, рванув на помощь королю, однако его тут же отдернул Эйдэнс, который с мертвенным лицом произнёс:

— Уже поздно…

— Прости меня… — последние слова, вырвавшиеся из уст падшего феникса в обличие старого льва. По щекам Зельмана Златогривого текли ручьи слез.

— И теперь я буду один во тьме? Блуждать в поисках спасения?.. Да. Это моя плата за грехи.

— Почему ты ничего не сделал? — озадаченно спросил Адияль, спрятавшись с Эйдэнсом в одном из покинутых домов столицы Игъвара.

— А чего бы я добился этим?! — взбешенно буркнул Леонардо Эйдэнс. — Мы бы все там погибли. Нужно смириться…

Он опустился на пол, мрачно понурив голову. Его глаза и лицо прикрыли локоны волос. Только слышался характерный звон падающих о пол капель.

По официальным сведениям Зельмана Златогривого убили при дворце солдаты в игъварских одеяниях.

XI.

Прошёл месяц с момента подписания взаимных пактов и соглашений между вражескими сторонами. По требованию нового правителя Невервилля Норберта Изельгаама, Северному государству отходила треть земель Игъвара. Также Южное государство лишалось суверенитета, а правление в нем отныне осуществлялось бы самим императором Невервилля. Лорд Дезевон, один из наследников трона Игъвара, который долгое время считался его наместником, скрылся, а остальные члены правительства были казнены. Также сбежал со своего поста князь Лерилина Гефест Гербинский, а на его место была назначена Керст Лорен. Совет Короны был сохранен, однако лишился всякого влияния. Отныне весь континент был под контролем одного человека. Норберта Изельгаама.

Сразу после шокирующего известия о гибели Зельмана Златогривого, разлетевшегося по всей стране, был собран так называемый «Батальон мщения», подпольная организация под руководством бывшей десницы короля Леонардо Эйдэнса. Также в её рядах слыли имена Адияля Леонеля, Джеймса, Ольгерда и группы доверенных воинов Эйдэнса. И главная задача организации заключалась в том, чтобы свергнуть действующего императора и провести суд над ним и всеми его сторонниками.

— Лео, всё готово. Он подъезжает к столице. Кортеж небольшой, но сплошь элитные бойцы, — сообщил Джеймс, вернувшись с разведывательной миссии.

— Хорошо. Итак, друзья мои, сегодня наконец мы положим конец беспределу. И вернём в её законные руки нашу страну, — продекларировал Эйдэнс. — Мы атакуем кортеж Изельгаама в момент, когда тот будет подъезжать к стенам дворца. Все помнят свои задачи? Что ж, буду надеяться. Собираемся.

Адияль Леонель весь этот месяц не сидел без дела. Сутками напролёт он оттачивал навыки боя, опираясь на те ошибки, что он совершал до этого. В частности стоило подтянуть технику рукопашного боя, с чем ему помогал Гебель, товарищ Леонардо Эйдэнса со странной внешностью, но превосходными боевыми умениями. Как оказалось, вся эта группа неординарных личностей, которых Леонель встретил не так давно да ещё и в компании Джеймса и Ольгерда, в своём прошлом являлась значимым объединением в антизаконных кругах среди бандитов и разбойников. Однако Эйдэнс взял их под крыло, после чего они стали служить на благо общественного порядка и, между прочим, за больший заработок, нежели до этого. Леонель, впрочем, успешно сдружился с ними, несмотря на их мрачное и мерзкое прошлое.

Ещё до начала операции вся группа поделилась на две части. В первой были: Адияль, Джеймс, Леонардо; а во второй — все остальные. Задачей первой группы стоял захват в заложники Изельгаама, после чего они бы уже беспрепятственно могли руководить стражей и солдатами; а вторая должна была обеспечить возможность войти за стены дворца первой.

Братья.

Стоял Адияль посреди огромной, нескончаемой долины берёз, стройных, прекрасных своей внешней неотразимостью, неидеальных своей кривотой и вялостью, но тем не менее величественных, возвышающихся, казалось, до небес, гордо заявляя тем самым свою независимость, силу, стремление к свободе. И меж тем в голове его мелькали мысли, что страна, некогда полная грязных, бедных, голодных, но гордых, бьющихся за свои ценности и идеалы, отстаивающих интересы своих детей, ставящих их будущее прежде всего, ныне может стать самой несчастной и безнаказанно униженной. Неужели таков финал великой истории Невервилля? Тягость этих размышлений привела Адияля в уныние. И даже красота рощи не могла утешить его думу. Он присел, прижавшись спиной к стволу берёзы, чуть обособленной от других, более от прочих отличной чем-то внутренним. И под убаюкивание холодного ветра уснул.

Проснулся Леонель вскоре. Но в глазах всё было мутно, будто мир на пару тонов светлее стал. Звенящая тишина. Бросив взгляд чуть поодаль от себя, он обнаружил силуэт человека. Судя по чётким линиям и лёгкому блеску — что, впрочем, издали было трудно определить — человек стоял в военном снаряжении. Но чуть сердце покололось, словно бы в ожидании чего-то значительного, что юноше показалось весьма подозрительным. И вдруг до тоски недиковинный голос:

— Здравствуй, брат.

Адияль не мог поверить услышанному. Принял за сон. Однако ощущение реальности перебило эту мысль. Помимо того, чуть прояснилась картина мира, звон утих.

— Да, Эди, нелегко тебе пришлось. Шевелюра отросла, подобно львиной. Что ж, ты ведь всё-таки из рода Золотых Львов. Быть может, ты и есть молодой лев, что соберет воедино разрозненное общество. — Он голову повернул, бросив добрый, нежный, тёплый родственный взгляд в сторону Адияля.

