cit anno:
"Но чтобы смертельные враги — бойцы Рабоче — Крестьянской Красной Армии и солдаты германского вермахта стали товарищами по оружию, должно случиться что — то из ряда вон выходящее"
Как в 39-м, когда они уже были товарищами по оружию?
Дочитал до строчки:"...а Пиррова победа комбату совсем не требовалась, это плохо отразится в резюме." Афтырь очередной щегол-недоносок с антисоветским говнищем в башке. ДЭбил, в СА у офицеров было личное дело, а резюме у недоносков вроде тебя.
Первый признак псевдонаучного бреда на физмат темы - отсутствие формул (или наличие тривиальных, на уровне школьной арифметики) - имеется :)
Отсутствие ссылок на чужие работы - тоже.
Да эти все формальные критерии и ни к чему, и так видно, что автор в физике остановился на уровне учебника 6-7 класса. Даже на советскую "Детскую энциклопедию" не тянет.
Чего их всех так тянет именно в физику? писали б что-то юридически-экономическое
подробнее ...
:)
Впрочем, глядя на то, что творят власть имущие, там слишком жесткая конкуренция бредологов...
От его ГГ и писанины блевать хочется. Сам ГГ себя считает себя ниже плинтуса. ГГ - инвалид со скверным характером, стонущим и обвиняющий всех по любому поводу, труслив, любит подхалимничать и бить в спину. Его подобрали, привели в стаб и практически был на содержании. При нападений тварей на стаб, стал убивать охранников и знахаря. Оправдывает свои действия запущенным видом других, при этом точно так же не следит за собой и спит на
подробнее ...
тряпках. Все кругом люди примитивные и недалёкие с быдлячами замашками по мнению автора и ГГ, хотя в зеркале можно увидеть ещё худшего типа, оправдывающего свои убийства. При этом идёт трёп, обливающих всех грязью, хотя сам ГГ по уши в говне и просто таким образом оправдывает своё ещё более гнусное поведение. ГГ уже не инвалид в тихушку тренируется и всё равно претворяет инвалидом, пресмыкается и делает подношение, что бы не выходить из стаба. Читать дальше просто противно.
– Осторожно, двери закрываются, следующая станция – «Комсомольская». Уважаемые пассажиры, при выходе из поезда не забывайте свои вещи, – эту фразу я слышу практически ежедневно. Наверное, если бы она даже не прозвучала, мой мозг услужливо бы её сгенерировал. Вот уже много лет в одно и то же время я еду до станции «Комсомольская» на работу. Я всегда сажусь во второй вагон с головы поезда. Почему? Сам не знаю. Просто сажусь, и всё. Привык я ко второму вагону. Прикипел.
Однажды я подсчитал: с момента моей первой поездки по этому маршруту я провёл в метро примерно восемь тысяч часов. Получается что-то около года, но в часах звучит внушительнее. Говорят, время – категория относительная. Наверное, если бы я был где-нибудь на Карибах или Мальдивах, то эти часы пролетели бы быстро и незаметно. А здесь, под землёй, время словно замирает, становясь вязким и тягучим.
За окном стремительно проносится гулкая темнота, чужим оголтелым праздником мелькают шумные станции, входят и выходят пассажиры с кисловато-озабоченными лицами, а ленивая секундная стрелка на часах словно нехотя ползёт по кругу: семенит себе мелко и деловито, совершая свой однообразный бег, бессмысленный и бесконечный.
У меня не получается читать в вагоне, я не умею отрешённо глядеть в смартфон, не умею, воткнув в уши новомодные аудиозатычки, наслаждаться музыкой или звуковой книгой. В дороге мне приходится коротать время, наблюдая за пассажирами. Каждый день передо мной разворачивается необычное действие: идёт длинный-длинный спектакль, где я и зритель, и актёр одновременно. Пьеса эта продолжается уже восемь тысяч часов, и нет ей конца: всё тот же колющий зрачки ярко-жёлтый свет, те же тесные, сверкающие никелем декорации и ни с чем не сравнимые многосложные запахи метро. Меняются лишь персонажи.
Я вижу множество лиц. Каждое из них – целый мир. Вот, например, та симпатичная девушка, впорхнувшая в вагон на станции «Университет». Она оживлённо пишет что-то в телефоне. Наверное, обсуждает со своим парнем планы на сегодня: блестящие глаза и джокондовская полуулыбка – вечер обещает быть томным.
Вот лысеющий рок-музыкант с зачехлённой гитарой за спиной. Он не сдаётся надвигающейся старости и по-прежнему упорно собирает остатки своих длинных волос в жидкий хвостик. На музыканте – большие фирменные наушники. Глаза его прикрыты: он – во власти пленительной мелодии. Он – далеко. Он – в нирване.
Вот немолодая семейная пара с двумя огромными чемоданами. Одеты не по сезону: едут на вокзал или в аэропорт. Явно опаздывают: может, такси не дождались, а может, знакомый водитель подвёл. Жена что-то горячо выговаривает мужу, тот по привычке вяло возражает, но, похоже, делает это лишь для поддержания сложившейся традиции.
А этого пассажира я вижу почти каждый день. Вот уже два десятка лет мы ездим с ним в одном вагоне. Кажется, я знаю его вечно: мне тогда было чуть более двадцати, ему – далеко за сорок. Сейчас этому человеку должно быть около семидесяти. Он сильно постарел. Когда-то это был высокий представительный мужчина: чёрные вьющиеся волосы, строгий костюм, серьёзный взгляд сквозь очки в роговой оправе.
Он и теперь аккуратно одет, но как-то съёжился, сгорбился и поседел. Взгляд его стал более рассеянным. Я бы даже сказал: растерянным. Хотя возможно, что это иллюзия, и он просто сменил очки. Ходит он теперь, опираясь на чёрную лаковую палочку. В вагоне он обычно занимает место в дальнем углу, ставит свою трость между ног, скрестив ладони на серебряном набалдашнике и упёршись в них подбородком, да так и сидит неподвижно всю дорогу, уставившись в одну точку и думая о чём-то своём.
Однажды случилось так, что мы с ним познакомились. Дело в том, что за время наших «совместных» поездок я настолько к нему привык, что иногда мог уловить его внутреннее состояние: в тот день мне показалось, что ему очень плохо. Я подошёл, поздоровался и спросил, не нужна ли помощь.
Старик от неожиданности растерялся и вначале сказал, что с ним всё в порядке, но тут вдруг как-то обмяк, плечи его безвольно опустились, он покачнулся, и мне даже пришлось чуть-чуть поддержать его.
Взяв себя в руки и немного успокоившись, мой "старый знакомый" предложил мне присесть рядом с ним. Он сказал, что ему необходимо выговориться. Ехать было ещё долго, народу в вагоне – мало: можно было спокойно его выслушать. Я расположился рядом, и он начал свой рассказ.
Звали его Константин Андреевич. Родители его умерли рано, и из всех родственников остался у него лишь младший брат Алексей. Оба они закончили физмат и работали в одном научно-исследовательском институте. Алексей умел сходиться с людьми, быстро пошёл в гору, защитил кандидатскую, потом докторскую и скоро занял престижную и высокооплачиваемую должность.
Константин же, в отличие от брата, карьеры не сделал и степеней не получил, да и не стремился к этому: уж слишком много развелось, по его мнению, липовых учёных. К тому же, для соискателя было важно
Последние комментарии
11 часов 19 минут назад
12 часов 51 минут назад
16 часов 45 минут назад
16 часов 49 минут назад
22 часов 10 минут назад
2 дней 9 часов назад