Сегодня я умру [Эдельвейс] (fb2) читать постранично, страница - 2

чайных наборов. До того маленькой, кажется она среди громадин шкафов и пышного убранства наряда, окруженная почти золотыми в лучах дневного светила, бесконечно длинными прядями чуть вьющихся волос. Картина, словно сошедшая с листов глянцевых журналов, такая же лживая, как и сам мир, иллюзия бытия, способная истаять в одночасье, реши наблюдатель, вдруг переступить светлую полосу порога и ступить на мягкий ковер в детской.

Девочка с глухим стуком захлопывает книгу, и поднимает не естественно тяжелый для ее невинного личика взгляд к полоске тьмы, что притаилась меж шкафом и дальней стеной. Минуту или быть может чуть меньше, ничего не происходит, кажется, что ребенок просто задумался о чем-то или замечтался, представляя себя принцессой из сказки, и мать, что тихонько наблюдала за девочкой из приоткрытой двери спальни, спокойно отворачивается к телевизору, поглощенная творящимся там действом. И тут же, словно только и ждавшая этого тьма вздрагивает, расширяясь, поглощая в своей непроглядной бездне весь свет, что еще мгновение назад проникал сквозь сумрак угла и медленно, очень медленно открывает свои темно красные, как густая, венозная кровь глаза.

Ей шесть, этой маленькой куколке, закованной в непроглядную, колдовскую тьму и сегодня, когда ночная тишина накроет город, она не чувствуя ни страха, ни сомнений, поднимется с уютной постельки, чтобы тихо-тихо достать припрятанный вечером под подушкой нож. И выведет его острием тонкую вязь на внутренней стороне бедер, собирая тяжелые, соблазнительно пахнущие капли, а после аккуратным почерком юной леди, создаст первую музыку, рождающуюся из бусин слов, что нанизаны на нить повествования. Договор с тьмой, что христиане нарекли Сатаной, первый, но, увы, не последний.»

Сегодня я умру, но не смогу уйти. Я рада, что была здесь, не смотря на….

Девушка поежилась, вдруг осознавая, что комната, давно погрузилась в полумрак, а бумага, почти так же девственно чиста, что и множество часов назад, так многое, хотелось сказать, так многое, она никогда не найдет в себе сил произнести. Она поднялась, убирая за спину тяжелые красные пряди и закутавшись в шаль, небрежно наброшенную на спинку кровати, побрела в сторону кухни. Время еще было и хоть шелест песчинок, в ее голове все нарастал, ей, почему-то хотелось верить, что последняя приземлиться на песчаную горку еще не скоро, а сейчас, сейчас ей хотелось ощутить на языке терпкую горечь кофе. За окном, шумел ветер, и тяжелые ветки орешника бились в окно, верный друг, он чувствовал, приближение Тишины.

«Шторм ревет и порывы мотают хрупкое детское тело из стороны в сторону, норовя то и дело выкинуть девочку под колеса машин. Ей одиннадцать, но она так и не выросла, оставаясь далеко внизу, прибитая к родной земле, то ли памятью, что никогда не была ее, но при этом никогда ее не покинет. То ли знанием, что несут за спиной те, кто по иронии, вечно юного, а от того не терпящего скуку мира, рождены меж пластов, не люди не Фейри.

Серое здание школы, маячит прямо перед глазами, стоит сделать лишь шаг из густой зелени шиповника, но почему то, в ней нет той силы, чтобы сделать этот один единственный шаг. Там, в прохладной глубине кабинета, ее уже ждет учительница, восхищенная талантам своей юной подопечной, но сама мысль, прикоснуться пальцами к белым, напоминающим россыпь зубов на камнях клавишам рояля, вызывает в душе протест. Она любит играть, восхищаясь чарующим звуками, что рождаются под пальцами, звуками, что кажется, способны донести до мира ее отчаянный, ни кем не слышимый крик, просьбу о помощи. Но, не так, не стирая пальцы в кровь, раз, за разом повторяя мотивы чужой души, прекрасные и чарующие мотивы, но вовсе не имеющие для нее значения, отбирающие шанс быть услышанной, надежду спастись из медленно смыкающейся над головой черной бездны.

Два часа, протекают в одно мгновение, а она так и не вышла, не шевельнулась в кустах шиповника, словно зачарованная пляской древних.»

Первый звоночек надвигающегося безумия, вот, что принесла ей волна, поднимающаяся из глубин памяти. Чайник, визжит на плите задыхаясь, испуская из приоткрытого носика пар и девушка, как сомнамбула тянется к ручке, не чувствуя, как раскаленный пластик въедается в плоть.

« Девочка, нет скорее уже почти девушка, сидит, склонившись над бумагой, быстро-быстро водя шариком ручки по белым листам. Так многое хочется сказать, так многое никогда не увидит мир… Вместо тысячи слов, что мечутся внутри, ярятся, пытаются выбраться, продирая себе острыми коготками путь на свет, ложиться на бумагу вязь, совсем иная, обезличенная, но от того не менее ужасная, в своем не повторимом, все объемлющем безумии.

Джек Потрошитель.

История одного безумца, история, в которой на деле не было и крупицы правды или быть может, только и она и была правдивой. Ручка так быстро скользит по бумаге, словно там, за ее спиной в непроглядной неестественной тьме шкафов, стоит тот, чью