— Зендей… братец… Я столь много хотел сказать, столь многим поделиться, но прежде… Извиниться. Да, да, конечно, главное — извиниться за всё! За грубости, за непонимание, за обиды…

— Тише, тише. Не спеши, не надрывайся. Знаю, любишь ты это. Время есть, и дела подождут.

И он сел рядом. Точно такой же, как и много лет назад. Не изменился Зендей, что и верно, ведь он мёртв. Духи редко принимают облик в соответствии с возрастом тела.

— Красиво, Эди. Такая она — Северная Держава. До ужаса простая, но удивительно привлекательная чем-то большим, чем краса.

— Брат, я… я виноват! Я столько всего наделал… Прошу, дай мне шанс, хочу сказать…

Зендей лишь прильнул к брату, взъерошив волосы. И Адияль будто действительно почувствовал прикосновения. Почувствовал стройные и сильные пальцы в гуще своих волос. Почувствовал тепло в плече. Почувствовал присутствие родного человека.

— Не говори о прошлом. Этого не изменить. Все худшие ошибки человечества были совершены, исходя из воспоминаний о далёких, минувших днях. Я знаю обо всём, что тебе пришлось претерпеть. Я знаю даже все твои нынешние мысли. Ведь я лишь дух — не человек. Меня нет в живых, Адияль. Твоё сердце хочет сказать тебе одну вещь: иди вперёд, не оборачиваясь на то, что было, иди уверенно и твёрдо, верь в себя. Адияль, ты единственный, кто способен остановить эту войну. Ты знаешь, о какой войне я говорю. В это верим не только мы с отцом. Да и я говорю даже не про Джеймса, Ольгерда, Артура, дядю Фирдеса и прочих. Я говорю про тебя. Ты сам понимаешь, что никто не сможет остановить тебя, если будешь идти вперёд. Ты — луч солнца, подаренный этому миру, чтобы он наконец вышел из мрака. Адияль — глас надежды, брат мой.

— Эди, ты как? — поинтересовался Эйдэнс.

— Да неплохо, вроде… а с чего вдруг должно быть иначе?..

— Ты сегодня столкнёшься с тем, на чьих руках кровь твоих близких. Практически всей твоей семьи и друзей.

— Я это осознаю.

— Не только я, но и Джеймс, и Ольгерд, и Гебель видят твой несколько растерянный взгляд. Это бросается в глаза. Ты точно готов?..

Леонель озадаченно выдохнул.

— Последний год — если не больше — я чувствовал одно и то же каждый день. Вставал и ложился с омерзением к себе и своей жизни. Да и жил я, собственно говоря, лишь в надежде заполучить шанс отомстить Зельману. Ненависть питала меня и давала силы. Внезапный визит Джеймса и Ольгерда будто вновь показал мне, что я могу и жить… Могу ещё быть счастливым… Но что-то внутри меня… та дыра, которая поглотила меня настоящего, туманила рассудок… Она с каждой потерей разрасталась всё больше и больше и в конце концов поглотила меня. Я жил прошлым, забывая о настоящем и не видя будущего. Я хватался за любые ветки из прошлого. Хватался за тени… а те вести, с которыми пришли мои друзья, разрушили это представление, которым я жил. Это лишило меня чувств… Я чуть было не совершил ужасный поступок, который всё бы разрушил. Но я вовремя понял суть. Мы проживаем жизнь вот так. Теряем, а затем потерю покрываем новой. Но теперь я буду жить для себя. Не мешая другим. Я не стану убивать Изельгаама. Не стану порождать новый виток этой нескончаемой ненависти. Довольно. Возможно, именно из-за этих размышлений я будто бы выглядел потерянным. Но это не так. Я наоборот нашёл себя. Мир на деле слишком прекрасен, чтобы от него отрекаться ведь суть не в красе… а в глубине, Эйдэнс!.. Теперь все уже иначе, чем тогда, когда тонула моя душа.

Эйдэнс улыбнулся.

Однако вмиг весь план «Батальона мщения» провалился. Дело в том, что на улицах города было чересчур много стражи и мирного населения. Потому первоначальный план реализовать было уже невозможно.

— Делать нечего, придётся отложить… — заявил Леонардо Эйдэнс.

— Нет, — возразил Леонель.

— Что?

— Мы не можем отступить, Лео. Только не сегодня. У меня… предчувствие. Этот день нельзя упускать.

— Эди, перестань! — вставил Джеймс. — Это уже невозможно. Ты сам видел эту толпу, нам ни за что не подобраться к кортежу.

— Адияль, впереди ещё будет шанс всё исправить, — добавил Гебель.

— Слишком много крови пролито. Мы не можем рисковать, — пояснил Эйдэнс. — Я понимаю, как тебе тяжело это принимать. Но такова уж участь.

— Каждый день… каждый час, секунда нашего бездействия может обернуться новой трагедией. Как вы этого не понимаете?.. Изельгаам вернулся во дворец… значит, сейчас он собирается издать новые указы. Он уже лишил население Игъвара всякой надежды на светлое будущее. Думаете, он на этом остановится? Знаю, что это крайне опасно. Но я не прошу вас о выполнении первоначального плана. Нет. Я прошу лишь, чтобы вы поняли меня и позволили сделать всё хоть самому.

— Ещё лучше! Да ты с берёзы пал? — бросил Ольгерд.

— Ольгерд! Хватит. Да, ранее я был ребёнком, который часто поддаётся эмоциям, действует безрассудно и эгоистично. Но сейчас всё иначе. Я вырос и многому научился. Я способен на это. Поверьте мне, прошу.

— Однажды уже мы послушали тебя, Эди, — вставил Джеймс. — Тогда я чуть не погиб…

— Потому я не позволю себе вновь подвергать вас опасности. Я сделаю всё сам. Я могу! Ведь готовился к этому очень долго.

— Я не договорил, Эди. Благодаря мне ты жив. Если бы меня там не было? Сейчас ты бы тут не сидел и не обдумывал сценарий по спасению государства. Нет уж. Если ты готов отдать свою жизнь, то я и подавно.

