Война, которой не было [Оксана Макарова] (fb2) читать постранично, страница - 2

однажды в сумерках за дровами и не вернулся…

Недели через две набрела на нас группа партизан. Они по сапогам поняли, что мы свои. А все потому, что у русских шляпка гвоздиков была круглая, а у немцев — квадратная.

Вот так я и оказался в партизанском отряде в первый же месяц той самой войны, которой не было… — Сашка вздрогнул, вынырнув из транса чужих воспоминаний, и встретил сверлящий взгляд любимого дедушки. Он сидел, смотря в одну точку, а мы не могли ни сказать что-либо, ни уйти. Прошло несколько минут гробовой тишины. Потом дедушка повернулся и продолжил как ни в чем не бывало:

— 21 июня 1942 года, в мой второй день рождения, в лагерь прибыл Михаил Егорович, лесник. Он сообщил, что завтра необходимо послать группу, чтобы перехватить важного немецкого генерала, который повезет секретные документы. Было решено, что во главе с Егорычем пойду я, Семенов, Мохов и Королев. По данным разведки, немец должен был ехать в машине с водителем. Но сначала дорогу проверяли мотоциклисты-разведчики. Обычно они ехали медленно, внимательно осматривая и проверяя обстановку на дороге, поэтому в них было легко попасть. Это должны были сделать я и Ярослав. Потом нужно усадить убитых охранников так, чтобы со спины не было понятно, что случилось, и вернуться в засаду. Дождаться, когда подъедет машина, водитель выйдет, и стрелять по нему на поражение, а важного «языка» взять в плен.

Мы сделали все, как договорились, забрали у охранников оружие, но не успели и шагу сделать, как раздалась автоматная очередь. Я успел спрятаться за мотоциклом. Ярослава же моего сразу наповал, сволочи! Наши из засады прикрыли меня, и немец, видимо, решив, что меня убил, стал поливать по ним. В это время я сделал кувырок и оказался за стволом поваленного дуба, прицелился и стрелял, стрелял, стрелял. За Ярослава, за ребят, которые навсегда остались там в лесу, за Нюру, за тех, кто уже никогда не вернется домой, за тех, кто не успел начать жить, любить, познавать мир. Наконец, он упал. Я убедился, что он не шевелится, и осторожно пошел к нему. Да, такое сложно забыть! Даже спустя много лет! Немец смотрел на меня остановившимся, ничего не выражающим взглядом, от которого мурашки по коже бежали. Подошел Егорыч. Вдруг рация охранника, лежавшая на земле, зашипела, грубый голос стал что-то кричать по-немецки. Не растерявшись, Миша произнес прямо в динамик по-немецки, что путь свободен. Наступило молчание. Это были самые длинные тридцать секунд в моей жизни. «Sehr gut», — ответил грубый мужской голос фразой, понятной без перевода. Я с восторгом и уважением смотрел на нашего спасителя. Он же, не изменив выражения лица, сказал, что надо занять позиции. Мохов должен был остаться в засаде для прикрытия. Задача Павла Королева была с первого выстрела убить водителя, а наша — схватить фашистского генерала.

Паша со своей задачей справился прекрасно. Я решительно двинулся к машине, но Егорыч оттолкнул меня со словами: «Рано тебе еще умирать!». Я упал возле колеса. Он же в один прыжок оказался возле автомобиля и дернул за ручку дверцы. Послышался выстрел. Егорыч стал оседать. Еще один выстрел. Послышались стоны немца. Я подполз к Егорычу. Он смотрел прямо на меня своими ясными голубыми глазами и улыбался так, будто ничего не произошло. Он был еще жив. В это время Паша связал руки немцу своим ремнем, а ноги его ремнем. Решили, что мы с Моховым понесем Егорыча, а Королев будет идти сбоку и держать под прицелом генерала. Так шли мы часа три. Фашистский генерал рассказал много важного. Егорыча спасти не удалось.

Прошел еще один год войны, страшный год. Страшный не потому, что он как-то сильно отличался от прошлого количеством смертей или лишений. Нет, просто пришло осознание того, что война быстро не закончится. У нас в роте в основном были простые парни, деревенские, совсем еще зеленые, и все, как и я, были уверены, что войны не будет! Не может быть! После первого обстрела надеялись, что она ненадолго. Не больше, чем на пару месяцев. И вот прошло два года. Стало понятно, что мы сильно заблуждались. Заблуждались не только в этом… Когда мне пришлось убить первого немца, я сам чуть не умер от страха и сердечной боли. Надеялся, что он будет последним. Как же сильно я ошибался! Сначала вел счет убитых мною. А потом к нам в плен стали попадать совсем молоденькие, испуганные, ничего непонимающие. Не убивать я не мог: убили бы меня. Но считать перестал. Мне стало жаль и их, и нас.

Боже, какие крики стояли в лазарете! Ноги, руки без наркоза резали. Ушли из деревни мальчики здоровые, полные жизни, а вернулись инвалиды, с потухшими глазами и покалеченной жизнью. А прошло-то всего чуть больше двух лет. И хорошо еще, если вернулись.

А когда зима пришла, стали умирать не от пуль и снарядов, а от холода и голода. Жажда! Как страшно хотелось пить! Еще и снег есть запрещали.

А ведь еще одежду как-то чистить надо. Стирать нечем, так мы одежду палили. Да, да! Пропаливали! — повторил дедушка, отвечая на немое удивление слушателей. — Воды то нет, а