Складки [Валерий Михайлович Кислов] (fb2) читать постранично, страница - 3

семафорами; в этот момент я вскочил, встал ногами (даже не сняв ботинок) на мягкое сиденье, дотянулся до стоп-крана, расположенного над дверью, и рванул красную ручку вниз.

Поезд резко остановился, раздался вой тормозов, скрежет металла о металл; рядом со стоп-краном зажглась яркая лампочка, и что-то громко зазвенело на весь вагон. Поднявшаяся суматоха была мне настолько неприятна, — я вообще очень не люблю, когда ярко и громко, — что я быстро лег, закрыл глаза и постарался уйти в себя. Но уйти в себя мне не удалось, поскольку в коридоре вагона кто-то суетливо забегал. Шаги приближались, и я с нехорошим предчувствием подумал, что они приближались к моему купе. А еще я подумал, что если не открывать глаза, то нехорошее предчувствие можно обмануть, но я, конечно, ошибся. Дверь яростно отъехала в сторону, и в купе ворвались два французских контролера.

Первый из ворвавшихся включил свет, второй встал ногами (даже не сняв ботинок) на мягкое сиденье и вернул красную ручку стоп-крана в ее обычное (верхнее) положение. После чего оба уставились на меня. Я протер заспанные глаза, сел и уставился на них. Они переглянулись, и «первый» приступил к допросу:

— Вы были в купе один?

— Да, — честно ответил я.

— В купе кто-нибудь заходил?

— Нет, хотя, может быть, и заходил: я не видел, ведь я спал, — честно ответил я.

— Мимо купе кто-нибудь проходил?

— Нет, хотя, может быть, и проходил: я не видел, ведь я спал, — честно ответил я.

— А из вагона никто не выпрыгивал?

— Нет, хотя, может быть, и выпрыгивал: я не видел, ведь я спал, — честно ответил я.

— Откуда вы едете?

— Из Кельна, — честно ответил я.

— Куда вы едете?

— В Париж, — честно ответил я.

— Предъявите ваш билет, пожалуйста!

— Пожалуйста, — вежливо ответил я.

И предъявил билет.

Контролеры проверили билет и еще раз уставились на меня.

— А в чем, собственно?.. — вежливо спросил я и еще раз честно протер глаза.

Контролеры ничего не ответили, подозрительно взглянули на стоп-кран и вышли из купе.

Я лег и задремал.

Контролеры заходили еще раза два и подозрительно смотрели на стоп-кран. Я просыпался, честно тер заспанные глаза и смотрел на стоп-кран вместе с ними.

Когда поезд пришел на Северный вокзал города Парижа, я вышел на перрон и быстро двинулся в сторону метро. Я шел, ускоряя шаг, а в подземном переходе уже бежал; лишь оказавшись в вагоне метро, я наконец осознал, что несколько часов назад собственноручно сорвал стоп-кран и остановил пассажирский поезд, за что, в принципе, должен был заплатить изрядный штраф, от которого меня спасла чистая случайность.

Раньше я никогда не думал о том, что нас двое. Что мы вдвоем населяем это тело, которое я с упрямым постоянством продолжаю считать сугубо своим и на этом основании разрушаю всеми известными мне способами. Я не думал, что мы его насилуем своим двойным присутствием; что, в нем проживая, мы уживаемся, не замечаем друг друга и даже не задумываемся о том, что нас двое. Словно существует невидимый двойник, дублер, который почти всегда отказывается от собственных ощущений, если они не могут быть разделены или приняты мною, который любит то, что люблю я, и ненавидит то, что я ненавижу. И почти всегда мы живем нераздельно в одной мысли, в одном чувстве: у нас одно духовное око, один слух, один ум, одна душа. О существовании двойников и так называемого внутреннего голоса я часто слышал от других, но никогда не сталкивался с ними сам.

После истории со стоп-краном я переосмыслил это иное-прочее-другое и даже придумал новую мизансцену с новым распределением ролей во внутричерепной пьесе (на сцене я и двойник). Я почти признал и этот внутренний голос, и даже так называемый внутренний диалог, ведь нередко на улице можно встретить людей, которые громко разговаривают, спорят, ссорятся и даже ругаются, каждый сам с собой (речь, разумеется, не о тех, кто, втыкая в ухо маленький наушник, переговаривается по мобильному телефону в режиме «свободные руки», а о тех, кто действительно разделяется внутри себя на двух собеседников, другими словами, внутренне раздваивается). По моим наблюдениям, таких людей — во Франции, Германии или Америке — существует все больше и больше, раздваиваются они все чаще и чаще и на все более продолжительные периоды. Кстати, долгое разделение себя с самим собой может привести к радикальному раздвоению личности, то есть к окончательному расщеплению сознания, результатом которого может стать галлюцинаторно-бредовая форма психического расстройства, нередко расцениваемая как серьезное заболевание. И тогда глухо ноет сердце, кровь горячим ключом бьет в голову, становится душно и хочется расстегнуться, обнажить грудь и облить холодной водой…

Позднее я подумал о том, что двойник может иногда отказываться от собственных ощущений, жить другой мыслью, другим чувством, то есть быть уже не двойником. В моей истории со стоп-краном внутренняя раздвоенность, во-первых, показала явное,