— Солидарен с Джеймсом. Думаю, чему нас и научил дядя Эверард как следует, так это умению наспех принимать необдуманные решения, которые по итогу оказываются самыми эффективными.

— Господа, придержите коней, — сказал Гебель. — Как вы собираетесь это провернуть? Вы подумали о том, что дворец охраняется со всех сторон. На стенах высотою в ярдов шесть по десятку дозорных. Если уж и решились действовать самостоятельно, то и эти моменты учитывайте.

— Вообще-то, мысль Адияля мне нравится, — поддержал Эйдэнс. — и у меня есть мысль по поводу стен дворца. Дело в том, что у нас с Зельманом был на самый крайний случай тайный тоннель. Он проходит от столичной резиденции до нижнего яруса королевского дворца, где хранится провизия. Он был построен ещё при Эстороссо Мудрейшем. У него была любовь ко всему… тайному.

— Постройте, вы правда собрались ринуться в самое пекло? Просто взять и ворваться во дворец, где сотни военных? — изумленно вопрошал Гебель.

— Это мой долг. Но вы не обязаны, — высказал Адияль.

— Нет уж! Идти до конца только вместе! Как начинали, так и закончим, — произнёс Ольгерд.

— Значит, решено. Мы вчетвером ворвемся внутрь и заполучим Изельгаама в руки Аврольда, — сказал Эйдэнс.

— Меня не забыли?.. Я с вами! — вставил Гебель.

— Нет. Это исключено. Четыре человека и без того довольно много. Заметить нас будет очень даже несложно. Пятый — это приговор, — возразил Леонардо.

— Что ж. Как скажешь…

Несколько погодя, когда Гебель и Леонардо остались наедине, Эйдэнс сказал товарищу:

— Если мы не выйдем через три часа или не свяжемся в вами, то бери замок штурмом.

— А как же… люди?..

— Плевать. Если нас убьют, людям лучше не станет…

XII.

Тем же временем семейство Лузвельт находилось в состоянии вынужденного раскола. Братья покинули столицу по приказу Изельгаама, а супруга оказалась обременена жизнью во дворце, рядом с мужем. Но Лисан Лузвельт, несмотря на свое положение, продолжала вести весьма активную жизнь и даже принялась за фехтование. Практически каждый день она упражнялась с мечом до тех пор, пока не истратит все силы. Династия Харт и Эмма Фоллен, взявшие на себя задачу заботиться о дочери почившего барона Лузвельта по просьбе князя Гербинского, были крайне обеспокоены тем, что девушка не выполняет рекомендации докторов.

— Деточка, ты вновь занимаешься этим непристойным для гордой львицы делом. Такие, как мы, дорогуша, не имеем право брать в руки это мерзкое произведение дьяволов. Мечи и топоры пусть будут в руках мужчин. Они-то привыкли к грязи и крови во имя своих отцов и чего-то там ещё. Мы с тобой — женщины, плоды грации и красоты. Мы сильны духом и стойки разумом, но никак не приспособлены к острым палкам. Тем уж более в твоём положении. Брось ты это.

— Я признательна вам за заботу, Эмма Фоллен, но я поставила себе цель. Я убью Изельгаама лично, чего бы мне это ни стоило. Он унизил и обесчестил мою семью, разрушил мою жизнь, лишил жизни моего отца, и так и остался безнаказанным. Прошу прощения, но такова моя роль.

— Нет, хватит уже нести эту брехню каждый раз! Это ровным счётом самоубийство!

— О чем воркуете, милые дамы? Могу ли я присоединиться? — произнесла внезапно вошедшая Династия Харт.

— Дина, представь себе! Эта леди намерена убить господина Изельгаама! Сама!

— Не вижу ничего дурного, за исключением того, что Лисан пренебрегает нашими просьбами и продолжает упражняться.

— Я не ослышалась?! Ты допускаешь, чтобы она сразилась с императором?

— Дорогая, не называй его императором. Он лишь жалкий крыс, что посмел убить Зельмана Златогривого и сесть на его место. Да и какая может быть речь о сражении! С этим чудовищем стоит обойтись так же, как и он. Лисан ведь его супруга. Так и пускай, когда он заснёт, перережет горло. Как по мне, это лучшая идея, нежели надеяться на сердечный приступ. Изельгаам, конечно, полон, и сердце его долго не протянет, но это может затянуться с учетом того, что он ныне может позволить себе любых лекарей.

— Милая, какие ты ужасные вещи говоришь! Неужели для тебя допустимо пролить кровь другого человека?

— Изельгаам — нелюдь. Ради него единственного можно сделать исключение.

— Эмма Фоллен, Династия Харт, прошу простить, но я сама решу, как мне действовать. Я прекрасно осознаю все риски касательно моего ребёнка, но уж лучше он не родится, чем будет носить имя такого ужасного человека. А насчёт убийства… Я считаю, что лучше уж я паду в честном поединке, чем поставлю свою честь на уровне с ним.

— Что же, цветок розы, мы ещё об этом побеседуем. А сейчас я вынуждена удалиться. Впрочем, как и ты, Эмма. Сегодня состоится первое полное собрание Совета Короны. Держим кулачки в надежде, что кончится всё тихо.

И они удалились под руку друг с другом. Лисан Лузвельт продолжила занятие. Не так давно она состригла волосы до плеч и начала завязывать хвост, что ранее для неё было совсем не привычно.

— Итак, господа и госпожи. Со всеми вами я не совсем знаком, но думаю, особого смысла это не имеет. В любом случае этот Совет отныне будет иметь минимум власти. Я не знаю, о чем думал мой дорогой внезапно погибший наставник и бывший король Невервилля, но я рассчитываю всё вернуть на круги своя. Первый вопрос, который стоит решить незамедлительно, касается документации и формальных письменных и устных законов. Как известно, каждый лидер государства должен взять определённое прозвище. Думаю, над этим вопросом стоит подумать всем нам. Дружным, так сказать, составом.

