Простите, утки! [Федор Галич] (fb2) читать постранично, страница - 4

изменилась, и в привычном маршруте ДОМ-РАБОТА-ДОМ появилась ещё одна жизненно-важная дорога, которая существенным образом внесла в его привычное ежедневное расписание дополнительные коррективы.

Теперь, в каждое утро выходного дня, позавтракав, Василий Фёдорович не ложился, как раньше, обратно в постель отсыпаться и смотреть телевизор, а отправлялся в местный городской парк с небольшим прудом посредине, по которому плавали утки, словно фарфоровые фигурки по стеклу. Этот парк стал отдушиной, тем новым Храмом, где он нашёл себя и вновь обрёл умиротворение.

По пути в парк, он заглядывал в продуктовый магазинчик и покупал для своих пернатых подружек гостинцы — вкусные булочки с корицей. Парковые утки издалека узнавали своего кормильца и совершенно безбоязненно подплывали к нему и трапезничали прямо из его рук. Таким проверенным и более эффективным (по сравнению с онанизмом) способом он уже не первый год боролся с, продолжающим глодать его, одиночеством и, находясь в единении с природой, он чувствовал себя намного гармоничнее.

Ему нравилось заботиться о ком-то живом, чувствовать себя для кого-то нужным, да и в отличие от сварливых среднестатистических жён, «пиливших» своих мужей, его утки всегда были ему рады, преданно и покорно глядели в его глаза и никогда не перечили ему, если он выражал ту или иную мысль, разговаривая с ними.

Целыми днями он жаловался им на свою жизнь, а утки, как профессиональные психологи, внимательно слушали его, кивали головами и изредка сочувствующе подкрякивали. Лишь когда начинало смеркаться, Василий Фёдорович, обижаясь на прерывающий его исповеди вечер, с неохотой прощался с утками и, еле передвигая ноги, уходил домой. А утром, бодро, чуть ли не вприпрыжку, снова бежал к своим уткам.

Единственным минусом его новой «окрылённой» жизни было короткое лето, которое очень быстро пролетало, и наступала осень. А осень, для Василия Фёдоровича, была самым ненавистным временем года. И не по причине своей слякотной, холодной погоды, а из-за своего коварного амплуа РАЗЛУЧНИЦЫ.

Осень, будто злой сторож-дворник, бесцеремонно выгоняла его любимых уток из парка до весны, «выметая» своей грязной метлой из души Василия Фёдоровича чистые помыслы о том, что в этом мире он не одинок, вгоняя его, тем самым, в холодную, зимнюю, затяжную депрессию.

Боясь, что его измученная страданиями душа может просто не выдержать очередной разлуки, он твёрдо решил больше никогда не расставаться со своими пернатыми подругами и, поймав их сетью в конце октября, приволок домой.

Переоборудовав одну из комнат в пруд, он продолжил свои ежедневные «процедуры» по профилактике одиночества. Бегая по утрам в магазин за их любимыми булками, он возвращался, чтобы кормить их и продолжать «психологические сеансы» на дому.

Даже короткие, зимние, холодные дни, с рано темнеющей за окном улицей, теперь не могли прервать их тёплого общения, и Василий Фёдорович мог сутками говорить с утками, горячо обсуждая с ними новости, фильмы и даже мультфильмы! Он был по-настоящему счастлив и не видел причин, способных их разлучить. И, конечно, не предполагал, что в конце декабря вместо Деда Мороза придёт конец их дружбе.

Бегая по магазинам города в поисках новогодних гостинцев для своих крякающих подружек, Василий Фёдорович где-то подцепил грипп, затемпературил, закашлял, и вместо подарков начхал на своих уток бациллами. Как настоящие и преданные друзья, они отважно боролись с болезнью вместе с Василием Фёдоровичем (крылом к плечу), но, к сожалению, теплолюбивый иммунитет уток оказался более слабым, чем у их больного друга.

Спустя три дня изолированного одиночества, болезнь сжалилась над Василием Фёдоровичем (недомогающим от тоски по своим подругам больше, чем от самой болезни) и, опустив температуру его тела до нормы, отпустила его в гости к «уткам-соседкам». Захотев сделать птицам сюрприз, он тихонько поднялся с постели, сходил в магазин за их любимыми булочками с корицей, переоделся в заранее взятый в прокате костюм Деда Мороза и, затаив дыхание, торжественно вошёл в «запруженную» комнату. Но, вместо привычного радостного кряканья его встретила зловещая тишина. Сначала Василий Фёдорович подумал, что из-за своей болезненной слабости он вместо дома пришёл на работу, в этот ночной, безмолвный «тушкомаркет», а когда признал в (мирно плавающих без движения) мертвых птицах — своих уток, выронил булочки на пол и неистово зарыдал.

Всю новогоднюю ночь, в заплаканном костюме Деда Мороза, ставшим похожим от слёз на мокрый костюм «Водяного», просидел он в домашнем «пруду», гладя трясущейся рукой по окоченелым перьям птиц и, всхлипывая, монотонно кряхтел:

— Простите меня, утки!.. Простите меня, утки!.. Простите меня, утки!..