— Как насчёт Норберта Лучшего? Вам бы очень подошло, — с иронией произнёс Робб Лоун.

— И запоминается хорошо. Или… Думаю, Норберт Превысший тоже будет звучать бесподобно, — тут же съязвил Филипп Норман.

— Норберт Бесподобный… А что? Весьма красочно вас характеризует, согласны, друзья? — добавила Эмма Фоллен. На её сатирический вопрос все разом стали в том же тоне кивать и поддакивать.

Норберт Изельгаам сидел насупившийся, озлобленный.

— Так дело не пойдёт. Вы шутить вздумали? Страх потеряли? Я вам не Зельман, надо мной шутить вы не сможете. Я резво всех на место поставлю. Кто хочет первый отведать моей кары? — Мрачная тишина. — Вот и молчите. Я жду разумных предложений.

— Правильно, друзья, давайте говоришь откровенно и честно. Что же мы, право слово. Вам идеально подойдёт: Норберт Безумный, — выдал Марк Грет.

— Юноша, а у тебя колкий язык. Подойди ко мне. Ну же! — Голос Изельгаама был сух и страшен. Все присутствующие насторожились.

— Довольно, Ваше Высочество, давайте будем благоразумны, — вступилась Династия Харт.

Однако Изельгаам был настойчив и словно одним лишь взглядом довёл несчастного Марка Грета до своего кресла. Он шёл долго, ноги косились.

— Ну же, подойди поближе. Не бойся. Я чувствую, как твоё тело наполняется дрожью. — Глаза императора были широко открыты, а значки до безумия малы. От него исходил ужас и мрак, его длинный тонкий язык все норовил поглотить губу, подобно змее, поедающей свой хвост. До нечеловечности холодный тон и взгляд лишили дара речи министров. Все боязливо наблюдали за тем, что сделает Изельгаам. —Скажи мне, мальчик… Вот ты стоишь передо мной, весь облившийся потом, испускающий аромат страха… скажи мне: разве мы с тобой равны? Не молчи. Говори чётко и громко.

Марк Грет старался изо всех сил произнести хоть что-то, но губы словно слиплись. То могущество и жестокость, исходящие от императора, заткнули министра. Перечить тому, кто убил короля и кому это сошло с рук, было бы верхом безрассудства. Однако, видимо, Изельгаам ждал ответа. Грет, чуть заикаясь, произнёс, стоя перед императором, глядя ему в глаза, моля о пощаде:

— Разумеется, нет. Вы — император, а я лишь министр по… по… иностранным делам…

— Вернись на место, министр. Так вот. Хочу, чтобы вы уяснили: я не слабак, к которым вы, вероятно, уже привыкли. Я — Норберт Могучий. Таково моё прозвище. Запомните его, ибо теперь это имя для вас — есть имя самого Всебожества. Еще я подготовил на досуге список лиц, которых необходимо ликвидировать незамедлительно. Надеюсь на скорейшее исполнение.

Никто не выронил ни словечка, ни жеста. Лишь парочка из сидящих позволили себе с облегчением выдохнуть.

— Следующий вопрос касается территорий, которые мы оставили в покое, но которые, разумеется, необходимо зачистить. Все союзники Игъвара должны дорого заплатить за свою ошибку. В особенности это относится к островам Баго. Я желаю, чтобы вы подготовили команду для переговоров. Предложение будет следующее: либо Илмет Совари самолично подпишет указ о капитуляции и в дальнейшем примет мои условия, либо я сожгу дотла его земли, пройдясь армией.

— Это исключено! — воскликнула Династия Харт. — Флот Островов очень силен, нам ни за что не добраться до них. Нам потребуются года на то, чтобы построить хотя бы равный морской дивизион…

— В таком случае я просто перекрою им кислород. Прекращу торговлю и поставки. Их экономика не выдержит, и тогда они сами придут с мольбой о мире, — парировал Изельгаам.

— Не сработает, Ваше Величество. Баго — полностью самодостаточное государство. Они не зависят от континента. Илмет Совари — безголовая пустышка, но лорд Дезевон позаботился над тем, чтобы сотворить личного пса с зубастой пастью. Они выдержат блокаду, — вставила Эмма Фоллен. — Самый разумный ход — взаимовыгодный диалог.

Все присутствующие были ошарашены тем, что эти двое смогли что-либо сказать против мнения императора, учитывая, что только пару мгновений назад произошло. И несмотря на явный дискомфорт, с которым говорили дамы, всё же по ним было не сказать, что они чего-то страшатся.

— Вот как. Значит, мы первым делом уничтожим Южный Альянс. Затем, вооружившись их кораблями, атакуем Баго.

— Ваше Высочество, со всем уважением и почтением… но мы не можем вот так взять и накинуться на другое государство. Альянс проиграл, они выплатят контрибуцию, подпишут соглашение о мире и расформируют армию. Этого вполне достаточно… — уже робче протестовала Династия Харт.

— Нет уж! После всего, что мы пережили. После всех утрат и унижений. Я намерен ответить. Они познают всю мощь и гордость северного народа. Эти чёрномордые дикари почувствуют силу. И силой этой буду я!.. На этом всё. Готовьте приказы, — продекларировал император и неспешно, сцепив руки за спиной, направился к выходу из кабинета Совета Короны. — Помните… Я — ваше отныне всё.

Норберт Изельгаам спустился вниз и направился к тронному залу. Его мало волновала пустота дворца. Он подошёл к королевскому седалищу, этому полностью золотому креслу, выполненному в полном соответствии со званием человека, который должен на нем восседать. С довольной улыбкой он погрузился в него. Тело обдало холодом. Вокруг полная тишина. Ни души. Лишь огромный зал и император, сидящий на одиноком троне.

Вот значит, каково это, — размыслил про себя император. — Но… почему… мне здесь… не по себе? Я не этого хотел… Этот зал на деле слишком большой, а трон… он… высокий и холодный. Как Зельман проводил здесь месяцы безвылазно? Черт! Как же это всё… мерзко! Я, мать его, император! У меня в руках есть всё! К черту сентиментальности… очередная слабость!

Мысли отягощали его. Изельгаам вынул из внутреннего кармана капсулу с зеленоватой жидкостью. С жаждой смотрел на нее какое-то время. А затем выпил. Его взгляд смягчился, дыхание замедлилось.

— Да… Я — император! — И он громко засмеялся.

Внезапно в это мгновение в зале послышались шаги. Причём, шёл кто-то, судя по звону, в доспехах. И тут перед взором Изельгаама появился некто в балаклаве. В руках у него была сабля.

— Чего тебе надо? Заблудился? — спросил Изельгаам.

— Я пришёл по вашу душу, — ответил некто. Голос его был возбужденный и определённо молодой.

— Убить меня? — Раздался смех. Страшный и до безумия громкий, что аж потолки загудели. — Ну, посмотрим. Развлеки меня. — И император вынул огромный меч из специального приспособления в спинке трона. Меч был колоссальных размеров, как и сам самопровозглашенный правитель. Держать его могло только нечеловеческой силы существо. Однако Изельгаам использовал для него лишь одну руку.

Некто в балаклаве приготовился. Он встал в стойку и выставил саблю в боевое положение.

Но в эту же секунду с другой стороны зала раздался женский голос:

— Изельгаам! Пришёл час расплаты за мою семью!

Это была Лисан. Она держала в одной руке клинок, а в другой — щит.

— Лисан! — воскликнули и некто, и Изельгаам вместе.

— Сегодня прямо-таки мой день! Моя прекрасная супруга решила поздравить меня?!

— Руки прочь он неё! — вступился рыцарь в балаклаве. — Сегодня твой противник я.

— Кем бы ты ни был, но ты мне не противник. Я за секунду отделю твою голову от тела, болван.

— Ты ответишь за всё! За всё! За всю боль, что причинил мне и моей семье! Ты! Урод!

— Ах, какие слова! Милая, ты в своём положении меня больше смешишь, чем раздражаешь. Иди в постель. Нечего шутить со мной.

Некто со спрятанным лицом рванул в сторону Изельгаама. Однако тот ловко увернулся от выпада, несмотря на свою грузность и массивность.

— С меня хватит. Я закончу это представление, если вы не против…

Человек в доспехах попытался сделать повторный выпад, но это была ошибка. Из-за веса доспехов он не смог быстро уйти в безопасную позицию, потому Изельгаам одним ударом рукоятки меча по руке оппонента вынудил его выпустить оружие. Император бросил свой клинок и несколькими ударами выбил противника из равновесия. Затем взял его обоими руками и поднял над собой. Заключительным действием стал бросок его в одну из колонн тронного зала. Всё это время Лисан пыталась незаметно подкрасться за спину Изельгаама, но он это прекрасно видел. Как только она сделала рывок, чтобы нанести ранение императору, он сжал её руку с клинком, даже несмотря в её сторону.

— Деточка, нужно только побыстрее. Я ведь слышу твоё дыхание и шорох одежды…

Однако Лисан не остановилась и щитом ударила императора в лицо с такой скоростью, какую даже он не предвидел. На его подбородке появилась ранка.

— Неплохо… — сказал он, а затем ударил её ладонью по лицу с ужасающей силой. Она даже припала на пол, после чего Изельгаам нанёс сокрушительный удар по лицу девушки ногой. — С тобой я после поговорю.

Император вернулся к тому безымянному рыцарю, который лежал без сознания у потрескавшейся колонны. Он снял с его лица балаклаву. Норберт Изельгаам узнал в нем того юношу, что накануне взятия столицы Игъвара бросил ему вызов.

— Так!.. Это же братец моей несчастной супруги!..

В это же мгновение за стенами дворца вовсю разгоралась потасовка. Столичная стража и военные сцепились в бой с солдатами Лерилина под руководством Гефеста Гербинского, к которым впоследствии присоединился «Батальон мщения» во главе с Гебелем.

Джеймс, Ольгерд, Адияль и Леонардо, воспользовавшись суматохой, пробрались внутрь. Но во дворе их встретила целая гвардия стражи.

— Идите, я их задержу, как смогу, — сказал Джеймс.

— Ну конечно! В одиночку? Да ты обезумил. Я останусь с тобой, — присоединился Ольгерд.

— Ребят, спасибо вам… Прошу, будьте осторожны, — произнёс Адияль.

— Бегом, Эди! Обходной путь тут некороткий, а Изельгаам может сбежать в любую минуту, — сказал Леонардо.

— Что ж, как в старые добрые! Ну, понеслась! — воскликнул Джеймс.

Для того, чтобы Леонель и Эйдэнс добрались до тронного зала, им пришлось пройти огромный лабиринт сложноустроенного королевского дворца. Однако на этом трудности не закончились. Они встретились со специальным нарядом гвардии, служащим свитой императора. Эти шестеро воинов представляют опасность для кого угодно, потому миновать это препятствие в кротчайший срок не удалось бы. А вместе с тем время шло.

— Эди, приготовься… — произнёс Эйдэнс. После чего он на невообразимой скорости рванул в сторону гвардейских воинов. Обменявшись мощными ударами и продемонстрировав друг другу превосходные гимнастические умения, обе стороны взяли паузу. Адияль же, воспользовавшись маневром товарища, проскользнул дальше.

Вбежав в тронную залу, Адияль обнаружил Лисан, лежащую без сознания, чье лицо было в крови, рядом с ней — и Менделя Лузвельта в доспехах и тоже без сознания. Над ними стоял Норберт Изельгаам.

— Вот мы и встретились лицом к лицу, — произнёс Адияль, сжимая рукоять меча Эверарда Медбера.

— Сын Вэйрада! Я уж думал ты давно списан со счетов. Что же сегодня творится! Ха-ха!

— Оставив меня в живых, ты совершил ошибку, Изельгаам. Я знаю, что ты стоишь за смертью моего отца. И за смертью Фирдеса Отсенберда. И за смертью Дориана Нильфада. На твоих руках очень много крови…

— Эти слова для меня ничего не значат. Я тогда завершу неоконченное дело.

Только вот… Лисан. Это точно она. Что она здесь делает? Если он её убил… Это в корне изменит все мои планы, — задумался Леонель. — Что ты сделал с Лисан?!

— Тебя это не касается. Праздник — не иначе! Все спешат что-то мне высказать. Уже трое пришли с клинками. Ну, ничего… Хорошо, когда все карты вскрываются в один час. Легче со всем покончить.

Изельгаам подобрал свой меч.

Адияль рванул в сторону императора, рассекая встречный поток воздуха, как ножом горячее масло. Но как бы быстр ни был Адияль, Изельгаам уходил от каждого выпада. А его взмахи мечом, казалось, способы были каменные глыбы расколоть.

Дело плохо. Если так пойдёт, он рано или поздно меня прикончит. Я не могу подобраться к нему. И всё-таки он дьявол, раз способен такую махину одной рукой держать… Думаю, он через время выдохнется. Но мне ещё нужно поспешить с помощью к Лео и ребятам. Что ж… Рывок: всё — или ничего.

Адияль увеличил расстояние. Восстановил дыхание. Принял позу для броска. И рванул.

Он прошёл под лезвием огромного меча его оппонента. Казалось, это уже победа. Но Изельгаам свободной рукой заблокировал атакующую Адияля. Леонель не ожидал подобного и стал действовать ногами, пытаясь нащупать уязвимости императора, но безуспешно. Изельгаам несколькими ударами повалил Адияля.

Замах…

Вот и всё… Мой конец пути оказался таков. Что ж. Я старался…

Но удар был парирован клином подоспевшего Джеймса. Тут же подоспел и Эйдэнс.

— Вставай. Дело ещё не кончено.

— Сучка… опять ты! — зарычал Изельгаам.

— Обо мне не забывай! — добавила Лисан, еле стоя за спиной Изельгаама.

— Лисан! Отойди от него!

Изельгаам уже было замахнулся в её сторону, но в это же мгновение на высокой скорости Адияль бросился в сторону императора, попытавшись перерубить ему руку от запястья, державшую меч. Однако металлические пластины, запрятанные под королевским одеянием, не позволили лезвию пробраться к коже, но тем не менее замах был прерван.

Изельгаам завизжал от боли. Он резво подобрал с пола саблю Менделя левой рукой.

— Ли, что ты здесь делаешь… И… и это…

— Я думаю, сейчас не время для разговоров, Эди…

— Да, да, точно… Дай мне свой меч.

Лисан передала клинок Адиялю.

— Суки… Твари… Да я вам всем… — кряхтел Изельгаам.

Джеймс и Эйдэнс пошли в атаку. Император едва держал удары и с большим трудом парировал выпады. Он держался на пределе своих сил. Леонардо Эйдэнс же изрядно устал после столкновения с гвардией. К тому же, он получил несколько лёгких ранений. Потому они бились примерно на равных. Но стоило вернуться Адиялю, так бой уже шёл совершенно иначе. Леонель всё быстрее и быстрее стал проводить атаки, имея в руках два клинка. Изельгаам уже не парировал, а лишь отступал. В конце концов Адияль выбил из рук императора оба оружия. И в довершение битвы мощным ударом ноги уложил оппонента на пол.

Ещё какое-то время Адияль стоял над поверженным, сжимая в обоих руках рукоятки. Смотрел он совсем безумными глазами. В это время в разуме юноши шла битва. Поступит ли он по правде или по совести.

— Ну же… — устало произнёс Изельгаам. — Добивай. Ты же этого ждал. Мечтал об этом! — Интонация императора становилась хуже с каждым словом. — Прикончи меня… Соверши справедливый суд… Вы все здесь для этого! я знаю!

— Нет. Убивать — это твой метод, — наконец сказал Адияль и отвернулся. Его взгляд поймал Лисан, стоящую где-то в отдалении. Она была вся красная, потрепанная, кое-где в алых пятнах, но всё такая же прекрасная и любимая им, как тогда.

— Все кончено… наконец, — вымолвил рядом стоявший Леонардо. Адияль первым делом рванул к Лисан, пока его товарищи разбирались с Изельгаамом.

— Ли… всё это время… я мечтал увидеть тебя… обнять… вновь почувствовать… прикоснуться… Где же ты была?

— Эди… — со слезами в голосе и на глазах прозвучало из её уст. Она рванула к нему с объятиями.

А затем они поцеловались.

Лисан и Адияль почти вечно стояли, прижимаясь друг к другу, но для них прошло лишь мгновение, как к ним присоединились и Джеймс, и Ольгерд, который задержался перебинтовывая полученное ранение. Лишь Леонардо стоял чуть отстраненно, смотря на пустующий трон. Позже он подошел к нему и приложил руку.

— Зельман, мы это сделали.

XIII.

В стенах столичного дворца шёл суд. Судили лишенного всех возможных званий Норберта Изельгаама. Он был обвинён в организации убийств, казнокрадстве, взяточничестве, укрывании преступлений, как своих, так и чужих, шантаже с применением силы (в том числе военной), превышении полномочий, убийстве короля, захвате власти, несоблюдении высших приказов, кодекса, преступлениях против человечности. Множественные свидетели прилюдно подтвердили все обвинения, после чего настало время вынесения приговора. А до него должна была быть произнесена финальная речь обвиняемого.

Все ждали последние слова человека, чья душа была столь черна, того, на ком лежит ответственность за кровь нескольких великих людей Невервилля. Однако он молчал, глядя в землю.

— Чего молчишь, цареубийца?! Сказать нечего? — выкрикнул кто-то из толпы.

— Да чего слушать-то его! Сразу на висельницу ведите! — говорил другой.

— Прошу, потише! Норберт Изельгаам, вы имеете право отказаться от речи. Но неужели вы не хотите ничего сказать? Это могут быть последние слова в вашей жизни.

— А чего вы все хотите услышать от меня? Разве вы уже не поставили клеймо на мне? Разве уже не произвели суд задолго до этого? Всем уже известно: я — предатель нации и ужаснейший человек. Просто дьявол во плоти! Никто и никогда в этом мире не придёт к миру и пониманию, когда одни считают, что имеют право судить других! Пока в этом мире не научатся слышать и по-настоящему любить и ценить окружающих, он никогда не восстанет из пепла. Всегда будут подобные мне… Знаете… а пусть! Я скажу! Когда-то и я был простым мальчиком с простой мечтой. Когда-то и я наивно мечтал, как и многие из вас, сделать этот мир лучше. Ведь я видел его худшие черты ещё в детстве. С самого, мать его, моего рождения. Но… меня никто не услышал! Вот ирония! Меня никто ни во что не ставил! А мой единственный друг предал меня, забыв об обещаниях, которыми беспечно разбрасывался. За это он и расплатился… Да! С того момента я понял, что лучше быть злом и наполнять эту реальность тьмой, чтобы меня увидели и услышали. Я своего добился. Я не жалею ни о едином своём поступке! Я открыт перед вами! Вот он я! Только вот… я открыт ни как холст для рисования… Я… готовая картина! Я — плод ваших стараний, люди! И не мне судить о себе, как не судить обо мне и вам. Но это уже придётся решать тем, кто видел всё. Он! сотворил такое чудовище, как человек. Ему и разбираться… У меня всё.

— Что ж… спасибо. Сейчас мы услышим вердикт суда из уст временно исполняющего обязанности короля Леонардо Эйдэнса.

— Да, речь была хорошей. Спасибо, Норберт. Но я бы хотел передать это право тому, кто больше заслуживает решить судьбу этого человека. Это Адияль Леонель из рода Золотых Львов, сын Вэйрада Леонеля, убитого по вине Норберта Изельгаама. Потому, как король, я предоставляю судебные полномочия этому юноше.

— Спасибо за такую честь, Ваше Сиятельство, и всем присяжным, и прочим участникам процесса. Мы проделали тяжёлый путь, приближаясь к этому дню шаг за шагом, каждый из которых был тяжелее предыдущего. И вот он: новый рассвет Невервилля. Окно в будущее. В это верили многие мои друзья, близкие, не дожившие, к сожалению, до этого дня. Их веру перенял я. Их идеалы и их память будут жить вечно. Я взял на себя эту ответственность. Потому, имея в руках в эту секунду такую власть, я хочу напомнить всем, что главное в нашем мире — милосердие. И лишь сильный человек способен держать в своих руках право вершить судьбы и не делать этого. Это не мои слова. Так сказал мне сам Зельман Златогривый в одном их приватных разговоров. Он — один из великих людей, чей вклад в достижение этого дня был огромен. Именно поэтому мой вердикт таков: Норберт Изельгаам приговаривается к пожизненному аресту, изъятию всех накоплений и снятию всех званий. Думаю, это решение достойно человека.

Спустя время у Леонардо Эйдэнса и Адияля состоялся диалог в более частной обстановке.

— Ты правда не хочешь занять место на пьедестале героев? Ты проделал такой путь, который не осилили бы многие и за всю жизнь, а тебе лишь двадцать. Думаю, с учётом тобою пережитого ты мог бы быть записан в ряду с твоим отцом в виде исключения при жизни.

— Я уже ответил, Лео. Я вряд ли могу назвать себя героем. Я совершал много ошибок, некоторые из которых… слишком дорого стоили не только мне.

— Думаю, с этим бы я поспорил. Ты как-то спросил у меня, почему Зельман не стал помогать тебе и твоему отцу раньше. Я тогда ответил, что мало знал его внутренний мир и то, что им движет. Так оно и есть, но… Кое-что я от тебя тогда утаил. Зельман, как и любой из нас, состоял из разных частей. Я никогда не вникал в суть его мыслей и идей. Он был иногда жесток, иногда безумен, порой и эгоистичен. Я прошёл с ним весь этот путь, но он стал мне по-настоящему близок лишь спустя годы… Вместе с ним менялся и я… Раньше я готов был выполнить его приказ убить Агату Леонель, и ты это знаешь. Думаю, им тогда движила ненависть, обида, ревность, зависть. А я был его правой рукой. Но с того дня Зельман стал меняться. Плохо спал, его мучили кошмары, о которых он почти не говорил даже мне, много времени проводил наедине с собой. Я видел следы от лезвий на его запястьях… Думаю, тогда его белая сторона, угасшая во тьме, которой его окружали, наконец вырвалась из-под оков. Он стал поступать по-другому. Я это видел. Интерес заставил меня следовать за ним и в моральном смысле. В итоге это привело нас сюда. К чему это я говорю? К тому, что каждый из нас не может быть идеален. Это просто невозможно для человека. Всё стремится к балансу. Кто знает? Быть может, Зельман унёс в могилу тайны, о которых мы уже не узнаем. Те фрагменты, которые так и останутся в прошлом. Он вовсе не герой, да. Но если сравнивать то, сколько плохого он сделал, и сколько сделал добра… Ты и сам проголосовал за включение его в список Вечных Героев. Не так ли? Хотя знаешь, что крови на его руках больше, чем у кого-либо.

— Ты прав. Но быть героем не все же для меня. Я — простой солдат… и уже в отставке.

— Ну смотри. Ты уже отказался от трона. Неужели вечная память о твоих свершениях тебя тоже не интересует?

— Она останется на древе истории, которую мы пишем. Я изменил судьбы людей. Мне не к чему упоминание на монументах.

— Хорошо, Адияль Леонель из рода Золотых Львов. И всё-таки ты, правда, наше спасение.

С дня суда над Норбертом Изельгаамом прошло много времени. Лисан и Адияль обвенчались, вскоре родился сын, зачатый Норбертом Изельгаамом, которому дали имя Артур, в честь погибшего товарища Леонеля. Хоть дитя и не было чистокровным сыном Адияля, однако для родителей это мало что значило. Многие были обеспокоены тем, что ребенок переймет от кровного отца дурные черты, но молодожены настояли на том, что все зависит от окружения и воспитания. В конце концов, кто будет спорить с родителями, верно? Адияль окончательно расстался со служюой, и они стали жить спокойной жизнью, иногда приглашая гостей. Рядом с ними поселилась и тётя Фалько, которая не могла оторваться от малыша и вечно за ним приглядывала. Леонардо Эйдэнс стал королём по результату голосования, проведенного на всей территории государства. И благодаря нему на континенте образовался новый единый союз, при коем практически вовсе перестали существовать границы, а все частные интересы государств становились тут же общими. Новый правитель отменил указы Изельгаама и вернул отнятые земли Игъвару, но от контрибуций не отказался. Как и не отказался от идеи полного прекращения развития вооружения и армии. Совет Короны все-таки продолжил существовать как высший орган правления. Джеймс же стал его новым членом, как министр по военному разоружению континента. Ольгерд же продолжил дело Эверарда Медбера, хоть и лагерь теперь был не разведывательным, а, скорее, просто тренировочным пунктом. Эдакое пристанище для детей-сирот, как он сам его назвал. Мендель Лузвельт стал советником князя Лерилина Гефеста Гербинского, а другие его братья продолжили дело своего отца. Династия Харт и Эмма Фоллен формально продолжили находиться в Совете Короны, но по большей степени организовывали фонды помощи обездоленным. Гебель возглавил организацию «Батальон мщения», которая отныне уже занималась правоохранительной деятельностью. Лорд Дезевон, по последним сведениям, сбежал с континента. А Керст Лорен, по слухам, покончила жизнь самоубийством, однако тело так и не было найдено. Вполне возможно, что и она на самом деле просто скрылась. Также в столице Невервилля был воздвигнут мемориал в память о «Вечных Героях». На его плите было высечено более сотни имён, среди которых: Вэйрад Леонель, Зендей Леонель, Фирдес Отсенберд, Дориан Нильфад, Артур Дебелдон, Дэрек Безымянный, Эверард Медбер, Альтильда вар Дольд, Зельман Златогривый и другие. И каждому из них было присуждено звание рода Золотых Львов. Были расформированы все военные академии, а на их месте появились учебные корпусы.

XIV.

— Ли, знаешь, а я всё думаю… Что же значат эти звезды? Откуда они? Кто их сотворил? Право, думая об этом, я каждый раз понимаю, насколько всё-таки мы никчёмны… по меркам вселенной.

— А меня привлекает идея о том, что каждая из звёздочек на небе — это угасшая человеческая душа, которой на земле уже воссиять не дано, а на небесах они блестят, указывая верный путь нам… Ты только представь, что каждая из этих блёсток на ночном небе — это душа нашего предка, быть может, даже великого человека, который и будучи по ту сторону жизни, пытается помочь нам, указывая верное направление…

— Ты всегда умела говорить весьма поэтично и излишне романтизированно… Но мне нравится.

— К слову о поэтичности! Давай я прочту тебе свой стих! Давеча сочинила, пока Артура укладывала.

— Что ж, ну давай. Тогда послушай затем и мой. Это мое условие!

— Ха-ха, договорились! Тогда слушай, только чур очень внимательно!

Во гневе, обиде мы проживаем свой век,

Даруя прочим лживую веру во свет и завет:

О безмерном величии богатств и утех,

Забывая о том, что суть наших клятв,

Заключённых во мгле — томных умах,

Наших жаждущих просвет злобных глазах, —

Есть дар поднебесий — тлеющий шанс

Найти в райских иллюзиях

лучший финал.

— Ли, это невероятно! Ты с каждым разом пишешь всё лучше и лучше! Мне до тебя вовек не добраться!

— Ну конечно! Твои, однако, гораздо интереснее получаются… Ну всё, всё, не тяни уже! Прочти скорее, что вышло на сей раз!

— Ладно, ладно…

На древе истории мы видим свой дом,

И пусть на нем лишь перепись аксиом,

И невдомек никому, что покрыт он мхом,

Ведь это и есть Великого безличия тост!

Бессчетных книжек неистовый гром, —

Словно трактаты сцепляющий мост, —

Гневных потуг человеческий шторм

Скривят прошлого увечную трость.

И расколотит извечную память о нем

Наш полный шаткого презрения лом.

И падшего феникса пламенный взлёт

Осветит лучом предсмертный наш долг.

— Божественно! Бесподобно! Великолепно!

— Ну хватит тебе…

— Моему мужу только романы осталось писать…

— Да брось уж… Смущаешь!

Полная луна играла отблесками на их лицах, ветер немного гудел, растворяя их смех.

В воздухе чувствовалось присутствие еще, по меньшей мере, шести человек. И пусть Адияль едва ли замечал это, но он знал, что находится там, где должен. И в окружении тех, с кем должен быть.

Конец.